Три желания Мэйв

Алиса здравомыслящая, хоть и немного робкая. Правда, чересчур трепетно относится к правилам. Но добра, как само Рождество, и преданна как никто. Не заглядывает в рот Терезе Трезелтон день напролет, подобно остальным. Алисе нет дела ни до Терезы, ни до школы. Она тоскует по дому и любимым бабушке с дедушкой. Можно ли ее за это винить?

До сегодняшней находки я бы сказала, что соседство с Алисой – единственное хорошее событие, которое случилось со мной в пансионе мисс Саламанки.

– Что это ты читаешь? – спросила Алиса, заглядывая мне через плечо. – Какой ужасный почерк. «Зеленый парень»? Кто это? – Она захихикала. – У тебя есть зеленый парень, Мэйв?

Я уронила записку на кровать.

Алиса меня не предаст, вот только поверит ли она мне?

Ледяной ветер обдувал мои влажные волосы. Задрожав от холода, я подошла к окну и задвинула створку.

– Я его не открывала. Должно быть, горничная… О!

Внизу, на задах приютского сада, в свете, что падал из кухни сиротского дома, я заметила рыжего мальчишку. Он наблюдал за окном спальни, прячась за дровяным сараем. Даже в сумерках нельзя было ни с чем спутать рыжие волосы, выбивающиеся из-под кепки.

Я ждала.

– Что там? – Алиса выглянула в окно вместе со мной. – Ничего не вижу.

Мальчишка высунул голову и, заметив, что мы наблюдаем, тут же нырнул обратно.

Так, значит, вот кто шпион, который грозит отнять мою тайную добычу! Что ж, еще посмотрим…

– Там мальчик. – Алиса легонько толкнула меня локтем в бок. – А ты стоишь у окна в сорочке, глупая гусыня! – Она плюхнулась на кровать и начала расшнуровывать ботинки. – Ты сегодня такая загадочная, Мэйв. Решила, что это грабитель?

– Это не грабитель. Тот мальчишка залез к нам в окно и оставил записку. – Я плотно задернула занавески, свернула разоблачающую улику и спрятала в саквояж. Пусть юный мистер Морковка увидел моего великана, больше я этого не допущу.

– Наверное, он умом тронулся… – Алиса стянула ботинок. – Бедные сиротки! От отчаяния и горя лишились рассудка…

– Ну и вздор, – возразила я. – Ты добрая душа, Алиса, но эти «бедные сиротки» такие же пройдохи, как остальные мальчишки. Дома, в деревне, мы с ними…

– Похоже, дома у тебя была на диво безрассудная жизнь, – вздохнула Алиса и принялась за пуговицы на высоком воротнике своего платья. – Я бы и на половину подобных приключений не решилась. Что сказала бы бабушка?

– О том, чего она не знает, твоя бабушка ничего бы не сказала. – Я затолкала саквояж под кровать, а драгоценную банку сардин убрала в карман халата, который повесила на крючок у постели.

Надо бы придумать тайник получше, но пока хотелось держать сокровище под рукой.

– Я скучаю по бабушке, – задумчиво протянула Алиса, а потом вдруг просияла. – Кстати, о записках! Тебе пришло письмо из дома.

Из кармана передника она вытащила конверт и протянула мне.

Письмо написала старшая и моя самая любимая сестра Полидора. Единственная из трех моих сестер, чья голова не была напрочь забита модными журналами. Высокая, худая, в очках и без брачных перспектив. Только Полли из всех домашних писала мне регулярно. Мама – ха! – вообще этим почти не утруждалась.

Я вскрыла конверт и просмотрела первые строки, выведенные аккуратным ровным почерком.

