Восточный плен. Князь

Влад еще раз бросил беглый взгляд на обезображенное лицо евнуха.

«Хорошо, что Щербатский прыгнул за борт», – пронеслось в его голове.

– Как ты можешь убедиться, – надменно произнесла женщина, – мои друзья мне верны, в отличие от твоих.

– А если я откажусь?

Сетеней посмотрела собеседнику прямо в глаза:

– Тогда моя заинтересованность в тебе пропадет, из тебя сделают настоящего кастрата и перепродадут, возможно, в каменоломню – это будет в лучшем случае.

На лице Влада дернулся лишь один мускул, он не позволил всему гневу, бушевавшему в нем, взять верх. Вместо этого мужчина громко и отчаянно рассмеялся.

– Я тебе предлагаю не просто спасти мою дочь, но и спасти доброе имя своего друга. – Как Влад и подозревал, это было последним аргументом, который Сетеней позволила себе сказать в качестве уговоров.

Он молча уставился тяжелым взглядом на черкешенку.

– Я согласен, – просто вымолвил он после длительного молчания.

Лицо Сетеней засияло в улыбке:

– Чудесно! Лишь по окончании этой недели вы с Кизляром последуете за мной в Константинополь. А до этого ты будешь слушать и выполнять все наставления Кизляр-аги. Он расскажет тебе, что означает быть евнухом… Но главное, ты выучишь язык немых – это важно! В стенах сераля мы будем общаться только так, ибо во дворце Топкапы и у стен есть уши.

Она повернулась к евнуху и далее продолжила на турецком:

– Каждую ночь приводи к нему женщину, чтобы он удовлетворил свои мужские потребности.

Кизляр кивнул в знак согласия.

Сетеней обратилась к невольнику:

– Я сказала Кизляру, чтобы он…

– Я слышал, что вы сказали, – перебил ее Влад.

– Ты знаешь язык. Это хорошо, – на самом деле так не думая, произнесла Сетеней. Хотя, скорее, это был большой плюс в их общем деле.

Женщина взглянула на Влада. Он дерзко, не сводя глаз с её лица, улыбался ей. Небольшая толика сомнения все же терзала ей душу. «А что, если он предаст меня?» Но у обеспокоенной матери не было иного выбора, как безоговорочно довериться этому человеку.

Сетеней наклонилась так, чтобы мужчина мог почувствовать ее горячее дыхание на своих губах:

– Если ты предашь меня, Влад Ольденбургский, – предупредила она, – ты перестанешь быть настоящим мужчиной во всех смыслах этого слова.

Улыбка пленника стала еще шире.

– Я не посмею, – вымолвил он в ответ.

Глава 1

Константинополь

1861 год

Непревзойденный своим великолепием дворец Топкапы располагался на возвышении, даря возможность каждому жителю города и всем новоприбывшим, лицезреть себя во всей красе. Само название этого архитектурного шедевра означало «пушечное дуло». Дворец имел по обеим своим сторонам от каждого входа громадные пушки. Каждый раз, когда брат султана покидал Топкапы, раздавался оглушительный выстрел.

Открывая вид на бухту Золотой Рог, пролив Босфор и Мраморное море, дворец Топкапы мог считаться одной из великолепнейших красот города.

Но как же Влад ненавидел это место. В который раз он окинул взглядом квадратные крыши бань и восьмиугольные башни гарема дворца.

Более всего угнетало и тяготило то, что с каждым днем все стремительней Влад терял надежду навсегда покинуть Сераль и распрощаться со здешними обитательницами. Коварные, капризные и беспринципные – они походили на красивые ядовитые цветы сада, скрытого от чужих взоров высокими стенами. Не имея гордости и никакого понятия о самодостаточности, эти женщины буквально пресмыкались перед алчным и безжалостным господином – их мужем. Борьба за внимание главного мужчины была беспощадной, а порой и кровопролитной. И разбираться во всех этих склоках приходилось Владу. Уже как два года он был помощником главного евнуха в гареме Абдул-Азиса.

Непросто ему пришлось в эти времена.

Добиться расположения гнусного и сладострастного Азиса, при этом не уподобиться его низменным привычкам и желаниям, было довольно трудно. Но все решил один случай, когда на Азиса было совершено покушение.

Как позже выяснилось, оно было спланировано Сетеней лишь для того, чтобы ее приверженец смог отличиться в глазах господина.

