Сентябрь в Алустосе

– Ага, не можешь отбиться, расслабься и получай удовольствие, – вспомнив скабрезный анекдот, заржал Гершвин, – читал я эти сочинения на заданную тему и, как говорят мои отпрыски, проорал с них.

– По-моему, это просто лицемерие, – припечатал Виктор, – человек может принять неодолимые обстоятельства, приспособиться, переждать. Но полюбить их и испытывать счастье от принуждения – извините, не верю!

– Когда даже в "Невском Телескопе" начали писать о втором медовом месяце на самоизоляции, о жизни по удаленке, прелестях Zoomа и рецептах диетических кексов из кускуса, я приуныла, – призналась Вероника. – Трудно себе представить "Правду" в блокадном Ленинграде со статьями подобного пошиба. Тогда газета старалась морально поддержать людей, укрепить их дух, вселить веру в то, что они преодолеют трудные времена и враг будет разбит, а не воспевали прелести жизни под бомбами, рецепты приготовления кексов из блокадного хлеба с опилками и любви в бомбоубежище… А сейчас даже серьезные издания снизили планку и стали убеждать, что изоляция – это классно, весело, возможность отдохнуть, пообщаться и налюбиться всласть. И почти ни слова о том, что к этому привело, какая это серьезная проблема мирового масштаба и каковы дальнейшие перспективы. А мне бы хотелось больше читать не шуточки про собачку, которая гуляла тридцать пять раз за утро и советы какой-нибудь Дуси Пупсиковой, какое белье надеть, чтобы "разжечь вулкан страстей", и не прогнозы какого-нибудь Васи Клевого, а серьезную аналитику…

– Твои "Загадки старого Выборга" вернули "Телескопу" статус серьезного таблоида, – коснулся ее плеча Виктор, – после них и другим стало неловко писать такие пустопорожние статейки.

Когда они доехали до пещер и ждали своей очереди на вход, Виктору позвонили по телефону. Морской отошел, а Наум шепнул Веронике:

– Кстати, тут, может быть, интересная темка наклевывается. То ли дети лейтенанта Шмидта, то ли… В общем, обсудим после экскурсии, – загадочно подмигнул адвокат.

– Теперь буду весь день мучиться от неутоленного любопытства, – укоризненно покачала головой Ника, – это не по-товарищески, Наум.

– И Витьку будет интересно, – тем же интригующим шепотом добавил Гершвин.

***

После экскурсии Наум попросил Нику и Виктора подождать его на пляже, и вызвал такси.

Серебристая гладь за парапетом набережной казалась холодной, и Вероника входила в воду не без опаски. Но вода оказалась тёплой, как парное молоко – за лето нагрелась.

По пляжу навстречу друг другу сновали продавцы вареной кукурузы, морепродуктов, напитков и сувениров, наперебой расхваливая свой товар. С парапета пахло разогретым сахаром (загорелый до черноты парнишка лет шестнадцати бойко вертел ручку аппарата, продавая белые, зеленые и розовые облака сладкой ваты). Ароматы жареного мяса, теста и рыбы успешно конкурировали с запахом морской воды и водорослей. Откуда-то потянуло маринованным луком. С другой стороны – горючим.

За буйками промчался гидроцикл. Ему навстречу степенно шел катамаран с молодой парой и тремя детьми. Несколько популярных песен звучали с разных сторон, перекрикивая друг друга.

Ника отплыла к буйкам и перевернулась на спину. Как хорошо! Как привольно! Иногда так хочется просто отдохнуть. И как редко ей выпадает такая возможность…

Когда солнце начало ощутимо припекать ей лоб и щеки, девушка нырнула и пару метров проплыла под водой, вынырнув у стены пирса, черной, блестящей и облепленной ракушками. Мягко колыхались зеленые гирлянды водорослей. В яркой зелени на дне что-то блеснуло. Умом понимая, что это, скорее всего, брелок для ключей или бутылочная пробка, Вероника все же нырнула и потянулась к золотистому пятнышку. Потом вынырнула, чтобы рассмотреть добычу и заметила, как далеко ее отнесло от берега. "Фигасе, чуть в открытое море не уплыла из-за лимонадной пробки!"

Вероника нащупала ржавую скобу босой ногой и встала на нее, чтобы отдохнуть. Влажная черная громада пирса нависала над ней, защищая от палящего солнца и жары и пахло здесь именно морем – водорослями, йодом, просоленным металлом, а не южными вкусностями и бензином, как на берегу.

– А вот это уже не разговор!