«Дорогая Мэйв! Как же меня повеселило твое последнее письмо! Однако не стоит так легкомысленно отзываться о своих учителях – это граничит с неуважением и помешает тебе обогащаться знаниями. Мама и папа шлют тебе привет (Интересно, правда шлют или Полли просто, как обычно, проявляет вежливость?), Дебора и Эвангелина – тоже (Понятно – точно вранье). Все мы ждем не дождемся, когда ты приедешь на Рождество… (Пф-ф… держу пари, не все! Мамочка, должно быть, при одной мысли о моем возвращении домой покрылась крапивницей.) С тех пор как объявили о помолвке Эвангелины, в доме царит переполох. Дверной колокольчик то и дело звонит, провозглашая о нескончаемом потоке торговцев, что несут показать шелка, кружево, бумагу для приглашений и засахаренный миндаль для званого вечера. Мать купается в своей стихии, а отец тревожится о счетах…»

Я убрала письмо в карман халата: почитаю потом. Я всегда любила получать весточки от моей милой Полли, но сейчас она писала какую-то ерунду, а у меня забот выше крыши – недосуг ужасаться стоимостью фаты Эвангелины. Вот завтра, на уроке французского, я с радостью отвлекусь, потому и решила прочитать позже.

Забравшись под одеяло, я лежала и представляла, какие желания загадаю своему джинну.

Алмазные копи Борнео! Серебряные рудники Перу! Не то чтобы больше всего на свете я желала богатства, но к деньгам относилась всерьез. Обзаведись я мешками серебра, золота и бриллиантов, никто больше не смог бы запихнуть меня в колючее серое платье из саржи или заставить спрягать французские глаголы, чтобы однажды я нашла себе идеального супруга – можно подумать, я собираюсь выйти за француза.

Мама отправила меня в школу мисс Саламанки, чтобы я превратилась в благовоспитанную юную леди, а потом, через несколько лет – судя по Эвангелине, очень скоро, – вышла замуж. Это единственный пристойный способ избавиться от дочери. Не то что в старые добрые времена Генриха VIII, когда родители сплавляли дочерей в аббатство, где те становились монахинями.

Я хотела иной жизни. Независимости. Путешествий. Спортивных игр! На все это требовались деньги.

Но с джинном в руках – буквально – кто мне помешает? Я могу объездить весь мир, как мисс Изабелла Берд[1]. Купить огромное поместье, а на месте сада разбить лужайку для крикета и пригласить лучших игроков страны!

Только они обязательно должны позволить мне ударить по мячу. И надеть форму и кепку. О! Лучше создам команду девочек и научу их играть. Мы организуем целую лигу! И женский крикет с моей помощью распространится на Британских островах.

Мэйв Меррит – юная путешественница и чемпионка мира среди женщин по игре в крикет!

От разыгравшегося воображения сердце так и колотилось. Наконец я решила открыть секрет Алисе. Эту тайну, фантастически огромную, потрясающе удивительную, не в силах вынести один человек. Он просто взорвется. Кроме того, на месте Алисы я бы хотела знать. И потом держала бы рот на замке. Друзья есть друзья.

Я села в кровати.

Алиса распустила волосы цвета сливочного масла и принялась расчесывать их перед сном.

– Алиса… – позвала я, – ты умеешь хранить секреты?

Подруга заинтересованно приподняла брови и пересела на мою кровать, устроившись в ногах.

– Конечно, – прошептала она. – Это про того мальчишку из приюта?

Я с отвращением сморщилась.

– Нет! Это фантастический и необычный секрет. Ты не поверишь! Только помни – не говори ни единой живой душе…

Алиса придвинулась ближе.

– Клянусь могилой матушки! Пусть меня терзают раскаленными щипцами, я никогда…

– Ну будет, будет тебе… – Раскаленные щипцы, выдумала тоже. Я достала из кармана халата банку сардин.

– Это твой секрет? – разочарованно протянула Алиса. – Банка сардин? Не люблю сардины, предпочитаю копченую селедку.

– Нет, глупышка, – ухмыльнулась я. – Это необычные сардины. – Я понизила голос еще больше и сказала: – Там, внутри, джинн.

