Очерки истории корейского кино (1903–2006)

Насколько опасной была Корейская война, в любой момент грозившая перерасти в третью мировую, можно судить по многим источникам. Все историки единодушны, что в течение 1950–1953 годов мировое сообщество находилось на опасной грани, отделявшей его от ядерной катастрофы. Помимо сражавшихся на фронтах советских ВВС, на границе с КНДР стояли наготове пять советских бронетанковых дивизий, в повышенной боевой готовности находился Тихоокеанский флот, включая боевые корабли в Порт-Артуре[370]. В Корее была задействована треть сухопутных войск США, пятая часть ВВС и подавляющая часть ВМС.

Д. Эйзенхауэр, избранный президентом США 4 ноября 1952 года, до официального вступления в должность совершил поездку в Корею для того, чтобы выяснить, что может быть сделано для прекращения войны. Но решающим и поворотным моментом стала смерть И.В. Сталина 5 марта 1953 года. После траурных мероприятий Политбюро ЦК КПСС проголосовало за окончание войны на Корейском полуострове.

27 июля 1953 г. В 10 ч. утра в Пханмунчоме \ Пханмунчжоме (Panmunjeom) было подписано Соглашение о перемирии представителями двух основных воюющих сторон – КНДР и войск ООН, – и объявлено о прекращении огня с 22 ч. того же дня. Линия фронта была зафиксирована в районе 38-й параллели, а вокруг неё была провозглашена демилитаризованная зона (ДМЗ \ DMZ). Эта территория до сих пор охраняется войсками КНДР с севера и американо-корейскими войсками – с юга.

Зимой 1951–1952 годов главным предметом переговоров между воюющими сторонами была репатриация военнопленных. Коммунисты Северной Кореи согласились на добровольную репатриацию с условием, что все северокорейские военнопленные будут возвращены на родину. Но значительная часть северокорейских военнопленных оказалась южнокорейскими гражданами, воевавшими на стороне Севера по принуждению. Чтобы сорвать процесс отсева «отказников», северная коалиция засылала в южнокорейские лагеря военнопленных своих агентов, которые провоцировали беспорядки.

После заключения Перемирия снова возник вопрос о репатриации военнопленных. 20 апреля 1953 года начался «обмен первыми больными и искалеченными пленными». По южнокорейским данным, в феврале 1954 года большинство из 7900 северокорейских пленных остались в Республике Корея. Из 335 южнокорейских пленных большая часть осталась в КНДР[371]. Министерство обороны Южной Кореи предполагает, что после прекращения боевых действий в 1953 году КНДР освободила не всех южнокорейских пленных. Известны случаи, когда южнокорейские военнослужащие бежали из плена спустя многие годы после войны[372]. Так, в ноябре 2001 года в Южную Корею бежали 19 жителей КНДР, среди которых оказался военнослужащий, находившийся в плену около полувека[373].

Три года войны не принесли ни одной стороне желаемых результатов, кроме невосполнимых людских жертв – три миллиона убитых и раненых, миллионы людей лишились крова и оказались навсегда разлученными со своими семьями[374]. Война усилила режимы Ким Ирсена на севере, и укрепила позиции Ли Сынмана на юге разделенной Кореи. В КНДР Ким Ирсену удалось ликвидировать все оппозиционные фракции и установить полный контроль над страной. В Республике Корея, в результате Перемирия, усилился авторитарный режим Ли Сынмана, опиравшегося на постоянно возраставшую военную и финансовую поддержку США.

Объединение Кореи не было достигнуто. Демаркационная линия, быстро превратилась в «Великую корейскую стену» и только усилила раскол корейской нации. А в сознании нескольких поколений корейцев, переживших войну, осталась психологическая установка на непримиримое противостояние. Так между двумя Кореями возникла стена вражды и недоверия. После Корейской войны политическая и идеологическая конфронтация была лишь закреплена[375]. С конца 1953 года Северная и Южная Кореи стали развиваться как два независимых, совершенно не связанных и не признающих друг друга враждебных государства.

