Изгнанники Менантра. Книга 1

Амадо поднял на него тяжелый взгляд, эльф отшатнулся и вытащил длинный меч, человек тоже достал клинок.

– Верни меч, глупец! – приказал эльф, обдавая человека холодом серых глаз.

– Кто ты? – спросил Амадо.

– Я айлар Лакадики Самудр, среди дикарей она известна как империя Ришам – ядовитая улыбка скользнула по тонким губам эльфа. – И я приказываю тебе отдать меч, что у тебя в руках!

– Всегда поражался откуда в эльфах такая спесь. Это оружие принадлежит мне, я его хозяин – твердо ответил Амадо, внутренне собираясь перед неизбежным поединком.

– Что же ты сам выбрал свою судьбу, мало того, что ты вор, ты еще и смутьян… – не окончив фразу, эльф сделал выпад. Родриго легко парировал, но айлар ловким финтом ранил его в руку. Несмотря на рану Амадо сумел ответить, и следующим ударом проткнул плечо остроухого. Эльф схватился за порез, сквозь плотно сжатые пальцы обильно сочилась кровь, клинок выпал из ослабевшей кисти. Оторвав взгляд от крови, он увидел, как Амадо мчится во весь опор в сторону пустыни. Человек вырвался из оазиса несмотря на то, что его пытались перехватить несколько воинов Ришама. Гнев окрасил лицо эльфа багрянцем, он растерянно подбежал к лошади. Попытался сесть в седло, но рука безбожно кровила, мимо пролетели ришамские всадники. Не дожидаясь приказа, они вереницей выезжали из оазиса стремясь нагнать беглеца.

Загнанная лошадь сначала сбавила ход, а затем встала. Вскоре послышался шум погони. Небо резко потемнело, лошади захрапели, вспыхнули яркими пятнами зажженные факелы, всадники разбрелись по пустыне. Амадо укрылся среди остатков скал, что высились неподалеку. Изъеденные ветром столбы, образовав сложный лабиринт, беспорядочно громоздились прямо посреди пустыни. Вскоре погоня потеряла след, и вернулась к скалам, не вовремя заржала лошадь. Ришамцы пошли на звук, застрекотали неведомо откуда взявшиеся насекомые. Сбоку что-то прошуршало, ночная пустыня ожила. Сидя в укрытие Амадо различал едва слышный ришамский говор. Опытные воины все время держались рядом, чтобы заставить их разойтись, Родриго бросил несколько камней в разные стороны. Хлесткий стук, многократно отражаясь от скал заметался в тесноте каменного лабиринта. Резко похолодало, от перепада температур скалы пришли в движение. Находясь в шатком равновесии, состоящие из двух частей колонны издавали зловещий стук. Суеверие взяло верх, и испуганные воины бежали из лабиринта.

Ближе к утру к погоне присоединился еще один всадник. Перевязанная рука подсказала Амадо что это раненный им эльф. Ришамцы расположившись у костра равнодушно встретили прибытие своего командира. Эльф выслушал доклад старшего, и медленно покрываясь краской взорвался.

В гневе он вспомнил всех богов человеческих, не забыв попутно их оскорбить. После минутной вспышки, эльф успокоился, его голос приобрел стальные нотки. Страшные угрозы посыпались с языка остроухого, и они произвели впечатление на воинов. Четверть часа спустя ришамцы снова вошли в лабиринт.

Эльф пошел первым, немного поколебавшись за ним потянулись остальные. Минуту спустя Амадо услышал булькающие звуки, а чуть позже знакомое шипение. Слегка приподняв голову над камнем, что укрывал его, он увидел, как тело остроухого в агонии чертит ногой по земле. Черные с проседью волосы воина ришамца блеснули на солнце. Он вытирал кривой нож, о край эльфийской туники. Затем схватив за волосы белокурую голову айлара, показал ее остальным, под злые шутки воины установили ее на камень. Амадо снова спрятался в свое убежище, прошло немного времени, и земля задрожала, всадники быстро удалялись.

***

Четвертый день Амадо брел по раскаленной пустыне. Мозг приказывал спешить, а ноги шли все медленнее. Злость на ришамцев давно прошла. Осталась только тоска и чувство обреченности. Преследователи увели с собой его скакуна, а с ним и весь запас воды. Не разбирая направления, он вышел на абсолютно плоскую равнину. От нехватки воздуха легкие разрывало, в глазах плыли разноцветные круги, а тело потеряло последние остатки сил. Ноги подогнулись сами собой, а земля быстро приблизилась к лицу, густая, липкая чернота стремительно окутала сознание.

