Времена года. О времени и о себе

Мара Паулини

Времена года. О времени и о себе

Посвящается моим сыновьям

ПРОЛОГ

Мне осталось сыграть последнюю роль из множества, отрепетированных в детстве, и теперь освобождение от всех прежних обязательств и обязанностей обеспечивает возможность получать удовольствие от импровизированной писательской деятельности. Тараканы, оккупировавшие мою голову и задающие ритм жизни уже не одно десятилетие, нашёптывают мне не только днём. По утрам в большом зеркале я встречаю знакомую измученную физиономию с двумя глубокими складками между бровями. Похоже, и ночью спровоцированный ими мыслительный процесс не затихает, а может быть именно тогда он и достигает максимальной мощности, и всё, что я выдаю днём в виде незамысловатых рассказов – это результат ночной мозговой перезагрузки.

Есть ли в этом занятии какой-нибудь смысл, вопрос неоднозначный, тем более что постоянный интерес к окружающему миру и соответствующая бурная реакция на некоторые негативные его проявления, часто значительно осложняющая мою жизнь, оцениваются большинством окружающих соответственно известной формулировке «тебе больше всех надо?». Это личностное качество в своё время с некоторым опозданием рассмотрел мой супруг и, предупреждая своих друзей, как-то на одной из вечеринок полушутя объявил:

– Вы при ней много не болтайте, у неё за пазухой – диктофон.

– Два, – уточнила я, скромно опустив глаза на самые выдающиеся части своего тела, привычно переводя назревающий неприятный разговор в непринуждённо-шутливый.

Но основные рабочие диктофоны располагаются у людей значительно выше, в том числе и третий глаз, открывающийся у многих, переживших определённые жизненные ситуации.

Вездесущая статистика прогнозирует возрастающее с каждым годом стремление человечества к одиночеству, что уже обеспечивает благоприятную почву для творчества, в том числе литературного. Жизнь подтверждает эти прогнозы – армия писателей неуклонно растёт, выдавая гроздья самых разнообразнейших плодов личностного самовыражения.

Что представляет собой человеческая сущность, и как меняется поведение каждого из его образцов в зависимости от обстоятельств, уже давно изучено и описано. Остаётся лишь каждый раз удивляться огромному диапазону проявлений человеческой натуры, красочно отражённых в её делах и поступках, от полных ничтожества и безобразия до поистине гениальных. Но количество желающих порассуждать на избитые темы, каждому из которых всегда есть, что рассказать, и чем поделиться, не убывает. По тому же принципу вся музыка с использованием скромного семинотного ассортимента уже давно написана, а новые мелодии – лишь интерпретации уже известных, что не мешает появлению всё новых композиторов и музыкальных произведений.

– Перестаньте писать, – глядя с телевизионного экрана мне прямо в глаза, бичует самодеятельных авторов Лариса Гузеева, – вы не учились на писателя, вы не члены союза писателей, перестаньте писать!

Но чтобы убедиться в бесполезности дела, необходимо его закончить, тем более, что иногда сам процесс оказывается гораздо содержательнее и важнее результата. И застигнутая врасплох, я тороплюсь оправдаться:

– Ну, Ларисочка! Невеста ж из меня никакая, – шепчу я примирительно знаменитой свахе, – можно я ещё немного поиграю в писателя? Хоть куда-то попытаюсь приложить остатки своего невостребованного интеллекта. Гениальностью не страдаю, но в конце концов, тоже имею право на свою собственную паранойю.

На миг я затихаю в сомнениях, опрокинутая авторитетным мнением на обе лопатки, но строптивый непокорный нрав в ответ на очередное «низя» снова поднимает и несёт меня по намеченному пути вопреки здравому смыслу.

Что-то движет меня в уже известном направлении, а перегруженный мозг, рискующий однажды лопнуть, требует разрядки, и самое простое – излить всё накопившееся, поделившись выстраданным с окружающими. Будут ли эти мемуары кому-то интересны, тоже большой вопрос, тем более что переплюнуть популярность автора историй про Гарри Поттера мне в любом случае не по зубам. Но стоит ли придумывать очередную небылицу, если сама жизнь – лучший рассказчик, и именно её непредсказуемость обеспечивает рождение всё новых замысловатых сюжетов? В жизни, как и в книге, всегда интересно узнать, чем всё закончится, а к финалам самых мудрых, проверенных веками, произведений остаётся лишь приписать «основано на реальных событиях».

