АльteRNatива

Как и в первый раз, сейчас от лагеря до развалин мы дошли минут за двадцать. Мы двигались очень быстро, стараясь не обращать внимания на шорохи в траве. Перемахнув через забор, мы двинулись вслед за Делюгой, который освещал путь карманным фонариком.

– Я спрятал пивас там, – шёпотом сказал он.

– И когда ты успел его спрятать? – так же шёпотом спросил я и украдкой покосился в сторону Бога.

– Сразу после полдника, буфетчица подогнала. Тебе же Красный сказал.

– Он мне вообще-то ничего толком не сказал, – проворчал я.

– Харе шептать, пацаны, – сказал Толстый. – И так жутковато.

– Что жутковато? – спросил Чудо-тварь. – Тебе страшно, Суфле?

– Не называй меня так, гнида!

– Хватит, парни, давайте дойдём спокойно, не хватало ещё на местных нарваться, – сказал Самсон.

После этого все замолчали и остаток пути мы шли в тишине.

Я чувствовал вину за то, что делаю: иду развлекаться на святое место бывшего храма Божьего, да ещё и пиво там пить. Не зная насколько подобное плохо, пока мы шли, я раз десять посмотрел в сторону Бога. Хорошо, что выбранное мною направление совпадало сейчас с нашим путём, иначе бы пацаны точно заметили эту мою странность, и пришлось бы снова врать насчёт того, что я делаю упражнение для зрения.

Вскоре мы дошли до колокольни и осторожно ступили на свалку битого кирпича. Я почтительно покосился на внушительный деревянный крест, отдавая дань этому старому Божьему порталу. Разумеется, главным местом для моей связи с Господом всегда оставалась церковь у моего дома, но я никогда не позволял себе пренебрежения и в отношении других порталов.

Делюга юркнул внутрь башенки и через мгновенье вернулся с пятилитровой баклажкой пива.

– Вот, пацаны, – торжественно объявил он. – Приступим!

– А похрустеть есть чё? – спросил Толстый.

– Ха-ха, тебе лишь бы хрустеть, – сказал Чудо-тварь. – Хру-хру.

– Завали е…!

– Есть, – сказал Самсон и вынул из рюкзака три пачки сухариков.

– Ништяк! Где взял? – обрадовался Рукомойников.

– Ангелина угостила.

Я вновь ощутил укол ревности.

– Пацаны, а у меня ещё сиги имеются, – подал голос Красный.

Курить никто из нас ещё не пробовал. Воцарилось смущённое молчание.

– Ну а чё, можно и покурить, – заявил Чехов.

– А как же тренировки, боевая подготовка? – возразил Толстый.

– А что подготовка? Маратыч курит? – курит. И хочешь сказать, что военные не курят? Да почти все!

Чудо-тварь явно намеревался развивать тему дальше, но я вдруг, сам не зная зачем, подошёл к Красному, взял у него пачку и достал сигарету.

– Спички?

Прокопенко вытащил зажигалку и дал мне прикурить. Все смотрели на меня как на первопроходца, вышедшего на тонкий лёд. Я затянулся, набрав полный рот дыма, и тут же истошно закашлялся. Чудо-тварь заржал и тоже взял сигарету.

В ту ночь все, кроме Самсона, выкурили по своей первой сигарете.

– Пацаны, я не буду курить, – спокойно сказал он.

– А чё ты?

– Да ничего, не хочу и всё, – отрезал Штерн.

Он достал из рюкзака пластмассовые стаканы.

– Только три есть, поэтому по очереди будем пить.

Делюга свинтил крышку с пивной баклажки, послышалось шипение, из горлышка пошла пена. Астахов быстро завинтил крышку обратно, но не до конца, а так, чтобы постепенно выходил газ. В отличие от курения, пиво мы уже пробовали, поэтому каждый из нас знал как его открывать, чтобы не проливалось и как наливать в стаканы, чтобы не было пены: надо наклонить стакан так, чтобы он был почти в горизонтальном положении и медленно наполнять его пивом, как будто ручеёк течёт. Ни брызг, ни бульканья, ни пены. Делюга справлялся с задачей лучше всех.

– Ты где сигареты взял? – спросил Толстый у Красного, когда все выпили по первому стакану.

– Да у деда из блока вытащил перед отъездом.

– А что только сейчас показал?

Красный задумался.

– Да не знаю, как-то не представлялось случая. Я как в сумке их спрятал, так и не думал про них. А сейчас как пошли, вспомнил, да и взял с собой.