***

Вокруг люди в странных одеждах они восторженно смотрят на него. Кланяясь, к нему подошел пухлый старик. Оскалив щербатый рот, опушенный густой бородой, он прокричал срывающимся голосом.

– Приветствую тебя Наргал дарующий бессмертие! Я Мампсис! Я служил тебе всю свою жизнь! Прими же жертву мою! – с этими словами он срезал себе мизинец, и кинул на золотое блюдо, которое держала обнаженная девушка.

Грациозно покачивая бедрами, она приблизилась к Дааду и поднесла дар старика. С отвращением глядя на кусок умирающей плоти, он подыграл старику.

– Приветствую тебя Мампсис, король людей!

– Прошу тебя о великий, даруй нам бессмертие, и мы будем верны тебе до скончания веков! – унижено, склоняясь произнес Мампсис.

– Что проку вам в бессмертии. Бессмертие и благо и бремя. Может, ты что-то другое желаешь?

– Но мы нуждаемся в бессмертных воинах, что сумеют спасти Нгеве!

– Нет у меня власти над смертью! Прими свою суть – продолжал выкручиваться Даад.

Повисла неловкая тишина. Король растерянно посмотрел на воплощенного бога, затем его свинячьи глазки сузились. Подозрение, смешанное с сомнением, засветились во взгляде Мампсиса.

– Тогда великий помоги нам с орками! Они пришли из-за гор! Несметные полчища! Дикари, людоеды грозят разрушить мое королевство! – с надеждой произнес Мампсис.

– Помогу, но сейчас верни меня назад! – потребовал Даад.

Старик странно посмотрел на него, подошел ближе и ласково глядя на Даада произнес.

– Мы поможем тебе! Сейчас принесут жертву! – он хлопнул в ладоши и в помещение ввели вереницу девушек чью наготу едва прикрывали повязки на бедрах. Глядя пустым взглядом перед собой, они прошли к алтарю и опустились на колени. Тощий мужичок в резной маске, изображающей какого-то монстра, блестя кинжалом в руке, заломил голову одной из девушек, лезвие коснулось белоснежной кожи.

– Стой, стой, стой!!! Не надо!!! Этого не требуется, скажи мне как работает твой проход?! – воскликнул Даад.

– Но без этого мы не сможем тебя вернуть. Да и зачем тебе назад? Оставайся! Мы тебя примем как своего бога, не будет тебе отказа ни в чем! – елейно прокудахтал Мампсис.

Напряжение сковало тело, пот катил градом по спине, Даад начал понимать, что эти люди совершенно не знают, что делают, они суеверно приносят жертвы в надежде на чудо.

– Я останусь – успокоил старика Даад, испуганно глядя на ряды девушек, приготовленных на заклание. Старик опять внимательно вгляделся в него, но отбросил едва возникшее сомнение.

Запах утоптанной травы ударил в нос, смешиваясь с вонью от крови и испражнений. Он навевал воспоминания о скотобойне, вокруг все вертелось, звенело, охало, кряхтело и стонало. Даад наступил на голову огромного орка и раздавил череп, «Ночная звезда» совершила полукруг сокрушив очередного врага. Волколак схватил железной хваткой руку Даада, в то время как орк неистово наносил удары мечом по его шлему. Булава превратилась в клинок, точный удар в шею огромного волка опрокинул и животное, и седока. Хрип умирающего зверя смешался с отчаянной руганью орка, прижатого тушей «скакуна». Даад встал над ним, орк иступлено бил клинком в кирасу, стремясь пробить броню человека. Удары постоянно соскальзывали, оставляя лишь легкие царапины, которые тут же затягивались. Великие воины пали, бросив вызов новому человеческому богу. Видя неуязвимость рыцаря в золотистой броне, орки начали отступать, люди поднажали, и армия зеленокожих людоедов побежала. Теряя сотни жизней, орки отступили в лесную чащу, где и осели на долгие годы.

Перед глазами закрутился калейдоскоп картин, сменяя одна другую, они рассказывали давно забытые истории.

***

Нестерпимый жар разварил тело, Амадо не мог пошевелиться, раскаленный песок мелькал где-то внизу.

– Как странно! Почему он перемещается – беглец попытался поднять голову и не смог, что-то ее удерживало.

