Перстень с пардом

Во время небольших остановок сходили с саней, бегали, чтобы согреться, поесть. Только кузнецовы детишки представляли бой и сражались на палках. Отец шикал на них, чтобы угомонить непосед. Не для веселья ехали они прочь от родных мест. Белава постоянно плакала, скрывая от мужа слезы. Новожея сидела как каменная. Поджав губы, она едва следила за Буланкой. А конек сам семенил за подводами кузнеца. Перед поездкой Новожея хорошо накормила немолодого жеребца, чтобы дорога не была для него слишком трудной. Добрина, укутавшись в тулуп, всю дорогу молчала. Она даже задремала. И в дреме ей привиделся белый старец, который сказал, чтобы ехали они до черного леса, где можно осесть.

Очнувшись, Добрина сказала бабке:

– Ехать нужно до черного леса. Везнич сказал.

– А где он, этот черный лес?

– Про то не поведал.

На следующей остановке, пока семьи садились, чтобы перекусить и дать отдых лошадям, Новожея подошла к Давилу.

– Добрина сказывала, что Везнич велел у черного леса остановиться и осесть там.

– Черный лес? Где это?

Кузнец стал подходить к людям и спрашивать, не знают ли они, где этот черный лес. Женщины со страхом смотрели на кузнеца, не сошел ли он с ума? Только один старый человек отозвался:

– Знаю я, о чем речь. Черный лес еще далече. Авось к завтрашнему дню потихоньку доедем. Покажу его.

Черный лес

Солнце уже клонилось к закату, когда обоз подъехал в нужное место. Не так уж и далеко оказалось.

– Вот он, Черный лес, – сказал старичок, указывая на правый берег Волги. Подводы, сани въезжали на берег. Женщины стали разжигать костры, готовить пищу. Мужчины пошли в горку осмотреть эту лесистую местность.

Когда разведчики вернулись, все беженцы собрались у большого костра в центре. В передних рядах стояли мужчины, позади – женщины. Стали держать совет. Обсуждали, кто и где разместится. Были среди приехавших ремесленники: столяры, два печника, кузнец, ткачи. С собой везли нехитрое свое оборудование. Так что своими работами можно будет прожить. Договорились, что строиться будут всем миром: сначала построят дома для многодетных семей, одиноких вдов, а потом и всем остальным. А пока временно наделают шалашей, а по весне, когда снег растает, – землянок.

Сказано – сделано. Закипела работа. Через пару часов женщины уже могли разместиться с детишками в больших шалашах. Деткам было весело и хорошо: это приключение радовало их, в шалашах приятно пахло древесиной, еловой хвоей. Потом начали потихоньку строиться.

К поселению все больше примыкали беженцы из Ярославля. Рассказывали страшные новости. Что будет дальше? Никто не ведал.

Остаток зимы кое-как прожили, хотя еду экономили. Охотников было мало. Большая часть мужчин стала заниматься рыболовством. Оказалось, что в этих местах много рыбы. Что ж, рыбой, хоть и не красной, можно долго питаться.

Через неделю прибыл к ним парнишка еле живой, на татарской лошади прискакал. Первыми увидели всадника ребятишки и подбежали к нему. А парень был сильно ранен, как подъехал к поселку, так и свалился с лошади.

Люди позвали Новожею. Она что-то пошептала над ним, и парень открыл глаза.

– Ярославль взяли татарове. Всех поубивали, бросили в старый подклет около ста человек: женщин, детей, стариков, дома сожгли. В один колодец сбросили одиннадцать ратников, что остались в городе. Здоровые и сильные были мужи, только поганых было очень много, как муравьев в муравейнике. Дым над городом до сих пор вьется, и пахнет гарью далеко, – рассказывал парнишка, размазывая слезы по щеке. – Я схоронился и видел из укрытия все. Я смог украсть лошадь у зазевавшегося татарина и помчался что есть силы. В меня стреляли (одна стрела в ногу попала), помчались за мной, но я все равно ускакал от них. Знал, что где-то своих встречу…

Все стояли и молча слушали, женщины не смели голосить, плакали тихо в платки, пока говорил раненый. Новожея велела перенести его к ним в дом, чтобы легче лечить было.

– И ты учись, Добрина, пригодится, – говорила бабка внучке.

– Зачем мне? Не очень я это дело люблю.

