В емкости без маркировки спирт. Пустые пробирки – в штативе. Вата в круглой прозрачной банке. Резиновая лента для пережатия вены – в лотке. На столике безупречный порядок, а в воздухе – полное безразличие к чувствам человека, попавшего в лабораторию.

Гера притихла. В смежной комнате хозяйничала уборщица, мешая Кате накидывать поверх цветастого платья халат. Катя наверняка не до конца застегнулась, и верхняя пуговица осталась свободной. Светлые волосы она привычно убрала под накрахмаленный чепчик и только после этого «нырнула» в туфли на шпильке. Туфли были ей маловаты: кожа над вырезом собралась в некрасивые складки. Она мелодично напевала что-то знакомое, и уборщица стала ей подпевать.

Если бежать, то сейчас.

– Я ухожу, – сообщила она в пустоту.

Катя выставила в дверной проем средний палец.

– Славик так и не объявился? – спросила она.

Говорить о Славике Гере не хотелось, совсем. Тема исчерпала себя неделю назад.

Подруга сочувственно улыбнулась, напрашиваясь на ответный выпад:

– Обувь не жмет?

Подобрав края халата, Катя уселась напротив:

– Жмет. Слегка. Тридцать восьмой велик, а тридцать седьмой маловат. Просто беда.

– Растяни их.

– Зачем? – Катя готовилась к процедуре, натягивая медицинские перчатки. – Испорчу же. Туфли такие симпатичные. Жалко их.

Безымянный палец левой руки оказался зажатым. Белокурая «нимфа» удерживала его натренированной хваткой. Теперь от Кати можно было сбежать только с применением силы.

Гера начала торговаться:

– Давай экзекуцию на завтра перенесем. Ведь боюсь до смерти.

– Хватит, не маленькая, – тон Катиного голоса переменился, – сколько можно!

– Ну пожалей ты меня, – в нос ударил запах медицинского спирта, и она отвернулась.

Катя обработала палец проспиртованной ватой и, не глядя, выбросила вату в корзину. Потянулась к чашке Петри за иглой. Укол! Острый конец быстро сделал надрез и сразу же отскочил, оставив на кончике темную каплю.

– Дальше ничего интересного, – успокоила Катя, – расслабься.

Гера с детства боялась уколов. В день прививок вела себя одинаково глупо: притворялась больной и наотрез отказывалась куда-то идти. Если матери удавалось выпроводить ее, она незаметно пряталась в школьной раздевалке.

– Вылезай-ка из-под банкетки! Вижу, вижу тебя! – командовала Катя с сияющем выражением на лице, а потом тащила ее за руку на процедуру.

Катя в те времена была худенькой кудрявой девчушкой. Гера не заметила, когда она успела превратиться в даму неопределенного возраста.

Катя поднесла к онемевшему пальцу стеклянный «карандаш» и со свистом втянула в него кровь, выполняя сложные пассы руками.

– И все-таки Славик – змей, каких поискать. До полусмерти девушку зацеловал, в койку ее затащил, а сам в бега.

– Ой, подруга, помолчала бы ты.

Прозрачная сердцевина стеклянной трубки быстро наполнилась кровью. Пару капель Катя нанесла на специальные стекла, ловким движением размазала кровь и отложила взятые образцы.

– Вот и вся процедура. Позже заведующая отделением твой анализ проверит, и сможешь гулять. Только смотри, не загуливайся.

– С моим-то больным горлом? Шутишь? Да и Славика рядом нет,.. а все было так серьезно. Я не знала, что будут проблемы.

– Об этом не обязательно знать, – назидательным тоном внушала Катя, – помнить – обязательно. Особенно, когда знакомишься на улице. Ладно, иди. Следующего позови.

Катя ослабила палец, и кровь из «карандаша» скользнула в пробирку.

До метро от медицинского центра метров четыреста, одна остановка на транспорте. Гере захотелось пройти эти метры пешком, подставить лицо не по-осеннему теплому солнцу. Она решила, что ей наплевать на работу, на шефа, на заказчиков и даже на Трудовой кодекс плевать. Сегодня и без нее обойдутся. И что она имеет право взять выходной.

Дома Геру ничего хорошего не ожидает, ведь в последние дни разговор всякий раз сводился к упрекам: «Как же так получилось, что ты заболела? Что же ты так неосторожно?».

