Второе – это он. Весь чёрный почему-то в том моём ещё не до конца трезвом восприятии. Он смотрел в упор и вызывал ужас – лысый, вернее, бритый, с острыми глазами и широченными такими же тёмными бровями.

Третье – парень с разбитым лицом около меня. Он лежал без сознания, неуклюже раскинув руки и ноги. Его футболка, перепачканная в его же крови, была разорвана у горловины. Хуже всего выглядел его рот – месиво из песка, крови и кожи.

Я рвусь помочь избитому, спасти нас обоих от чёрного жестокого демона. Не знаю, что давало мне такую уверенность, но почему-то с самого начала у меня было некое знание, что единственный, кто в этом мире способен дать ему отпор – это я. Именно я имею над этим чудовищем власть. Ещё не ясно какую именно, но что-то точно есть.

– Отойди от него!

Я не обращаю внимания на его приказной тон. Качаясь, ищу у страдальца пульс – он легко прощупывается на шее, в районе сонной артерии. Ватными руками стараюсь схватить лежащего на раскалённом песке парня и оттащить с солнцепёка в тень. Мне, конечно же, не хватает сил, и я решаю хотя бы намочить его лицо, чтобы не так горело на солнце. Пока иду к воде, набираю в ладони, меня шатает так, как если бы я была в лодке, а вокруг бушевал бы шторм. Вода выплёскивается из моих рук, и мне приходится снова и снова её набирать, глубже зарывая ступни в песок, как будто это могло бы помочь мне удержать равновесие.

Страшный человек даже не пытается мешать – настолько очевидна моя беспомощность. В конце концов, мне удаётся донести совсем немного воды до избитого, чтобы смыть кровь с его лица. Тот, получив холод и соль прямиком на живую рану, приходит в себя. Я почти не слышу его воплей, потому что отчаянно борюсь с руками, обездвижившими меня.

– Я же сказал, не подходить к нему!

Не имея возможности драться, я кричу, что есть мочи и, очевидно, от перенапряжения проваливаюсь…

Глава 2. Не подходить к нему

Снова небо, теперь серо-голубое. Тогда было ярко синее. И света теперь как будто меньше. Вечер?

Он сидит всё там же – у камня, свесив голову, словно от жуткой боли. Его бритая голова отвратительна и вызывает у меня приступ тошноты. Но желудок оказывается пустым – еды в нём, похоже, давно не было.

Как только становится легче, я тру лицо ладонями и морщусь – оно обожжено, невозможно прикоснуться.

– Отвали от меня! – требую, потому что он снова пялится своей чернотой.

Не сразу, но его фигура всё-таки поднимается, вернее возвышается надо мной и оказывается громадной. Я понимаю: если он захочет меня придушить, ему хватит двух его пальцев. Ещё он может схватить меня за шиворот и легко зашвырнуть в море… или океан перед нами. Физически у меня нет шансов против него. Есть нечто на каком-то другом уровне, как я уже говорила, и видимо исключительно по этой причине он уходит. В лес.

Лес, преимущественно хвойный, белый песок и вода. Где я? Мы… где?

Я ничего не помню. Даже имени. Своего. Ни единого воспоминания о том, кто я и что здесь делаю. Последние несколько часов растираю виски, шею, вжимаю пальцы в глаза – никакого эффекта. Всё так же пустота, тошнота и головная боль. Ближе к ночи ко всему этому добавляется ещё и жажда.

Я не знаю, какими были мои предыдущие ночи, но хочется верить, что эта – худшая из них. Холодно. Во рту пересохло, очень хочется есть. Из-за усталости я всё-таки иногда проваливаюсь не столько в сон, сколько в полудрёму. И постоянно ощущаю ЕГО присутствие где-то рядом. Или, может быть, это мнительность.

Ночь длится так долго, что кажется, будто утро уже никогда не наступит. А утро – это надежда, что память всё-таки вернётся.

Глава 3. Собрание

Небо. Яркая, слепящая синева. Солнце практически в зените. Я поднимаюсь, смотрю на свои руки, потом на песок. И вспоминаю… что ничего не помню. Ничего, кроме мучительной ночи и странных, пугающих людей.