– Ты женщина, берегиня своего рода, должна знать все. Каждая женщина умеет любовью да лаской лечить, знать травы лечебные, заговоры нужные – это необходимость. Было бы желание, а Богом нам, женщинам, много дано. А у тебя еще и дар есть, так что не отлынивай, пригодится.

– Ты, бабуль, про Христа не забыла ли? А то поп тебя будет ругать, что идолам да бесовщине поклоняешься.

– Ш-ш-ш, не кричи. Я молюсь Христу, да и своих, родных богов не забываю. Это мудрость народная, веками проверена. Так что уважать ее надо. Мы в лесу сейчас живем, а здесь надо знать все лесные законы, кто и кому подчиняется. Вдруг лешего встретишь, что тогда делать будешь?

– Убегу! Нет, правда, что, он за мной погонится, что ли?

– Он все может, с ним шутки плохи. Лесных духов уважать надо, тогда и тебе не навредят. Так-то, дитятко.

––

И была сеча великая

Князь Юрий Всеволодович стоял с войском на реке Сить, чтобы встретить врага в более удобной позиции. Своего воеводу Дороша (Дорофея Семеновича) князь послал с тремя тысячами ратников встать впереди основного войска сторожевым отрядом.

– Чего нам поганых бояться? – держал речь воевода перед воинами своими. – Нам ли, христианам, прятаться?

Ехали вольно, не особо таясь, как вдруг у села Боженки нарвались на татарскую конницу. Завязалась ожесточенная битва. Храбро сражались русичи, да только враг наступал и наступал. Татарам на конях было легко передвигаться, осыпали пеших русских стрелами, с криком, гиканьем врывались в ряды ратников, нанося удары сверху мечами, копьями. Так испили чашу смертную храбрые воины воеводы Дороша первыми из войска князя. Татары взяли, как говорится, не умением, а числом – более тридцати тысяч конников. Хотя уже поднаторели татарские воины в многочисленных набегах, были выносливыми, хорошо вооруженными, жестокими. Брали противников в кольцо, наступая сразу с нескольких сторон. Воевода успел ускакать на коне, чтобы доложить князю о случившемся.

Юрий Всеволодович не спал ночь: тревожно было на душе, тяжело от горестной вести о смерти близких. Клял себя в том, что оставил их там без хорошей защиты. Сын Борис был еще молод, горяч, но неопытен в ратном деле. Да и отряд был небольшой. Но что поделаешь?

Ходил по шатру взад-вперед, горевал, молился. А перед глазами стояла картина: Успенский собор, где собрался народ, чтобы укрыться в его стенах от захватчиков, обложили нехристи дровами, хворостом и подожгли. Женщины, дети, старики – все погибли. Князь как бы слышал крики детские, вопли женщин… А у подступов к городу два его сына сражаются, но падают под ударами множества врагов. Как больно! Всех потерял, всех!

Великую язву понесли, пало их немалое множество

Юрий подсчитывал силы. Угличский князь Владимир с дружиною; Василько (Василий Константинович), князь Ростовский; Ярославский князь Всеволод. Ждали на подмогу и дружину брата Ярослава Всеволодовича и его сына Александра Ярославовича, князя Новгородского, а их все не было.

Четвертого марта, рано поутру, солнце еще не встало, прискакал Дорош: в кровавых пятнах порванная одежда, борода всклокочена:

– Обошли нас татары, князь, погибли мои ратники! Сюда враги скоро прибудут!

Князь Юрий дал команду приготовиться к бою. Но не успели воины выстроиться, как налетела на них конница татарская под командованием темника Бурундая. Началась битва на обоих берегах Сити, на льду. У селений Станилово, Игнатово, Семеновское окрасился снег русской кровью. Здесь татары применили свою излюбленную тактику – подкову (или кольцо), отрезая части войска, заставляли сражаться небольшими группами, которые не могли отразить внезапный натиск всадников. Да и дружины других князей были расположены далеко одна от другой. Получилось, что всех по отдельности сразили.

Сеча была страшной. В этом бою мало кто из русских уцелел. Ратники падали один за другим, унося с собой также и жизни нескольких татарских воинов. Крики сражающихся, стоны раненых, добиваемых уже на земле людей, звон металла… Русичи стояли насмерть. Никто не думал отступать. Снег таял от крови убитых, стекая красными струями с берегов на лед реки.