Гера на это отвечала: «Мам, мне двадцать семь лет. Я уже давно не ребенок. Горло у меня разболелось, что здесь такого? Пропью лекарства, рано или поздно поправлюсь».

Гера познакомилась со Славиком месяц назад, на улице, в обеденный перерыв. Он подошел к ней первым и с серьезным видом представился:

– Преподаватель реликтовой уфологии, ведущий сотрудник NASA Мстислав Изнуренков.

Когда она спросила, как же к нему обращаться, он попросил называть его Славиком.

– Так где же вы все-таки работаете, если без шуток?

– В секретной лаборатории разрабатываю биологическое оружие, – отвечал он, переходя на шепот, – только ты об этом никому не рассказывай.

К новому приключению Гера отнеслась с восторженностью тринадцатилетней нимфетки. Славик выглядел моложе ее; разница в возрасте не была очевидной – года три, от силы четыре. И все-таки Катя заметила: «Вступаешь в неуставные отношения с малолетками?». Гера привычно отразила удар: мол, юношей сбивать с пути истинного гордость не позволяет, а Славик ведь сам подошел, поэтому она как бы не при делах. А то, что он моложе выглядит, их отношениям не мешает.

До Славика Гере и без мужчин отлично жилось. Роман с сотрудником по работе не в счет, хотя нервы тот человек ей потрепал. Были и другие приятели, но в памяти их имен не осталось. Все они теперь казались ей обычными, не выдающимися, почему и исчезли из ее биографии навсегда.

Славик отличался от всех – легкостью, незлобливостью, чувством юмора и яркой фантазией. Ему удалось за несколько дней привязать к себе Геру надежным «морским узлом» – так, что все трещинки в любовной биографии зарубцевались.

Он тянулся к ней, забрасывал sms-ками, и от этого ее самооценка зашкаливала. Ведь раньше она считала себя непримечательным существом: представительницей серой массы офисного «планктона», девушкой-готовой-на-жертвы. Любовь к спортивной одежде: джинсам и куртке а-ля «унисекс» – усиливала общее «серенькое» впечатление. И даже стрижка под мальчика – способ выделиться в толпе – не работал как нужно: Геру часто принимали за юношу. Она давно привыкла к таким «знакам внимания».

Матушка на днях задала ей провокационный вопрос: «Вдруг твоя болезнь вызвана неизвестной инфекцией? Если Славик все же работает в лаборатории, как утверждает, то случайно может прихватить с работы любую заразу. Ты же не брала с него расписки о состоянии здоровья?».

Но как она могла, не задев чувства Славика, потребовать у него справку из вендиспансера? Подобная блажь ей бы в голову никогда не пришла.

Славик ухаживал так по-особенному, что в первый же день она почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Конфеты, цветы, приятные мелочи скреплялись чувственными поцелуями, в которых, как и в подарках, он хорошо разбирался. Они без оглядки целовались в вагонах метро, на остановках, в подъезде, в переходах, на парковке, в ближайшем Макдональдсе, в круглосуточных магазинах, куда заходили за очередной коробкой конфет.

А потом любимый пропал. Перестал звонить ей на работу. Она не имела ни малейшего представления о месте жительства Славика. Где работает? Кем? И вообще, действительно ли он – Славик? Может, у него и имя было другое?

Дня через три после исчезновения Славика у Геры разболелось горло. Ни говорить, ни есть она не могла.

Пришлось обратиться за помощью к Кате.

– Мне нужен доктор, – визгливо выдавила она из себя.

– Завтра же приезжай, проведу по врачам.

На следующий день она явилась в ЛОР-кабинет с невыносимой болью в горле, готовая на любые, самые жестокие манипуляции, лишь бы ее подлечили. Со слухом и обонянием у нее все было в порядке, но как только она открыла рот, медики ахнули.

«Давненько мне не встречалась ангина с некрозом. Уверен, это – не дифтерия. Говорите, температура не поднималась? Нехарактерно как-то. Организм сопротивляться отказывается. В больницу ложиться нужно!», – резюмировал врач.

От больницы она отказалась. Без энтузиазма согласилась пройти обследование. Ее «посадили» на антибиотики, которые с болезнью справиться не помогли.

– Ты уверена, что инфекция тебе передалась не от Славика? – Катя старалась расшевелить ее разговорами.