Ника вздрогнула и едва не плюхнулась в воду, а потом сообразила, что просто на другой край пирса, за парапетом, вышли люди, желающие поговорить без лишних ушей.

– Я не волшебник, – ответил мужчина, – и сами понимаете, куда нас пошлют с такими претензиями.

– Значит, ваша репутация человека, для которого нет невозможных дел, сильно раздута? Я обратилась к вам, думая, что вы единственный, кто может мне помочь, а вы вместо этого…

– Я только хотел уточнить, имеете ли вы на руках неопровержимые доказательства того, за что собираетесь бороться. А вы в ответ берете меня "на слабо". Согласен, это не разговор. И я предлагаю выбор: либо сменить тональность, либо откланяться и разойтись, не доводя дело до подписания контракта.

Ника замерла, одной рукой держась за скобу, а другой – зачем-то сжимая пробку от лимонада "Дюшес". Она узнала голоса обоих.

– Подождите, – сбавила тон женщина, – вы правы, я погорячилась. Все необходимые свидетельства и заключения у меня на руках, я предоставлю их вам для рассмотрения незамедлительно.

– Чуть позже. Скажем, после ужина. И еще: если вы хотите скинуть информацию в СМИ, то насчет этого вам предварительно следует проконсультироваться со специалистом. В нашем отеле как раз отдыхает моя добрая знакомая, журналистка из отдела расследований. У нее хорошая деловая репутация, и я доверяю ее квалификации.

"Ну спасибо, Наум. Лестно услышать от тебя такую высокую оценку, но я здесь в отпуске, и нужно было сначала спросить о моих планах, а потом говорить о сотрудничестве с этой зубастой кобылой…"

Когда Гершвин с привычным "отойди, поберегись!" сиганул с пирса, за парапетом замурлыкал телефон, исполняя "По приколу" Виктории Дайнеко. "Фи, – подумала Ника, – я так и знала: дамочка слушает попсу… Вот уж никогда бы не поставила на свой телефон подобную песенку!"

На ее телефоне сейчас стояла "Сказочная тайга" "Агаты Кристи".

–Да! Привет! Только что ушёл. Может сорваться, если у нас что-то выглядит неубедительно. А почему ты не позаботился о запасном варианте? Я говорила, что он не из тех, кто за любое дело возьмется, лишь бы заплатили. Да, он может позволить себе роскошь отказывать клиентам, если ему что-то не по вкусу. Бережет репутацию, как свое мужское достоинство. Что?! Ты уверен? Б…! Ну это п…ц, если это правда. Нет, ничего не отменяется. А ты что, уже испугался? Можно же сыграть ва-банк. Сам пусть повертится. Может, мы быстрее управимся, чем он расчухает, что к чему. Все, не скули! Надоело! Ты мужик или описавшийся кот?

"Это она со своим красавцем так разговаривает? – Вероника внезапно вспомнила, что главного героя "Плаща Казановы", смазливого итальянца-жиголо из отеля, звали Лоренцо. И приятель зубастой дамы был очень похож на артиста. – И что за дела у не с Наумом?"

Не подозревавшая о присутствии за парапетом журналистки, девица крепко ругнулась и набрала номер. Вероника осторожно переступила на скобе, сменив ногу, чтобы не свело ступню. Не хватало еще бултыхнуться задницей в воду, вопя от боли и растирая сведенную судорогой конечность. Об этом в романах не пишут – там у героя, затаившегося в тайнике во время чужого разговора, не затекают и не скручиваются судорогой ноги, а только щекочет в горле от непременной пыли… И медузы не жалят… "Ай, блин!"

– Да, можете начинать оформление, – сказала зубастая, дождавшись ответа. – Да, я – истица. Супружеская измена. Доказательства? Полный чемодан! – она тихо всхлипнула. И не забудьте включить пункт о лишении родительских прав. Ребенку не нужен отец с вечным перегаром после своих бесконечных пати и журфиксов, весь обвешанный модельками, пришедшими для работы с картинами, якобы… – она снова всхлипнула. Весьма правдоподобно. – До поры я с этим мирилась, делала скидку на то, что творческий человек, особая натура, издержки одаренности. Но когда он, вместо того, чтобы искать новую няню ребенку, стал брать девочку в свою студию, где фотографирует голых девиц во всевозможных позах… Может, я не понимаю высокое искусство, может, я ханжа, которая и на Аполлона в Эрмитаже требует надеть трусы… Но я не хочу, чтобы ребёнок с детства наблюдал подобное "искусство" и то, что происходит в студии после творческого процесса. Да, пусть все узнают. Это не мне стыдиться надо! Спасибо вам… Да, и вам всего хорошего.