Здесь сложили головы князь Юрий Всеволодович, Ярославский князь Всеволод, многие воеводы и ратники. А Ростовского князя Василька, раненного в плечо, свалили арканом и взяли в плен уже в бессознательном состоянии. Слишком много было нападавших, силы неравные, как ни бился Василько (возле него лежали многие тела порубленных татар), но и он не устоял. Так, подмятый многими телами, был связан. Затем татары повели его к хану Батыю.

Князь Василько у Батыя

В большом шатре сидел Бату-хан. Грозен был, в плохом настроении. Много конников погибло в сражении с русскими. Меньше их, но сражаются до последнего. Таких воинов уважать надо. Слишком дорогой ценой досталась ему эта земля. Стоит ли идти дальше, на Новгород?! Тяжелая дума отразилась на челе. Да, это было великое сражение. Может быть, самое большое из всех, что довелось ему вести до этого.

Когда доложили хану о знатном пленнике, подумал Батый, что хорошо бы было, если бы князь принял их веру, стал служить ему, великому хану Батыю! Тогда у русских бы упал воинский дух, легче воевали бы с ними. А Василька, как доложили хану, ратники любили и уважали, за него готовы были идти в огонь и в воду.

В шатер ввели Василька. Красив, светел очами, статен и могуч, храбр (плечо продырявлено копьем), ни стона не издал этот молодой (еще и тридцати лет не исполнилось) воин. Стоит вольно, будто не перед великим ханом. Батый велел позвать толмача.

– Великий хан Батый оказывает тебе невиданную милость – дарует тебе жизнь, – стал переводить татарин, коверкая слова, склонившись перед великим ханом, не смея поднять голову в его присутствии.

– С чего бы это? – вскинув голову, спросил Василько.

– Ты храбрый воин, хан уважает таких. Поэтому именно тебя, князь, он берет в свое войско. Будешь жить с нами, примешь нашу веру, получишь все, что захочешь: любую землю, женщин, богатства.

Маленький юркий татарчонок принес на подносе еду и кумыс.

– Хан угощает тебя, Василько, отведай наши яства!

Василько, превозмогая боль в плече и голове (ударился во время падения о камень), держался прямо. Он подумал, что жить ему осталось мало. Не может он, русский князь, сын князя Всеволода Большое Гнездо, внук Юрия Долгорукого из рода Мономахова, следовать обычаям ногайским, предать веру христову, быть во власти хана и воевать за него против своих, русских. Знал он, что в его Ростове погибли многие люди, разграблены и сожжены дома и церкви. Помнил он еще из юности, когда с юга, из Азии, только начали появляться неизвестные ранее татары. Как они напали на Чернигов. Люди засели в крепости, тогда татары пообещали помиловать их, если сдадутся в плен. А когда некоторые вышли, порубили всех. Да, знает он эту татарскую милость! И, мысленно обратившись к Богу, сказал:

– Не голоден я, – и отвернулся от угощений.

Толмач зашипел на него:

– Как смеешь ты так разговаривать с великим ханом?! Поклонись, проси прощения, скажи, что рад служить ему!

– Не бывать тому, чтобы русский князь под татарским ханом ходил!

Батый ударил кулаком по низенькому на резных ножках столику с едой, разлетелись кубки серебряные в стороны, выплеснулся кумыс из них. И тут же подхватили князя Василька под руки, потащили из шатра, а потом – в Шеренский лес. Стали издеваться над ним, резать его тело белое, руки, ноги. Весь в крови, изнемогая от боли, князь не молил о пощаде. А татары что-то быстро лепетали на своем языке, смеялись, подзуживали друг друга, соревнуясь в том, кто больней сделает. Потом решили князя казнить. Закинули веревку с большим крюком на сук высокой сосны и, связав дополнительно ноги Василька, подвесили его за ребра. Но князь уже ничего не чувствовал, от ран и потери крови он был без сознания.

Через несколько дней Батый покинул вместе с войском это место. Уцелевшие местные жители стали возвращаться сюда. Так и нашел Василька сын священника. Вместе с отцом спрятали они тело князя.

––

После битвы

Добрина ходила сама не своя. Она думала о Переславе: как он там? Жив ли? Пока никаких известий и видений не было. Она уж думала, не пропал ли ее дар, как однажды, помогая Новожее накладывать примочки на раны Годима (раненого парнишки), вдруг явственно услышала звон мечей, шум боя и вскрик… И тут она увидела своего Переслава, лежащим на окровавленном снегу. Закрыты его ясные очи, а из груди течет кровь. Добрина вскрикнула, всплеснула руками и закрыла лицо. Рыдания сотрясали ее грудь.

