Хочу почувствовать любовь

Лия Болотова

Хочу почувствовать любовь

Взрослые нуждаются в сказках даже больше, чем дети…

1

Сегодня уезжала Машка. Конечно, не одна, вместе с родителями, но они сейчас интересовали Гая меньше всего. От взрослых всегда было слишком много суеты. А вот Машка… Ещё год назад Гай не мог и представить, что ему понравятся дети. Как может нравиться этот вечно плачущий комочек? Спустя восемь месяцев после своего появления в квартире Машка, конечно, плакала меньше, наоборот, чаще смеялась и строила смешные рожицы, чем привязала Гая к себе ещё больше.

Первый раз Гай почувствовал, что за ним наблюдают в феврале. Ковырялся себе в паутине на шкафу, не шумел. Вначале даже подумал, что померещилось. “Люди-то нас не видят, может, муха пролетела?” – сам себя убедил Гай и снова вернулся к работе. Паутина попалась слишком путанная, сматывать такую было тяжело, а тут ещё между лопаток зудит-отвлекает. «Нет, точно кто-то смотрит, – подумал он, почесав спину в очередной раз. – Что ж за гость незваный?» Гай бросил моток паутинной пряжи и осмотрелся. Никаких гостей, кроме малыша в люльке, не обнаружилось. Оказывается, это он на Гая смотрел, улыбался и сучил ножками. «Ты чего не спишь, детка?» – беззвучно спросил Гай. Ребёнок внизу заулыбался ещё шире, а в голове Гая появилось распевное: «Скууучнооо». Гай удивился, но виду не подал. «Мало ли что скучно, – повёл он мысленный диалог, – ты глазки закрывай, а я тебе песенку спою». Детка махнула руками и послушно закрыла глаза. Когда песня кончилась, она спокойно спала, а Гай отправился к себе на антресоли искать объяснение сегодняшнему чуду. Первый раз за свои неполные триста лет он разговаривал с человеком. Ответ нашёлся в одной книжке: “…маленькие дети (кто до года, а некоторые и до трёх лет) могут видеть не только домовых, но и ангелов, мыслями разговаривать («те-ле-па-ти-я» – по слогам прочитал Гай); Позже, когда ребёнок подрастает, эти способности уходят”.

Гай всегда был любопытным – мысли о детке не давали ему покоя. Стал приглядываться к ней, прислушиваться. Узнал, что родители звали её Марусей, а вот Гаю по душе больше пришлось задорное Машка – так и стал он звать свою маленькую постоялицу. Пообвыкся Гай, храбрости набрался и стал являться Машке уже осознанно. С тех пор так и повелось: вечера они вместе коротали, скуку прогоняли. Слов Машка знала мало, больше говорил Гай, рассказывая ей сказки про домовых, легенды о кладах. Он привык к её улыбке, корявым выражениям, откровенной радости при встрече с ним в круглых, слишком больших глазах для такого маленького личика, не меньше родителей гордился её умениям, которых становилось больше с каждым днём. И вот теперь она уезжала…

Узнав о переезде, Гай не спускался с антресолей несколько ночей. Машка ждала его, агукала в темноту, плакала. Родители не могли понять, отчего всегда спокойная девочка плачет и отказывается спать.

– Режутся зубки, – решили они, стойко перенося дочкины капризы.

А Машка продолжала плакать и засыпала, только полностью выбившись из сил. Гай не спал вообще, он и помыслить не мог, что расставание с кем-то из людей принесёт ему столько печали.

Несколько ночей спустя, не выдержав, он сбежал в квартиру старца Митрофана.

– Не рви душу ни себе, ни ребёнку, – приговаривал старец, отпаивая ошалелого от бессонницы Гая травяным чаем. – Если уж решил дитю показаться, поступай как следует: поговори с ней напоследок, попрощайся по-хорошему и дай удачи в новый дом.

– Она сама меня заметила, – попытался оправдаться Гай.

– Заметила раз – не беда. Чего ж ты к ней на другую ночь пошёл? А-а-а, то-то же… – Старец замолчал, положил в рот кусочек сахара и шумно прихлебнул из блюдца. – Вот ты всё книжки людские читаешь, всё знать про них хочешь. Больше пользы было бы, если бы ты разобрал свитки в моей библиотеке, да Правила домоведения повторил.

– Знаю я эти Правила, – буркнул в ответ пристыженный Гай.