"Студия? Фотокартины? Искусство жанра "ню"? – Вероника даже забыла о неудобной скобе и медузе, которая уже второй раз ожгла ей бедро своими щупальцами. – Аполлон? Эрмитаж? Она что – из Питера? Так кого из мастеров фотоискусства нужно проверять? Заданные параметры: снимает жанровые фото в стиле "ню", женат, имеет маленькую дочь и не образец примерного поведения…"

Орлова начала припоминать фамилии знакомых ей деятелей искусства, но тут ступня все-таки поехала. Журналистка с головой ушла под воду и тут же спешно отплыла, а то мадам сейчас прибежит посмотреть, кто это устроил такой громкий "бултых" рядом с местом, где она вздумала вести деловые переговоры.

– А я уже решил, что ты рванула к нейтральным водам, – сказал Виктор, стоящий по пояс в воде. – Искал тебя по всему пляжу. А что это у тебя в кулаке?

– Как я и думала, – Ника раскрыла ладонь, – всего лишь пробка от бутылки. Нашла у пирса.

– Вот так всегда, – вздохнул Морской, – ныряешь, пуская пузыри, за пиратским кладом, а вытягиваешь в итоге бутылочную пробку или кусочек обкатанного стекла… Пошли греться, ты вся в мурашках, – Виктор провел по руке Вероники. – Перекупалась?

– Ага, дорвалась, – Ника плюхнулась на лежак, стараясь не щелкать зубами. И правда, долгонько она плескалась у пирса, слушая чужие разговоры.

Солнце быстро отогрело ее и Орлова даже начала дремать, но тут с лестничной площадки донеслись капризный детский рев и визгливый голос зубастой девицы. Она гневно выговаривала продавцу мороженого: он обязан иметь сдачу с любой купюры; он должен заботиться о том, чтобы качественно обслуживать покупателей; люди приезжают сюда отдыхать и платят деньги и за это хотят быть довольными, а не бегать в поисках размена; это забота продавца; вот ее ребёнок хочет мороженое и плачет, а она не может купить вожделенное лакомство из-за того, что продавец не подумал о сдаче; она напишет во все "надзоры"; и вообще, почему у холодильника такая мутная и липкая крышка; продавец должен регулярно протирать ее потому, что покупателям противно эту грязь трогать и в стране пандемия. Пусть лучше он запомнит это место – больше его здесь не будет, пусть сперва научится с людьми работать, а потом лезет в приличное место…

Виктор, покупавший ореховые трубочки у пожилой женщины в белой панаме, рассмеялся:

– Даму бомбит. Вот потеха.

– Кому потеха, а кому не до смеха, – вздохнула продавщица, – есть такие кляузники, иногда без повода всюду жалобы строчат, а так – со зла или от скуки. А им верят, проверки устраивают, штрафуют людей, могут вообще закрыть торговлю. Люди в убытке, без работы сидят, а эти, извините, "писатели", довольны: забава удалась. И эта, похоже, из таких. Ну, нет у парня сдачи, неприятно, конечно, но не край же. А ведь такая и впрямь всех собак на парнишку спустит из-за порции мороженого. Есть же люди!..

Соседка спустилась на пляж, воинственно вскинув голову и раздувая ноздри. На ней было весьма самонадеянное бикини, открывающее плоскую костлявую фигуру, и воздушное голубое парео. Рядом, капризно хныча, семенила светловолосая двухлетняя девочка в розовом костюме. Она едва удерживала сачок и большую куклу.

Дама, взяв два лежака и зонт, долго и придирчиво указывала, как их установить, сетуя на тупость пляжного служащего, и, не стесняясь в выражениях, комментировала "убогий совок".

– Сударыня, – подал голос Виктор, – не знаю, приходилось ли вам бывать на мировых курортах класса "люкс", но там бы вы не вписались в интерьер. Никто вам не позволил бы называть служащего тупицей и имбецилом и раздевать ребёнка догола.

– Что вы себе позволяете? -с готовностью взвизгнула зубастая. – Какой-то молокосос будет еще меня учить! Своим детям указывайте, как им на пляже ходить! Моей дочери нужны воздушные и солнечные ванны! Не нравится, отвернитесь! Дома сидите, если вас дети раздражают!