– Не знаю, я уже ни в чем не уверена. Матушка тоже на Славика думает. Аргумент, как обычно, непотопляем: «Если Славик пропал перед тем, как ты заболела, значит, и он заболел. А раз не звонит, значит, стыдно в чем-то признаться».

– Может, он в больницу попал? – задумалась Катя.

– Или в аварию?

– Скорее, уехал куда-нибудь.

– Тогда почему не сказал, что уедет?

Катя похлопала ее по плечу:

– Знаешь, все это к лучшему. Подумай, какая бы жизнь у вас началась – с магистром-то паранормальных наук?

Глава вторая

«Пять минут страха»

Метро – транспорт, которым в Москве не пользуется только ленивый. Система подземных туннелей работает с утра и до позднего вечера, и все это время час пик как будто не прекращается. Утренние пионеры метрополитена отправляются на работу, набиваясь в вагоны, точно в пчелиный улей. Позже жаворонков-пионеров сменяют пенсионеры, приезжие и личности без строгого рабочего графика или без определенного рода занятий. Вечером снова столпотворение – закончился рабочий день. В десять часов вечера метрополитен на пару часов захватывает молодежь. К полуночи людской поток все же рассеивается, но вяло и с большой неохотой. Словно метро – их любимая среда обитания.

Гера спустилась в подземку.

Толпу мигрирующих горожан крепко связывают тонкие ниточки перемещений; в неожиданных местах завязываются узелки, а там, где чувствуется напряжение, эти ниточки разрываются. Гера это поняла, будучи школьницей. В подземке можно встретить знакомого, с которым не виделись долгие годы. Так судьба, словно голодная паучиха, тасует чужие судьбы.

Замкнутый муравейник, метро, существует по строгим законам подземного царства, в котором нет места животным, бомжам и олигархам. Последним здесь были рады разве что во времена их пионерской юности, зато бомжей и разную живность в метро наблюдают с завидной периодичностью. Однажды в одном вагоне с Герой путешествовала грязная, пегая, но в меру упитанная дворняжка. Эта беспородная псина добралась до станции «Китай-город», после чего неторопливо сошла на платформу, рысью пересекла ее, сиганула в распахнувшиеся двери параллельного поезда и продолжила путь в сторону станции «Выхино».

Сегодня ощущения от подземки вызвали необычные ассоциации; словно в прозрачном стакане сметану разбавили кетчупом.

Запахи здесь больше не смешивались, и если вчера Гера с трудом отличала похмелье от колбасы, то сегодня могла уверенно перечислить содержимое дамской сумочки.

Наверняка плохо работала вентиляция.

Протолкавшись несколько остановок, Гера сделала пересадку на кольцевой. Вагон, в который ей удалось пробиться, оказался душным и многолюдным. Справа тяжело дышал тучный пенсионер, слева высокая девушка читала Лукьяненко, сзади в поясницу упиралось ребро чьей-то сумки.

Сидевший напротив мужчина поднял голову и посмотрел Гере в глаза. Слегка удивленно и чуть настороженно.

– Эволюционируешь?

– Что, простите?

От неожиданности она не сразу поняла, что почувствовала его особенный, мускусно-сочный запах. Точнее, она различила одновременно несколько запахов, и они не соединялись друг с другом. Она могла бы в подробностях восстановить его день с момента, когда он проснулся.

Утренние водные процедуры не в счет – это делает каждый. Завтрак: чашка кофе из «турки» и бутерброд с плавленным сыром. Леденец с ментолом и мятой. Аромат женских духов на верхней одежде – пару часов назад он с кем-то долго общался. Запах фисташек был свежим; похоже, в течение последнего часа он ими перекусил.

– Так ты, значит, не в курсе?

– О чем это вы?

Его слегка удлиненная, скуластая физиономия показалась Гере знакомой. Такие лица бывают у официантов, врачей или шпионов – располагают к себе, но сразу же исчезают из памяти. Будто бы они раньше встречались, вот только когда это было – в детстве, в мечтах? – не понять. Поразило тело этого человека – крупное, не накаченное, но, похоже, что гибкое, как у человека-«змеи».

– Слушай, давай-ка выйдем.

Он встал, легонько подтолкнул ее к выходу, и она послушалась. Пробиться к дверям оказалось непросто, пришлось людей потеснить.