Гай надеялся, что Митрофан смирился с его тягой к людским книгам, но наставник был старой закалки и часто любил повторять:

– Помни, Гай, наше дело – дом вести и от нечисти его оберегать. У людей свои защитники есть, не отбирай у других работу. А самое страшное, когда домовой впускает человека в своё сердце – беда большая будет.

Приходилось оправдываться. Ну чем чтение может навредить? И кто виноват, что домовые-сказители не могут так красиво слова складывать? Старец настаивал на своём, всё чаще повторяя: «Разговор наш к ссоре может привести. Тебе следует подумать, а мне – поостыть». Гай честно выполнял наказ Митрофана, думал и приходил к заключению, что не могут быть книги злом, даже людские. Наоборот, они помогали узнать, как с людьми лучше обращаться, чтоб работе не мешали. Своими знаниями Гай умело пользовался и последнее столетие своей службы не имел ни одного конфликта с постояльцами, ни одного замечания наставника. Митрофан считал Гая своим лучшим учеником. Но в отношении людских книг, как и самих людей, старец оставался непреклонным.

Гай приготовился выслушать очередную порцию поучительных речей. Ещё бы, ученик такую ошибку допустил – с человеческим дитём общается. Сил на спор совсем не осталось. «Пусть говорит, его правда. Сло́ва поперёк не скажу». Но Митрофан, на то и был наставником, чтобы знать, когда отчитать, а когда просто поддержать.

– Сегодня у меня останься, – услышал Гай спокойный голос старца, – выспись хорошенько. А к ней завтра иди. Негоже дитю в новый дом из старого печаль везти.

На следующий день Гай показался Машке задолго до темноты:

– Не плачь, приду к тебе вечером.

Родители, укладывая девочку спать, не могли поверить, что после стольких дней криков дочь послушно легла в кровать.

– Засыпай, Маруся, – сказала мать, закрывая дверь в комнату.

Та не спала, молча смотрела в тёмный угол над шкафом.

– Машка, – позвал Гай, усаживаясь на спинку её кровати, чего раньше никогда не делал, – ты чего буянила, себя мучила и родителей изводила?

– Не приходил. Обидно…

– На обиженных воду возят. Ладно, слушай сказку.

Девочка закрыла глаза и заснула с улыбкой на губах.

После отъезда Машки и её родителей квартира стояла пустой несколько недель. Гай. изгоняя хандру разлуки работой, похозяйничал за это время вволю: почистил воздуховод, прогнал тараканью семью, которая пыталась перебраться к нему из соседней квартиры, намотал достаточно паучьей пряжи и начал вязать на зиму новый свитер. А ещё читал. Машкин отец забыл на антресоли целый короб книг. Они были старые, с оторванными корешками, в некоторых не хватало страниц. Но Гай не роптал, зная, что потрёпанный вид не делал истории менее интересными и захватывающими.

Стоял сентябрь. Такой тёплой и красивой осени не было давно. Каждый вечер, как только зажигалось достаточно звёзд, Гай усаживался на подоконник с книгой в руках. Он был рад, что его квартира была на одиннадцатом этаже, из окна было видно много неба. По выходным к нему заглядывал Митрофан, и тогда на смену чтению приходила неспешная беседа, которая перерастала в оживлённый спор ученика и наставника. В один из таких вечеров, когда старец кормил с руки ласточек, Гай спросил:

– Ты знаешь, как это – любить?

– Опять ты людские книги читал! – Митрофан с негодованием смахнул с ладони крошки, чем распугал птиц.

– Чувства присущи не только людям, – не отреагировав на вспыльчивость наставника, продолжил Гай. – Ведь у нас есть радость печаль, лень, зависть… А вот любовь?..

– Я понял, к чему ты ведёшь. Моя библиотека всегда в твоём распоряжении, но ты ей не пользуешься. А зря. Есть у меня один свиток почтенного старца Белогора, называется «Реалии и сущности». Так вот, там описывается несколько реалий, которые старец сумел изучить. – Наставник замолчал.

Гай слушал внимательно, не понимая, какое отношение это имеет описанное в свитке к его вопросу. Но Митрофан никогда не позволял себе отвлекаться в беседе от темы. Значит, нужно было набраться терпения и просто ждать.

Резкий порыв ветра разметал пряди седой бороды и вывел старца из задумчивости.