Абдул-Азис страшно боялся за свою жизнь, поэтому сразу же увидел во Владе пригодного для службы человека. Он доверял ему жизни своих восьми жен, жизни своих десятерых детей и свою собственную. Азис был буквально помешан на своей безопасности. И немудрено.

Абдул-Азис не мог смириться с успехом и величием своего старшего брата и потому постоянно испытывал терпение султана.

Нынешний повелитель был умным и порядочным человеком. Народ любил его и безоговорочно признавал своим правителем, с чем Абдул-Азис был категорически не согласен. Султан как мудрый и образованный человек понимал и мирился с необузданной завистью младшего брата. Отстроив для себя новый дворец – Долмабахче, по другую сторону пролива, Абдул-Меджид оставил Топкапы в полное распоряжение Азиса. Когда же тот не был увлечен развратом и пьянством, он развлекал себя тем, что устраивал бесконечные восстания и заговоры против старшего брата. Но Абдул-Меджид был миролюбивым и милосердным человеком; почитая превыше всего родственные, кровные связи, он смотрел на выпады младшего брата, как на безобидные проделки ребенка, из-за чего Абдул-Азис еще более злился и распалялся.

В такие дни жестокость и агрессия Азиса доходили до невероятного. Многие увлечения казались настолько экстравагантными, что возникали сомнения в его здравомыслии: он обожал петушиные бои с участием большого количества невольников; поедал огромное количество яиц, приготовленных исключительно руками его матери, так как маниакально страшился покушения на собственную жизнь. Он был настолько поглощен увлечением, своими боевыми петухами, что надевал ордена на птиц-победителей и отправлял в ссылку побежденных. Но в дни особенного расстройства Азис проделывал все то же самое с живыми людьми – невольниками.

Вызвавшись самолично расправляться с теми, кто проигрывал в «потешных боях», Влад, рискуя собственной жизнью, спасал сотни несчастных. Это, конечно, подвергало большому риску их с Сетеней план, но Влад ничего не мог с собой поделать. Он и сам был невольником, невольником своего обещания.

В течение всего времени своей службы Влад тщательно изучил дворец и его потаенные ходы, так что мог в самую темную ночь без труда покинуть Топкапы незамеченным. Приобретя доверие нужных людей, и завоевав обожание своей главной подопечной – дочери Сетеней, Влад без труда в любое время мог вывести малышку за пределы дворца, но ее мать, по неведомым Владу причинам, постоянно откладывала день их побега.

Дворец был устроен по принципу четырех дворов, называющихся авулами, окруженных двойной стеной и разделенных между собой стенами поменьше. Главные – Ворота Приветствия, или Баб-ы Хюмаюн, – вели в первый двор – Двор Янычар, в котором находились подсобные помещения, а также небольшая мечеть. Это был самый обширный двор из четырех. Именно здесь Абдул-Азис устраивал свои петушиные бои и развратные празднества. Только эта часть сераля была открыта для гостей и посетителей. Особо важным гостям Азиса даже позволялось въезжать верхом.

Топкапы полностью соответствовал соображениям безопасности, так как каждый двор становился крепостью. Преодолев одни укрепления, враг натыкался на другие, что и составляло главную сложность. Но в последнем дворе существовал подземный ход. Он был сделан для того, чтобы в случае вражеского прорыва через ворота правитель и его приближенные, а также наложницы могли спокойно уйти к морю, сесть на корабли и покинуть страну. На протяжении всей истории Османской империи в этом не возникало необходимости, поэтому про подземный ход мало кто знал. Никто и никогда не штурмовал дворец Топкапы. Единственное, что могло помешать Владу, – это дозорные на самом высоком сооружении дворца, башне Адалет над зданием Дивана.

С башни открывался хороший обзор на все дворы, а мания преследования Азиса заставляла его выставлять зорких смотровых, которые ежеминутно наблюдали за всем, что происходило на территории дворца. Эту сложность Кизляр обещал взять на себя, но не раньше, чем Сетеней ему бы приказала. А она медлила.

Владу оставалось только ждать.

Второй двор дворца включал в себя канцелярию, здесь же находилась Башня Правосудия. В те времена, когда дворец занимал действующий император, палата с декоративными колоннами, арками, позолоченными решетками и барельефами служила для заседаний Дивана. В прежние времена тут принимали визирей и послов. Но Абдул-Азису это помещение служило для приговоров и наказаний всех тех, кто имел несчастье встать у него на пути или же просто проиграть в им же организованных потехах.