Перед лицом появилась рука с бурдюком, губы инстинктивно впились в горлышко. Теплая влага смягчила сухость в горле, Амадо хотел отхлебнуть еще глоток воды, но бурдюк исчез где-то за границами его зрения. Снова навалила чернота, все поплыло и человек впал в забытье.

***

Ребенок, маленькая девочка, сидит у него на коленях, Даад объясняет, как устроен его мир. Девочка сыпет вопросами, черные глаза внимательно и серьезно смотрят на его шевелящиеся губы. Подходит женщина лет тридцати, схватив за руку ребенка, она уводит девочку прочь. Ребенок протестует, но в итоге вынужден подчиниться непреклонной воле женщины. Прекрасный сад благоухает, кружа голову. Рядом присел Мампсис. Наливает рубиновый напиток из серебренного кувшина с ажурным горлышком в медный кубок, затейливо отделанный золотом, протягивает его Дааду, он отказывается. Ему совсем не хочется пить.

– Кто ты? – спрашивает король. – Я не вижу бога. Я вижу человека. Зачем ты к нам пришел?

– Я из другого мира – уклончиво отвечает Даад.

– Да, но зачем ты пришел? Ведь я, мой отец, и мой дед молимся Наргалу. А пришел ты. Зачем? Подари мне и моему народу бессмертие, и мы станем твоими рабами! – наклонившись к самому лицу Даада, выдохнул король.

– Не в моей власти даровать тебе, то, что мне не принадлежит.

– Тогда почему ты еще здесь? – разочарованно спросил Мампсис.

– Я жду.

– Ждешь? Чего?

В ответ молчание, король посидел еще немного и поплелся в свои покои. Та страсть с какой он жаждал бессмертия пугала Даада. Настало время уйти, но как выбраться из этого мира? Алтарь Мампсиса упорно молчал. Дааду пришлось искать иной путь, что оказалось очень непростой задачей. Уходить совсем не хотелось. Эти дикие, но в то же время почему-то симпатичные ему люди, приняли его как своего бога. Их король милый и простой старик, в котором Даад видел любящего мужа и отца, по сути своей безобидный и добрый, если бы не его жажда бессмертия. Мампсис любил свою немолодую жену Алайну, и непоседу дочурку. Наверное, поэтому его так пугала смерть, что уже склонилась над его сединами.

***

Резкий удар о землю, вырвал Амадо из забытья. С трудом разлепив глаза, он уставился на резной лист пальмы, которым играл едва заметный ветерок.

– Где он? Что это за место?

Словно отвечая на его вопрос, в поле зрения вошел один из воинов эльфа. Он наклонился над Амадо и влил ему в рот воду. Подождал пока пленник проглотит ее, и вновь наполнил его рот живительной влагой. После чего шлепнул беглеца по плечу, и только теперь Родриго почувствовал, что он связан. Приподняв голову, он увидел вожака ришамцев, на поясе у него висел болотный клинок. Ришамец что-то бурно обсуждал с караванщиком. Наконец они договорились, вожак сделал знак рукой, и Амадо резко подняли на ноги. Караванщик подошел к нему и внимательно осмотрел. Приказал развязать. Путы ослабли, и затекшее тело повело, но упасть ему не дали. Крепко удерживая за плечи, беглеца вновь поставили на ноги. Купец недовольно скривился, и что-то сказал вожаку, затем, вытащил кошель и отсчитав пятнадцать серебряных монет, дал команду своим стражам. Вскоре Амадо оказался в кандалах, топая в строю таких же, как и он сам, рабов.

***

Сложно понять, что его более отвращало, в рабском состоянии. Толи то, что его воспринимали как вещь, толи то, что он оказался на удивление низкой цены. С ним особо не церемонились. Спина ныла от постоянного общения с плетью, еды не давали, воды давали мало, и плохого качества. Он стоил дешево и на него не тратились. Неделя пути показалась годом, а невольничий рынок райским уголком. Здесь от палящего солнца прикрывал навес, их покормили и дали в волю напиться.

Девушек раскупали охотно, с жаром торгуясь, иногда переходя на личности. Хорошо шли темнокожие, затем пошли белые, под конец выставили элиту, образованных рабов. К удивлению, Амадо они разошлись без особого ажиотажа. Он все ждал, когда очередь дойдет до него, надеясь, что ему повезет и его купит какой-нибудь образованный богач. Однако торги закончились и всех оставшихся погнали в помещение с зарешеченными окнами и железными дверями.

Рядом лежал истощенный мужичок, он посмотрел потухшим взглядом на Амадо и неожиданно улыбнулся почти беззубым ртом.