– Каждая реалия населена сущностями. Каждая сущность имеет определённый внешний вид, способности, чувства. Некоторые сущности могут жить не только в своей реалии…

– Как мы? – не удержался Гай, хотя знал, что наставника перебивать не одобряется.

Митрофан не одёрнул, не приструнил, стал терпеливо пояснять:

– В человеческой реалии мы существуем лишь наполовину: мы их видим, они нас – нет.

– А Машка? – не унимался Гай.

– Она – дитё, её сущность молода, а вот Дух… Дух наполняет каждую сущность независимо от реалии. Он вечен и сам выбирает, в какой сущности воплотиться. Скорее всего, Дух твоей Машки прежде был в нашей реалии, то есть она вспомнила свою прежнюю жизнь.

– Я читал об этом в людских книгах! – воскликнул Гай, в третий раз перебив старца. – Значит, люди тоже знают об этом?

Старец лишь покачал головой, воздержавшись от замечаний в адрес нерадивого ученика.

– Ты слишком юн и горяч. Я не должен был начинать обсуждать с тобой эту тему. Гай, ты плохо меня слушаешь. Запомни: сущность неважна, Дух главенствует над всем. В каждой сущности есть память обо всех реалиях, потому что Дух бессмертен. Но сущность может испытывать только те чувства и иметь те способности, которые необходимы в действующей реалии.

Гай ловил каждое слово старца Митрофана, но смысл такого сложного объяснения ускользал от него. Наставник понял его смятение и добавил:

– Любовь – это чувство человеческой реалии. Пока ты не станешь человеком, ты не сможешь ощутить, понять его. Хотя ты всегда можешь попробовать разбудить память прошлых сущностей. Может быть, когда-то и ты был человеком…

После этого разговора Гай стал штудировать не только людские книги, но и свитки из библиотеки наставника. Он был даже рад, что жильцов в его квартире пока нет. Иногда Гай так засиживался за свитками, что засыпал прямо на полу кабинета – комнаты, сплошь уставленной книжными шкафами. Старец, видя наконец проснувшееся рвение своего ученика, позволил Гаю читать людские книги из своей квартиры. «Но не думай, что я одобряю это или буду тебе что-либо из них объяснять». Жил наставник по соседству в просторных четырехкомнатных хоромах. Постояльцы у Митрофана тоже были особенные – супружеская пара докторов каких-то там человеческих наук, которые, даже будучи на пенсии, продолжали вести научно-активный образ жизни. Из-за частых разъездов подопечная Митрофану квартира пустовала по нескольку месяцев – лучший из вариантов для домового. Гай, шагая вдоль стеллажей, с благоговением поглаживал корешки книг, доступ к которым ему открыл наставник, и предвкушал, сколько интересного ждёт его в стенах этого кабинета.

2

Новые постояльцы в обители Гая появились в конце октября, человек и… Гай даже сразу не смог определить, что это за четырёхлапое существо такое с серо-голубой кожей будет теперь жить в его квартире, пока оно не мяукнуло. Кошка?! Полистав вечером энциклопедии, Гай узнал, что это канадский сфинкс. «Надо пригласить старца Митрофана в гости, пусть старик полюбуется на диковинку».

Матильда, или попросту Мотя, почувствовала присутствие Гая практически сразу после переезда. Целыми днями теперь кошка сидела в коридоре и смотрела на антресоли, где обитал домовой. Если они сталкивались ночью в каком-нибудь углу квартиры, Мотя шипела и выгибала спину. Гая во всей этой ситуации радовала позиция хозяйки (главным постояльцем его квартиры стала женщина): та никоим образом не реагировала на агрессивное поведение своего питомца по отношению к углам и антресолям и даже не пыталась искать этому объяснения. От природы любопытный и непоседливый, Гай не мог понять такого поведения, хотя оно было ему на руку.

– Матильда, прекрати шипеть на пустой угол, – в очередной раз сказала хозяйка, даже не оторвавшись от экрана ноутбука.

Кошка вроде бы откликнулась на голос, но потом снова повернулась к Гаю, сидящему на книжных полках, и нервно забила хвостом по полу.

– Иди сюда. – Постоялица, не меняя позы, похлопала себя ладонью по колену, и Мотя послушно пошла на зов.

– Вот так, моя хорошая, – приговаривала женщина, разглаживая сизые складки на спине кошки.