Алиса поджала губы и наградила меня долгим взглядом.

– Снова подшучиваешь надо мной, Мэйв? Это розыгрыш?

Я покачала головой.

– Честью клянусь: нет! – прошептала я. – Показала б тебе его прямо здесь, но нас тогда тут же поймают. Я нашла его сегодня в мусорном баке, пока отбывала провинность. У меня на глазах, прямо там, в переулке, он наколдовал тигра и кобру. Верно как день: он вылез из этой самой жестянки.

– Я думала, джинны живут в лампах, – возразила Алиса. – Что он забыл в банке сардин? И как такая банка оказалась здесь, в Лондоне, в мусорном баке школы мисс Саламанки?

– Не представляю. – Жестом я попросила подругу говорить тише. – Но он там. Прямо там! И он исполнит три моих желания. Только подумай, Алиса! Любые три самых заветных желания. Пока не знаю, что выбрать: я могла бы отправиться во Флоренцию, Венецию, Иерусалим, Константинополь. Или в Каир, в Гизу – взглянуть на пирамиды! Я могла бы поехать в Конго, побывать на сафари…

Алиса заплела косы и вернулась на свою кровать.

– Джинн в Лондоне, в наши дни, – задумалась она. – Из банки с сардинами. – Она улеглась, но тут же вскочила снова. – Говоришь, его заметил тот сирота из соседнего приюта?

– Ну да, – кивнула я. – Иначе зачем бы он стал подбрасывать мне записку?

– «Я видел твоего зеленого парня», – повторила она сама себе. – «Твоего зеленого парня»…

Кажется, Алиса начала мне верить, хотя мне не нравилось, что ее скептицизм поколебала записка мальчишки, а не мое собственное признание. Может, я порой и преувеличиваю – исключительно ради красного словца, – но всегда говорю правду. В основном. Вру только людям, которые правды не заслуживают, – таким, как Тереза.

– Что, если он снова попытается пробраться к нам в спальню и стащить твоего джинна? – спросила Алиса.

Я хлопнула себя по лбу. Моя милая, здравомыслящая Алиса!

– Конечно, попытается! Нужно подготовиться к его вторжению.

– Но как?

Я призадумалась.

– Эх, сюда бы мою крикетную биту… Но она спрятана дома так, чтобы мама и папа в жизни не отыскали. – Тут мой взгляд упал на умывальник. – Кувшин с водой – неплохое оружие для начала. Сбегаю в ванную комнату, наполню его.

Я набросила на плечи халат, схватила с умывальника кувшин и выглянула из спальни. В полумраке коридора перешептывались две девочки в ночных сорочках, приоткрыв двери своих комнат, что располагались напротив друг друга. Это были Тереза Трезелтон и Онория Брисбен.

Завидев меня, обе быстро захлопнули двери. Послышалось хихиканье. Маленькие пакостницы! Думают, мне есть дело до их мерзких секретиков?

Я бросилась по коридору, но, пробегая мимо спален девчонок, запнулась о какое-то препятствие, полетела вниз и с ужасающим грохотом приземлилась. Лоб с болезненным треском врезался в пол. Я попыталась замедлить падение рукой, но лишь угодила ею прямо в левый глаз. Кувшин разлетелся на тысячи осколков. А бедром я ударилась о банку сардин, что лежала в кармане. Разумеется, на ноге сразу начал зреть омерзительный синяк, который будет цвести несколько дней.

Сквозь головокружение я услышала звук: из спален по обе стороны коридора доносился приглушенный неудержимый смех. Вытянув шею, я оглянулась и увидела поперек коридора туго натянутую веревку, зажатую дверями.

Западня! Они специально расставили на меня сети – в отместку за то, что я поиздевалась над Терезой. А теперь злорадствуют, укрывшись в комнатах.