– Понятно, ну дай мне ещё одну, – попросил Толстый.

Кроме него вторую сигарету больше никто курить не стал.

Мы выпили ещё по стакану пива, и я почувствовал как в голове растекается приятная нега. Сидя по-турецки на битом кирпиче, мы обсуждали перспективы на будущее. Каждый из нас собирался идти в военное училище, к чему нас готовил наш наставник, Антон Маратович.

Обстановка складывалась душевная, в состоянии опьянения все проблемы минувшего дня казались не существенными. Я больше не обижался и даже уже не помнил на что злился несколько часов назад. Я думал об Ангелине, но сейчас мои мысли были более прозаическими и все любовные планы на светлое будущее ограничивались одной лишь темой ебли. Я даже перестал ревновать её к Самсону. В конце концов, в этом есть даже какая-то прелесть – присунуть девушке своего друга. А потом я расскажу ему об этом и объясню, что сделал это ради него, потому что такая шлюха как Ангелина Шубина не достойна быть невестой такого как Самсон Штерн.

Я ощутил эрекцию и, слушая вполуха болтовню пацанов о военном училище, украдкой покосился в сторону Бога. Я вложил в свой взгляд всю глубину раскаянья и извинялся за то, о чём сейчас думал и за то, что делал. Я знаю: Господь меня прощает, но в то же время я должен показать Ему, что готов понести наказание в любое время. Решив, что одного раза будет маловато, я посмотрел ещё дважды в сторону Бога и услышал голос Чудо-твари:

– Ты куда это смотришь постоянно, Смык?

Вот блин! Опьянел и забыл про осторожность! Теперь придётся снова оправдываться враньём!

– Я же говорил уже в прошлом году, – уклончиво ответил я.

– Что ты говорил? Не помню? – не унимался Чехов.

– Я помню, – сказал Красный. – Что для зрения упражнение делает.

– И что же, в темноте его тоже надо делать? – сощурился Чехов.

Я хотел было уже объяснить, что в темноте то как раз и лучше всего, потому как глазная мышца так больше напрягается, но тут Делюга сказал, что пиво кончилось и заняться больше нечем, а так уже, в общем, спать охота, то и не пойти ли нам всем по койкам? Самсон его поддержал, а Чудо-тварь, начав спорить о том, что он спать не хочет, сам же и избавил меня от созданного им неприятного разговора.

К слову сказать, Коля Чехов вообще был довольно паскудный уродец. Всегда он искал о чём бы поспорить, с кем бы обострить, кому бы своё говняное мнение навязать. Мудак, в общем, и даже сейчас будучи пьяным и добрым, я был согласен с этими своими выводами: Чудо-тварь, на самом деле, не Чудо-творение Божье, а тварь из тех, что отравляют жизнь нормальным людям. Это точно он убил пацана из старших классов, я теперь был в этом уверен. Мудаковатый Коля Чехов Чудо-тварь, мразь ты паршивая, думал я, слушая, как он спорит с Самсоном и Делюгой о том, что не хочет возвращаться в корпус.

– Ладно, Чет, – сказал, наконец, Самсон. – Твоя взяла, оставайся здесь. Короче так, пацаны, мы с Пашком идём спать, а вы сами смотрите: хотите – оставайтесь с Чудом.

Но Чехова такое решение не устроило:

– Это почему это вы уходите? Мы пришли вместе – значит должны вместе и вернуться. Что за кидалово, Самсончик?

Он вложил в это «Самсончик» максимальное количество яда, вероятно рассчитывая спровоцировать Штерна на грубость. Конечно, схватись они в рукопашную, Чудо-тварь размазал бы Самсона по земле, да ещё и обоссал бы сверху. Но не таков был хитрый Штерн, чтобы ввязываться в драку, исход который был для него заведомо проигрышным.

– Слушай, Чет, – сказал он, – я не знаю что на тебя там вдруг нашло, но ты ведь понимаешь, что я тебя уважаю? Так же, как и все остальные. Ты самый сильный и старший из нас, так и зачем бы мне было устраивать сейчас, как ты сказал, «кидалово»?

Ожидая эскалации конфликта, Чудо-тварь получил вместо этого изысканный комплимент. Его тупая рожа стала похожа на глиняное изделие в руках умелого скульптора. Раскрыв рот, он тупо смотрел на Самсона, не зная, что сказать. Вся его агрессия сразу куда-то испарилась.