Мотя уткнулась носом в живот хозяйки, свесила лапы с двух сторон от её ноги и затарахтела от удовольствия, как маленький моторчик.

Гай перебрался на шкаф и позволил себе понаблюдать за новыми постояльцами ещё какое-то время. Лица людей он различал плохо, мужчину от женщины отличал интуитивно – они все казались ему большими по росту. У этой женщины было кое-что примечательное: длинные чёрные волосы, настолько кудрявились, что причёска походила на гриву льва. А ещё постоялица иногда носила очки, вот, например, как сейчас, или когда смотрела телевизор. Гай достаточно долго наблюдал-разглядывал, но постояльцы практически не шевелились, только пальцы женщины легко порхали по клавишам ноутбука.

Стрелки часов перевалили за полночь, Гай зевнул и отправился к себе на антресоли. Матильда подняла голову и проводила его взглядом, хотя секунду назад казалась крепко спящей. Постоялица всё так же не отрывалась от монитора.

Эх, люди, люди… На что только время тратят? Если не болтовня по телефону, то телевизор, если не телевизор, то компьютер. А как же книги? Новая жилица, правда, с книгами дружила. Привезла их с собой целую уйму, часть расставила по полкам. Но там места было мало, и большинство книг прямо в коробках были отправлены на антресоли в коридоре. За такой подарок Гай готов был терпеть даже сумасбродство лысой кошки. Что может быть лучше, чем чашка ароматного чая под баранки да интересное чтиво? В одной из книг Гаю посчастливилось встретил персонажа с таким же именем, как у него. Он решил было, что эта история станет его любимой, но Гай в книге погиб. Гай-домовой любил только счастливые финалы, такие истории он перечитывал по несколько раз. Потому, расстроившись, он в сердцах спрятал “плохую” книгу на самое дно коробки.

Гай проснулся сегодня поздно – почти до самого утра читал – лениво потянулся и прислушался: в квартире не было слышно ни звука. Постоялица на работу, видно, ушла, с ней понятно. А где неугомонное животное? В Гае зашевелилось беспокойство, заставляя спешно сверзиться с антресолей и осмотреться. Он нашёл Мотю на кухне с едва заметными признаками жизни, и, казалось, кошка была готова издохнуть с минуты на минуту.

– Чего ж ты такого наелась? – растерявшись, Гай присел около неё, стал почёсывать волосатый затылок, словно это помогло бы домовому дать подстказку.

Кошка лежала на боку с закрытыми глазами и чуть высунутым языком, и лишь частое прерывистое дыхание указывало на то, что жизнь ещё теплится в её маленьком тельце. Гай всполошился. Сиди – не сиди, а делать что-то надо было и как можно скорее.

На помощь пришлось звать Митрофана, который, осмотрев Матильду, велел срочно кипятить воду для приготовления отвара (лавровый лист, гвоздика, лимонные корки и ещё какие-то травы из мошны старца). Вдвоём с Гаем они влили жидкость в пасть бедному животному. То, что проливалось мимо, старец заботливо стирал с Мотиной мордочки рукавом своей рубахи. Через минуту кошка открыла глаза, со злостью зашипела, а затем зашлась в кашле. Каково же было удивление Гая, когда прямо из её горла выскочил тугой пучок шерсти размером с мячик для пинг-понга. Кошка была поражена не меньше. Вдвоём они уставились на наставника, но тот лишь пожал плечами и молча удалился в свою квартиру. Матильда в свою очередь вылизалась от кончика хвоста до ушей и с королевским величием отправилась восстанавливать силы на кресло в комнате. Гай, конечно, не ждал от животины жарких объятий и слёз, но «спасибо» сказать не помешало бы.

– Неблагодарные твари Божьи, – пожал он плечами и полез на свои антресоли за новой книжкой.

Постоялица, вернувшись вечером домой, удивилась: Мотя не только не вышла её встречать, как обычно, но даже не проснулась на ужин.

– Нос холодный и мокрый… – пробормотала женщина вслух, осматривая спящую кошку. – Может, к ветеринару сходить?

В то же самое время Гай напросился к Митрофану на чай.

– Я одного не пойму, – заговорил он, пока старец расставлял чашки, – откуда у лысой кошки пук шерсти в животе?

Старец прищурился, и сказал:

– Не стал говорить при ней…

– Ты о животном? Разве она нас понимает? – удивился Гай.