– Ладно, Витя, – сказала Вероника, приподнимаясь, – и правда, ее дело. Хочет, чтобы ее ребёнок садился на чьи-то плевки и медуз – пускай. Откуда ей знать, какие правила действуют на пляжах Ниццы или Валетты, если она и о местных-то правилах ничего не знает. Наверное, начиталась иронических детективов, где богатые дамы смотрят на всех, как на грязь, и копирует. Скорее всего, она сама бывала только на пляжах Козодойского озера в деревне Куроплюево, где дети до третьего класса в первозданном виде бегают.

Дамочка покраснела, потом побледнела, ища достойный ответ, а потом, узнав женщину, которой уже нахамила утром в отеле, замахала рукой, подзывая служащего и потребовала переставить лежаки под навес. "Вот сюда! Нет, левее! Куда вы ставите?! Я же сказала, где нужно! Господи, тут что, все такие тупые?"

– Второй раз за день она меня насмешила, – еле выговорил Виктор, когда разгневанная дама перебралась с дочерью под навес. – Но главное – результат достигнут, она убрала от нас свое голопопое сокровище. А то я опасался, что девочка вздумает отдать дань природе, не отходя от лежбища. однажды мне так угробили новые мокассы, и с тех пор я всегда настороже.

– По-моему, она не так проста, как кажется, – с прищуром посмотрела вслед скандалистке Орлова. – На людях она косит под сварливую мещаночку, а на самом деле… – девушка пересказала Виктору услышанные на пирсе разговоры дамы. – И загадочная тайна, которой нас весь день интригует Наум, тоже связана с ней.

– Вот почему ты так задержалась у пирса… Только не говори, что ты окунаешься в новое расследование! Ты же на отдыхе. Нет, ну это и правда смешно! Уже второй раз она принимает меня за наглого малолетку, сующего повсюду нос от нечего делать, – Морской снова расхохотался.

– А какая у нее будет рожа, когда Наум представит ей нас! Она будет в шоке от того, что обхамила в отеле самого Морского и журналистку, которую рекомендовал ей Наум, приняв нас за безобидных туристов! И правда смешно, – Ника взяла из пакетика сладкую трубочку с орехами и с аппетитом надкусила. – Кстати, как ты смотришь на то, чтобы сходить в музеи?

– В этот? – Виктор указал своей трубочкой на белеющее на скале имение Степнова-Морского. – С удовольствием. Кстати, фамилия у него интересная… Почти как моя. А ну как я – родственник писателя? – усмехнулся он. – Чем черт не шутит, да?

Белая дача на вершине скалы была дачей популярного в 50-е – 60-е годы прошлого века писателя-мариниста, героя войны Степнова-Морского. До революции она была фамильным имением Степновых. Вихрь 1917 года разметал Степновых по всей Евразии. А в опустевшем имении по очереди перебывали ревком, детский дом, здравница, госпиталь… А после войны орденоносец Николай Степнов получил в подарок от властей родной дом своих предков, изрядно потрепанный за тридцать лет, прошедших после революции…

Голубая дача, воздушная, словно парящая над городом, с обширным парком, тенистыми аллеями, площадкой с фонтаном и видом с площадки на море, горы и город, была жемчужиной Алустоса. Многим хотелось увидеть дом, где жил автор батальных исторических романов; дом с такой богатой историей, отобранный у владельцев в 1917 году у деда и возвращенный в 1947 году внуку. Поток туристов весь год поднимался по белоснежным ступенькам к воротам музея.

– Он ведь взял псевдоним, – задумчиво сказал Виктор, – прибавил к фамилии приставку "Морской" потому, что все его произведения были посвящены морю, флоту, героям-морякам… А я до сих пор мало интересовался генеалогией своей семьи.

***

На улице, спускающейся от центра Алустоса к набережной, среди многочисленных магазинчиков с фруктами, южными сладостями, местной натуральной косметикой и сувенирами был указатель, приглашающий в еще один дом-музей – флигель, где жил писатель Пчелин, очень известный до революции и вынужденный эмигрировать в годы печально известного Исхода. Пчелин был небогат, собственного дома не имел и двадцать лет до революции жил в имении своих друзей, в гостевом флигеле. И этот небольшой одноэтажный домик, увитый диким виноградом, тоже привлекал внимание гостей города.

Путь к нему шел через территорию пансионата. Извилистая брусчатая дорога змеилась мимо корпусов с большими окнами и балконами, летней эстрады и детской площадки. На балконах громоздились мокрые плавательные круги и матрасы и весело трепетали на ветру разноцветные полотенца и купальники.