С 1953 года Республика Корея стала фактически островным государством, отделенным от внешнего мира с запада, юга и востока морями, а с севера – наглухо закрытой демаркационной линией. По корейско-американскому договору об обеспечении взаимной безопасности (1 октября 1953 г.)[376], на территорию Республики Корея вернулись американские войска. Присутствие вооруженных сил США на Корейском полуострове, с одной стороны, защищало Южную Корею от «агрессии с Севера», т. е. на первых порах служило гарантом мира. Но в последствии расквартированные в РК американские войска стали препятствием в межкорейских переговорах и фактором нестабильности на Корейском полуострове.

Последствия Корейской войны оказались трагическими, «нынешнее кризисное состояние КНДР, возможно, является логическим наследием ушедшей в прошлое войны. Для Юга Кореи противостояние с Севером и жупел возможной «агрессии» на долгие годы затормозили демократическое развитие, обрекли страну на существование в жестких рамках полицейского и военно-бюрократического режимов»[377].

Кинематографисты РК во время гражданской войны

В начале Корейской войны основная масса корейских кинематографистов, работавших в Сеуле, отправилась в Пусан (Busan) и Тэгу (Daegu). Многим из тех, кто остался в Сеуле, «кто не успел или не смог спастись бегством, пришлось стать свидетелями зверских убийств, пережить тюремное заключение, пытки, похищения на север и другие тяжёлые испытания»[378].

В годы Корейской войны профессиональные кинематографисты работали, в основном, военными хроникерами, а сохранившийся национальный прокат заполнялся иностранными фильмами. Во время Корейской войны большая часть кинопроизводства была разрушена. Несмотря на экономическую разруху и политическую нестабильность, в 1952 году в Пусане было снято шесть художественных фильмов[379]. По некоторым сведениям, после войны некоторые деятели кино все еще оставались в Пусане и выпустили шесть кинофильмов (2 мелодрамы, 1 антикоммунистический просветительский фильм, 3 военно-хроникальных)[380].

В 1951 году в Пусане, на базе бывших японских киностудий, снимались военные агитационные и художественные фильмы[381] о разделенной Родине и войне. После краткого периода независимости южнокорейские кинорежиссеры снова снимали пропагандистские, в основном, антикоммунистические фильмы.

Режиссер Сон Чон (Son Jun, 1910–1999) выпускает художественный фильм «38 параллель, которую я перешел» (The 38th Parallel, Naega neom-eun sampalseon, 1951) о бойцах армии Юга – Тэхо (Tae-ho), крупном помещике с Севера, потерявшем свою семью и состояние, и Сончоне (Sohn-jeon), разочаровавшемся в политике коммунистов на Севере[382].

Режиссер Син Кёнгюн (Shin Kyeong-gyun, 1912–1981) снял художественный фильм «Букет цветов для 30 миллионов соотечественников» (A Bouquet of Thirty Million People, Samcheonman-ui kkochdabal, 1951) фантастический фильм о солдате южнокорейской армии Гынёне (Geon-yeong), потерявшем зрение. Мать солдата отдает сыну свой глаз. Корейские хирурги сделали уникальную операцию по трансплантации глаза и Гынён обрел зрение[383].

Во время войны некоторые кинематографисты были арестованы и вывезены на Север. Среди них – режиссер знаменитого фильма «Да здравствует свобода!» Чхве Ингю и режиссер антикоммунистического фильма «Боевой друг» Хон Гемён[384].

В то же время кинематографисты левых взглядов добровольно уходили на север Корейского полуострова – в КНДР. Во время Корейской войны режиссер знаменитого фильма «Родина в сердце» Юн Ёнгю оставил свою семью в Республике Корея и добровольно отправился в Северную Корею. В КНДР Юн Ёнгю стал самым авторитетным режиссером северокорейского кино. В 1980 году Юн снял в Пхеньяне свою версию «Истории о Чхунхян» (The Story of Chunhyang, Chunhyangjeon, 1980)[385].

Во время и после окончания гражданской войны, по прямому указанию правительства, южнокорейские кинематографисты создали новый жанр – «антикоммунистический фильм». Жанр «антикоммунистический фильм» развивался и расширялся. Сначала этот жанр был началом развития психологического реализма в южнокорейских фильмах о гражданской войне и ее последствиях. Позже антикоммунистическими стали называться все пропагандистские фильмы о Корейской войне и северокорейских шпионах. На все последующие годы Корейская война определила четкий идеологический вектор южнокорейского кино – ненависть к коммунистам, по вине которых произошло трагическое разделение Кореи и корейского народа.