Пролистав некоторые книги на литературных сайтах из раздела популярных для лучшего представления о вкусах и предпочтениях современного читателя, я определила, что пописывают сейчас многие, но посвящены эти «нетленки» чаще всего самому животрепещущему на сегодняшний день – тому, кто, в кого и как вошёл. Чтобы новому автору всплыть на видимую поверхность этого гламурного океана, стоит поднапрячься, а скорее наоборот, максимально расслабиться. Ну а найти свою нишу в литературном творчестве и закрепиться на ней могут теперь лишь немногие из числа примелькавшихся медийных персонажей – без финансовых вливаний и использования необходимых маркетинговых операций даже самому талантливому пробиться на олимп любой отрасли культуры практически невозможно.

ОСЕНЬ

1

За окном растет липа, одного возраста с огромным девятиэтажным домом, в котором я живу, и уже тридцать лет пытается дотянуться до верхних этажей. Весной она благоухает нежным ароматом и всегда усыпана множеством пернатых, которые просыпаясь вместе с солнцем, будят всё живое вокруг. А осенью птицы заявляют о себе по утрам не только громким гомоном, но и стуком клювов, разбивающих деревянную раму окна в поисках свежего мяса. Перекрывая все остальные звуки, по-хозяйски громко и бесцеремонно выбрасываются на свободу выхлопные газы, насыщая воздух свежими порциями азота и настойчиво сигнализируя о необходимости пополнить для успешного продолжения нового дня истощённые энергетические запасы просыпающегося человеческого организма. Я вынуждена подчиниться, чтобы начать очередной бег по привычному кругу в соответствие с особенностями натуры, в одних случаях осторожно обходя препятствия, а в других – бросаться напролом, нарываясь на очередной скандал.

Любоваться осенью лучше по утрам, пока смог отработанного топлива не успел вытеснить из свежего прохладного воздуха живительный кислород. И я привычно выхожу из подъезда в заставленный автомобилями двор, где война с машинами в самом разгаре, и как бы это не раздражало, понимаю неизбежность такого неудобства. Машины подолгу пердят в ожидании своих хозяев, разогреваясь и отравляя всё вокруг, и уже понятно, кто победит в этой войне, пока множество гаражей, построенных для них на окраинах города ещё в советское время, заброшены и разрушаются. Новые хозяева жизни, запросив с автовладельцев непомерную плату за право пользования ими по новым правилам, и сами не смогли на этом заработать, и бывших владельцев разогнали. Теперь гораздо дешевле оставлять свои автомобили на любом свободном пространстве, поэтому их ряды плотным кольцом обступили детский сад во дворе дома и захватили даже тротуары. Пешеходы вынуждены двигаться по проезжей части, нарываясь на скандалы с водителями, которые особенно спешат по утрам, и я уже слышу сзади раздражённое:

– Ты чё, давно на бампере не каталась?

Я никогда там не каталась, да и не собираюсь, но что делать, если моя законная территория, предназначенная для безопасного передвижения, теперь пешеходам не принадлежит. А утренний кортеж, выезжая со двора, притормаживает возле переполненных мусорных баков, чтобы разгрузиться от тяжёлых разноцветных пакетов, пока в тени домов в ожидании свежей добычи притаились страждущие без определённых занятий и места жительства.

Двор детского сада наполнился весёлым беззаботным щебетом готовящихся к утренней зарядке.

– Каждый бежит по своей дорожке, – кричит вслед построенным и сорвавшимся с места в беге шеренгам бодрая воспитательница. – Вернись на своё место, Денис! Я что сказала?

Яркие и звонкие представители подрастающего поколения ещё даже не подозревают о том, что этот навык в числе прочих других не менее полезных, приобретённых в детских учреждениях, станет в их жизни одним из основополагающих.

Обитатели моего дома по своей численности вполне могли бы составить население целой деревни, если допустить, что такие деревни где-то в Росси ещё сохранились. И как в каждой деревне, и здесь обитает свой блаженный, каждое утро устремляющийся навстречу всякому, выходящему из своего подъезда, чтобы приветствовать его неизменными фразами:

– Привет. С праздником тебя.

