Libertas, vale!

Чтобы преодолеть депрессию, Актеон посоветовал бывшему вождю перестать убиваться о прошлом и подумать о будущем. Но до сегодняшнего дня мысли о будущем наполняли его сердце такими же горестными чувствами, как и тоска о потерях в прошлом.

Что он мог ожидать от жизни, будучи рабом? Виллмир знал о безрадостном существовании рабов не понаслышке, так как в его племени имелись рабы. В основном это были члены других германских племён, пленённые в результате успешных набегов. В семье Виллмира, однако, было даже несколько рабов-римлян, попавших в плен во время завоевательных походов Друза, около двадцати лет назад. Один из них по имени Цивилий дожил до августа этого года и, наверное, был освобождён римскими войсками, захватившими германскую деревню. Что это была за жизнь? На глазах Виллмира римлянин почти двадцать лет подряд изо дня в день чистил хлев и конюшни, заготавливал дрова, носил воду из колодца, подметал двор, разделывал туши скота для кухни. В дополнение к этим ежедневным обязанностям летом Цивилий должен был ещё выгонять скот на пастбище и работать на полях. Единственной радостью в жизни римлянина были его беседы с Виллмиром на латыни, помогавшие несчастному не забыть свой родной язык. Именно так пленный германец представлял себе своё будущее: тяжёлый, монотонный рабский труд изо дня в день много лет подряд. Как же такое будущее могло вдохновить его и заставить забыть о боли потерь?

Но сегодня посредством красноречия управляющего для Виллмира приоткрылась завеса в совсем другое будущее, где он мог бы регулярно применять своё боевое искусство и имел бы реальные шансы обрести свободу и позаботиться о своей семье. При мысли о возможности вернуть отнятую римлянами свободу германец приободрился. Его гордое сердце бойца встрепенулось, а воображение, подстёгиваемое яростью, расправило крылья. В своих мечтах он уже видел себя победоносным обладателем деревянного меча свободы. Однако, уже испытав на себе коварные превратности судьбы, Виллмир осознавал, что он мог погибнуть в одной из кровавых схваток на арене, не осуществив своей мечты. Смерть в бою совсем не пугала его. Он был готов сражаться ради свободы до конца.

VIII

Когда Виллмир проснулся утром следующего дня, его взгляд сразу упал на стоявший в углу комнаты мраморный бюст пожилого мужчины с залысинами. Вспомнив вчерашний разговор с Актеоном о славе успешных гладиаторов, германец подумал, что его собственный бюст смотрелся бы на этом месте гораздо лучше. Он внутреннее усмехнулся над этой тщеславной мыслью и даже застыдился её. Виллмир с аппетитом принялся за завтрак, ожидавший его пробуждения на серебряном блюде. Около полудня пришёл гарнизонный врач, чтобы осмотреть рану, и отметил улучшение. Он порекомендовал молодому человеку постепенно начинать двигаться, помог ему встать и сделать несколько шагов по комнате. Виллмир с интересом немного побеседовал с врачом, который оказался вольноотпущенным греком, как и домоправитель Квинтилия Вара.

После визита врача германец заснул глубоким, здоровым сном. Спустя несколько часов его разбудила суета Мии, которая принесла поздний обед (или скорее ранний ужин) и старательно вытирала тряпкой стол. Заспанными глазами Виллмир посмотрел на энергичную служанку и вежливо обратился к ней:

– Спасибо за завтрак сегодня утром. Я всё съел, но не понял, что это было.

– Это была яичница с крапивой.

– Правда? А я подумал, что это было рыбное блюдо.

– Это из-за традиционного рыбного соуса, который называется «гарум» и добавляется почти во все кушанья. Мы используем самый лучший гарум в империи. Его доставляют сюда из Бетики. Это провинция на юге Испании.

– Как готовят этот соус?

– Его производство – это целое искусство. Для этого построены специальные предприятия. Гарум готовится из крови и внутренностей рыбы. Чаще всего для этого используют анчоусы, тунец или скумбрию. В больших каменных ваннах внутренности рыбы ставят на солнце и оставляют на два-три месяца, пока процесс брожения не закончится. Гарум – это прозрачная жидкость, которая образуется на поверхности. В соус также добавляют ароматические травы, уксус, соль, оливковое масло и перец по вкусу.