Голова кружилась от боли. Руку покрывали порезы от осколков кувшина, нога пульсировала, а под глазом наливалась огромная шишка – если не будет фингала, значит, я лепрекон.

Гнев ослепил меня. Я поднялась на колени, вытащила жестянку из кармана и нащупала окровавленными пальцами ключ.

Коридор наполнился запахом серы.

– Опять ты, – простонал Мермер. – Я возносил молитвы в своей темнице, чтоб ваше племя поработили воины и обнаружили меня среди добычи.

– Не повезло тебе, – отрезала я. – Поблизости ни одного воина.

– Зачем ты пресмыкаешься на земле подобно червяку? Ты обрушила на меня всю тяжесть пирамид.

Тереза Трезелтон приоткрыла дверь своей спальни. В сумерках коридора она – с этим ее бледным лицом, белой ночной сорочкой и каштановыми косами, заброшенными за спину, – смахивала на призрак.

– Мэйв, дорогая… – начала Тереза сиропно-сладким голосом, полным фальшивой заботы. – Неужели упала? Боже, какая ты неловкая…

И тут у нее отвисла челюсть. Тереза увидела Мермера! Если я попрошу, джинн ведь ее прикончит?

Мой левый глаз так сильно заплыл, что даже не открывался. Из-за двери с хихиканьем показалась Онория Брисбен. Ее косы ниспадали на плечи.

Не убийство – лишь месть. Это стоит тысячи желаний. Только нужно сделать все как надо. Не хочется по-настоящему навредить мерзавкам – навредить всерьез. Я же не чудовище. Поэтому решила ударить по их гордости, чтобы как следует проучить.

«Твой зеленый парень».

Косы.

Признаться, долго я не раздумывала, все-таки головой приложилась крепко.

– Покрась их косы в зеленый цвет, – прошептала я Мермеру, – такой краской, чтобы человеку было не под силу смыть.

– Неоперившийся птенец оказывается коварен и безжалостен, – насмешливо ухмыльнулся Мермер, сложил руки и изобразил почтительный поклон. – За всю историю мира ни одно желание еще не тратили с таким размахом.

Над головами обеих моих мучительниц вспыхнул свет, подобный ангельскому нимбу. Единственным здоровым глазом я разглядела, что сделал Мермер: косы девчонок стали яркого, переливающегося ядовито-зеленого цвета.

Выполнив желание, джинн скользнул в жестянку и закрыл крышку.

Подруги выглядели нелепо. Те волосы, что прилегали к голове, не изменились. Белокурая шевелюра Онории и каштановая Терезы выглядели точь-в-точь как прежде, зато косы зеленели, точно ядовитые змеи из джунглей Амазонки.

Онория Брисбен перестала хихикать. Не представляю, что именно повергло ее в шок: смутная человеческая фигура в облаке ядовитых испарений, вспышка света или знаменитые косы Терезы Трезелтон, окрасившиеся зеленью, однако Онория повалилась прямо на меня, словно мешок моркови из лавки бакалейщика.

Потеряв сознание, как и подобает благовоспитанной английской леди в неловкой ситуации, Онория придавила меня к полу. Мисс Саламанка ею бы гордилась.

На лестнице послышались шаги.

И тогда Тереза Трезелтон выкинула номер. Я бы восхитилась ее поступком, если б не жалела, что не прикончила мерзавку. Из корзинки для шитья она достала ножницы, схватила Онорию за косы и парой резких движений их отчекрыжила, оставив на голове подруги короткую поросль жестоко изуродованных, однако натурально окрашенных волос.

– Что ты творишь? – ахнула я.

Тереза бросила взгляд в зеркало, завела руки за голову и оказала себе такую же любезность. Схватив зеленые косы, она сунула их под подушку, а ножницы бросила к осколкам разбитого кувшина, туда, где все еще лежала я, оглушенная болью.