– Что, что случилось, дитятко? – встревожилась Новожея.

– У-б-и-л-и!

– Кого?

– Переслава, жениха моего! – она посмотрела на перстень, но он не стал горячим, он был холодным как лед. Девушка потеряла сознание.

Новожея бросилась к внучке. Годим, еле ковыляя на раненой ноге, подошел к ней тоже.

– Что с ней, бабушка Новожея?

– Ох, горе горькое! – запричитала женщина. – Смерть жениха почувствовала! Принеси-ка воды в кружке!

Годим бросился выполнять поручение, очень ему хотелось помочь этой красивой девушке. Новожея плеснула Добрине воды на лицо, потрепала по щекам. Постепенно бледное лицо приобретало прежние краски. Добрина открыла глаза и посмотрела на бабку:

– Я поеду и привезу его, – слабым, но решительным голосом сказала она.

– Да что ты, в такую даль! Да как ты одна? Не пущу я тебя!

– Почему одна? Разве один он погиб на поле боя? Многие, я думаю, соберутся, все вместе и поедем.

– Я помогу! – Годим хотел хоть чем-нибудь отплатить за свое лечение и добро, которое видел от этих женщин. – Это ничего, что я хромаю, мне уже почти не больно!

Новожея посмотрела на молодых людей и кивнула.

– Надо бы и его родителям сказать, – добавила она. – Я сама схожу к ним.

Семья кузнеца Давила недавно въехала в только что построенный дом. Дел было много по обустройству жилища. Хорошо, что дед Пафнутий – хороший печник. Обещал, как полностью растает снег, сделать большую печь. А кирпичи для нее они изготовят сами. Стук топоров раздавался отовсюду. Вырубленное в лесу место приобретало жилой вид. Уже стояло несколько изб, еще две строились силами всех беженцев. Дело шло довольно быстро.

Новожея подошла к кузнецу.

– Нерадостная весть, Давило, – тихо произнесла она.

– Что такое? – кузнец отложил топор в сторону. – Что случилось, соседушка?

– У Добрины видение было.

– Что за…

Но, увидев выражение лица Новожеи, вскрикнул:

– Переслав? Что с ним? Говори же!

На крик прибежала Белава.

– Что такой крик подняли?

Давило уткнулся лицом в ладони. Новожея посмотрела на женщину с состраданием:

– Переслав… он… погиб.

– Нет! – Белава запричитала. – Не может такого быть! Бог не допустил бы! Нет, мой сын жив!

– Добрина собирается ехать за его телом с другими женщинами.

Кузнец смахивал рукавом набегавшие слезы. Белава оторопело смотрела на Новожею и вдруг повалилась наземь. Давило подхватил ее на руки, женщина была без чувств. Новожея стала хлопотать вокруг нее. Когда Белава открыла глаза, травница вздохнула.

– Слава господу, – крестясь, проговорила Новожея. – Очнулась!

Но Белава молчала, странно смотря в одну точку.

– Что это с ней? – встревоженно спросил кузнец. – Белава, душа моя, вставай, родная!

Но ноги не слушались Белаву, встать она не смогла. Ее отнесли в дом. Новожея продолжала хлопотать возле нее. Но та только глядела вперед, как будто ничего другого не замечая. Мальчишки притихли, выглядывая из-за печи.

– Давило, тебе предстоят трудные дни. Видно, Белаве время нужно, чтобы прийти в себя. Ничего, все образуется. Мы поможем. А сейчас я пойду.

Новожея еще раз посмотрела на Белаву.

– Я пойду и народу скажу про сечу, – она решительно пошла к месту сборов и стала бить в колокол, сделанный кузнецом. Хотя его звук не был таким, как у настоящих колоколов, но слышен был далеко. Люди стали собираться вокруг Новожеи.

– Что такое? Случилось что? – спрашивали друг у друга, боясь услышать недобрые вести.

– Беда, – начала Новожея, – беда пришла. В сражении пали многие наши мужчины. Надо бы поехать и забрать тела, чтобы с честью похоронить их здесь, рядом с нами. Пока еще дороги не растаяли совсем, надо ехать. Кто поедет, говорите!

– Откуда знаешь, что погибли наши? – спросила недоверчиво одна женщина. – Кажется, гонцов не было, паломники тоже не приходили. Откуда знаешь?

– От Добрины, у нее дар. Было у нее видение, что погибли многие воины, среди них Переслав.

– А еще кто?