– Фу! Соус из кишок протухшей рыбы! Теперь понятно почему у яичницы был такой специфический вкус и запах, – Виллмир поморщился при воспоминании о нём. – Можно не добавлять этот соус в мою еду?

– Я думаю, что это было бы очень трудно устроить, потому что почти все рецепты приготовления блюд включают гарум.

– Мия, я хочу поправиться и набраться сил. Для этого мне нужно хорошо есть, а этот странный соус не очень способствует пробуждению аппетита.

– Хорошо, Виллмир, – служанка добродушно улыбнулась и сверкнула своими красивыми жизнерадостными глазами. – Я буду стараться приносить тебе больше простой пищи, например, хлеб, сыр, фрукты, варёные яйца и блюда с малым количеством гарума. Ты постепенно привыкнешь к его вкусу и запаху, и, в конце концов, он тебе даже может понравиться.

– Большое спасибо, – ответил германец и небрежно спросил. – Чем сейчас занимается твоя госпожа?

– Сегодня очень хорошая погода, и госпожа решила посетить Кориниум. Ты слышал об этом римско-германском городе?

– Слышал, но не знаю, где он находится.

– К юго-востоку отсюда. Не очень далеко. Туда можно довольно быстро добраться на лодке по реке Лупии. Хозяйка отправилась в путь на рассвете и должна вернуться дотемна. Сегодня там рыночный день. Торговцы продают и обменивают товары с берегов Визургия на продукты с юга. Туда привозят вино и оливковое масло из Галлии, Испании и Италии. Оттуда же доставляют предметы роскоши, например: сосуды из стекла, различные красители, дорогие ткани и ювелирные изделия. В Кориниуме можно купить различные лекарства и ароматические вещества, включая ладан из Аравии. Местные жители продают там меха, кожу, пух, орехи, мед и женские волосы для модных в империи светловолосых париков. Торговцы обычно громко зазывают покупателей, расхваливая свой товар. У продавцов скота мычат коровы, блеют овцы, ягнята и козы. У прибывших издалека покупателей оглушительно кричат ослы, груженые тяжелой кладью. Шум и толчея в Кориниуме напоминают мне многолюдные рынки в Риме. Мне очень нравится бывать на рынках, потому что там можно найти редкие ингредиенты для новых блюд.

– Почему же ты сегодня не попросила хозяйку взять тебя с собой?

– Я обычно посещаю Кориниум с Актеоном. У нас там хозяйственные дела, а госпожа любит гулять по форуму, наблюдать за торговцами и смотреть, как идёт строительство города по римскому образцу. Все зажиточные люди передвигаются по улицам в крытых носилках, но госпоже нравится ходить пешком. Хозяин ужасно беспокоится о её безопасности и настоял, чтобы она хотя бы закрывала лицо полупрозрачным покрывалом и не выходила на прогулку без военного патруля. У Кориниума есть оборонительная стена, но нет военных зданий. В основном там живут римские ремесленники и торговцы, многие из которых женаты на германских красавицах. Они занимаются торговлей с варварами с тех пор, как славный Друз завоевал здешние земли. Большинство зданий в Кориниуме построено из дерева, как и в этой крепости. Там есть гончарные и столярные мастерские, кузницы и пекарни. Тем не менее, есть и богатые виллы из камня с роскошными садами. Я думаю, что госпоже нравится радостная и суматошная атмосфера стройки, которая царит во всём городе: стук молотков, скрежет пил, камни, доски и подъёмные машины вокруг зданий, покрытых строительными лесами. Сейчас недалеко от форума роют ямы для закладки фундамента и установки напольного отопления терм, а на самом форуме недавно возвели бронзовую конную статую императора Августа. Она впечатляет своими размерами и красотой. А как ослепительно сияет на ней позолота в солнечные дни! Словно блеск Рима озаряет тьму этой убогой провинции. Говорят, что далеко на юге есть ещё один римско-германский город23, даже больше Кориниума, но я там ещё пока не была. Возможно, что мы заедем туда в октябре по дороге в Могонтиакум.

– Понятно. Мне придётся сменить тему и спросить тебя, куда вы выходите из дома по нужде. Я теперь могу вставать и сам смогу туда дойти.

– Мы никуда не выходим. Латрины находятся рядом с кухней.

– Это не самое лучшее место. В кухне должно быть воняет нечистотами.