Привычный чёрного цвета наряд Раиля, несмотря на ежедневные праздники, неизменен и состоит из спортивного костюма и резиновых шлёпанцев поверх грязных носков, которые в дождливую погоду меняются на старые поношенные ботинки. Каждый зазевавшийся рискует оказаться задержанным вежливыми стандартными вопросами сумасшедшего и выслушать очередную историю его незамысловатой жизни. Завидя Раиля издалека, я делаю по двору небольшой круг, избегая нежелательной встречи, и чувствую спиной устремлённый мне вслед потерянный взгляд соседа. Но заметив присевшую на скамейку старушку, Раиль устремляется к ней, и я с облегчением вздыхаю.

Сегодня у него в руках большая коричневая папка и переложив её из руки под мышку, Раиль с удовольствием присаживается рядом с очередной жертвой, традиционно громко и весело начиная свой монолог:

– Привет. С праздником тебя, – гремит на весь двор. – Как дела? Как здоровье?

И не дождавшись ответа, торопливо сообщает:

– Иду искать работу. Сейчас выхожу из квартиры, а там соседка стоит и матерится.

Он возбуждённо вскакивает и в продолжении рассказа размахивает руками, не замечая упавшей на землю папки.

– Совсем молодая, а матерится, как мужик! У неё совсем мозгов нету. Ей в больницу надо, – возмущается неизлечимо больной.

«Нормальный же мужик», – заключаю я, продолжая движение вдоль длинного дома мимо соседних подъездов, – и все мы во многом похожи на этого Раиля».

Ведь редко кто в состоянии удержаться и упустить подходящий из предоставленных жизнью моментов, чтобы уличить любого в том, что он хоть в чём-то проигрывает на его фоне. Но мне ближе по духу другой мой сосед, который возвращаясь откуда-то напролом через заросли колючего кустарника, медленно вразвалочку продвигается к своему подъезду, активно жестикулируя и что-то терпеливо доказывая своему, только ему видимому, собеседнику. Он присаживается на скамейку, закуривает и продолжает начатый монолог-диалог:

– Не спорь со мной. Ты ничего не знаешь. Не прогоняй его, а научи. Он же ещё совсем молодой!

Мне так же сложно бывает договориться со своими виртуальными оппонентами, а сложнее всего – помирить всех своих «тараканов» и найти очередной компромисс в бесконечных противоречивых спорах с самой собой. Но это не мешает окончательно разобраться с тем, кто он, интроверт – проклятый или счастливчик.

Каждое утро на дворовых скамейках я наблюдаю мужичков, много повидавших и много потерявших в многолетней кровопролитной борьбе за свою свободу и независимость. Но по достижении определённого возраста становится очевидно, что вся каждодневная домашняя работа, которая вокруг как-то сама по себе благополучно выполнялась без их участия, требует огромных затрат времени и сил. Устоявшиеся взгляды приходится пересматривать, и теперь бывшие дон жуаны и альфа самцы солидарны со всеми сторонниками известной истины о том, что затянувшееся одиночество опасно для человека. У одних из них в руках – пластиковые бутылки с водой, другие застыли в ожидании чего-нибудь покрепче, но и те, и другие пытаются по-своему со мной заигрывать. И всё, что нас объединяет, это всего лишь возраст, и мне не составляет труда в очередной раз выбрать между скучным однообразным общением с потрёпанными жизнью, стареющими соседями и привычным, гораздо более комфортным, одиночеством.

Большинство из нас, как говорится, мечтая об океане, чаще всего довольствуется лужей, но стоит ли списывать этих заурядных представителей народных масс в число самых несчастных, если финальные аккорды жизни уравнивают всех? И когда мне вдруг встречается какой-нибудь образец азартных смельчаков из тех, кто молодым и здоровым «шёл по трупам», благодаря чему многих обогнал и во многом преуспел, очевидно, что он не выглядит здоровее и счастливее многих других, осторожно и бережно ступающих по жизни, во многом себе отказывая, а чаще всего совсем наоборот.