Штерн продолжал:

– И дело вовсе не в том, что мы хотели бросить тебя и тех, кто решил с тобой остаться.

Интересно, кто это решил остаться с Чудо-тварью? Ещё один ловкий ход, чтобы как бы показать, что авторитет Чехов имеет здесь не меньший, чем он, Штерн. Хотя, видит Бог, этим даже и не пахло.

– Лично я, действительно очень хочу спать, – говорил Самсон. – Парни, кто хотел уйти со мной, думаю тоже. Вот и всё, Коля, но если ты настаиваешь, мы, конечно, готовы остаться и потерпеть.

– Да ладно уж, – сказал, наконец, Чехов. – Я не настаиваю, непонятка произошла какая-то, хрен с ней.

Через полчаса мы тихо влезли в окно, и улеглись по своим койкам. Пацаны мгновенно уснули, что подтверждалось их мерным дыханием и свистящим храпом. А я не спал. Меня раздражал этот храп, и мешал уснуть неуёмный поток мыслей. Я лежал, думал и время от времени повторял про себя «спаси и сохрани» а после, вывернув голову, смотрел в сторону Бога.

Потом я отвлёкся и подумал о Самсоне. Какой же он всё-таки умный! И где он только научился так управляться с бешеными кретинами вроде Чехова? Не зря он был нашим лидером. Я вспомнил об Ангелине и о том с каким восхищением она смотрела на Самсона в кинотеатре. Я вспомнил, как они танцевали под «Скорпионс» и как я отчаянно ревновал. Я ревновал и сейчас, но теперь я понял, что против Штерна у меня нет ни единого шанса.

Ни единого.

***

Каждые выходные в лагере наступало время гостей. Ко всем нам приезжали родители, или родственники. По молчаливой договорённости, мы старались освобождать комнату, когда к кому-то из нас приезжали, чтобы не смущать друг друга своим присутствием и спокойно воспринимать назойливые родительские реплики по части воспитания и нежности.

Иногда бывало, что родители приезжали одновременно, и тогда можно было предложить кому-то из них пойти погулять по территории. Благо в нашем лагере был чистый деревенский воздух, которого так сильно не хватает в загаженном выхлопными газами городе.

Утром в воскресенье приехал отец Самсона. Он был словно старшей копией своего сына, с такими же мудрыми глазами и круглым лбом, с такой же причёской и такого же роста. Наверное, всё же Самсон будет выше него, когда вырастит окончательно, но в целом сходство было невероятное.

– Здравствуйте, ребята, – поприветствовал нас отец Самсона. – Нет-нет, не надо никуда уходить, вы нам не мешаете.

Но мы всё равно вышли, потому что, если честно, каждый из нас почему-то боялся отца Самсона. Он был каким-то загадочно угрожающим. Взять хотя бы его машину. Здоровая, чёрная, полностью тонированная и марку определить невозможно, потому что все значки сняты, а кузов явно переделан. Вдобавок он ездил с водителем, чего уж точно ни один из других отцов нашей банды позволить себе не мог.

Однажды мы спросили Самсона, кем работает его отец, на что он кратко ответил: «частный предприниматель». Что это за должность, я толком тогда не понимал, но то, что это очень круто стало очевидным для всех нас.

К Красному родители приезжали редко, потому что всегда были заняты на работе, но их отсутствие с лихвой компенсировал дед. Это был старик-кремень, он всегда нам что-то увлечённо рассказывал и при любом удобном случае пытался впаривать всякую социалистическую чушь. Но даже это он делал забавно, и нам было интересно. Он был единственным, кого никто не стеснялся, и если бы сейчас в комнату вошёл не отец Штерна, а дед Витька Прокопенко – никто бы выходить на улицу не стал.

Ко всем остальным, в том числе и ко мне, мама и папа приезжали всегда вдвоём, или с теми, кто заменял кого-то из недостающих. Я имею в виду, что у половины из нас родители развелись, поэтому настоящим отцом, или матерью мог быть только один человек. А второй, или вторая были кем-то вроде «временно исполняющего обязанности», так как не проходило и пары лет, как этот временный, или временная сменялись новыми.

Я, к счастью, подобной участи избежал, поскольку мои отец с матерью хранили верность павшей советской дисциплине. Они не разводились и, по-моему, никогда не рассматривали такую возможность даже в моменты сильных ссор. И как показывали мои юношеские наблюдения – они поступали правильно. Ибо, Бог свидетель, все эти, вечно мечущиеся от одного человека к другому, взрослые, так никогда и не устраивают свою семейную жизнь в нормальном виде. Потому, вероятно, что предпочитают всегда искать изъяны в ком угодно, только не в самих себе.