– Совсем не воняет. В доме есть водопровод и канализация. Лучше давай я отведу тебя туда, и ты сам всё увидишь и поймёшь, как это работает. Рядом с латринами расположена купальня. Там есть большие чаны с водой комнатной температуры, скребки для тела, моющие средства и благовония. Все домашние рабы моются каждый день. Это правило. Как только у тебя будет больше сил, я рекомендую тебе следовать общему примеру. Пойдём, я тебе всё покажу.

«Я, конечно, слышал, что мытьё у римлян возведено в культ, и господа от нечего делать часами проводят в банях. Но то, что они и рабов своих заставляют каждый день мыться, это уж слишком», – подумал германец. Он тяжело поднялся с кровати и медленными шагами направился к двери. Мия подставила ему своё сильное плечо, и, опершись на него, он стал ступать увереннее и быстрее. Таким образом они добрались до латрин, до которых было не более двадцати шагов. Мия показала германцу купальню и ушла хлопотать на кухне. Справив нужду, Виллмир сам дошёл до двери своей комнаты, опираясь о стену. Каждый шаг давался ему с большим трудом. Наконец, добравшись до цели, он почувствовал себя победителем.

В первый раз за несколько недель германец оказался на свежем воздухе и впервые увидел перистиль. Внутренний двор дома поразил его своей элегантной красотой. В центре перистиля был небольшой фонтан со статуей дельфина из белого мрамора. Раскрытая пасть дельфина оскалилась мелкими острыми зубками. Из неё звонко струилась чистая, прозрачная вода и стекала в мраморную чашу в виде округлой раковины. В четырех углах прямоугольного двора на высоких цоколях стояли большие греческие вазы, в которых цвели пёстрые астры. Колонны, окружавшие перистиль, были увиты изящными цветочными гирляндами. Пять проворных ласточек то залетали под крытую колоннаду, то вылетали на открытое пространство двора. Они громко щебетали и резвились, хлопая своими сине-чёрными острыми крылышками и подёргивая длинными резными хвостиками. Виллмир заметил между балками кровли построенное из грязи, травы и перьев гнездо. Он неподвижно стоял и с невольной улыбкой наблюдал за беззаботной игрой ласточек. Вечернее небо, раскрашенное в багряно-розовые тона заката, свежий прохладный воздух и весёлая стайка бойких птиц – маленькие, но неотразимые прелести бытия. Неужели он был готов так легко отказаться от всего этого?

Германцу захотелось перейти двор и войти в дом через большую двустворчатую дверь на другом конце. Там он мог бы случайно встретить хозяйку дома, ведь был уже вечер, и она должна была скоро вернуться из Кориниума. Полное безразличие прежних дней сменилось любопытством, и Виллмиру вдруг стало очень интересно увидеть лицо знатной римлянки, которое он никак не мог вспомнить. Он помнил лишь её тёмные волосы, уложенные в элегантную сложную причёску. Немного поразмыслив, германец решил, что это пустая затея. Кроме того, у него уже не было сил идти куда-нибудь. Он открыл дверь своей комнаты, подошел к кровати и опустился на неё. Его обессиленное тело было радо покою. Мужчина чувствовал себя, как после многочасового бега с препятствиями, хотя всего лишь прошёл несколько десятков шагов. Он лежал на спине и внушал себе, что скоро поправится, и силы вернутся к нему. Обязательно вернутся. Куда они денутся? Вдруг он услышал лёгкие шаги во дворе, и через несколько секунд в комнату вошла хозяйка дома. По крайней мере, Виллмир решил, что это была она, судя по её тёмным волосам, уложенным в изящную причёску, богатому наряду и пьянящему аромату духов, который показался ему знакомым. Из-за наступающих сумерек германец не мог отчётливо видеть лица римлянки. Она отодвинула кресло подальше от кровати, грациозно присела и некоторое время сидела молча, устремив взгляд на вечернее небо за окном.