Из-за угла показалась мисс Саламанка. Она уперла руки в бока и внимательно осмотрела место происшествия. Чтобы разглядеть директрису, мне пришлось вытянуть шею. Онория Брисбен по-прежнему грудой накрывала мое тело.

– Мэйв Меррит, – презрительно сморщила нос мисс Саламанка, демонстрируя очаровательно выступающий передний зуб. – И почему я не удивлена? Что вы сделали с мисс Брисбен?

Я лежала на полу, покрытая кровью и синяками, изнемогая под тяжестью Онории Брисбен, и меня же объявили виноватой? Я бы больше огорчилась сей жестокой несправедливости, да только давно привыкла к подобному отношению.

Тереза тут же подскочила поближе, убедительно заливаясь слезами.

– Она бросилась на нас с ножницами, мисс Саламанка! – всхлипнула мерзавка. – Пришлось отбиваться кувшином!

Мисс Саламанка, сморщившись, плотно сжала губы – ни дать ни взять чернослив на длинных ножках. Я с трудом поднялась на ноги, не заботясь, что станет с Онорией. Но мои движения привели ее в чувство.

– Зеленый человек, – слабо пробормотала она. – Какая жуть…

От острого слуха Старухи Салли ничто не ускользало.

– Что она говорит? «Зеленый человек»? Мужчина? – Тон директрисы, и не впервые, сообщал, что она не в силах постичь, для чего Всевышний создал мужчин.

Тереза помогла Онории подняться, при этом намеренно оттоптав мне ноги.

– Чепуха, – простонала она под весом подруги. – Онория вечно грезит наяву. То ей видятся говорящие лягушки, то фиолетовые кошки. А теперь – зеленый человек. Отведу-ка я ее в кровать.

– Какая заботливая девушка, так переживает за подругу… – вздохнула мисс Саламанка и осеклась: ее посетила чудовищная мысль: – Как я объясню отцу мисс Трезелтон, что случилось с ее волосами?!

Повернувшись, она бросила на меня устрашающий взгляд.

– Когда закончите убирать беспорядок, который вы здесь развели, мисс Меррит, приходите ко мне в кабинет. Сегодня вам не грозит мягкая постель и задушевная болтовня с соседкой по комнате.

Глава 5

На следующее утро еще до рассвета, перепачканная углем, я проковыляла в свою спальню. Мисс Саламанка наказала меня ночевкой – вернее, бдением – в угольном чулане. Под утро она выпустила меня переодеться, велев поскорее вернуться и продолжить отрабатывать провинность.

Чулан с углем находился возле кухни, рядом со спальней миссис Грубойл, потому вызвать Мермера я не посмела. Все равно он бы не влез в тесную каморку. Хотя, если подумать, в банке сардин джинн поместился, наверное, и с чуланом бы как-нибудь справился. Однако я слишком злилась на себя за то, что потратила желание впустую, а главное – позволила Терезе Трезелтон увидеть Мермера, поэтому не могла даже думать о новом. Нужно загадывать осмотрительнее. Уж в следующий раз я использую джинна на всю катушку.

Косы! Целую ночь я терзалась от собственной глупости. Почему я попросила выкрасить косы, а не всю голову? Сама предоставила Терезе шанс отрезать и спрятать улики! Надо было сделать обеих девчонок зелеными с головы до пят!

Я как наяву услышала ворчание матери: «Мэйв Меррит, и когда ты только научишься думать?!»

Проходя по коридору, я увидела, как из своей комнаты вышла Виннифред Херциг. Заметив мою испачканную в угле физиономию и одежду, Виннифред разинула рот.

– Иди куда шла, Винни, занимайся своими делами.

– Не будь такой грубой, Мэйв, – сказала она вслед моей удаляющейся спине. – У меня столько же прав находиться здесь, сколько у тебя.