В эти выходные мои родители приехали вместе с дедом Красного. Не у всех семей нашей банды были автомобили, и мои отец с матерью как раз принадлежали к числу тех, у кого машины не было. Они обычно приезжали ко мне или с кем-то из других родителей, или на автобусе. Мне, честно сказать, больше нравилось, когда они приезжали с кем-то, потому что автобус ходил редко и пока они ждали обратного рейса, мне приходилось проводить всё это время с ними, что сильно надоедало.

Мой отец работал завхозом в техникуме, который позднее переделали в колледж. Мать была рядовым бухгалтером на птицефабрике – тоже, в общем, не ахти какая должность. В общем, мы жили не то что бы бедно, во всяком случае, еда у нас дома всегда была и деньги карманные мне перепадали не меньшие, чем у других. Но машины у нас не было, нет. И мой папа всегда донашивал одежду до рванины, а мама каждые выходные что-то штопала, чтобы до последнего не тратиться на новое.

В целом, во времена моей юности в подобном материальном положении жили большинство людей, так что я не считал нашу семью бедной. Разумеется, до тех пор, пока не начинал её сравнивать с семьёй Самсона Штерна…

В воскресенье вечером мы вышли с Красным за ворота и усевшись на тёплый бетонный блок, стали ждать своих.

– Дед говорил, приедут в шесть, – сказал Прокопенко.

Я молча кивнул и мельком посмотрел в сторону Бога.

Вскоре послышался глухой звук работающего двигателя, и из-за поворота выехал старый жигуль. Я невольно улыбнулся, радуясь встрече с родителями и тому факту, что они подружились с дедом Красного.

Машина остановилась возле ворот. С переднего пассажирского места вылез мой отец, а с заднего мать. Они остановились у открытых дверей, вытаскивая сумки. Мы с Витьком подошли.

– Привет, – сказал я и, обращаясь к деду Красного, добавил, – здрасте, Илья Владимирович.

Мама сразу меня обняла, отец похлопал по плечу.

– О! – вышел вперёд дед Прокопенко. – Здорово, хлопцы! Ну, взяли сумки, пошли в хату.

Я хохотнул, услышав фирменный базар Ильи Владимировича. «Меня зовут как Ленина, только наоборот», сказал он нам, когда мы впервые узнали его лично. Витёк пояснил потом, что знакомясь, он говорит так всем.

Мы взяли сумки с гостинцами и зашагали рядом с родителями. Мама ласково потрепала меня по голове.

– Как дела? – спросила она.

– Нормально, – ответил я.

Илья Владимирович воодушевлённо говорил, обращаясь к моему отцу, вероятно, продолжая начатую в машине, тему:

– Вот скажи мне, кто бы мог себе такое представить при товарище Сталине? Что слово «вор» перестанет иметь унизительно-изобличающий смысл, а станет чем-то уважительным. Боевая машина вора! Ха! Слышал? Это про марку БМВ так говорить стали!

Отец хмуро кивнул. Судя по всему, его этот вопрос задевал так же сильно, как и деда Красного.

– А что это ещё за «мусора»? Что за слово такое? – продолжал тот. – Людей, рискующих своими жизнями в борьбе с этой мерзостью всякие сопляки теперь называют мусором! Это что такое?!

– Да они и сами иной раз не лучше, – мрачно сказал отец. – Знаете сколько среди милиции оборотней? Они, мало того, что продались половина, так ещё и среди тех, кто прямо не прислуживает уголовной мрази, многие всё равно ими открыто восхищаются, всякие басни между собой пересказывают! Мол, вон, смотри какой он молодец! Вор в законе! Кузя Метла, центральный район контролирует, авторитет! Ему все платят! Они же так между собой и разговаривают! А спроси кого из них: как же так? А он тебе ответит, что это вина государства, которое довело его до такой жизни!

Илья Владимирович кипел:

– Ага! Как же! Государство! Все мы в одном и том же государстве живём, но почему-то одни становятся сволочами, а другие нет! Почему эта шваль считает возможным оправдывать свою низость обстоятельствами, когда обстоятельства для всех одинаковы?!

– Хватит уже вам, – мягко сказала мама. – Мы же к ребятам в гости приехали, потом обсудите свою политику.