– Не знаю, помнишь ли ты моё имя… Меня зовут Элевтери́я… Я не хотела… приходить сюда, – медленно, словно преодолевая себя, произнесла молодая женщина. – Но мне было так трудно… удержаться от этого, как будто какая-то необъяснимая сила тянула меня к тебе. С другой стороны, я не хотела, чтобы ты когда-либо узнал о моих постыдных действиях. Ах, я не знаю, что на меня нашло и почему я так безнравственно и опрометчиво поступила! Конечно, у меня были определённые причины для того непристойного поступка, который я совершила, но вряд ли они смогут оправдать его. В прошедшие дни и недели мне было очень больно видеть, как ты угасаешь. Твоя безучастность ко всему, упрямая немота и пустой, отсутствующий взгляд приводили меня в отчаяние. Позавчера утром Актеон сказал, что у тебя мало шансов выздороветь и почти никаких, чтобы вернуться в прежнюю физическую форму, необходимую для успешной карьеры гладиатора. Он также добавил, что при первой возможности посоветует моему мужу избавиться от тебя, как можно скорее. Когда я услышала об этом намерении, ужас и огорчение охватили меня. Как можно было бросить тебя в тяжелом состоянии на произвол судьбы после того, как я несколько недель ухаживала за тобой? Не знаю, заметил ли ты, что я каждый день и поила, и кормила тебя, и давала лекарство. Раз в неделю Актеон организовывал твоё купание с помощью подручных рабов, и после того, как они надевали на тебя чистую тунику, я расчёсывала твои волосы. Не подумай, что мне это было в тягость. Я просто рассказываю тебе о прошедших неделях, так как не уверена, помнишь ли ты что-нибудь из того, что с тобой происходило. Почти всё время ты находился в странном состоянии ступора. Иногда твой туманный взгляд прояснялся, но ты всё равно отказывался отвечать на наши вопросы, хотя я по твоим глазам видела, что ты их понимаешь. Врач объяснял твоё состояние серьёзной травмой головы. Но Актеон утверждал, что причина твоей затяжной болезни больше душевная, чем физическая. «Этот человек потерял волю к жизни. Он больше ничего не хочет. Какой из него гладиатор? Хватит с ним возиться. Нужно просто дать ему умереть. Можно, конечно, попробовать продать его каким-нибудь сердобольным людям на нашем пути в Рим. Однако проще будет оставить его медленно умирать здесь под присмотром гарнизонного врача», – сказал наш управляющий два дня назад. После этого разговора я ушла к себе и тайком плакала. В это время мне в голову пришла непристойная мысль о том, что это невозможно, чтобы мужчина не хотел ничего. У меня как раз было средство, которое усиливает естественные плотские желания во много раз. Его открыли ещё древние греки. Оно делается из засушенных корней сатириона. Это такой цветок, похожий на дикую орхидею. В тот день я насыпала в твой кубок с вином щедрую дозу порошка из корней сатириона и дала его тебе выпить после ухода Арминия. Прости, мне совестно признаваться в этом. Но дальше я должна рассказать тебе то, за что мне, возможно, никогда не будет прощения.

В сером полумраке сгущающихся сумерек Виллмир видел перед собой только неясные очертания женщины, которая продолжала говорить напряженным голосом, полным волнения и муки:

– Я не спала почти всю ночь, потому что не могла перестать думать о том, правильно ли я поступила. На рассвете я пришла посмотреть, как ты себя чувствуешь. В самом этом действии не было ничего необычного. Я делала это и раньше. В первые дни твоего пребывания в этом доме, когда твоё состояние было особенно тяжёлым, я сидела в этом кресле ночи напролёт, а днём Амира сменяла меня. Но в позапрошлую ночь всё было по-другому, ведь я знала, что ты выпил действенное любовное зелье, и несмотря на это, вошла в твою комнату. Это всё равно, что войти в клетку с голодным тигром, а потом жаловаться на откусанные конечности. Ты очень беспокойно спал и бредил во сне, произнося какие-то непонятные для меня слова. Я склонилась над тобой и приложила руку к твоему лбу, чтобы проверить, не мучает ли тебя жар. Ты вдруг открыл глаза и крепко схватил меня за руку. Я очень испугалась, так как не подозревала, что в тебе осталось ещё столько силы. Но как только ты привлёк меня к себе, страх прошёл. Я вдруг поняла, что дала тебе выпить афродизиак не только для того, чтобы оживить твои инстинкты и пробудить естественные для мужчины желания, а ещё и потому, что я хотела близости с тобой, совсем не осознавая этого. Вся глубина моей безнравственности открылась мне лишь после содеянного. Поверь мне, в течение месяца я думала, что забочусь о тебе из желания помочь и отчасти от скуки, а не из-за физического влечения к тебе. Мне очень стыдно! Приличные женщины так себя не ведут. Скажи, ты презираешь меня?