– О том не ведаю. Только если кто-то из ваших мужей там сражался, то вряд ли остался в живых, а может, раненый кто-то лежит. Неужели оставим их там, на съедение диким зверям, сестры?

Женщины стали шуметь, мужчины чесали в затылках. У них сейчас много работы, дорог каждый день. И неизвестно, погиб ли именно их воин. Но несколько молодых женщин выразили желание съездить и найти своих близких, живых или мертвых. На это дело отрядили пять саней и деда Митяя в качестве сопровождающего. И уже рано утром, едва забрезжил рассвет, они двинулись в путь.

––

На поле боя

Стоял март, снег уже начал таять. Всю дорогу Добрина была напряжена: вдруг еще жив? Хотя знала, что это невозможно. Она подгоняла деда Митяя, чтобы побыстрей ехал. На что он отвечал, что по талому снегу не так быстро получается ехать. Добирались долго. Добрина впадала в забытье. Когда она очнулась, сани приближались к месту боя.

Женщины соскочили с саней, стали обходить поле, отыскивая среди многих погибших знакомые лица. Сюда прибыли еще женщины из других мест. Разбрелись страдалицы в поисках мужей, сыновей и братьев своих. То тут, то там слышались крики и плач по убитым воинам. Добрина еще не нашла своего Переслава. Много тел искалеченных видела она, русских и даже половецких, кровью обливалась ее душа, глядя на них.

– Но где же ты, сокол мой ясный?! Где сложил ты свою головушку буйную? Почему улетел в края неведомые, горние? Подскажи, ветер-Сиверко, где лежит любимый мой!

Возле Добрины стала виться синичка. Отлетит и сядет, смотрит на девушку. Такое поведение птички заставило Добрину присмотреться к ней. Она как будто зовет за собой! Добрина пошла за синичкой. Вот птичка села на ветку ели. Возле нее груда тел лежит. Девушка подошла, стала глазами искать. Она увидела здесь и Боряна, и Хорива, и Уветича. Тех парней, которые пошли с Переславом. Добрина позвала женщин. Подбежав к телам, они стали причитать, оплакивая своих любимых. Все рядом лежали, сражались плечо к плечу. А вот увидела и Переслава. Две стрелы торчали в груди, одна – в плече. Охнув, Добрина присела к телу, подняла голову милого своего Переслава, погладила по его светлым кудрям, прижалась лбом к его лицу.

– Никогда не забуду тебя, любый мой! Никогда не сниму перстня твоего с руки! Память о тебе всегда будет со мной, пока я жива!

Вместе с другими женщинами и Годимом стали складывать погибших на сани. Тело отца, как ни старалась, она не нашла. Потом они увидели священника. Оказалось, что это епископ Ростовский Кирилл, который тоже приехал на поле брани, чтобы с честью предать земле погибших воинов. Рыдала возле него жена князя Василька, не могла отыскать его среди убитых. Нашли же тело князя Юрия Всеволодовича, изрубленного, без головы, а Василька рядом не было. Однако пришедший из соседней деревни священник сказал, что они тело князя, которого нашли в лесу, сберегли в своем доме. Княгиня Мария Михайловна попросила принести останки мужа, чтобы отправить его в родной Ростов вместе с князем Юрием.

Нет ничего горше слез матерей по погибшим сыновьям! Оплакивали своих воинов матери, жены, дочери. Плач стоял над слободой. Хоронили всем миром. Белава не могла идти, ее привезли на санках к месту погребения. Ратников схоронили в общей могиле. Они сражались вместе, и в последний путь отправились тоже вместе. Белава онемела от горя, не смогла сказать ни слова. Только слезы тихо катились по ее лицу, а она как будто не замечала их.

Вечером Добрина сказала:

– Я не нашла тела отца, хотя знаю, что он погиб. Почему, бабуль? Всех ведь нашли, кого искали. Правда, место сражения очень велико, разбросаны были и отряды князей. Татарам легче было так убивать наших.

– Я не ведаю, почему Иван не нашелся… Печально все это, даже оплакать не могу: а вдруг жив где-то? Ведь пока тела нет, не верится, что человек умер.

– Я думаю, что он рвался к смерти, хотел ее найти, чтобы уйти к матери моей. Любил он ее больше жизни. Бабуль, а у тебя была такая любовь?