«Извините!»

«Спасибо!»

«Я не хотела!»

Они сошли на станции «ВДНХ».

На перроне таинственный морок знакомства развеялся. Она внимательней его рассмотрела: руки в карманах спортивной ношеной куртки, на черных джинсах накладные клапаны, грубая военная обувь сплошь в металлических заклепках – ботинки статусные, но при этом грязные, как у разнорабочего.

– Знаете, на всякую ерунду у меня времени нет!

– Это недолго, – двусмысленно буркнул он. – Идем, я покажу тебе другую Москву.

Он взял Геру за руку. Его крупная ладонь оказалась сухой и горячей, как у сангвиника.

С ним было, о чем говорить. Тема погоды плавно перетекла в политические дебаты, которые закончились разговором о бродячих животных. Сошлись на том, что собак нельзя ни отстреливать, ни кастрировать. И уж тем более нельзя ставить на них опыты. Потому что в критической ситуации каждый может стать таким же бродячим отщепенцем.

Они купили билеты на колесо «Москва 850», чтобы минут через семь сесть в кабинку с открытым обзором – подвесную конструкцию с несколькими сидениями, снабженными упором для ног и фиксатором для тела.

Чем выше они поднимались, тем сильнее хотелось вернуться обратно. Гера искренне пожалела, что поддалась на уговоры того, кто, в отличие от нее, зевал и лениво разглядывал выставочные павильоны. Наверное, в метро он специально говорил странные вещи, чтобы вызвать к себе интерес. Вот такие оригинальные «фортеля» иногда выделывают горожане, чтобы познакомиться с девушкой. Впрочем, в интернете она встречала и другие занимательные способы.

И все же Гере нравились глаза незнакомца – темно-карие, невозмутимые, в которых душу не так-то просто увидеть. Нравилась брутальность мужского лица, несмотря на странное выражение; как будто их встреча ему неинтересна совсем, а ее присутствие – лишь способ разрядить обстановку.

«Да он настоящий флегматик!» – в течение часа Гера дважды изменила мнение о человеке.

– Значит, вы так и не расскажете мне…

– Не нужно так громко, – резко перебил он ее, – они могут быть рядом. Лучше поднимемся выше.

– Рядом? Они?

Она огляделась. И сразу же поняла, что «попала», как «попадает» турист, купивший билет не в то направление.

Ее визави не был ни флегматиком, ни сангвиником. Он просто душевно больной человек, и она стала его добровольной заложницей. Теперь остается одно – не раздражать собеседника.

– Если они узнают, кто мы на самом деле, случится беда. Ты же не хочешь, чтобы нас выследили?

– Кого это – вас? – тихо спросила она.

– Нас, лемургов.

«Лемургов…», – повторила она еле слышно, – «полный абзац!».

Словечко новое для Геры, и она наивно решила, что возникло оно в среде столичных «мажоров». Действительно, звучало вполне естественно: «мажор» -«лемург». С определенным налетом маргинальной «совковости».

– Можно еще раз, я не ослышалась? – решила она уточнить.

Он не отреагировал на просьбу, обескуражив встречным вопросом:

– У тебя ведь был контакт с лемургом?

– Понятия не имею! – опешила Гера.

– Ты же с ним целовалась. Поэтому пахнешь так.

– Как это – так?

– Как лемург.

Разговор затягивался. Гера разнервничалась, и ладони, которые отогревались в манжетах колючего свитера, за пару секунд окоченели. Раньше ей не приходилось сталкиваться с одержимыми. Кто знает, что от него ожидать? И как ей вести себя? Если разговор пойдет в том же ключе, она неправильно отреагирует, и это вызовет у безумного гнев. Нет, все же лучше не лезть на рожон и отмолчаться.

Эх, она отдала бы все деньги, лежащие в кошельке, чтобы исчезнуть отсюда. Но выйти из колеса обозрения на ходу равносильно самоубийству.

– Вы уверены, что я, как и вы, лемург?

– Не сомневаюсь. Хотя, если будешь меняться, можешь стать скамом – сильной и хитрой особью.

– Насколько сильной и хитрой?

– В экстремальных условиях ты это поймешь.

– Думаете, я буду меняться?

Лемург пожал плечами и равнодушно ответил:

– Возможно. Мы не отслеживаем. У нас тоже бардак, как и везде. Да и времени прошло всего ничего. Года четыре, не больше.