В точности как действующий правитель, Азис следил за судом из Башни Правосудия, и если его приговор был изменен на помилование, что случалось крайне редко, то он закрывал окно.

Здесь же, во втором дворе, располагались строения для прислуги, конюшни, хаммам, дворцовые кухни и мечеть. В этой же части дворца находился и вход в гарем.

При виде торопливо идущего Влада привратники молча распахнули перед ним ворота.

Врата Блаженства являлись проходом в святая святых и оставались всегда запертыми. А несогласованное проникновение через них расценивалось как строжайшее нарушение закона. Врата находились под контролем главного евнуха гарема – Кизляра, а также под контролем его подчиненных.

Войдя во врата Баб-ус-сааде2, Влад оказался в третьей части дворца. Внешне простое здание гарема внутри было убрано со сказочной роскошью. Арочные галереи были огорожены золочеными сетками и дверьми с добавлением барельефов.

Пройдя по облицованным белыми изразцами коридорам вдоль внушительной бело-голубой стены, ограждающей гарем от внешнего мира, мужчина вышел через арочный проход к пестрому, широко раскинувшемуся саду Тулип, в центре которого располагалась Мраморная терраса.

Отсюда открывались великолепные виды на Золотой Рог, Босфор и Мраморное море.

Движение по Босфору к вечеру уменьшалось, а Золотой Рог, оправдывая свое имя, сверкал расплавленным золотом, украшая и без того ослепительное убранство сада Тулип.

Сам гарем состоял из четырех территорий: первая отводилась белым евнухам, вторая – наложницам, третья – матери Абдул-Азиса, а четвертая – самому господину. Гарем имел триста комнат, несколько бань на каждой территории и две мечети.

В самом центре двора находилась библиотека с внушительным собранием книг и рукописей. Это было, пожалуй, единственное место во дворце, где не появлялась ни одна живая душа. Влад проводил там часы в благословенном одиночестве. И только маленькая Гвашемаш могла нарушить его уединение.

Как только Влад распахнул массивные двери библиотечной залы, тут же к нему навстречу выбежала маленькая девочка.

К своим шести годам ребенок был не по возрасту умен и любопытен. Гвашемаш, к огромному горю своей матери, с точностью напоминала светлого ангела, по чудовищной случайности залетевшего в эти края. Белокурая девчушка с проницательными, словно утреннее небо, глазами. Ее внешность с каждым годом все меньше и меньше оставляла сомнений в том, что она не была ребенком Османии.

И словно в подтверждение этих мыслей, кинувшись в раскрытые объятия Влада, Гвашемаш звонко и четко произнесла:

– Я так долго жду тебя, Лев! – на чистом русском.

– Тише, принцесса. Тише… – отстранив малышку от себя, с напускной суровостью ответил Влад. – Сколько раз тебе говорить…

– Да, да, – перебила девочка, повиснув на огромной руке своего друга. – В библиотеке шуметь не позволяется. Но я очень рада тебе.

В ту же секунду, оставив руку мужчины в покое, она вприпрыжку пересекла мрачную залу и уселась за широкий лакированный стол из черного дерева.

– Чем займемся сегодня, Лев?

Девочка задиристо улыбнулась.

Ей не позволялось называть своего учителя этим прозвищем. Влад долгое время пытался бороться с этой её привычкой, но после стал лишь снисходительно улыбаться на это.

Так он поступил и теперь, ступая по мягкому ковру по направлению к проказнице.

– Как я могу научить тебя новому, маленькая госпожа, если ты не можешь запомнить прежние мои наставления? – чуть нахмурившись, спросил он.

– А я тысячу раз объясняла тебе, что не могу звать тебя Левент-агази. Но в крайнем случае Лев-ага.

– Сойдемся и на этом, принцесса. Но запомни, в присутствии других взрослых ты должна обращаться ко мне, как полагается воспитанной девочке.

– Мама называет тебя Лев! – тут же возразила малышка, широко улыбаясь.

Закатив глаза, точно от бессилия, Влад упал в широкое кресло.