Митрофан цокнул языком:

– Тц. До чего ж ты нетерпеливый, не зря тебе имя твоё дадено1. Вопросы задаешь и сам же перебиваешь, ответить не даёшь.

– Простите, наставник, – Гай напустил на себя смиренный вид.

– Ты зря про неё думаешь, будто глупая она. Эта киса непростая, жизней прожила много, а значит, и видела много. Матильда не только нас понимает, но и может с нами говорить.

– Она в прошлой жизни была домовым? – пуще прежнего удивился Гай.

– Зачем домовым? Кошкой. – Митрофан шумно хрустнул баранкой. – Все свои жизни кошкой была, но не простой, медиумом. К хозяйке своей она попала неспроста. Животное приставлено к ней в охранники. И, как видно, не зря. Пук шерсти – это наговор или порча. Кто-то хотел сделать твоей постоялице плохо, а кошка хворь на себя взяла. Теперь понял?

Гай оторопело моргнул, затем кивнул. Старец довольно крякнул и вернулся к баранкам.

Как, оказывается, всё сложно в этом мире. Только в каком «этом», какой из миров его, Гая? От таких мыслей вопросов только больше становилось. Не стал Гай больше наставнику докучать, решил в книгах ответы поискать. Сейчас главным было понять, кто зла постоялице желал. Ведь кошка из дома не выходила, значит, кто-то со злым умыслом сюда приходил. А это уже вызов для домового – не намерен Гай порчу в свой дом пускать. «Сто́ит за постоялицей и её гостями присмотреть», – сам себе сделал он установку.

Но самое главное, со следующего дня Матильда перестала Гая донимать. Всё так же молча, одним взглядом дала понять, что ничего против него, Гая, не имеет. А такое мирное соглашение было дороже любого «спасибо».

***

Ковыряясь на своих антресолях, Гай наткнулся на коробку, которой раньше не видел. Когда это постоялица успела её притащить? Набита коробка была книгами. Домовой в предвкушении потёр руки и потянулся за первой. Таких книг раньше он не видел: обложки у всех мягкие, написаны все от руки, как свитки из библиотеки Митрофана. Разбирать слова в них было сложно, от того ещё интереснее, словно головоломки разгадывать. Когда Гай научился разбирать человеческие закорючки, оказалось, что это рассказы. Чаще всего про какой-либо день или событие, между собой никак не связанные, хотя иногда мелькали одинаковые имена. Гай прочёл пару книг, но повествование в этих рассказах было по большей мере скучным, ничем не запоминающимся, даже названия у них были странные. Ну в какой книге вы, к примеру, видели рассказ «04.12.98»? Гай рассердился, стал корить себя, что столько времени потратил на этот мусор. Сложил встранные книжицы обратно в коробку и задвинул в дальний угол с глаз долой.

Какими бы скучными они ни казались, но мысли об этих рассказах не отпускали Гая. Поэтому при первом удобном случае он спросил у наставника:

– Старец, а тебе попадались рукописные книги людей?

– Раньше, веков десять назад, все книги людские вручную были писаны, в ларях, как и наши, хранились…

Митрофан замолчал и прикрыл глаза, будто заснул внезапно, только подрагивающие в слабой улыбке уголки губ, говорили о том, что вспоминает он дни молодости своей. Гай вздохнул. Слишком часто наставник стал обращаться к воспоминаниям.

– А в наши дни такое бывает? – не утерпел, напомнил о себе Гай.

– О чём ты? – не понял наставник.

– Ну, чтобы книги написаны были…

– Опять ты за своё?! – старец насупил седые брови. – Сказал же, не впутывай меня…

– Не гневайся, наставник, – поспешил успокоить его Гай, – для работы нужно. Нашёл на антресолях короб с книжицами чу́дными. Вот и спрашиваю твоего совета: в мусор определить или хранить как ценность?

Эту речь он готовил несколько дней, иначе было не добиться от Митрофана объяснений.

Расчёт оказался верным: наставник призадумался, разгладил бороду.

– Короб, говоришь… Пойдём, посмотрим.

Матильда, сменив привычное место, лежала на тумбочке в прихожей. На появление домовых только глаз один приоткрыла да хвостом дёрнула.

– Признала, – шепнул наставник. Он видел кошку впервые после того случая с наговором. – Теперь мы не чужие ей.

На книжки старец смотрел недолго, полистал пару, бросил обратно в короб и вытер руки о бока, словно вляпался в грязное:

– Сам что надумал? Разве не читал про такое в книгах человеческих?