Мы с Витьком шли поодаль, слушали разговор и, переглядываясь друг с другом, тихо посмеивались. Мы были ещё не в том возрасте, чтобы размышлять о "высоких материях", и потому всё это совместное возмущение моего отца и деда Красного нас только забавляло.

Мама расспрашивала об обычных вещах: как кормят, как часто делают уборку в корпусе, не болею ли я, не болеют ли другие мальчики. И всё такое, обычные вопросы для поддержания умеренной паранойи и привычки побеспокоиться заранее, на всякий случай, чтобы не пришлось беспокоиться впоследствии. Все эти приёмы я с возрастом изучу и сам, а пока я шёл, автоматически отвечал и время от времени поглядывал в сторону Бога.

Должен ещё раз отметить, что хотя моя мать и научила меня когда-то молиться – она, тем не менее, никогда не учила меня делать всё то, что я стал делать в последствии. Смотреть в сторону Бога, чтобы регулярно показывать ему свою покорность и готовность понести наказание, а также ритуал извиняться взглядом – я изобрёл всецело самостоятельно.

Так что если кому потребуется создать новое направление христианской религии, он всегда может обратиться ко мне – я помогу. Помогу.

Вернувшись в корпус, мы обнаружили пустую комнату. Все куда-то разошлись. Кто-то ушёл провожать родителей, кто-то просто гулять.

Едва переступив порог, мама тут же принялась возмущаться и причитать:

– Боже мой, какая антисанитария! Пылища везде, полы грязные!

Через минуту она уже орудовала тряпкой, а мой отец и дед Красного двигали от стены койки, помогая организовывать влажную уборку.

– Да хватит уже, дед! – не выдержал Прокопенко.

– А ну цыц, сопля! Я тебе дам «хватит»! Что это такое? Свиньи вы что ли?

Я же, в свою очередь, заранее зная, что все доводы будут бесполезны, покорился судьбе и меланхолично ждал пока «сан-инспекция» закончит свою бурную деятельность.

Родители, как всегда, навезли всяких вкусностей. Сгущёнка, конфеты, печенье, орешки в кокосовой глазури, чипсы, пряники. Жрать и обожраться в общем. Я как-то хотел пошутить и ответить на вопрос: «что тебе привезти в следующий раз?» – «ящик пива», но потом передумал. Неизвестно как воспринял бы подобную шутку отец. Да и мать тоже. В их времена, наверное, никто в четырнадцать лет пиво не пил. Это сейчас все распустились. Товарища Сталина на нас нет, как говорит Илья Владимирович.

В течение получаса «генеральная уборка» была сделана, мы разложили вкусности по тумбочкам, и Красный осторожно намекнул, что нам скоро надо идти на ужин. Я молчаливо его поддержал, потому что мне, честно сказать, уже тоже надоели родители с их назойливой заботой.

– «На ужин», – передразнил дед. – Лишь бы нас выпроводить быстрей!

– Да нет, дед!

– Брехло, – проворчал Илья Владимирович.

Мы проводили гостей до машины и сразу пошли в столовку.

– А где все, интересно? – спросил по пути Красный.

– Сейчас уж в столовке, поди, – сказал я.

Входя в здание общепита, я мельком глянул в сторону Бога. Прокопенко не обратил на это внимания. Витёк вообще крайне редко обращал внимание на всё, что прямо его не касалось. За это он мне нравился больше всех из нашей банды.

На ужин было рагу с курицей, бутерброд с колбасой и чай. Неплохо.

Я с аппетитом поел и спросил Толстого, громко хлюпающего чай, где все они были последние два часа.

– Я, Чет и Делюга на турники ходили, в "лесенку" играли. А Самсон – шуры-муры крутить со своим Ангелочком.

– Га-га-га, – заржал Чудо-тварь и из его рта полетели крошки.

Астахов смерил его презрительным взглядом:

– Вы просто свинья, Николай, – сказал он ханжеским тоном.

Самсон на подначки никак не реагировал, зато я снова начал ревновать и завидовать. У меня это было точно волнами: то отпустит, то накатывает. С одной стороны я понимал, что это всего лишь мои фантазии, что на самом деле, даже и не было никакого соперничества. Самсон просто один из всех сделал то, что мог бы сделать каждый. Я, как и все остальные, не предпринимал никаких попыток подружиться с Ангелиной, а он предпринял, и она ответила ему взаимностью. Потому ли, что он ей нравился, или потому, что он был единственным, кто не обоссался и сделал решительный шаг? Не знаю. Но факт был в том, что он смог, а я нет. И я никогда не узнаю того, что бы было, если б к Ангелине подошёл я, а не он.