Конечно, по традиции, все режиссеры, актеры, сценаристы, художники и кинооператоры активно участвовали в политической жизни на юге Кореи. Никто всерьез не верил, что политическое разделение Кореи, на Северную и Южную, продлится так долго.

Литература разделенной нации

По мнению исследователей культуры Южной Кореи, Корейская война всё ещё не закончилась. И дело вовсе не в том, что в настоящее время Север и Юг, по-прежнему, находятся в состоянии взаимной конфронтации, а соглашение о перемирии не может заменить собой полноценный мирный договор. Может быть, «в плане экономического благополучия и обустройства» жизни общества Южной Корее удалось справиться с последствиями войны, но «с точки зрения эмоционального ущерба и нравственного разрушения отголоски Корейской войны ещё долго будут звучать в душах корейцев драматическими нотами отчаяния»[386].

Во время войны людям пришлось пройти через тяжелейшие испытания: жестокие убийства и разрушения, крайнюю бедность и голод, разделение семей и непримиримые идеологические конфликты. Все трагические бедствия войны, которые почти не коснулись народ в период освобождения Корейского полуострова, в конце Второй мировой войны в 1945 году, со всей жестокостью обрушились на миллионы людей во время гражданской войны.

Во время Корейской войны линия фронта постоянно перемещалась. Более 10 млн человек, бежали на юг полуострова в поисках спасения, что вызвало серьёзные социальные и экономические проблемы в южнокорейском обществе[387]. После окончания Корейской войны примерно 1,5 миллиона человек отправились с севера на юг. Это означает, что они оставили на своей родине примерно 4,5–6 миллионов родственников, что согласно данным переписи соответствовало 15–20 % населения Кореи в 1950 году[388].

Корейский народ стали называть «десятью миллионами разделённых семей». Действительно, количество людей, которые во время войны разлучились со своими семьями, приближалось к одной четвертой населения нынешней Южной Кореи. То есть один из четырёх жителей Кореи жил в вынужденной разлуке со своей семьей. И среди членов разделенных семей были многие представители творческих профессий – писатели, художники и кинематографисты.

Во время гражданской войны многие писатели оказались в эпицентре военных столкновений. Основоположник современной корейской литературы Ли Гвансу \ Ли Квансу (Yi Gwang-su \ Lee Kwang-soo,1892–1950) был вывезен на Север вместе с некоторыми известными политиками и деятелями культуры. «Возможно, их хотели использовать в пропагандистских целях и поставить их талант на службу режиму. Ли Кван-су тоже попал в их число. Последний раз Ли Кван-су видели живым в октябре 1950 г. в пхеньянской тюрьме. Вскоре после этого он был убит или умер во время эвакуации, когда заключённых гнали на север, к китайской границе»[389].

Южным городам Тэгу и Пусану удалось избежать северокорейской оккупации. В этом районе сохранилась материальная инфраструктура для нормальной жизнедеятельности. Писатель Хван Сувон (Hwang Sun-won, 1915–2000) с семьей перебрался с Севера в Пусан и оказался в лагере беженцев вместе с писателями Ким Донни (Kim Tong-ni, 1913–1995) и Сон Сохи (Son So-Hui, 1917–1986), Ким Мальбоном (Kim Malbong, 1901–1962) и Кан Сочоном (Kang So-cheon (1915–1963)[390].

Естественное развитие корейской литературы было трагически прервано гражданской войной 1950–1953 гг. После заключения перемирия Корея была разделена на два враждебных корейских государства, в которых в разных политико-идеологических режимах и социально-экономических условиях, под влиянием разных культур и философских идей, развивались две, обособленные друг от друга, корейские культуры – южнокорейская и северокорейская. Так «после короткого периода междуцарствия травма колониализма сменилась травмой гражданской войны»[391].

«С расколом единой Кореи на Юг и Север появилась новая тема для литературного творчества – тема разделения, идеологического противостояния, которая обозначилась новым термином – «пундан мунхак» («литература разделенной нации»)»[392]. Литература разделенной нации или литература разделения (pundan munhak) на многие годы стала основной темой южнокорейских писателей. Основные темы литературы 1950-1980-х годов определил южнокорейский литературный критик и профессор Ким Чису (Kim Chi-su): «во-первых, идеологическая борьба, особенно с коммунистической идеологией, и против землевладельцев; во-вторых, полное уничтожение человечности, которое иногда вызывала война; в-третьих, разрушение семьи и вызванное этим посттравматическое расстройство, особенно у молодых; в-четвертых, сиротство детей, вызванное войной, и то, как эти дети преодолевали или не преодолели это обстоятельство; в-пятых, сила любви, особенно женщин, принесших себя в жертву своим семьям; и в-шестых, опыт беженцев в целом»[393].