На мои плечи что-то наброшено. Стягиваю с себя – это толстовка светло серого цвета на молнии и с капюшоном. По кромке капюшона протянут белый шнурок, прочный, как маленькая верёвка. Концы не завязаны в узел, а обшиты тёмно-синей тканью с надписью «Marco». Рукава намного длиннее моих рук, а край толстовки достаёт почти до колен. Уже жарко, но бросать такую ценную вещь не разумно – ночью было очень холодно. Обвязываю её вокруг талии – кто знает, сколько ещё таких ночей мне предстоит пережить.

Трогаю себя за волосы. Они средней длины, немного ниже плеч, так что я беру прядь в ладонь, и мне виден их цвет – светлые. Не белые, не жёлтые, а такие же, как высохшая трава. Ногти обрезаны коротко и совсем недавно. На одном из пальцев виднеется полоска более светлой кожи – как если бы что-то продолговатое долго защищало её от солнца, и пока всё остальное темнело, она была надёжно укрыта, защищена. На моих ногах узкие джинсы и белые кроссовки с жёлтой вставкой. На мне белая футболка без надписей.

Очень странное ощущение – быть собой, быть внутри себя и не иметь представления, кто ты. Страх вперемешку с тревогой, нескончаемые усилия ухватить за хвост хотя бы одно воспоминание и за ним вытянуть из сознания остальные.

Неопределённость порождает неукротимый тремор внутри. И ты… переключаешься на то, что происходит с тобой прямо сейчас, не подозревая, что это и есть твой инстинкт самосохранения.

С прошлым когда-нибудь разберёмся, о будущем подумаем чуть позже, а прямо сейчас мне жутко хочется пить. И это единственное, что требует неотложного внимания.

Вдалеке слышится приглушённый гомон.

Я осторожно выглядываю из-за каменного выступа, торчащего из песка, и вижу довольно широкий пляж, на другой стороне которого торчат такие же камни, как мой. Ближе к лесу пляж заканчивается довольно резким подъёмом, покрытым сухой белёсой травой. На этой траве, в тени сосен сидят, лежат и полулежат люди.

Прямо посередине пляжа виднеются два чёрных пятна и рядом с ними ещё человек.

Некоторое время я так и стою, соображая, что для меня безопаснее – оставаться в укрытии или приблизиться к людям и попросить воды. Вода – это первое, главное и единственное, что в данный момент занимает все мои мысли.

В итоге, принимаю решение начать с человека на пляже. Это парень. Молодой, коренастый. Волосы каштановые, короткие и очень кудрявые. На подбородке фигурная маленькая борода.

– Эй! – окликаю его пересохшими губами и подхожу ближе. – Здравствуй!

– О, осьнулась! Ну наконесь-то. Ты посьледняя.

– Последняя?

– Да, ись всех.

Наверное, он имеет в виду группу людей под соснами. Говор у него как… как акцент. Как если бы он говорил не на своём языке.

– Как тебя зовут? – спрашиваю.

Прикрыв на мгновение глаза, он качает головой.

У меня мурашки, и мир вокруг ходит ходуном, но что странно –становится капитально легче. Тремор и тошнота на месте (может, от жажды?) но страх теперь не такой острый – я не одна в этой ситуации. Есть ещё как минимум один человек, не знающий своего имени, а значит так же точно ничего не помнящий, как и я. Нас двое. Я не одинока. И от этого у меня даже плечи немного расслабляются.

– Слушай, у тебя нет воды? Попить?

Он протягивает руку к одному из чёрных сооружений – это бывший в прошлом чёрный пластиковый пакет, накрывающий углубление в песке. С той стороны, которая была обращена к яме, на нём образовались капельки испарений.

– Вот. Есьли прямо сильно надо – то вот. А так… все хотят, – он поворачивается и кивает в сторону людей на пляже.

Я снова смотрю на них, на этот раз чуть внимательнее. Все молчат, кроме одного. Он единственный говорит, остальные внимают. Даже то, как они распределились вокруг него, рисует некую систему, в которого он – центр. Его голый череп словно маяк для других, ориентир.

– Мы разделимся на группы, – негромко, но каким-то безапелляционным тоном сообщает он, когда я к ним приближаюсь. – Цель – найти источник пресной воды. Остальное после.

При дневном свете Демон оказывается молодым человеком лет двадцати – двадцати двух, просто очень высоким. Его бритая голова имеет такие идеальные пропорции, что мне хочется всё бросить и рисовать её. Я даже мысленно уже делю её на сектора и переношу набросок на бумагу.