Вероника не завидовала тем постояльцам, чьи окна выходили на подъем к музею. Каждый день, без выходных, с 10 до 18 часов мимо снуют экскурсанты, вещают экскурсоводы, щелкают объективы. Хотя в Алустос мало кто приезжает затем, чтобы сидеть в номере, тем более днем, в разгар курортного сезона. Пляж, прогулки, экскурсии – отдыхающие всегда находят, чем разнообразить свой досуг. А к их возвращению музей уже закрывается.

Наум не удержался от смеха и колкой шутки, увидев на одном из балконов развешенное на просушку белоснежное женское белье внушительных размеров.

– Я думал, что такое уже никто не носит, – заметил он. – Такие рюши, кружева и комбине с розочками предпочитала моя бабушка Гершвин лет эдак сорок назад.

Бабушка Наума прожила сто два года. Она еще успела пожурить внука за развод с женой и легкомысленные краткосрочные связи с женщинами: "Серьезный человек, юрист, а скачешь, как кузнечик! Вот я с мужем шестьдесят лет прожила, всякое бывало, но тогда люди более ответственно относились к браку!"

– Что я слышу, Наум! – воскликнула Вероника. – Ты лазил по чужим бельевым шкафам?!

– А я в детстве, играя в прятки, часто залезал в мамин гардероб, – на щеках Морского появились смешливые ямочки. – За ее платьями было так хорошо прятаться, никто не находил! Правда, один раз я забрался в ее зимнее пальто и чуть не угорел от нафталина…

Они неспешно шагали по брусчатой дорожке, где Наум пообещал им какие-то бесподобные селфи с видом на море и возле дерева с тремя стволами. "Так переплелись между собой, – усмехнулся адвокат, – что авторы Камасутры рыдали бы от зависти: им такое и не снилось!"

– А бабушка мне была не чужая, – не моргнув глазом, выкрутился Наум.

– Ты на все найдешь ответ.

– Профессиональная привычка, Ника.

Заорал телефон Виктора.

– Что у вас? И ты не знаешь, как поступать в подобных случаях? Уж с такой ерундой можно и самим справиться. Ну а это и подавно твои проблемы, не мои. Что?! – Морской резко изменился в лице и окончательно превратился из молодого человека с трогательными ямочками на щеках в мужчину с ледяными глазами и резким голосом. – Так. Я понял. Выясните и разберитесь… Черт-те что, осеннее обострение, – прошипел он, закончив разговор.

– Не завидую тем, с кем твои бойцы будут разбираться, – сказала Вероника. – Сразу вспоминается сауна "Релакс"…

– На самом деле я белый и пушистый, – льдинки в глазах Морского растаяли, и улыбка снова стала мягкой и тёплой. – Только не все это понимают, и приходится давать им по шее, чтобы дошло быстрее.

– "Мадам, за что вы таки ударили мужа утюгом по голове? – утрируя характерный одесский говорок, рассказал анекдот Наум. – Ваша честь, я таки ему весь день доказывала, что у меня покладистый характер, а он таки не верил!"

Все трое рассмеялись.

– Итак, дети мои, – произнес Гершвин, когда веселье стихло, – возле дерева, о котором я вам говорил, есть неплохая площадка для отдыха и, если на ней никого нет, можем поговорить там.

От музея им навстречу спускалась худощавая молодая женщина в зеленом летнем платье и темных очках. На ходу она пыталась затолкать в сумку новенькую книгу о жизни Пчелиных в Алустосе и не рассыпать при этом сувениры из пакета с желтым смайликом "Спасибо за покупку!"

– Лилька! – окликнула Вероника, узнав свою подругу. – Прямо день удивительных встреч.

Лиля Дольская жила в Мариенбурге, дачном пригороде Гатчины, работала в библиотеке и дружила с Вероникой со студенческих времен. Они вместе учились в Университете Александра Запесоцкого на факультете культуры, но после выпуска их пути разошлись. Лиля вернулась в Мариенбург, а Наташа начала работать в "Невском телескопе". Но, благодаря социальным сетям и регулярному транспортному сообщению, девушки часто виделись. Вероника любила проводить выходные в "одноэтажном районе" в уютном Лилином домике. Лиля иногда приезжала к ней в отпуск. Правда сейчас встречи стали не такими регулярными – Вероника познакомилась с Морским, а Лиля встречалась с модным прозаиком Аристархом Кораблевым, частым гостем на культурных мероприятиях в библиотеке. "Повезло вам, девчонки, – веселилась их общая подруга Тася, – у одной Морской, у другой – Кораблев. Надо мне для полноты картины найти какого-нибудь Речкина или Берегова! "Ты уже нашла Янина, – ответила Ника, – и он лучше любого Речкина"