Он и в самом деле из-за условий здешней жизни стал походить на огромного лохматого льва. Волосы его сильно отрасли и, выгорев под палящем солнцем, стали походить на светло-рыжую гриву. Кожа приобрела золотистый цвет от загара, и чуть прикрытый глаз, из-за исказившего его шрама, придавал лицу выражение лености и вечной томности.

Поначалу здешние обитательницы, лишенные положенного мужского внимания, точно с ума сходили от появления нового евнуха. На протяжении первого полугода каждую ночь, входя в свою небольшую комнату, Влад обнаруживал там ту или иную наложницу Азиса, а порой и какую-нибудь из жен господина.

Удивительно, хоть Влад и ни разу за время пребывания в гареме не позволил себе даже намека на возможную близость с женщиной, но то ли злые языки, то ли бурные фантазии сотворили из его личности в глазах женского пола невероятного мужчину во всех смыслах этого слова.

Чудом этот слух не докатился до ушей Абдул-Азиса. Гарем жил своей обособленной, бурной жизнью, неведомой его господину, и верно хранил свои тайны.

Влада поселили в одной из комнат, расположенных в помещениях главного евнуха, и Кизляру не составляло большого труда перед сном восстановить порядок в гареме. Дабы избежать ненужных неприятностей, по просьбе Влада Кизляр стал первым входить в его комнату и без лишних слов уводить непрошеных гостей.

Так они действовали и по сей день. Обоим были не нужны лишние неприятности. Только одной Сетеней дозволялось навещать своего подопечного. Каждую вторую ночь недели они встречались с Владом, и женщина обучала его и снабжала необходимой информацией.

За два года, благодаря неотступным наставлениям черкешенки, мало кто мог признать в Левент-агази русского князя. Освоив язык, мужчина мог свободно общаться на местном диалекте. Влад изучил Стамбул и его окрестности вдоль и поперек. Не обременяя его никакими заботами, кроме безопасности своей дочери, Кадын устроила все так, что Влад имел возможность беспрепятственно перемещаться как по дворцу, так и вне его стен.

Когда же Сетеней не появлялась в назначенное время, Влад не мог уснуть всю ночь, не находя себе места от дурных предчувствий и необузданной ненависти по отношению к мужу Сетеней.

Непоявление черкешенки всегда означало лишь одно – Абдул-Азис призвал жену к себе.

После подобных «ночей любви» Сетеней неделями не появлялась на людях. Лишь Кизляру было позволено омывать многочисленные раны и ссадины на ее теле.

Жестокий и извращенный муж не щадил женское тело ради своих садистских развлечений и удовольствий.

И для Влада не было ничего удивительного в том, что такое создание, как маленькая Гвашемаш, просто не могла быть дочерью такого изверга. Привязавшись к малышке всей душой, Влад зорко оберегал её, даже от лжеотца.

– Маленькая госпожа, – обратился к девочке Влад, заметив, что та нетерпеливо ёрзает в кресле. – Что тебе известно об иноземных поэтах?

Глаза Гвашемаш заинтересованно блеснули:

– Ничего! – в предвкушении нового выпалила она.

– Тогда сегодня я познакомлю тебя с некоторыми из них. Самый мною почитаемый…

Не успел Влад продолжить, как двери библиотеки распахнулись, прервав его на полуслове.

Точно встревоженная птица, в залу впорхнула Сетеней. Ее тонкие прозрачные одежды, словно пестрые перья, трепетали на легком сквозняке.

– Знала, что найду вас тут, – задрожал ее встревоженный голос.

– Мама! – кинулась к женщине Гвашемаш.

И заключив ее тонкий стан в крепкие объятия, прибавила:

– Ты – сама красота! Правда же, Лев?!

Но, вспомнив недавний разговор, девочка тут же исправилась:

– Почтенный Левент-агази?

Глаза ее при этом хитро блеснули.

Сетеней, отстранив от себя дочь, опустилась перед ней на ковер:

– Оставь нас, мое счастье. Нам с Левентом нужно поговорить.

– О взрослых важностях? – тут же расстроилась девочка.

– Именно о них, – кивнула Сетеней. – Будь умницей и ступай в сад, поиграй. Там тебя ждет Кизляр. А после мы отправимся с тобой ужинать и проведем весь вечер вместе.

– Вместе? – Счастливая улыбка озарила лицо малышки. – Отец разрешил?!