– А если нас хотят убить? – беспокоится девушка рядом с ним.

– Если в самое ближайшее время не найдём воду – им не придётся этого делать.

Его голос спокойный, но уверенный. Мне это не нравится. И я замечаю кое-что: у всех людей, сидящих на песке в той или иной мере обожжены лица и руки. Кроме бритого. Все выглядят подавленными и растерянными, кроме одного – бритого.

– Девушки остаются тут, с ними двое парней. Остальные расходятся в разных направлениях по двое. Ты, – тут он кивает в сторону другого уже знакомого мне лица – разбитого, – идёшь со мной.

– А какого… ты тут командуешь, а? Типа главный, что ли? – подскакивает тот.

– Лучше заткнись.

Его взгляд из-под чёрных бровей даже не суровый, он угрожающий. Обещающий уничтожение.

В моей памяти всплывают десятки картинок того, как зверски, безжалостно он избивает человека. Все они нечёткие, но с таким множеством деталей и подробностей, будто я видела это в реальности. Но… я не могу сказать точно. Точно я помню только то, как он вчера запрещал мне помочь избитому.

– А правда, на каком основании ты тут раздаёшь указания? – вмешиваюсь я.

Взгляды переключаются на моё лицо, и мне тут же хочется вжать голову в шею и спрятаться обратно за камень. Но почему-то я делаю обратное: расправляю плечи, вытягиваюсь, чтобы казаться выше, и выставляю ногу вперёд.

– Тоже мне, «альфа» тут нашёлся!

И что странно, взгляд его вместо того, чтобы стать ещё зловещее, внезапно становится нормальным. Он не спеша оглядывает меня с головы до ног, и когда его глаза задерживаются на моей талии, обвязанной толстовкой, мне кажется, его губы меняют форму на нечто отдалённо напоминающее зародыш улыбки.

– О, последняя очнулась! – объявляет другой парень.

Этот высокий, красивый, и очень кудрявый. Он умеет улыбаться. Глядя на него, я чувствую, как мой собственный взгляд смягчается.

– Я повторю для тебя вкратце всё, что пропустила, – предлагает он с нормальной, человеческой улыбкой. – Нас двадцать: десять мальчиков и десять девочек. Один инвалид.

Он кивает на девицу с квадратным лицом и жидковатыми волосами. У её ног лежат две конструкции из добротно скрученных между собой палок. Я не могу вспомнить, как они называются, но почему-то знаю, для чего предназначены – для вспоможения ходьбе.

– Почти все пришли в себя вчера, – продолжает парень, – некоторые очнулись этой ночью. Ты последняя. Всех нас объединяет одно. Есть предположения, что именно?

Есть ли у меня догадки? На нас смотрят напуганные, растерянные лица.

– Память?

– Точнее, её отсутствие, – кивает кудрявый. – Сейчас мы пытаемся понять, что делать дальше. Первое – все хотят пить. Ты хочешь?

– Да.

Очень хочу. Так сильно, что даже думать тяжело.

– Почему я не могу пойти на поиски воды вместе со всеми? – интересуюсь.

– Почему она не может? – повторяет мой вопрос кудрявый и смотрит на бритого.

– Потому что мы не знаем, что ждёт нас за десятком вон тех деревьев. Но если она прямо рвётся – пожалуйста. Бери её в свой отряд. Остальные девочки остаются здесь.

– Кто-нибудь ещё хочет пойти на поиски воды? – спрашиваю я, очевидно, у «девочек».

В ответ тишина. Вернее, вначале тишина, а потом красноречивая ухмылка бритого. С ней же он поднимается и, больше не проронив ни слова, разворачивается спиной и направляется в лес.

Следом за ним как-то нехорошо устремляется и избитый. Чтобы догнать вожака, ему приходится бежать, и он делает это прихрамывая. Как только достигает цели, получает то, что я почему-то ожидаю:

– Пошёл вон!

Избитый пару мгновений стоит в недоумении, его плечи и руки опущены.

– Ты же сказал….

– Я передумал!

Он больше не оборачивается. Его большая спина и лысый череп через пару мгновений исчезают за барханами песчаных дюн у кромки леса.

– Я пойду! – вдруг говорит кто-то негромко, но возле самого моего уха. – Хочешь, я пойду с тобой?

Это девушка. У неё так коротко острижены волосы, что я не сразу это понимаю. Они светлые и так забавно торчат во все стороны, что я сразу нарекаю её Цыплёнком.