В прошлом году Ника, Виктор, Лиля, Наум и Тася оказались в эпицентре головокружительных событий, в ходе которых Тася впервые после давнего развода познакомилась с мужчиной, который произвел на нее впечатление. Дмитрий Янин, который представился новым знакомым, как преподаватель социологии, на самом деле оказался сотрудником государственной безопасности. Он тоже был в разводе, с женой расстался отнюдь не дружелюбно и до встречи с Тасей был убежден, что хватит с него первого неудачного опыта семейной жизни… Сейчас Дмитрий и Тася отправились в свадебное путешествие в Анапу в пансионат "Фея-2", а Тасина дочь от первого брака, 20-летняя Оля, перешла на четвертый курс все того же Университета, где 15 годами ранее учились Ника и Лиля. "Отстаете, девчонки, – веселилась на свадьбе слегка подвыпившая Тася, – обычно это вы всегда впереди планеты всей, а я так, в кильватере трюхаю! Думала, опять мне раньше придется на вашей свадьбе шарики задницей давить и за букетом гоняться!" "А в этот раз мы для разнообразия решили тебя пропустить вперед", – отшутилась Вероника.

– Ника! – Лиля оставила попытки застегнуть сумку и подбежала к ним. – И правда, вот так встреча! Добрый день, Виктор! Привет, Наум!

– Уже можно сказать "добрый вечер", – уточнил Гершвин.

– Да, у меня тоже отпуск, – рассказывала Лиля подруге, пока мужчины по очереди делали селфи возле причудливо переплетенных стволов дерева. – Приехала три дня назад. Летом приезжали сюда на выходные с экскурсией от профсоюза, и мне так понравилось, что я решила провести отпуск в этом пансионате. А вы?

– Мы рядом, в "Морском", – Ника указала на белоснежный корпус отеля за деревьями. – Соседи, можно сказать. Витя решил остановиться именно в отеле его имени.

– А я выиграла в лотерею на набережной флаер на бесплатное посещение боулинг-клуба, – Лиля показала яркий листок – с собой могу привести пятерых, на одну игровую дорожку. Не хотите ли пойти? Тогда останется найти еще двоих. Заодно и поучусь шары кидать.

Виктор и Наум охотно согласились провести вечер в боулинг-клубе и запланировали выход в свет на сегодняшний вечер. Гершвин сообщил, что у него как раз есть два недостающих человека и позвонил кому-то, чтобы изменить место встречи. "В "Дом вверх дном" я лучше в более приятной компании схожу, – пояснил адвокат, – а с ними в боулинге как раз будет удобно вести конфиденциальный разговор. Как я помню, там всегда такой шум-гам стоит, что фиг кто подслушает чужие разговоры… Будет забавно, дети мои, – потер руки Наум, – постарайтесь только громко не смеяться. Обещаю вам настоящий ужин с дураком, как в кино!" "Твои дети лейтенанта Шмидта? – спросила Вероника. – Наум, колись уже, что ты нам хотел сообщить? Хватит тянуть кота за сокровенные места!"

Гершвин выдержал артистическую паузу, пока все подтягивались к площадке сбоку от брусчатого "серпантина", порылся в пачке "Ротманса", выбирая сигарету, долго прикуривал, закрывая огниво от ветра… И когда Ника от нетерпения уже готова была стукнуть его по затылку, адвокат неспешно начал:

– Итак, дети мои, обратилась ко мне тут некая дама, приятная во всех отношениях, назвавшись Розалией свет Гельсингфорской…

– Гельсингфорская? – привстала Вероника. – Не родственница ли фотохудожника Кирилла Гельсингфорского, у которого в августе была выставка на Невском?

– Супруга, – кивнул Гершвин. – Так вот, девичья фамилия милейшей Розалии – Степнова и дама утверждает, будто является внучкой писателя-мариниста из Алустоса. Так как до революции имение двести лет принадлежало семейству Степновых, спрашивает дама, нельзя ли признать его национализацию в 1917 году и последующую трансформацию в музей незаконной и вернуть сию недвижимость потомкам почтенного рода Степновых. Мадам просит меня о помощи в борьбе за фамильное достояние, приносящее ныне доход государству, столь некрасиво обошедшемуся с ее пращурами в огневые годы революции, и я назначил ей встречу для обсуждения деталей…