– Нашла о чем спрашивать. Любовь… Меня выдали замуж родители, я еще молодая была, как ты вот, только нравился мне другой парень. Но покорилась воле родителей. А там и срослось все. Неплохим оказался Василий, полюбила потом его. А как родился Иван, так, кажется, ближе людей для меня и не стало. Муж да сын. Так-то. И потеряла обоих.

Новожея утерла слезы концом платка.

––

А жизнь продолжается

Весна вступала в свои права. Уже теплее пригревало солнышко, стала появляться первая трава, тонкая, светло-зеленая, нежная. Теперь коза, курочки могли пастись на свежей зелени.

Мальчишки кузнецовы бегали к реке, которая, как сказал дед Пафнутий, «рыкает аки дикий зверь», за что и назвали речушку Рыкушей. Там, на берегу, мастерили пострелята плоты и спускались на них по Рыкуше к Волге. Младший из сыновей Давила-кузнеца, Ждан, оступился и упал с плота в воду. Он сильно испугался, барахтался в воде, кричать от страха не мог, а плавать не умел. Старшие уплывали по течению, хотя старались палками вернуть плот назад. Стали кричать. На счастье, неподалеку шла Добрина. Увидев барахтающегося мальчонку, бросилась в воду за ним. Она оттащила его на берег. Жданка икал и трясся от холода. Старшие братья, причалив к берегу, подбежали к ним. Добрина взяла мальчонку на руки и понесла. Руки онемели от холода и тяжести, но она не останавливалась, чтобы быстрее добраться до своих. Одежда, промокнув, холодила, сковывала движения, но девушка не обращала на это внимание. Перстень на ее руке стал горячим.

Когда они подошли к дому кузнеца, Добрина упала на землю. Детвора побежала к отцу, вразнобой рассказывая о случившемся. Давило выскочил во двор, схватил Ждана и принес его домой. Белава, увидя сынишку почти без чувств, вдруг встала и неуверенной походкой подошла. Давило удивился: не могла ведь ходить, а поди ж ты, встала! Для матери, потерявшей одного сына, непереносимой была мысль, что она может потерять и другого. Клин, как говорится, клином вышибают.

О Добрине забыли, все внимание уделяя малышу. А она сидела на талом снегу, силы покинули ее. Повыскакивали на шум соседи, увидели девушку всю мокрую, крикнули Новожею. Та помогла внучке добраться до дома.

– Скидывай скорее всю одежду! – приказала бабка. – Живо растирай тело полотенцем!

А сама кинулась к сундуку за сухими вещами. Непослушными пальцами Добрина стала стаскивать мокрые зипун, платок, сорочку, а Новожея начала сама растирать ее полотенцем, переодев, напоила своими травами и уложила на печь. Авось не заболеет!

Через некоторое время прибежал кузнец.

– Где Добрина? – спросил у Новожеи. – Хотел поблагодарить ее за спасение сына. Представляешь, Новожея, встала моя родная Белава! Вот уж не ожидал такого! Сама занялась сыном. Да где Добрина-то?

– Угомонись, Давило! – шикнула на него Новожея. – Спит моя радость, вымокла вся, замерзла. Вода еще ледяная. А для Жданки дам я отвару, пусть напоит им Белава сынишку. Слава Богу, что она встала.

– В долгу мы перед вами, родные вы наши, – со слезами на глазах проговорил Давило, поклонился в пояс и, взяв кринку с отваром, вышел.

В честь святых Бориса и Глеба

Новожея варила щи из молодой сныти, крапивы, чьи колючие листики выглянули из земли, надоела за зиму солонина, хотя экономили они ее. Она заваривала березовые почки и хвойные молодые шишечки, этим отваром поила Добрину. После гибели отца и Переслава Добрина изменилась, осунулась и как будто повзрослела. Опасалась Новожея, что тоска по погибшему Переславу сгубит ее дитятко. Поэтому заговорила травница воду: «Как ты, матушка-печь, не боишься воды, так и ты, Добрина, не боялась и не страшилась!» – шептала над кринкой Новожея, глядя на вмурованную в устье печи иконку Христа, и окропила заговоренной водой внучку наотмашь.

Девушка через некоторое время почувствовала себя немного лучше. Она стала более серьезной, принялась изучать бабкино ремесло. Обнаружила место, где лежала хорошая, пригодная для гончарного дела глина. Добрина натаскала ее домой, взяла отцовский гончарный круг (благо, что прихватили его с собой!) и стала делать посуду. Это отвлекало ее от грустных мыслей. Печь для обжига им уже соорудили и в пристройке, где поставили гончарный круг.