– Что солдатик пропали мы с тобой? – толи спросил, толи заверил мужичок.

– В каком смысле пропали? – непонимающе переспросил Амадо.

– Так мы теперь с тобой будем на галерах отрабатывать потраченные на нас деньги – с грустью сказал мужик. – Мало кто выдерживает больше месяца. Мы бросовый товар, нас не жалко. Знаешь почему река Умага, зовется Могильной?

Родриго отрицательно покачал головой.

– Каждый год здесь гибнут тысячи таких как ты и я. Баржи с рудой всегда сильно перегружены, поэтому регулярно тонут. Спасают команду, а не рабов что ничего не стоят. Наши кандалы нас тянут на дно, где большинство и находит свой конец. Но эта смерть намного легче, той, что тебя ждет в случае везения. Тогда ты умрешь от истощения. Сначала придет тупость, затем откажут ноги, а потом и руки, тогда тебя, еще живого, выбросят за борт, прямо на обед острозубым танакайбам. А они здесь вырастают размером с лодку, слишком много хорошего корма.

Амадо удивленно смотрел на мужика, а тот подмигну ему и добавил – Так-то!

Мужик ошибался, люди выдерживали и год и два, и двадцать в чем в впоследствии Родриго убедился лично. Первые месяцы безумно болели руки и спина, часто приходилось хватать плети. Кормили неплохо, но всегда хотелось больше. Иногда снимали кандалы и позволяли привести себя в порядок. Самые жуткие дни начинались с прибытием новой партии руды, где приходилось в кратчайшие сроки разгружать и загружать большие объемы породы.

Амадо не только выжил, но и вырос в цене, его перекупил торговец, владевший флотом кораблей, бороздивших Эльфийское море. Перевозили все, от бочек с маслом, до рабынь. Чаще всего несколько видов грузов сразу, самый сложным грузом оставались руды.

Мужичок как предсказал, протянул ровно месяц, его тело выкинули в море. Голубая вода южного моря окрасилась красным, клубящимся облаком. Акулы получили свою долю в людоедской истории, где не они были главными людоедами.

Каждый день похож на другой. Двадцать пять скамеек, по несколько человек в ряд, постоянный ритм барабанов, и свист кнута надсмотрщика. Руки вскоре налились силой, спина стала как железные дуги, и появились мысли о побеге, но бежать получилось нескоро. Команды гребцов различались по происхождению. Одни набирали из гномов, другие из людей. Их старались не соединять в силу разности роста, длинны рук и способности переносить нагрузки. Гомы намного превосходили среднего человека, кроме того, они попадались редко, и стоили очень дорого, чтобы относиться к ним с тем же пренебрежением, что проявляли к людям. Людей же всегда было в избытке, и стоили они не дорого, большую часть гребцов составляли бывшие военные, попавшие в плен.

Четыре года пролетели как в тумане, работа, отдых и снова работа. Постоянный надзор и наказание за любое неповиновение. Особенно отличались стремлением к свободе урсумы. Их перепродавали торговые колонии, основанные сотни лет назад, на восточном побережье Эльфийского моря, в прямой близости от Великой степи. Сосед Амадо, Федор Живило, бежал три раза. В первый его наказали двадцатью ударами бамбуковой палкой по пяткам. Для чего привязали к доске и отсчитали положенные удары, но Федор не угомонился и бежал второй раз. Беглец прыгнул в море недалеко от берега, однако метко пущенная стрела, пронзила ему руку. Урсума извлекли из воды едва живого, руку вылечили, все-таки за него уплачены деньги, а затем в присутствии остальных рабов срезали оба уха. Спустя месяц, неугомонный урсумец бежал вновь, и почти ушел, если бы его не выдала добропорядочная жительница портового городка. На этот раз он лишился носа. Глядя на злоключения безумного соседа, Амадо понял, что надо ждать пока представиться удобный случай, и бежать наверняка, не рискуя выступающими частями тела.

***

На исходе четвертого года судьба занесла их корабль в гавань Миата, с одноименным городом столицей. В далеком прошлом Миат слыл великой империей, но шли века и от былого величия города остались только предания. Гавань располагалась в Лосмийском море, на берегу, которого процветал город-республика Арси. Молодое государство с большими амбициями. Работорговля здесь только набирала свои обороты, а основой привилегий, как и во всех полисах, служило гражданство.