К концу 1950 – началу 1960-х годов в литературе Республики Корея появились новые имена – новое поколение молодых авторов. Это были корейские поэты и писатели, принимавшие «участие в боях, и этот личный жизненный опыт стал основой их творчества. Писателей, начало литературной деятельности которых пришлось на послевоенный период, отличал особый взгляд на действительность. Война, разделение страны, вызванные ими хаос и разруха, привели к обостренной чувствительности «поколения хангыль» («хангыль седэ») – первого поколения, получившего образование на родном языке»[394].

В корейской литературе «Инцидент» или «Смута 25 июня» занимает гораздо большее место, чем любое другое историческое событие Кореи. Южнокорейские романы, в которых рассказывается о гражданской войне, начиная с 1960-х годов, называют литературой разделенной нации или литература разделения (pundan munhak). Для писателей роман о Корейской войне был средством точного, очень часто, документального воспроизведения реальности, которую пережили они сами или их близкие и знакомые.

В 1960-1970-х годах многие литературные произведения о Корейской войне были экранизированы или адаптированы для кино и пополнили список шедевров южнокорейского киноискусства: «Шальная пуля»\ «Блуждающая пуля» (Aimless Bullet, Obaltan, 1961), «Пожар в горах» (A fire in the mountain \ Burning Mountain \ Flame in the Valley, Sanbul, 1967), «Дикие цветы на поле сражения» (The Wild Flowers in the Battle Field, Deulgughwaneun pi-eossneunde, 1974), «Дождливые дни» (Rainy Days, Jangma, 1979), «Последний свидетель» (The Last Witness, Choehu-ui jeung-in, 1980), и др.

Как ни странно, в южнокорейском кино жанр «военно-патриотические фильмы о Корейской войне» продолжают называть «антикоммунистическим». Совершенно очевидно, что всю историю кино Республики Корея и Корейской Народно-Демократической Республики можно назвать историей кино разделенной нации.

Начиная с 1960-х годов в южнокорейской литературе молодые писатели осваивают новые темы. В прозе выпускника факультета французской литературы Сеульского национального университета Ким Сынока (Kim Seung-ok, 1941) «представлены индивидуалисты, живущие в тревожной, скучной обстановке. Они не чувствуют ответственности за происходящее и вся их жизнь проходит в тумане одиночества»[395]. Режиссер Ким Суён снял постмодернистский фильм «Туманный город» или «Туман» (Foggy Town\Mist, Angae, 1967) по мотивам рассказа Ким Сынока «Поездка в Мучин» \ «Путешествие в Мучин» (Trip to Mujin). Рассказ Ким Сынока «Поездка в Мучин» или «Путешествие в Мучин» был признан «революцией чувств» в истории корейской литературы[396]. А фильм Ким Суёна «Туман» стал одним из первых модернистских фильмов 1960-х годов.

Вполне возможно, что Ким Сынок был прекрасно осведомлен о происходивших в 1960-х годах во Франции мировоззренческих и творческих поисках философов-экзистенциалистов и их идеологических сторонников – писателей и кинематографистов. Под их влиянием Ким Сынок, один из первых в южнокорейской литературе, отошел от традиционной для классической корейской литературы общественно-исторической темы солидарности со своим многострадальным народом, и сосредоточился на переживаниях и раздумьях отдельной личности – современных молодых корейцев. Режиссер Ким Суён мастерски объединил литературный материал Ким Сынока с модными приемами итальянского режиссера-постнеореалиста Микеланджелло Антониони (Michelangelo Antonioni, 1912–2007), классика европейского авторского кино. Бесспорно «Туман» повлиял на развитие целого направления в истории южнокорейского кино – исследование современного героя в совершенно новых социально-экономических условиях.

Роман Чхве Инхуна «Площадь»

Самый известный южнокорейский роман, посвященный гражданской войне – это философский роман Чхве Инхуна (Choi In-hun, 1936–2018) «Площадь» \ «Пространство» (The Square, 1960).