Только Влад смог приметить в глубине взгляда Сетеней блеснувшую ненависть.

– Да, моя жизнь, – растянулись в нежной улыбке губы женщины.

– Я провожу ее, – поднявшись с кресла, вызвался Влад.

– Останься, – остановила его Сетеней, и тревога вновь затуманила ее взор. – Кизляр рядом.

Только тогда Влад согласно кивнул.

Расцеловав дочь в обе щеки, Сетеней отправила ее от себя.

– До завтра, Лев! – успела выкрикнуть малышка напоследок.

Влад заулыбался.

– Никак она не приучится…

– Это не важно, – прервала его женщина. – Я только что узнала, что султану нездоровится. Несколько дней Абдул-Меджид не покидает своих покоев. Весь гарем Долмабахче теряется в догадках… Но я знаю наверняка…

– Откуда? – в суровой задумчивости произнес Влад.

Законным преемником султана Абдул-Меджида по праву наследования считался Абдул-Азис – худшего исхода для всех и представить было невозможно.

Сетеней в который раз заломила тонкие руки.

«Это всегда выдает в ней крайнее беспокойство», – мысленно приметил Влад.

– В Долмабахче, при всей его роскоши, давно ходит страшная хворь. Чахотка не щадит ни евнухов, ни императоров, ни слуг, ни королей… Ни султана.

– Ты считаешь, дело настолько плохо?

Женщина, только теперь перестав в отчаянии метаться по зале, остановилась, опустив руки.

– Это конец, Влад.

Его настоящее имя, с такой легкостью и обреченностью сорвавшееся с ее губ, заставило мужчину всерьез обеспокоиться.

Подойдя к Сетеней, он обхватил своими ладонями ее хрупкие плечи и заглянул в лицо. Удивительные глаза, несчетное количество раз взгляд этих прекрасных глаз воскрешал в нем желание жизни.

– Что с тобой, моя драгоценная? – чуть склонившись над ее лицом, спросил Влад. – Ничто прежде не страшило тебя…

– Ты не понимаешь… Ты даже представить себе не можешь, что будет, если мой супруг станет султаном.

Высвободившись из мужских рук, Сетеней поспешила к столу.

Отыскав бумагу в верхних ящиках и обмакнув перо в чернила, она склонилась над своим письмом.

– Отправляйся в бани Чинили, что на том берегу Босфора. Знаешь, где это.

– Чинили Хаммам, – кивнул Влад.

– Тебе нужен Ариф-паша. Отдай ему это, – дописав, протянула она аккуратно сложенное послание. – Если мое письмо попадет к кому-либо, кроме него, мне не дожить до рассвета.

Чтобы хоть как-то развеять тоску и страх в глазах женщины, Влад попытался улыбнуться одной из своих самых очаровательных улыбок, произнес:

– Не покушение же на Азиса ты задумала?

Взгляд, которым одарила его Сетеней, убедил Влада о серьёзности и важности происходящего. Улыбка тотчас же покинула его лицо.

– В ту же ночь, как наш султан отправится к праотцам, вы с Гвашемаш покинете Стамбул. А теперь ступай. Ариф должен как можно быстрее получить мое предложение.

***

Небольшая лодка Влада, которую он нанял, чуть покосившись, быстро отчалила от бухты Халич. Турок-лодочник, в очередной раз призвав благословение Аллаха на свою старенькую посудину, приналег на весла и вскоре, обогнув острый мыс Сераглио, вышел в залив.

Слева, с высоких холмов, к берегу спускалась самая великолепная часть города.

Опоясанный белоснежными крепостными стенами, со стрелами минаретов, высоко вознесенными в чистое небо, множеством красивейших зданий и великолепных садов, Стамбул не подавался описанию.

Но сейчас, сидя в лодке и глядя на все эти проплывающие перед ним восхитительные красоты, от которых прежде Владу было трудно оторвать глаз, теперь всё увиденное вызывало в его сердце неприязнь и раздражение. Раньше он с восхищением окидывал шесть струн-минаретов Голубой мечети Ахмеда; точно одетые легкой прозрачной дымкой, словно ниспадающей с небес вуалью, они тянулись ввысь и в ней же пропадали. Более всего восторгал и потрясал вид грандиозного Долмабахче.