Изумлённый мужчина опешил от такого прямого вопроса. Ему нужно было время, чтобы переварить услышанное. Он был шокирован известием о случившемся. Его также поразила необыкновенная искренность, с которой молодая римлянка поведала ему деликатную историю. В комнате было теперь уже совсем темно. Виллмир смутно различал грациозный силуэт женщины и слышал её взволнованное дыхание.

– Прости! Я понимаю, что поступила безнравственно и безрассудно. Я виновата перед тобой и ещё больше – перед своим мужем. О боги, как мне загладить эту ужасную вину перед ним? Я неблагодарная, чудовищная жена!

Германец услышал, как женщина тихо встала с кресла и, направляясь к двери, зарыдала.

– Подожди, – властно произнёс он. – Я не презираю тебя и, наверное, должен поблагодарить тебя за твою заботу в течение прошедшего месяца. Что касается твоего опрометчивого поступка, я почти ничего не помню. Если бы не этот разговор, то я продолжал бы считать, что это был сон или бредовое видение. Зачем ты рассказала мне всё? Ведь это же явно не в твоих интересах.

– Я должна была поделиться с кем-нибудь, чтобы облегчить свою совесть. Иначе я, наверное, сошла бы с ума, постоянно думая и думая о своей вине. Ты единственный, с кем я могу говорить о моём ужасном проступке, не страшась последствий, – объяснила молодая женщина, тихо всхлипывая.

– Понятно.

– Я так рада, что ты чувствуешь себя лучше и, наконец, начал говорить. Это ещё одна причина, по которой я решила прийти. Мне нужно задать тебе кучу вопросов, которые накопились у меня за месяц. Давай я приду завтра утром, и мы сделаем вид, что между нами никогда ничего не было, и сегодняшнего разговора тоже не было. Ты согласен? – с надеждой спросила римлянка.

– Согласен. У меня тоже есть к тебе один вопрос. Ты знаешь, что стало с моей семьёй?

– Знаю и расскажу тебе об этом завтра. Спасибо, что простил меня, – быстро прошептала молодая женщина и выскользнула из комнаты, чтобы избежать дальнейших расспросов германца.

IX

Квинтилий Вар отдавал последние приказания по свертыванию летнего военного лагеря на реке Визургий24. Его заместитель Нумоний Вала начал приготовления к маршу легионов несколько дней назад, когда сам Вар был в своей резиденции в Ализоне. Наместник считал прошедшее лето очень успешным. Процесс превращения Германии в полноценную провинцию шёл полным ходом. С покорённой территории почти без проблем собрали налоги. Варвары познакомились с основами римского права. Пропретор много времени посвящал слушаниям в рамках судебных процессов, на которых председательствовал вместе с вождями и старейшинами племён, чтобы лично показать им, как работает судопроизводство империи в провинциях. Военной силы в течение прошедшего лета применялось мало, и потери среди личного состава армии в результате стычек с непокорными племенами были совсем незначительными. Германцы, казалось, поняли, что сопротивление бесполезно, и почти во всём проявляли покорность. Перед отправлением из летнего лагеря нужно было не только упаковать материальное оснащение армии и провиант в обозы, но и закончить все дела с представителями местной власти, чтобы возобновить их в мае следующего года.

Весь предыдущий день римский пропретор провёл в седле, и ему удалось преодолеть расстояние между зимним и летним лагерями за рекордно короткое время. Тем не менее, вчерашняя усталость давала о себе знать ещё и сегодня, поэтому ему хотелось, чтобы многочисленные встречи с вождями и старейшинами племён поскорее закончились. Ему нужен был хороший отдых перед завтрашним длительным маршем.

Последним важным представителем местной родовой знати, с кем Вар встречался сегодня, был могущественный князь херусков Сегест, который в течение двадцати лет считался самым верным другом и союзником Рима на правом берегу Рейна. Он был красивым мужчиной лет шестидесяти, внушительного вида и очень высокого роста, на полголовы выше пропретора, который по римским меркам считался рослым и крупным. Несмотря на свой почтенный возраст, Сегест держался очень прямо и подтянуто, из-за чего казался ещё выше. Проницательный взгляд его голубых глаз говорил о незаурядном интеллекте, а суровое лицо воина – о твёрдом характере. Его слегка волнистые, пышные волосы до плеч были абсолютно седыми, почти белыми, и только коротко и аккуратно подстриженная борода все еще имела лёгкий золотисто-рыжеватый оттенок. Его огромные сильные руки с длинными цепкими пальцами были старательно ухожены и полностью соответствовали его величавому аристократическому облику. Сегест говорил на латыни с характерным акцентом местных варваров. Хотя его звучный баритон был приятен на слух, а грамматика его фраз была почти безупречной, Вара раздражало грубое иностранное произношение, коверкавшее красоту слов его родного языка.