На скулах лемурга заиграли упругие желваки, он сразу как-то изменился в лице. По напряжению, по внезапной его настороженности Гера поняла, что вот-вот случится нечто из ряда вон выходящее.

Кабинка прекратила набирать высоту и на максимальном подъеме на время зависла. Москва распростерлась по обе стороны от колеса впечатляющим панорамным видом. Останкинская телебашня, гостиница «Космос», монумент «Рабочий и колхозница», здания комплекса ВДНХ – все известные с детства «приметы» Москвы просматривались как на ладони.

В другой компании Гера с удовольствием предалась бы разглядыванию, но не сегодня. Тот, кто находился рядом с ней, мог в любой момент преподнести новый сюрприз. Сейчас главное – быть предельно внимательной.

– Не пересказывай наш разговор никому, – «лемург» смотрел на нее широко распахнутыми глазами ребенка.

– Это так важно?

– Другим ник чему знать, кто ты на самом деле.

Гера вздохнула:

– Ладно, не проболтаюсь.

Он отвернулся, чтобы перевести взгляд на что-то за пределами кабинки. Она проследила за этим взглядом, но ничего выдающегося не заметила. Ниже пролетала стая ворон, и одна из птиц закаркала низким, простуженным тембром. Но его определенно не интересовали вороны. Он всматривался в нечто близкое, несуществующее.

– Пора прощаться, – «лемург» отодвинул фиксатор, слегка раскачав кабинку, – надеюсь, в будущем встретимся. Когда проявятся способности.

– Как – прощаться? Вы что – уходите?

Если он вздумал отсюда прыгать, то не нужно ему мешать по одной лишь причине: они в разных весовых категориях. А вдруг в последний момент он захочет ее схватить, ведь для чего-то он притащился на это чертово колесо?

Мужчина встал на сиденье и, словно атлет перед прыжком, затоптался на месте, а потом шагнул в пустоту. Именно так прыгают из самолета спортсмены-парашютисты – дерзко, презрев опасность. Только Гера не заметила у «лемурга» за спиной ни парашюта, ни какой-то другой страховки.

Она вскрикнула и с силой прижалась к фиксатору-поручню.

Секунду назад в кабинке, раскачивая ее, находился вполне осязаемый человек. Человек настолько реальный, что и неглубокие морщинки у глаз, и рыжеватая щетина на скулах, и шрам от «ветрянки» на верхней губе вовсе не казались Гере галлюцинацией. И вот теперь этого человека словно стерло из бытия. Будто он растворился не в загазованном московском воздухе, а в другом измерении.

И только след рифленой подошвы на кресле свидетельствовал, что она не свихнулась.

Людей в ближних кабинках не было, значит, за ними не наблюдали. Шумная компания школьников, подсевших в колесо обозрения позже, к «соседям» интереса не проявляла. В тот миг, когда «лемург» перешел в «нематериальное» состояние, они, похоже, так же бойко трепались.

Колесо продолжало вращаться, кабинка двигалась вниз. Вот уже кроны деревьев взлетели над головой. Какой-то мужчина, наверное, контролер, схватился за спинку соседнего кресла, откинул удерживающий Геру фиксатор:

– Дочка, тебя того,.. замутило? Руку давай!

Она «вынырнула» из беспамятства, оперлась о подставленное плечо, шагнула наружу.

– С непривычки слегка укачало. Так высоко! И еще там был… парень без парашюта.

Он отпустил Герину руку, взглянул с растерянностью:

– О чем это ты?

Похоже, мужчина даже не понял, что посадил кого-то в кабинку вместе со странной девушкой. Может быть, его отвлекли беспокойные старшеклассники. Так или иначе, Гере пришлось быстро с ним распрощаться, чтобы проследовать к выходу.

Глава третья

«Если померещилось, сплюньте»

Отец Геры когда-то преподавал в МГУ. Его считали хорошим африканистом и студенты, и весь преподавательский коллектив. Аншлаги на лекциях были тому подтверждением. Материал он преподносил интересно и живо, никогда беспричинно не придирался. Показывал характер только в нужный момент.

Последние годы перед тем, как погибнуть, отец продолжал изучать традиционные африканские культы.