И вовсе я не грубая, сказала я себе. Просто не в настроении выносить испытующий взгляд крошки Винни и тысячи ее вопросов. Она не была столь мерзкой, как Тереза и ее прихлебалы, просто из тех, кто хвостом таскается за тобой и разносит сплетни, точно моровую язву. Винни обожала плести небылицы.

Я вошла в нашу спальню. Алиса, которая еще не вставала, при виде меня тревожно вскрикнула.

– Ты такая грязная! И вся в синяках, будто боксер. И это после славной ванны!

Я стянула халат, бросила его на пол, но вспомнила, что банка сардин до сих пор в кармане, и вытащила ее.

– Мисс Саламанка назначила мне еще два дня грязной работы. Что же делать с джинном? Если его найдут, все пропало!

– Положись на меня, – заявила Алиса, забирая банку. – Я спрячу ее там, где больше никто не отыщет. О, Мэйв! Прошлой ночью я все видела. И джинна, и то, что натворила Тереза. Господи, как это создание меня перепугало. – Она прикусила губу. – Мне кажется, ты немного поторопилась, Мэйв.

Я хотела взять кувшин и умыться, но вспомнила, что тот разбился вдребезги.

– Что скажут все, когда увидят Терезу и Онорию? – задумалась Алиса. – Короткие, как у мальчишек, волосы… Дрожь берет при одной мысли!

– Только не проболтайся, что это сделал джинн! – взмолилась я. – Пусть верят вранью Терезы.

– Мисс Меррит, – донесся снизу голос директрисы. – Хватит валять дурака! Ботинки всех воспитанниц должны быть отполированы до завтрака.

Пришлось еще два дня под сердитым, налитым кровью взором миссис Грубойл таскать на кухню уголь, сгребать просеянную золу в лари, чистить картошку и мыть окна. И хотя мне было запрещено разговаривать с другими воспитанницами, краем уха я все равно услышала, что сплетни о моем покушении на драгоценные косы Терезы как оспа распространились по всей школе.

Большинство девочек с огромным удовольствием гадали: как же в итоге накажут Мэйв Меррит? Возможно, медленно поджарят на вертеле? Однако несколько младших учениц, похоже, начали меня побаиваться, будто я могла в любой момент с ножницами наброситься на их волосы.

От этого становилось как-то не по себе. Потрепанная наружность только придавала мне более опасный вид. Всякий раз, когда я проходила мимо, Виннифред Херциг, нервно сжимая в руках косы, спешила от меня укрыться. Случалось это довольно часто: Виннифред была из тех, кто вечно крутится под ногами. Есть у некоторых подобный дар.

Моим родителям отправили письмо с самыми строгими предупреждениями. Ну и пусть Старуха Салли меня исключит, пусть отец меня заберет, мне-то что?

Когда я ходила выбрасывать мусор, рыжий мальчишка из переулка не единожды порывался ко мне подойти, однако я так злобно зыркала на него, что он, поколебавшись, отворачивался.

Вот и славно. Если бы гаденыш не шпионил за моим джинном и не лазил ко мне в спальню, ничего бы не случилось. Возможно, заметив мои синяки, мальчишка растерял решимость.

Прошло два дня, наступило воскресенье. Даже таким нечестивым созданиям, как я, приходилось соблюдать священный день отдыха. Я сидела в церкви, зажатая между Алисой и твердым подлокотником скамьи, и разглядывала затылки Терезы и Онории. Из-под соломенных шляпок щетинились короткие волосы натурального цвета. По крайней мере, я не заметила ничего зеленого. Чтобы скрыть отсутствие локонов, мисс Саламанка украсила шляпки свисающими черными лентами. Выглядело так, будто девочки в трауре.

Проповедь пастора все тянулась и тянулась. Холодный ветер в продуваемой насквозь часовне мешал вздремнуть. Детишки зеленщика, что сидели через проход, то и дело таращились на мой синяк, пока мать их не ущипнула. Я скорчила им рожи, малыши захихикали, и тогда мисс Гюнтерсон, наша учительница французского с тяжелым подбородком, которая француженкой отродясь не была, состроила мне предупреждающую гримасу. А я-то думала, в церкви кривляться запрещено. Наверное, всем, кроме учителей французского.