Большинство из тех, кто ещё молод и полон сил, уже с утра заняты хлопотами по обеспечению своего пожизненного прожиточного минимума, и во время утренних прогулок можно встретить лишь счастливцев, уже заработавших возможность свободного передвижения в пространстве в любое время суток. Приятные сюжеты скромной провинциальной жизни можно наблюдать не часто, но я замедляю шаг и с умилением провожаю взглядом сгорбленную супружескую пару, с трудом преодолевающую самый тяжёлый отрезок жизни на пути к своей последней осени. Только самым толерантным, терпеливым и снисходительным по силам дождаться такого финала и, каждый раз откладывая очередную попытку расстаться, прожить весь век вместе. Две согбенные фигуры, всю жизнь подпирающие друг друга, и привыкшие полагаться только на себя, образуя прочный монолит, застрахованный от всех несчастных случаев, боятся теперь только одного – доживать свои последние дни в полном одиночестве.

Ко мне присоединяется стайка бездомных собак, которая уже издалека приметила одинокого путника и устремилась навстречу в надежде поживиться. Отдельные сердобольные старушки регулярно подкармливают их, поэтому они бросаются к каждому прохожему и настойчиво требуют подачки. Погружаясь в чёрный удушающий дым шашлычных и шаурмичных, сквозь сизый смог выхлопных автомобильных газов наша компания устремляется на свежий зов живительного водного источника.

Пляж на берегу озера уже отдыхает в ожидании тёплого зимнего покрова, но я вдруг замечаю мужчину, выходящего из кабинки для переодевания. Он доходит до кромки воды, останавливается и мечтательно смотрит вдаль, бросая в песок докуренную сигарету, а вслед за ним из кабинки устремляется свежеприготовленный солёный ручеек.

Стаи ворон, аплодирующие огромными крыльями осеннему реквиему, густо застелили весь берег, оглашая окрестности тревожными позывными, и я невольно замедляю шаг, заметив страшную картину убийства.

«Ворон ворону глаз не выклюет», – вспомнила я известную истину, наблюдая за тем, как огромный ворон добивает раненого голубя, спокойно и монотонно пробивая ему голову длинным острым клювом. Голубь, старательно уворачиваясь и отползая от него в сторону, лишь усугублял свои страдания, а ворон, сделав очередную пару шагов следом за ним, деловито продолжал начатое, пока не свалил жертву в воду.

Я, как и многие другие, не испытываю большой симпатии к этим неряшливым пернатым, возможно самым неприхотливым в своём скромном быту и, видимо не случайно, появление голубя на подоконнике считается дурной приметой.

«А если голубь прилетел не просто так, а оставил под окном свои экскременты, это можно считать приметой скорой прибыли?» – продолжила я свои нехитрые рассуждения.

Спохватившись нелепости этих логических изысканий, я вдруг задумалась о том, что раньше никогда не приходило мне в голову, и, задействовав все ресурсы своего воображения, так и не смогла представить себе так называемую естественную смерть птиц. Я вспомнила других – смелых, независимых, готовых бесстрашно покорять любые вершины и вести за собой целые стаи, и ассоциируя их с отдельными человеческими личностями, заключила, что птицы не умирают, они всегда погибают.

Я не стала дожидаться финальной сцены закономерной победы более сильного и поспешила привычным маршрутом к городскому скверу по так называемой аллее славы, похожей на множество аналогичных в разных населенных пунктах России. Обязательная центральная фигура скорбящего солдата над вечным огнем обставлена набором бюстов и мемориальных досок со списками погибших героев. Все атрибуты увековечивания памяти о военных подвигах далёких предков, в том числе тротуарная плитка, которой покрыта аллея, и мраморная на памятниках, изготавливаются на местном заводе, приносящем его владельцу стабильный доход благодаря отработанной технологии. Несколько раз в год, особенно по весне, аллея героев тщательно реставрируется с заменой значительных её составляющих, даже если они не имеют видимых повреждений. Герои войны с высот своих бронзовых изваяний молча наблюдают за происходящим вместе с живыми потомками, понимающими истинное назначение всех этих, довольно распространённых по всей России, процедур.