Если резиденция нынешнего султана Абдул-Меджида вызывала поистине головокружение от ослепительной красоты, столь нескромно сияющей на ярком солнце, то теперь вид её посеял в сердце Влада тревогу и напомнил о возможном крушении всех их планов и надежд.

Но море, как и прежде, так и сейчас поражало его: исчерченное белыми полосками волн, оно простиралось перед ним, насколько хватало глаз. И даже в моменты нестерпимой боли и тоски, всякий раз оно завладевало мыслями и восхищенным взглядом невольника.

Влад и прежде видел казавшиеся бесконечными степи и могучие реки, но не мог представить такого могучего и в то же время спокойного водного простора, раскинувшегося до самого края небес. Морской запах будоражил, жег ноздри, и дразнил, и влек за собой, как влекли новизна и бесконечность. Всякий раз, оказавшись во власти этого соленого дурмана, Влад подставлял лицо ветру и наслаждался его влажным дыханием.

Каждый раз, глядя на это пиршество блеска, Влад переносился мыслями в далекое и желанное Ольденбургское поместье. Все ему вспоминался тенистый парк с его яркой, свободно-бурной растущей зеленью, с его прохладой и поэтичной тишиной. А сдержанная роскошь и точно тайная задумчивость самого дома были под стать его хозяину, не в пример ярко слепящему убранству здешних дворцов.

Высадившись ближе к Мраморному морю, Влад без труда за пару золотых выкупил резвого жеребца у одного зажиточного азиата и направился на юг вдоль берега, оставаясь в плену своих тяжёлых мыслей и переживаний.

Деревья багряника в это время года придавали холмистому пейзажу Ускюдара – азиатской части Стамбула – алый оттенок. Владу тогда пришло сравнение с кровью, пролитой кровью, и это тяжёлое сравнение заставило больно сжаться его сердце. Эта часть города буквально утопала в алом мареве заходящего солнца. Тишина и неспешность здешней жизни показались ему странной и не созвучной его настроению.

Влад продолжил свой путь по довольно оживленной улице. Хоть она и была плохо вымощена, узкая, темная, и выглядела весьма неопрятно, но удивляла своей протяженностью и скопищем народа. Солнце едва начало клониться к горизонту, и в одно мгновение тишина и покой сменились сплошным потоком снующих торговцев-контрабандистов. Гул голосов, отдельные призывные выкрики на различных диалектах и ладах. Слух Влада пару раз смог уловить родную речь из всеобщей какофонии. Через каких-то пару мгновений улица так плотно забилась людьми, что Владу пришлось спешиться. Карлики-акробаты, стоящие на руках, скучающие кучки молодых бездельников, пронзительные завывания уличных певцов и поэтов, желающие отужинать или что-то купить-продать – казалось, все и вся с заходом солнца заполонило улицу.

Благословенная тишина вновь коснулась слуха Влада, лишь когда он оказался за стенами Чинили Хаммам.

Скинув пыльные одежды в комнате для переодеваний – джамекян, Влад облачился в льняную простынь и вошел в предбанник. Он не раз бывал в парильнях Чинили Хаммам и всегда был здесь желанным гостем. Здесь же он успел завести нужные знакомства среди посетителей завсегдатаев, но в этот раз в джамекяне кроме него не было никого.

Влад задержался в предбаннике, недолго посидев в одиночестве, прислушиваясь к тишине. Прежде чем попасть в парную – сердце турецкой бани, не рискуя получить тепловой удар, требовалось согреться в парильне.

По словам Сетеней, встреча должна была состояться в кейфе – последней из пяти комнат, где посетители после всех процедур отдыхали, наслаждаясь беседами во время чайной церемонии. Как гласила легенда, пройдя все пять комнат хаммама, вошедший полностью очищал тело, душу и весь организм.

Войдя в святая святых, где на просторном мраморном «камне живота» трое старцев, растянувшись в блаженной неге, обливались потом в стремлении очистить душу от демонов, Влад, подобно им, улегся на чебек-таши. Проникновенное тепло окутало его тело, невольно заставляя расслабиться каждую мышцу. После длительной верховой поездки это было самое что ни на есть блаженство. Владу даже удалось задремать на каких-то пару мгновений. Открыв глаза, он обнаружил, что вновь остался один. Сквозь небольшие оконца в своде мягко пробивались золотистые лучи заходящего солнца, а мраморные колонны, точно сверкающими слезами, были усыпаны каплями испарин.