Глава 4. Лес

Лес неоднородный. Хвоя сменяется лиственными деревьями и кустарником, затем вновь возвращается. Пару часов спустя мы пробираемся по скалистой местности всё время вверх.

– Скалы означают горы. А горы – это почти всегда ручьи, – вслух рассуждаю я.

Мне уже очень тяжело. От жажды тошнит и кружится голова, зато голод отошёл на третий план. Цыплёнок слабее меня. Я вижу, что двигается она из последних сил и часто останавливается.

– Доберёмся до вершины – сможем осмотреться. Обязательно что-нибудь найдём ценное, – обещаю ей.

– Конечно, – соглашается.

Её едва слышно, но она не жалуется. Ни разу за последние несколько часов.

На вершине выступа мы действительно находим кое-что ценное – поляну. А на поляне, среди низкой травы – красные ягоды, сладкие и пахучие, но очень уж крохотные. Они прячутся под широкими листьями, а мы всё равно отыскиваем их и едим с жадностью, молча и не тратя времени на разговоры. Собрав все до единой, лежим с закрытыми глазами под рассеянной тенью дерева. Я аккуратно трогаю подушечками пальцев свои лоб и щёки – кожа уже не такая болезненная – ожог начинает спадать.

– Хоть бы они не были ядовитыми… – вдруг вздыхает Цыплёнок.

Я даже поднимаюсь, чтобы видеть её лицо.

– Ты серьёзно? Лопаешь ягоды и… даже не уверена в их безопасности?

– А какая разница? Ядовитые или нет, так или иначе мукам конец… – негромко сообщает она свои соображения.

У меня только брови взлетают. И всё? Вот так легко она готова поставить свою подпись под капитуляцией? Без борьбы? Без сопротивления?

– Они не ядовитые. Я не могу вспомнить название, но точно уверена, что они безопасны. Мне их вкус знаком.

– Мне как будто тоже, – признаётся она и тоже поднимается. – Пойдём дальше? Сил вроде прибавилось. Но пить всё равно очень хочется.

Сил и впрямь прибавилось. И настроения.

– Смотри, видишь вон ту расщелину? – показываю ей. – Я думаю, если ручей и есть в этой местности, то наверняка там. Нам теперь нужно только найти достаточно безопасный спуск.

Легко сказать – найти. Одно дело подниматься по каменным выступам вверх, цепляясь руками и ногами то за камни, то за ветки кустов, и совсем другое – спускаться вниз. Сорваться так гораздо проще.

– Я думаю, нам нужно продираться через кустарник, – соображаю вслух. – Даже если упадём, будет шанс ухватиться за ветки или хотя бы застрять в них.

– Согласна, – говорит Цыплёнок.

Кажется, у неё вообще нет своего мнения ни о чём. Она соглашается с любым решением и, что хуже, всегда ждёт его. Сама даже не пытается думать или что-либо предпринимать.

Под сросшимися своими верхушками в один сплошной свод кустами оказывается лабиринт из тоннелей – высохших от недостатка света веток и листьев, образовавших пустоты. Мы спускаемся задом-наперёд – так, чтобы голова находилась выше ног. Это нелегко – вокруг пыль, частично перегнившие листья, наверняка кишащие насекомыми, и духота. Пить хочется ещё сильнее.

– Чёрт… Надо было всё-таки без кустов путь искать… – сокрушаюсь я.

– Да, надо было, – соглашается Цыплёнок.

Однако, на этом пути нас ждёт награда: еда. Дерево – совсем маленькое, судя по толщине ствола – каким-то чудом растёт из трещины на каменистом склоне, даёт плоды и роняет их на кусты. Я разглядываю несколько штук на моей ладони почти с блаженной улыбкой.

– Лесной орех! – с таким же упоением сообщает их название Цыплёнок.

Всё её лицо перепачкано разводами пота и пыли, но глаза сияют от счастья. Мы находим камни подходящего размера, разбиваем орехи и с жадностью их уплетаем.

– Пить фуфет хофеться потом ещё фильнее! – предупреждает Цыплёнок набитым ртом.

– Ерунда! Влага есть и в орехах – это лучше, чем ничего. И потом, калории прибавят нам сил.

Наевшись, мы собираем всё, что нам удаётся найти и складываем каждая в подол своей футболки. Теперь передвигаться мы можем только при помощи одной руки, зато сытые.