Но во избежание любых недоразумений по поводу основного назначения аллеи, она открывается аркой с крупной пояснительной вывеской «АЛЛЕЯ СЛАВЫ», к которой пристроен теремок с официально запрещёнными, но круглосуточно функционирующими, игровыми автоматами и тотализатором, финансово подпитывающими патриотическую деятельность «СЛАВЫ и Ко». Кто скрывается под этим условным псевдонимом, жителям города тоже известно, и ещё одна мемориальная доска с конкретными фамилиями кавалеров своеобразного ордена Славы здесь тоже была бы уместна.

2

Осень призывает к созерцанию, и я опять с удовольствием любуюсь полувековыми разноцветными обитателями городского сквера. Пора прощания с ласковым летним солнцем гордо демонстрирует свои прелести, и увядающие цветы, как и стареющие женщины, по-своему прекрасны. Палитра разнообразных красок с каждым днем смывается, но не становится менее привлекательной, а ярко жёлтые и оранжевые плоды диких яблонь блестят и сияют на солнце, как лампочки уже заждавшихся предстоящего праздника новогодних гирлянд.

Солнце ещё в силе, и я прислоняюсь к мощному берёзовому стволу, опрокинув лицо навстречу тёплым лучам, которые пробиваются внутрь тела даже через закрытые глаза, пока осень предательски подсматривает за мной сквозь полуобнажённые ветви деревьев. Хриплый гнусавый голос разбивает настроенную медитацию, и через щели приподнятых век я вижу сгорбленного старичка, опирающегося на деревянную клюшку прямо напротив меня. Он максимально плотно приложил мобильный телефон к уху и так громко, как когда-то приходилось кричать в трубку стационарного телефона во время междугороднего разговора, что-то старательно пытается донести до своего слушателя. Закончив важное дело, он вплотную подходит ко мне и кричит в самое ухо:

– Вам плохо?

«Неужели так скверно выгляжу?», – спохватываюсь я.

Он загородил от меня солнце, которое уже не мешает мне широко открыть глаза, и я так же громко кричу ему в ответ:

– Мне хорошо!

Старик испуганно отпрыгивает, а я отлипаю от дерева, чтобы продолжить прогулку, но на миг опустив глаза, вдруг упираюсь взглядом в белое бумажное объявление на жёлтой металлической урне, которому судя по содержанию здесь самое подходящее место: «Увеличение грудей (груди) за две недели, тайский крем, звоните…». Просто пройти мимо невозможно, и я останавливаюсь, чтобы поразмыслить, что означает это пояснение в скобках, если не возможность выбора, и сколько желающих захотят стать аналогами современных таек, если выживут после использования этого чудотворного средства. На столбах и деревьях – не менее полезная информация под заголовком «Бесплатная помощь наркозависимым», ну а на какую бесплатную первоочередную помощь всегда рассчитывают эти страждущие, всем известно.

Здесь – свои памятники, отражающие историю города, рядом с некоторыми из которых хочется задержаться, а мимо других – спешно пройти мимо. В тени берёз – всё, что осталось от памятника участникам «локальных конфликтов», в кратчайшие сроки слепленного по одному из распространённых шаблонов, и адресованного в основном воевавшим в Афганистане. Простоял он недолго, и теперь на месте молодого солдата с автоматом наперевес, возвышающегося над надписью «Время выбрало нас», – лишь его бетонные останки в виде бесформенной обожжённой глыбы. Население города с каждым годом пополняется всё новыми представителями бывших братских республик со своим отношением к причинам и исходам межнациональных конфликтов, и что такое «ordnung», каждый из них понимает по-своему.

В толпе прохожих я всё чаще замечаю давно забытых своих бывших одноклассников, сокурсников, коллег, но в порыве сразу броситься к ним и напомнить о себе вовремя спохватываюсь, понимая, что по истечении стольких лет они не могли так хорошо сохраниться. Вряд ли их можно теперь так легко узнать, а встречные молодые мужчины и мамаши с колясками – их потомки, и я всё острее осознаю стремительное течение времени. Но один из молодых мужчин с лицом, которое принято называть простым и добрым, сам теперь торопился мне навстречу, щедро раскинув свои объятия так, что мне пришлось несколько отступить назад, чтобы не столкнуться с ним.