И надо сказать, что этот вариант меня вполне устраивал, потому что так я мог сохранять веру в то, что она ответила бы «да», в то время как, сделав реальный шаг и получив конкретное «нет», я бы эту веру моментально утратил.

Так что, в сущности, мне совершенно не на что было обижаться, и уж тем более я не имел никаких "законных оснований" ревновать. Другое дело, конечно, завидовать. Но разве может юный пацан честно признаться в зависти, даже и самому себе?

В той выдуманной истории "любви", я выбрал схему с полным отсутствием логики и здравого смысла. Там были одни лишь эмоции и "ненависть" к Самсону, который в моём воображении, чуть ли не по принуждению заставлял Ангелину с собой встречаться. Он был сыном богатого папочки. Богатого и к тому же опасного, а Ангелина из страха сказала ему «да», но в тайне она хотела бы, чтобы вместо него был я, потому что она несколько раз на меня посмотрела особым взглядом.

Именно такое абсурдное объяснение можно было бы дать моему тогдашнему настроению, но в то время я не смог бы этого сформулировать даже примерно. Это можно было лишь смутно ощущать, и даже если бы словесное объяснение было бы каким-нибудь образом подобрано – оно всё равно не передало бы тех моих чувств в полной мере.

Сейчас, когда те события остались в далёком прошлом, я могу честно сказать: да, я завидовал. Но тогда всё было совсем иначе, и лишь теперь я понимаю, что это именно тот, неосознанно выбранный мною, путь мечтательных ожиданий и определил во многом всю мою дальнейшую, бесполезную жизнь. Именно тогда я ступил на ложную дорожку, стал учиться фантазировать и строить свой воображаемый мир. Мир, в котором истинное положение вещей определяется не фактами, словами и логикой, а выражениями лиц, домыслами и моей личной, надёжно сокрытой ото всех, интерпретацией…

После ужина мы снова пришли на дискотеку. Самсон снова танцевал с Ангелиной, а меня снова приглашала на танец Фаина. На этот раз, я решительно отказался с ней танцевать и простоял весь остаток вечеринки рядом со своей бандой, вздыхая и поглядывая украдкой в сторону Бога.

Так проходили дни лагеря, похожие друг на друга, как близнецы. Днём мы спали, шлялись по территории, или подтягивались на турниках. Два раза в неделю нас возили на речку, где мы купались и валялись на пляже. Периодически по ночам мы посещали колокольню и устраивали там посиделки. Делюга ещё пару раз доставал пиво через буфетчицу, и ещё мы скурили пачку сигарет Красного.

Больше ничего примечательного я в ту пору вспомнить не могу, за исключением разве что, одной мимолётной стычки с местными, за которой последовала небольшая разборка с учителем.

Это случилось в нашу последнюю ночную посиделку на колокольне.

***

Мы сидели на битом кирпиче и наслаждались ночной прохладой, когда послышался звук приближающегося мотоцикла. Это был старый аппарат с "люлькой", на котором прикатили трое и тут же принялись бузить. Они были старше, но нас было шестеро, и мы умели драться.

– Вы кто такие? – нагло спросил один из них. – Вам кто разрешал здесь тусовку устраивать?

Подражая блатным, он сплюнул. Двое его прихвостней стояли по бокам и склонив головы на бок, с презрением нас разглядывали. Похоже, что опасение у них вызывал только Чудо-тварь, так как по своему росту он один был с ними вровень, в то время как все остальные казались безобидной мелюзгой. Особенно Самсон, который взял слово:

– А кто нам должен был это разрешить?

– Ты чё вообще пасть разеваешь, сучка?! – заорал деревенщина. – Щас сосать нам будешь всем по очереди!

Они синхронно двинулись на нас, на ходу примеряясь к Чехову. Рассчитывали, наверно, обезвредить самого сильного, а потом расправиться с остальными, но уродцы сильно просчитались. Не дожидаясь, когда его ударят, Коля первым вышел вперёд и прямым ударом в челюсть сшиб с ног их центрального. Мы с Толстым подскочили с одной стороны к правому, я подставил ему подножку и свалил на землю, Олег принялся гасить его ногами. Примерно то же самое проделывали с оставшимся персонажем Красный и Делюга. В общем, получилось избиение наоборот, чего местные явно не ожидали. Вскоре все они уже плакали как бабы и просили пощады.