Спустя примерно час, полуживые выбираемся из тоннелей, которые мне примерно с половины пути уже стали казаться моим посмертным адом. Внизу ощутимо прохладнее, но самое главное, слышится шум чего очень жидкого.

– Ты слышишь это? – спрашиваю напарницу.

– Да! – тоже шёпотом отвечает она.

И мы почти одновременно срываемся, перепрыгивая кочки и камни, огибая кусты, как две горные козы. То, что так животворяще журчит, как назло тоже облеплено кустами, но эти – непроходимые. У них длинные ветки-плети, сплошь покрытые острыми шипами. Мы с Цыплёнком летим вдоль них и вдоль берега ручья, как шальные, в поисках бреши в этом колючем заборе. И такое место вскоре находится.

Но… там уже занято.

Глава 5. Хозяин леса

Гора из коричневой шерсти, услышав нас, разворачивается и встаёт на задние ноги. Я знаю, кто это, я помню, что сейчас категорически нельзя поворачиваться к нему спиной и убегать – это спровоцирует у зверя инстинкт преследования, но убей не помню название животного.

– Ме-е-едве-е-едь! – воплем подсказывает Цыплёнок.

– Тихо! Не поворачивайся спиной! Не беги! Медленно… по шажочку отходим назад!

Едва я успеваю выдать инструкции, как медведь приподнимает верхнюю губу, обнажив зубы, и издаёт грозное:

– Рррррррррр!

И уже через мгновение мои ноги несут меня со скоростью света. Я перепрыгиваю кусты целиком, перебираю ступнями камни, как ступеньки, и ору «А-а-а-а!». Почему-то в этом «А» попадаются и согласные буквы, но мне некогда размышлять о том, что бы они могли означать.

В конце концов, когда ног своих я уже почти не чувствую, мне приходит на ум, что, если бы медведь принял решение гнаться за мной, он бы уже давно догнал и съел. А может быть, он решил, что Цыплёнок вкуснее? У меня уже почти просыпаются угрызения совести, как вдруг я отчётливо слышу топот её кроссовок и пыхтение позади себя.

– Ты… здесь? – то ли спрашиваю, то ли констатирую, как только у меня это получается, хотя всё ещё задыхаюсь от продолжительного бега.

Моя попутчица тоже, очевидно, не может ещё говорить и поэтому кивает. Мы стоим, прижавшись к мощному стволу раскидистого дерева, и смотрим друг на друга.

– Я ж говорила… бежать нельзя и поворачиваться… тоже… – зачем-то упрекаю её.

Цыплёнок закрывает глаза и прижимается к стволу ещё сильнее, теперь спиной. И мне становится её жаль.

Я аккуратно выглядываю из-за дерева – проверяю, нет ли медведя, и осознаю, как это глупо и по-детски. Откуда-то мне известно, что этот зверь лазает по деревьям и бегает гораздо шустрее меня. У человека нет против него шансов, вернее, есть только один – надеяться, что у животного найдутся другие хлопоты. Что собственно и произошло в нашем с Цыплёнком случае.

– Ладно. Пока что нам, похоже, везёт, – констатирую.

– И при том, по-крупному, – соглашается Цыплёнок, искоса взглянув на меня.

Мы опускаемся на землю и сидим рядышком, уложив спины и головы на ствол.

– Орехи только растеряли, – вдруг говорит Цыплёнок.

– Господи… точно!

Я не то слово расстроена. Это была единственная встретившаяся за всё время многочасового пути серьёзная еда.

– Ты не помнишь, где было то дерево?

Цыплёнок поворачивает голову в сторону склона, лоскутами покрытого то деревьями, то кустарником, то просто торчащего каменистыми выступами, и с грустью качает головой.

– Ладно. Это не страшно. Еду найдём ещё. Главное, воду нашли. Нужно напиться. Нам срочно нужно напиться.

– Может, подождём пока медведь уйдёт и вернёмся… туда? – предлагает Цыплёнок.

На секунду я допускаю такой вариант, но потом меняю решение:

– Что-то совсем не хочется. К ручью можно подойти и с другой стороны. К тому же, рано или поздно он должен во что-то впадать – другой ручей, реку или, в конце концов, в море.

Откуда я всё это знаю? Да, я точно уверена, что все реки впадают в моря или океаны. Тогда почему у меня нет ни единого воспоминания о себе?