– …вчера твои вещи, – еле слышным шепотом выдохнула Алиса.

Я повернулась, чтобы прочитать по губам.

– Что?

– Ш-ш… – прошипела она, кивнув на скамью впереди, и одними губами произнесла: – Тереза копалась в твоих вещах. Я ее застукала.

Заиграл гимн, и мы поднялись.

– Но ведь она ничего не нашла? – спросила я.

Соседка по комнате одарила меня легкой улыбкой. Я задумалась, не загадать ли еще одно желание, чтобы наказать Терезу Трезелтон как следует? Нет, дело того не стоит, но если б только…

Начался гимн, Алиса запела. Надо признать, у нее чудесный голос, хотя музыку я не слишком жалую. Алиса посещала уроки частного преподавателя, который раз в неделю приходил в пансион, чтобы заниматься с ней постановкой голоса.

Тереза тоже надеялась добиться успехов в пении, но ее тембр был несравним с голосом моей подруги, что меня безмерно радовало.

– «Чем отплатить мне Англии, что так ко мне щедра? – пропела Алиса последний куплет. – Стать верным ее отпрыском и жить ради добра».

От этих слов у меня всегда начинался нервный зуд. Я не понимала, при чем тут религия. И когда это Англия была ко мне щедра? А нас так часто заставляли петь этот гимн!

Когда служба закончилась, мы направились по центральному проходу к большим дверям мимо скамей, где сидели сироты из приюта. Рыжий мальчишка таращился на меня. Я прошла дальше, высоко задрав нос, словно и не заметила жалкого воришку.

Мы вернулись в школу. После воскресного обеда, состоявшего из холодной говядины с горчицей и хлеба с маслом, мисс Саламанка объявила, что сегодня – день посещений. Я хотела убрать со стола посуду, но директриса не позволила.

– Ваша мать сообщила письмом, что навестит вас нынче, – холодно провозгласила она, – дабы побеседовать о вашем неподобающем поведении.

Я вздохнула. Для очередных нотаций я была не в духе.

– Наш главный покровитель, мистер Альфред Трезелтон, тоже совершит визит в пансион, – продолжила мисс Саламанка. Лицо ее приобрело особенно серый оттенок. – Надеюсь, мне не нужно напоминать вам, что в гостиной вы должны вести себя более чем благопристойно. Если мистер Трезелтон обратится к вам – в чем после вашего гнусного нападения на его дочь я не сомневаюсь, – вы смиренно выслушаете его недовольство. Я понятно выражаюсь?

Я кивнула. На ее рот порой было невозможно не таращиться.

Мисс Саламанка сжала губы в ниточку, спрятав свои поразительные зубы.

– Если бы ваша мать не выбрала для визита эту неделю, я бы и на милю не подпустила вас к гостиной в день посещений. Но теперь уже ничего не поделаешь.

* * *

Все девочки поднялись наверх, чтобы снять фартуки и привести себя в порядок перед встречей с родными. Алиса от предвкушения едва не лезла из кожи вон. Визиты бабушки и дедушки были для нее словно вода в пустыне. Как и для остальных учениц. День посещений обычно становился большим праздником. Родственники приносили покупные сладости и домашние пироги, маленькие букеты цветов и новые чулки (ведь девочки быстро росли). Но я знала, что сегодня мне подарков не видать. Если не приедет Полидора.

Дверной колокольчик возвестил о прибытии первых посетителей. Мы вышли во двор, построились для осмотра и принялись ждать гостей. Похоже, мисс Саламанка думала, что ее ученицы лучше всего выглядят, когда стоят ровными рядами по линейке и с раскрасневшимися от холода носами и щеками.