С учётом того, что в процессе своей педагогической деятельности мне пришлось знакомиться с тысячами молодых людей, далеко не сразу удавалось за приятной внешность рассмотреть маленького злобного зверька, и я была не в состоянии запомнить всех по именам, но помнила почти все лица и сразу узнавала при встрече. Внутри колледжа я обращалась к студентам по фамилиям, а теперь в неформальной обстановке это было не очень вежливо и осложняло общение, но имена самых ярких персонажей остались незабываемыми, и вот теперь один из них спешил поделиться своими новостями со своей бывшей училкой.

Анвар, посвятивший значительную часть своей юности поискам себя, поступил в колледж с уже богатым жизненным багажом. Отслужив в армии после погашения условного срока, он оказался в своей группе не только старше, но и крупнее всех остальных, с удовольствием щёлкая по носу каждого, кто не пришёлся ему по вкусу. Не отличаясь большим интеллектом, Анвар с трудом получил диплом в возрасте двадцати пяти лет, чтобы продолжить поиски своего истинного назначения.

Во время учёбы он мог остаться в кабинете и убалтать меня в течение любого перерыва до полного изнеможения, с удовольствием обсуждая любую из наболевших тем и теперь, случайно встретившись на улице, подвыпивший бывший студент готовился надолго задержать меня неожиданным диалогом.

– Как жизнь? Как работа? – начал он с традиционных вежливых вопросов.

И узнав, что я уже на пенсии, счёл необходимым выяснить причины.

– Выгнали за совращение малолетних, – отшутилась я.

– Вы поосторожнее с такими шуточками, – огласив окрестности раскатистым хохотом, предостерёг меня Анвар.

Он была прав – эта тема для российского общества становится всё более актуальной, а гибель на взлёте, с чем можно было сравнить моё увольнение, всегда считалось явлением закономерным.

– Я имею ввиду интеллектуальное совращение, которое моим начальникам тоже не понравилось, – поторопилась я смягчить свою двусмысленную фразу.

И уже никуда не торопясь, готовая выслушать его, я первым делом поинтересовалась, нашёл ли наконец Анвар своё место в жизни.

– Да меня двоюродный брательник обещает устроить в ФСБ, – с готовностью сообщил он.

– А твоего образования достаточно для такой работы? – удивилась я.

– А чё не так? Нормальный пацан, с головой, – и в доказательство Анвар постучал указательным пальцем по выпуклому лбу большой чёрной головы, разрядившись очередью коротких колючих смешков. – И в армии уже отслужил.

Все качества будущего бойца были очевидны, а мне пришлось спешно зажёвывать неизбежную в подобных случаях усмешку.

– Правда, зарплата там небольшая, – продолжал Анвар. – Но они с ларьков неплохо сшибают, так что на жизнь хватает.

– А ты уверен, что это про ФСБ? – уточнила я.

– Обижаете, – сморщился он, поджав губы.

На этот раз спешил по делам сам Анвар, а мне осталась лишь вежливо пожелать ему успехов:

– В следующий раз расскажешь о своих достижениях.

Городской рынок давно стал постоянным местом недорогих продовольственных покупок, и каждый раз наблюдая за его «смотрящими», я больше сочувствовала им, чем себе. Молодые здоровые молодцы, посвятившие свою жизнь тому, чтобы ежедневно фиксировать чужие доходы и обкладывать соответствующей данью здешних торговцев, целыми днями скучали за нардами. Но наверняка где-то в дальних ящиках домашних шкафов этих «специалистов» пылились невостребованные дипломы об окончании того же колледжа.

За пределами досягаемости хозяев рынка вдоль его ограды на бордюрах дороги ежедневно томилась череда пенсионеров с продуктами своих садов и огородов, у которых я в основном и отоваривалась. Я приметила среди них высокую, на вид ещё достаточно крепкую, пожилую женщину, у которой часто покупала недорогие свежие овощи, но проигнорировать однажды огромный свежий синяк под её глазом не смогла:

– А сдачи давать не пробовала? – отреагировала я на увиденное, но, заметив, как смутилась и потерялась продавщица, пожалела о своей несдержанности.

Автором живописного произведения мог оказаться не только муж или сожитель, но и собственный сын, так и не нашедший себе применения на огромных российских просторах, и оставшийся пожизненным иждивенцем своей исконной кормилицы.