Для германцев Сегест был живой легендой. В народе его называли «заколдованным великаном» и слагали о нём красивые, задушевные песни, проникнутые загадочностью и грустью. Никто толком не мог понять, почему такой смелый и сильный воин, в молодости прославившийся успешными набегами на пограничные территории римской Галлии, вдруг начал прилежно изучать латинский язык и ездить с подарками в Рим. Германцы думали, что эта невероятная и необъяснимая перемена могла произойти только по вине римлян, которые, не желая иметь такого могущественного и харизматичного врага, как Сегест, превратили его в своего друга с помощью злого и коварного колдовства.

Херускский князь был хитрым, насквозь прожженным политиком, который всегда знал, как достичь для себя максимальной выгоды. Но, при этом, он также был одним из тех необыкновенных людей, в которых жёсткий прагматизм прекрасно уживался с восторженным идеализмом. Всякий раз, когда он говорил о достижениях римской цивилизации, глаза его загорались, и лицо становилось моложе. Сегест высказывался о римской культуре с таким энтузиазмом и восхищением, как будто это было что-то возвышенное и благородное, к чему стремятся, но никогда не могут достичь.

Такой глубокий пиетет знатного херуска перед Римом вызвал у Квинтилия Вара полное одобрение. В первые месяцы своего пребывания в Германии он любил беседовать с Сегестом на самые разные темы, от поэзии и философии до военного дела и политики, включая текущую ситуацию в провинции. Ознакомившись с фактами и составив в голове картину о положении дел, пропретор начал действовать по хорошо знакомой ему схеме применения административной и военной власти на подчинённых территориях. Именно с этого момента начались проблемы в его отношениях с влиятельным германским союзником. У них выявилось несколько кардинальных разногласий по важнейшим аспектам управления провинцией. Например, Сегест высказывался против немедленного введения римского судопроизводства в Германии. «Наши вожди и старейшины выносят приговор коротко и ясно на родном языке. Римские судебные заседания очень длинные и сложные. Кроме того, они проводятся на латинском языке, который здесь почти никто не понимает. Применение более сурового римского закона вместо традиционных наказаний неизбежно вызовет у народа смятение и враждебность, которые будут выливаться в опасные мятежи и бунты. Позволь нашим вождям и старейшинам и дальше вершить уже веками заведённый у нас суд. Каждый вынесенный приговор мы будем скреплять официальной формулой „от имени и по воле великого императора Цезаря Августа“ или что-то в этом роде, и, конечно же, все взимаемые штрафы будут полностью идти в римскую государственную казну», – настоятельно предлагал Сегест.

Квинтилия Вара подобные высказывания очень раздражали, как минимум, по двум причинам. Во-первых, он считал неприемлемым, что какой-то варвар, пусть даже очень влиятельный и могущественный, указывает ему, полномочному представителю римского императора, как управлять завоёванной территорией. Во-вторых, в глазах пропретора предложение Сегеста было абсолютно абсурдным и неприменимым на практике, так как в полноценной римской провинции должен действовать единый для всех территорий римский закон, во всей его силе и без всяких исключений.

После нескольких месяцев применения римского правосудия сразу в нескольких племенах начались волнения и беспорядки, так как люди считали вынесенные приговоры несправедливыми. Многие стали громко заявлять, что, вместо обещанного порядка, римляне принесли с собой жестокость и произвол. И снова огромная фигура Сегеста возвышалась над римским наместником, а его густой баритон сотрясал воздух очередным неугодным советом: «Я проявил бы сейчас осторожность и гибкость и начал бы избирательно действовать по методу кнута и пряника, поощряя покорных и затыкая рты бунтовщикам. Нам не нужно массовых казней и сожженных деревень. Пожалуйста, доверься мне в этом вопросе. Я поговорю с вождями племён, в которых вспыхнули мятежи. Я знаю наших людей и чувствую, где можно посильнее нажать, а где лучше совсем отпустить». В этот раз пропретору было труднее проигнорировать предложение Сегеста, потому что в глубине души он был с ним согласен.