Детские воспоминания рисуют крупного, упитанного мужчину с мягкими руками и носом картошкой. Остальные черты будто стерты школьной резинкой, и только фотографии воскрешают в памяти его родное лицо. Гера помнила, как в те времена он возвышался над ней, заботливо удерживал за руку. И так серьезно с ней разговаривал, что сразу же хотелось до него дорасти.

Про религии Африки отец рассказывал часами, только мало кто его понимал. Гера была еще слишком мала и не представляла, что в этих историях хорошего или дурного; матушка же, как только супруг начинал новую лекцию, не по-советски крестилась, чем вызывала его праведный гнев. И лишь Мулат, девятилетний кобель, преданно слушал все, чего бы хозяин ни говорил. Отец мог закрыться с Мулатом в ванной и долго читать ему что-то с листа.

Больше бесед с Мулатом отец любил пересказывать Гере легенды догонов – предания африканского племени, о котором узнал из книги «Бледный Лис» Марселя Гриоля. Эту книгу когда-то издали на родине автора, что делало ее недоступной для граждан из СССР. И все-таки книга как-то у отца оказалась. Похоже, отец использовал связи в среде дипломатов, иначе не объяснить. «Бледный Лис», не задержавшись у него на руках, вскоре отправился в долгое путешествие по личным библиотекам. Так отец, обладая сокровищем, щедро делился им с уважаемыми коллегами.

Прежде чем проститься с книгой, отец сделал выписки, перенес в толстый блокнот ключевые моменты из «Бледного Лиса», которые легли в основу его дальнейшей работы. Тогда Гера вряд ли могла понять отцовские рассуждения, да он и нагружал ими ее – пересказывал книгу так просто, как только мог это делать.

Догоны – народ удивительный. В век цифровых носителей и сложных электронных устройств они передают информацию так же, как и их далекие предки – рассказывая истории. Жрецы сохранили легенду о божественном Бледном Лисе, который спустился на Землю в ковчеге, чтобы здесь, на Земле, обосновались его потомки. Догоны хранят наскальные изображения Бледного Лиса: рисунок Лиса действительно напоминает лисицу, но иногда Лиса отождествляют с рыбой, и с чем связано расхождение, отец не мог объяснить.

Легенда о Лисе – лишь часть местного эпоса и, правильнее сказать, финальная часть истории. Ее начало гораздо эпичнее.

Догоны поместили в основу всего мироздания божественную сущность – Амму. У Аммы, в отличие от христианского Бога, с человеком ничего общего нет: четыре сомкнутые ключицы – вот и все описание. Гера представляла, что Амма – это энергетическое явление, процесс вселенских размеров. Гриоль переводит слово «амма» как «удерживать нечто в одном положении, при этом сильно сдавив». Ясно, что в таком состоянии Амма существовал всегда – и во времена, когда не было еще ни пространства, ни времени. В фольклоре других народов есть похожее понятие – «мировое яйцо».

Амма не сидел в «яйце» без движения, он «был сам как бы спиральным движением внутри яйца». Движение Аммы породило мельчайшее зернышко «по», которое никто не мог ни слышать, ни видеть, но которое само получало свет и звук, оставаясь при этом неслышимым и невидимым. Это зернышко «по» превратилось в нашу Вселенную после того, как открылся «глаз Аммы». Все то, что двигалось внутри, вырвалось, образуя внешние движения по спирали – «йалу уло». Словом «йалу уло» догоны называют и млечный путь, и другие, непохожие ни на что миры, которым в космосе несть числа. Четыре ключицы бога Амма определили координаты пространства. Так, по представлениям догонов, – танцуя, Амма создал Вселенную.

Недолго Амма радовался тому, что у него получилось. Неживое теперь казалось Амме недостаточно совершенным. Так на свет появилось самостоятельное существо, получившее имя Номмо: человек-змея, у которого и руки, и ноги отличались особенной гибкостью. Амме так понравился Номмо, что вскоре он размножил его, – как бы сейчас сказали, клонировал. Новые существа оказались похожими на первого Номмо, а всего их было четыре. У четвертого, называемого догонами Ого, был любознательный нрав и особенная сообразительность, и это свойство характера помогло ему отправиться в путешествие на ковчеге. Три раза Ого путешествовал, и всякий раз Амма сердился. Чтобы усмирить непокорного, Амма вернул Вселенную в зернышко «по».

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3