Гай, переминаясь с ноги на ногу, стал вспоминать:

– Дети позапрежних постояльцев писали в тонких тетрадках, в сумки их складывали да носили куда-то. Да только писали там разное всё, порой чертежи какие-то попадались, рисунки, не так как тут – слова одни. К тому же выбрасывали потом, как только листов чистых не оставалось. А эти хранятся, – он поднял одну книжку из ящика и поднёс к носу, – и, судя по запаху, несколько лет уже лежат.

– Эх ты, книголюб, – хохотнул Митрофан. – Неужто не читал про дневники рукописные? Некоторые люди про себя и свою жизнь день ото дня записи делают. Но вот для чего – сказать не могу.

Дневник. Попадалось Гаю это слово в нескольких книгах. Но не так он себе его представлял, не думал, что ему попадутся такие в руки. Домовой засуетился:

– Скажи тогда, наставник, что цифры эти значат? – Гай раскрыл наугад пахнущий десятилетием дневник и ткнул в первые попавшиеся на глаза: – 15.11.01 – что может значить?

Митрофан склонился над исписанным листом и снова прищурился:

– Цифры… поди их разбери, зачем эти цифры, – для пущей убедительности старец поскрёб надпись длинным ногтем. – Но раз лежат с давних пор, что аж пылью обрасти успели, пусть дальше лежат. Храни. – Он огляделся вокруг и прицокнул языком. – Коконы от моли по стенам висят, а он о книжицах печётся!

– Так я для постоялицы стараюсь, – попытался оправдаться Гай, поумерив пыл. С молью явный промах вышел – так опозориться перед наставником.

Старец лишь отмахнулся от его слов:

– Провожай меня да делом займись.

Когда длинная борода наставника скрылась в воздуховоде, соединяющем соседние квартиры, Гай вздохнул и принялся отдирать липкие коконы моли от стен.

«Даты это», – возникший в его голове голос был незнакомым, мягким и певучим.

От неожиданности домовой выронил кокон, который собирался скормить пауку в благодарность за крепкую паучью нить.

«Тебя же Митрофан предупреждал, что я разговаривать умею».

Для разговора с Машкой Гаю нужно было сидеть близко к ней, а сейчас голос в голове возникал из ниоткуда, словно домовой сам с собой разговаривал. Такого страха Гай не испытывал с самого детства, когда человека впервые увидел. Отдышался, пережидая вспышку паники. Оглянулся, вокруг – никого. Додумался свесить голову с антресолей и замер: Матильда сидела на тумбочке и не моргая смотрела домовому прямо в глаза.

«Да я это, я. – Голос снова появился в Гая голове. – Держись крепче, свалишься ещё мне на голову».

Кошка зевнула, словно потеряла интерес к происходящему, и свернулась калачиком на хозяйском вязаном шарфе.

Гай мотнул головой, сбрасывая с себя оцепенение, и снова забрался в антресоль. Если цифры – это даты, тогда нужно разложить записи от меньшего, то есть раннего, к большему. Гай провозился с тетрадками до самой ночи, выстраивая хронологию. Зато теперь можно было приступать к чтению. И как он вначале не заметил, что почерки в тетрадках разнится? Вначале буквы округлые, ровные, как если бы их старательно и неспешно выводили. Затем становятся угловатыми, но уверенными, хотя нажим ручки легче. Временами слова переходили в каракули, словно автор не успевал за ходом мысли. Беглый, размашистый почерк последних дат мало чем походил на первые записи.

Гай запоем глотал дату за датой, тетрадь за тетрадью. Отметил, что поверхностные описания дней и событий сменились рассуждениями о чувствах, людях и себе. Когда позади были четыре первых тетради, Гай определил, что автор – девочка (ей не нравились её непослушные кудри и слишком пухлые губы, зато нравился мальчик Паша, который сидел за соседней партой и считался главным хулиганом класса). Иногда попадались зачёркнутые до неразборчивого состояния строки, реже – целые абзацы. Словно писавшей было стыдно в чём-то признаваться даже самой себе. От записи к записи Гай следил, как эта девочка росла. Менялись её внутренний мир, интересы, окружение, симпатии. И пусть судьба свела Гая и постоялицу совсем недавно, у домового появилось ощущение, словно он жил рядом с ней все эти годы.