Ранее утро еще сохраняло прохладу ночи, когда бей Шараф Хузаг отобрал самых сильных рабов, им предстояло выйти в город вместе с господином. Тех, кто пытался бежать, никогда не брали на берег. Амадо ни разу не показал даже намека на попытку к бегству. Он принимал выдвигаемые условия и старался не подвергать себя излишним телесным испытаниям, ему с лихвой хватало гребли. Его сосед, урсумец Федор, постоянно подтрунивал над ним.

– Откуда ты такой? Совершенно не способен за себя постоять! Как ты дожил до сего дня?

Работая вместе, гребцы научились понимать друг друга без слов. Годы рабства спаяли их невидимой цепью общего унижения.

После небольшого пространства галеры, узкие улицы портового города казались огромными. Переполненные людьми, они кишели торговцами, моряками со всех концов света, портовые шлюхи зазывали прохожих в таверны, и грязные притоны. Тяжелогруженные телеги везли товар с кораблей и обратно. Грузчики, сгибаясь под спудом тяжестей погружали и разгружали суда. Амадо более двух лет не был на суше, сегодня он чувствовал, что время пришло, время чтобы скинуть ярмо. Беспечность с какой охрана относилась к рабам, давала надежду на удачу. Стражи, также соскучившиеся по берегу, больше глазели по сторонам, чем следили за рабами.

С Амадо на берег сошли еще шестеро, осоловев от смены обстановки, они восторженно крутили головами. Гребцы давно не видели обычную жизнь, потому впитывали окружающую суету каждой порой. Шесть охранников бея окружили господина, двое замыкали шествие, следя за рабами. Пестрые ряды базара, казалось, тянулись бесконечно, они шли вдоль лотков нагружая корзины. Ряды, где продавались ткани, золото, оружие и разного рода вещи пригодные в быту, бей обошел стороной, так они оказались на рынке рабов.

Оставив гребцов снаружи под надзором двух стражей, Шараф прошел в специальный павильон, где обнаженные рабыни показывали себя будущим владельцам. Вереница девушек разной внешности, от белоснежных северянок, до чернокожих рамалиаток, поочередно выходили на помост и покачивая бедрами вертелись вокруг своей оси побуждая покупателя тратить деньги. Среди красавиц особенно выделялись рабыни урсумки. Стройные, белокурые, с приятными женственными формами, среди них иногда попадались редкой красоты экземпляры, что всегда вызывало шум и долгий торг.

Сегодня выставлялась темноволосая, сероглазая дева. Гибкая как ива, она потупилась и пыталась прикрывать свои прелести, за что хозяин бил ее по рукам стеком. Девушка смешно ойкала, не столько от боли, сколько из опасения, и покрываясь румянцем ненадолго отводила руки, открывая взору красоту нагого тела. Оставалось непонятным, смущение или гнев вызывали румянец на юном лице.

Завороженный ее красотой Шараф включился в торг. По мере повышения ставок, рос азарт бея. Цена урсумки дошла до размера небольшого состояния, полторы тысячи. Гвалт обезумевших от страсти мужчин, перебивал только громогласный голос ведущего торгов.

Ожидание затянулось, утро набрало южный зной. Амадо попытался поставить мешок риса на пол, чтобы спина отдохнула. Кнут обжег его руки. Стражник глазами показал, чтобы он вновь поднял мешок. У Родриго потемнело в глазах, скрывая гнев, он опустил взор к земле. Озноб начал бить тело, терпение кончилось. Длинный вдох, затем медленный выдох, пришло спокойствие, дрожь перешла в натянутость мышц. Секунду спустя все замелькало и смешалось в водовороте событий.

Злополучный мешок оказался на голове стражника, а его ятаган в руках Амадо. Торгаши почувствовали брызги горячей влаги на своей коже. Шипя, алые струи вырывались фонтаном из рассеченного горла стражника. Клинок с удивительной быстротой и мощью сокрушил остальных стражей. Амадо в бешенном танце рубил опостылевших надзирателей, где-то в глубине он поражался силе своих рук. Одним ударом он отбрасывал врагов, и выгибал щиты в обратную сторону, оставляя глубокие зарубки на металле. В какой-то момент он успел перерубить цепь что сковывала его товарищей. Стражу атаковали еще шестеро. Обреченных не смущало отсутствие оружия и перспектив на победу. Рабы больше не могли жить по-старому, пусть даже и ценой своей жизни, они пытались вырвать свободу. Размахивая саблей Шараф, ринулся к мятежникам, выкрикивая на ходу.