Писатель Чхве Инхун родился в 1936 году на Севере Кореи, в городе Хверён (Hoeryong) в северной провинции Хамгён (North Hamgyong). Когда в 1950 году разразилась Корейская война, он вместе с семьей переправился в Южную Корею на борту десантного корабля ВМС США. В 1952 году Чхве Ингю поступил в юридический колледж Сеульского национального университета (College of Law, Seoul National University), но, не окончив последний семестр, ушел в армию.

Сначала Чхве Ингю работал переводчиком английского языка, а затем он прослужил офицером TI&E (информация о войсках и образование) до 1963 года.

В 1959 году его первый роман «Размышления о маске» (Reflections on a Mask) был опубликован в журнале «Свободная литература» (Free Literature, Jayu Munhak).

С 1977 по 2011 год Чхве Инхун работал профессором литературы (мастерство прозы) в Сеульском институте искусств (Seoul Institute of the Arts)[397].

Второй роман Чхве Инхуна «Площадь» \ «Пространство» впервые был опубликован в журнале «Рассвет» (Dawn, Saebyeok) в 1960 году, когда автору было 24 года. В 1966 году роман Чхве Инхуна был награжден литературной премией «Донин» (Dong-in Literature Award)[398]. Это случилось тогда, когда в Республике Корея тема разделения Кореи уже была под цензурным запретом.

Роман «Площадь» стал первым в корейской литературе, в котором автор использует прием внутреннего монолога и подробно описывает состояние корейского общества до, во время и после окончания Корейской войны. Тема разделённой Кореи раскрывается в раздумьях и воспоминаниях главного героя.

В романе «Площадь» описывается жизнь молодого корейца в Сеуле в конце 1940-х годов. Студент-философ Ли Мёнчун (Yi Myong-jun) живет с матерью в Сеуле, в доме друга отца, и учится в университете. Мёнчун знает, что его отец – известный коммунистический деятель, и что он строит справедливое общество на Севере.

Студент Мёнчун наблюдает за жизнью в Южной Корее и размышляет: «Действительно ли так исполнено смысла катание по улицам на джипе с американскими солдатами и объяснение с ними на детсадовском английском языке? С людьми, которые только и знают что марки автомобилей и фотоаппаратов, да то, что в Америке много небоскребов… И это с них мы должны брать пример? Это они должны открыть нам новые горизонты жизни?»[399]

Вскоре главного героя арестовывают, как неблагонадежного гражданина. В южнокорейской тюрьме Мёнчуна пытают, как сына коммуниста. Психически и морально надломленный парень выходит из тюрьмы и отправляется на Север. В Пхеньяне он находит отца и с энтузиазмом начинает работать в газете. Но вскоре Мёнчун «увидел, чем живут и дышат простые люди, рабочие и крестьяне. Они начисто лишены права на собственное суждение, это какие-то бездумные существа, постоянно живущие с оглядкой… Северокорейские коммунисты – ленивые и злобные сторожевые псы при стаде»[400].

Неожиданно Мёнчун узнает, что войска КНДР вторглись в Южную Корею. Мёнчун воюет в северокорейской армии и влюбляется в девушку Ынхе (Eun-hae). Она успевает сообщить Мёнчуну, что беременна и погибает в бою. А Мёнчун попадает в плен. После Перемирия Ли Мёнчун становится непосредственным участником обмена пленными.

Самый яркий и кинематографичный фрагмент в романе «Площадь» Чхве Инхуна – это процедура обмена пленными после окончания Корейской войны: «Перед военной комиссией в Пханмунджоме … Члены Совместной комиссии воюющих сторон сидели за столами в просторной комнате. Пленные входили с левой стороны, проходили собеседование и шли к выходу, расположенному справа. От коммунистической партии присутствовало пять человек: четыре офицера и представитель Китая – в военной форме. Они начинали опрос первыми…

Сидящий впереди офицер любезно предложил:

– Садитесь, товарищ.

Мёнчун не отреагировал на предложение и продолжал стоять неподвижно.

– Куда вы хотите поехать?

– Хочу в нейтральную страну.