– Изрублю!!! Как смеете, собаки!!! Всех изрублю!!!… – договорить он не успел, ятаган Амадо расколол череп господина.

Бей присел точно куль с рисом, выпучив пустые глаза, и продолжая, шевелить посиневшими губами. Амадо рубил все до чего мог дотянуться. Стража, занятая его товарищами, не могла остановить гребца. Бунтарь налетел на покупателей. Визг рабынь, вопли раненных и убитых отцов города. Их воины пытались пробиться к Родриго, но, трупы, и стоящие насмерть рабы загородили проход. Вскоре товарищи Амадо пали, и стража пошла по рядам покупателей в поисках живых. Многие уже не дышали.

Сквозь прорезь в пологе шатра, пробился жаркий луч солнца. Светящееся пятно легло на бледное лицо стража, который лежал в луже собственной рвоты, удерживая кишки в рассеченном животе. Амадо исчез, пропала и красавица-урсумка, вместе с деньгами, что покупатели выложили за ее наготу. Около перевернутого треножника, склонившись над серебряным блюдом, стонал ведущий торгов. Он держался за голову, с которой стекала темная струйка крови, и раскачиваясь из стороны в сторону причитал.

– Ловите ее… Ловите, мошенницу… Ух гадина. Голова… Вот гадина!

***

Убийство отцов города обратило внимание прокуратора Нея Таркала. В провинцию направили войска для проведения расследования. Не в первый раз этот рассадник порока заставил прокуратора высылать войска Арси в Миат. Город закрыли к вечеру, беглецов спасло личное знакомство с королем воров Вописком Монатом.

Вописк сумел подмять под себя магистрат Миата. Взятки, проституция, набор особенных услуг все это делало его незаменимым. К тому же король воров умел хранить чужие тайны, что ценится во все времена. Поиск сильно осложняло то обстоятельство, что бывшая столица империи, с потерей статуса, рассталась и с большей частью своих жителей. Десять кварталов стояли заброшенными, постепенно разрушаясь, и заселяясь всяким сбродом. Небольшая часть древнего города осталась под властью магистра, в остальных же кварталах царила улица. Искать беглецов в трущобах, в которые превратились некогда величественные улицы Миата, не имело смысла.

Отребье, что охраняло покой Вописка поначалу отказалось вести разговор с Амадо, даже пригрозило поколотить если он не уймется, но окровавленный ятаган заставил их прислушаться если не к словам, то к гласу разума.

Увидеть Вописка так и не удалось. Беглецов принял Фрол Невинные Глазки, правая рука короля воров. Свое прозвище Фрол получил за умение использовать до безобразия безобидную внешность для обмана доверчивых граждан. О его аферах ходили легенды. Так вся республика почти год обсуждала, случай, когда Фрол, выдавал себя за стряпчего купца Амалея Эвмейского, крупного торговца шелком. Мошенник сумел продать целый караван шелка прокуратору Нею Таркалу. Сенатор Ней человек весьма неглупый купился на посулы простоватого торгового юриста, предлагавшего приобрести товар от имени богатейшего купца империи. Хитрец сумел убедить Амалея в том, что состоит на службе у Таркала, а прокуратору предоставил товарные накладные, украденные в доме купца. Конечно, ничего бы не вышло, если бы Фролу не помогла дочь прокуратора Бельда. У нее как раз случился роман с управляющим отцовского имения в Эмеях. Пылкая молодка решила бежать с любовью всей жизни, а как известно самостоятельная жизнь требует денег. Немного поразмыслив, любящая дочь пришла к мнению, что суровый отец должен поделиться со своей наследницей. Именно тогда появился Фрол. Быстро смекнув, какой куш на кону, Невинные Глазки пообещал поспособствовать богу любви, соединив два любящих сердца. Естественно, получив деньги мошенник забыл и о богах, и о патронессе, и о великой силе любви. Амадо прекрасно понимал, что доверять такому человеку нельзя, но выбирать не приходилось.

Гуттаперчевый человек с открытым взглядом больших, голубых глаз, ясно смотревших на бежавшего раба, внимательно выслушал Родриго. По окончании рассказа беспокойного гостя, Невинные Глазки задумался. Тонкие, гибкие пальцы стучали по гладкой поверхности стола, мастерски выточенного из красного дерева. Примета былой роскоши столицы мертвой империи. Легкое движение головы пригласило Амадо в кресло, напротив. Беглец присел, положив на колени клинок, и напряженно вглядываясь в непроницаемое лицо собеседника.