Они переглянулись. Предлагавший сесть офицер нагнулся низко над столом и сказал тихо:

– Товарищ, любая нейтральная страна – капиталистическая. Как вы будете жить в незнакомом месте, где к тому же царствуют голод и преступность?

– Хочу в нейтральную страну.

– Подумайте еще раз! Это очень ответственное решение, не подлежащее пересмотру. Ради чего вы отказываетесь от своих законных прав?

– Хочу в нейтральную страну.

Тут вмешался офицер, сидевший рядом:

– Послушайте. Сейчас в Народно-Демократической Республике принят новый закон о пенсионном обеспечении участников войны, предоставляющий большие льготы. По новому закону они пользуются преимущественным правом при приеме на работу, им оказывается почет и уважение как народным героям. Весь наш народ ждет вас. Родные горы и реки будут счастливы увидеть вас вновь.

– Хочу в нейтральную страну.

Склонив друг к другу головы, они стали совещаться.

Затем заговорил тот, кто первым к нему обратился:

– Мы вас понимаем. Мало кто может выдержать такую длительную психическую обработку, какую империалисты проводят среди пленных, но мы великодушны и готовы простить ваши временные заблуждения…

– Хочу в нейтральную страну.

Китайский представитель что-то вскричал резким голосом. Только что говоривший офицер в ненавистью посмотрел на Мёнчуна и процедил

– Ну что ж.

И обратил взгляд на следующего вошедшего пленного.

Мёнчун перешел в другой конец помещения, где за столом сидели представители сил ООН.

– Так вы откуда родом?

– …

– Гм… Уроженец Сеула… Вы пишете в заявлении, что хотели бы уехать в нейтральную страну, но где вы найдете место лучше родины? Все, кто побывал за рубежом, в один голос говорят, что только за границей чувствуешь, насколько она дорога. Я хорошо понимаю причины вашего недовольства своим правительством. Никто не отрицает, что сейчас и у нас в Республике Корея наблюдаются трудности переходного периода. Но этот период близится к концу. Зато у нас – свобода. Для человека ничего нет важнее свободы. Вы, как человек, прошедший все круги ада Северной Кореи и лагеря для военнопленных, на себе испытали тяготы жизни без свободы…

– Хочу в нейтральную страну.

– Вы же представитель интеллигенции. Вы даже учились в университете. Нашей стране очень не хватает таких людей, как вы. Неужели вы со спокойной совестью можете оставить родину в трудный для нее час?

– Хочу в нейтральную страну.

– Мы знаем, что существующим положением особенно недовольна именно интеллигенция. Но стоит ли губить все тело, если только часть его болит, если это только гнойник? Нужно всего лишь умелое медицинское вмешательство – и вы опять здоровы и жизнерадостны. Я говорю о нашем обществе в целом. Нам очень нужны интеллектуалы. Они просто на вес золота. Лучше потерять десяток невежественных мужиков, чем одного такого, как вы. Вы еще очень молоды. Впереди вас ждут большие дела. Я, как старший по возрасту, советую вам: не принимайте опрометчивое решение, оставайтесь с нами, и вы найдете себе достойное место среди строителей своей страны. Вы произвели очень хорошее впечатление на всех членов нашей комиссии. И лично мне почему-то очень симпатичны. Мне кажется, что в вас я вижу младшего брата. Если все же решите остаться в Южной Корее, обещаю вам личную помощь и содействие в дальнейшем устройстве вашей судьбы. Ну как?

Мёнчун поднял голову, посмотрел в потолок. Затем несколько приглушенно, будто про себя, сказал:

– Хочу в нейтральную страну.

Говоривший отшвырнул карандаш, ударил по столу рукой и взглянул на сидящего рядом американца. Тот пожал плечами и засмеялся, прищурив глаза.

…Море обещаний, конечно, вздор, но ждать исполнения обещанного еще глупее. Море… и чашка воды, необходимая для утоления жажды – между ними пропасть, доверху наполненная людскими слезами, кровью и потом. Мы виноваты лишь в том, что не знаем глубины этой пропасти. Грустное заблуждение «интеллигента», выросшего в отставшей от жизни, бедной стране. Он верит не в науку, а в волшебство… Он верит ловкачам, хитро жонглирующим словами, чтобы продать подороже квинтэссенцию человеческого счастья, верит власти и покидает надежную гавань в наивной надежде получить чашечку магического напитка»[401].