– Ты что-нибудь помнишь? – спрашиваю у Цыплёнка. – Хоть что-нибудь?

– Ничего.

– Совсем?

– Совсем, – качает она головой.

– Но названия ягод и животных ты же помнишь, а я нет.

– Не знаю, – пожимает она плечами. – Они просто… как-то… всплывают.

У неё всё лицо в рыжих пятнышках – они и на носу, и на лбу, и на веках. Даже на кончиках ушей. Но её это не уродует – она напоминает мне солнечный блик на воде.

Внезапно она поднимает на меня свои светло-голубые глаза с вопросом:

– Как думаешь, что это? Социальный эксперимент? Или конец… всего? Тест военных на выживаемость группы молодёжи? Почему нас равное количество по полу? Это похоже на заготовку для образования пар. Как бы… как если бы мы должны были выбрать себе пару для выживания. И кому-нибудь было бы интересно, как это происходит в стрессовых условиях. Например, будет ли теперь красота в цене или физическая сила? Знания или смелость, решительность? И военные так смогут определить, какой дальше вектор задать человечеству?

Военные… Да, я припоминаю таких. У меня есть… некие знания о… мире в целом. Например, мне известно, что наша планета является частью солнечной системы, что на ней развилась уникальная в обозримом человечеству радиусе атмосфера, создавшая пригодные для жизни условия. Я также помню, что человечество очень долгое время было уверено в плоской форме нашей планеты, пока не было доказано, что она круглая. Первым это предположил древний философ. Я не могу вспомнить его имя, но знаю, что придуманной им системой мер долготы и широты Земли люди пользуются до сих пор. Я также знаю, что они живут в городах, но в моей памяти нет ни единого образа города.

– Вполне очевидно одно, – вздыхаю. – Что бы ни случилось с нашей памятью, сделано это было искусственно.

– Разве такое возможно?

– Очевидно да, и мы – живое тому доказательство.

– А зачем? – восклицает она, едва не плача.

Тут мои идеи заканчиваются.

– Не имею представления. Пойдём, напьёмся уже, наконец.

Глава 6. Грибы

Напиться нам удаётся только пару часов спустя. Оказалось, что ручей почти сразу за полянкой, где мы повстречали медведя, резко трансформировался в водопад. И чтобы спуститься к тому месту, где он снова становится ручьём, нам пришлось сделать внушительный круг.

Пили мы жадно и долго, умыли лица, отчистили шеи и руки, и даже немного одежду. К лагерю решили идти вдоль ручья. Во-первых, можно снова попить, когда захочется, а во-вторых, рано или поздно он выведет нас на побережье, и там уже главное будет правильно повернуть. Мой внутренний компас говорил, что лагерь справа, а Цыплёнок как всегда даже не пыталась спорить.

Спорю я сама с собой. Внутренние споры удаются мне особенно хорошо.

– Дуры мы, что полезли в гору.

– Почему? – удивлённо спрашивает Цыплёнок.

– Потому что все ручьи, если они есть, впадают в большую воду. Всё, что нам нужно было сделать – это пойти вдоль берега. Не надо было слушать этого напыщенного индюка…

Я очень злюсь на себя за то, что не пораскинула мозгами самостоятельно.

– Но… он же так и сказал – идти вдоль берега.

– Когда это? – останавливаюсь я, как вкопанная от возмущения.

– Эмм, – пожимает она плечами. – Может быть, до того, как ты… подошла? Я уже сейчас не помню.

– Но он же сам в лес пошёл! В самую середину!

Она снова пожимает плечами.

– Может, ему в туалет нужно было?

Господи… я как-то об этом не подумала. От огорчения… вернее, поняв, что потратила слишком много энергии и внимания на ненужные эмоции, когда следовало всё это до последней капли израсходовать на выживание, я смотрю себе под ноги. И вижу…

– О! Грибок! – как всегда вовремя подсказывает Цыплёнок.

– Выглядит… вроде бы… съедобно.

У гриба большая коричневая шляпа и толстая сочная ножка. Он определённо съедобен.

– О! Ещё один! И ещё!

И вместо орехов мы заполняем подолы своих футболок грибами.

– Даже если хорошие, сырыми их есть нельзя… – высказывает сомнения в рациональности наших действий Цыплёнок.

– Но можно высушить на солнце и сварить суп, – не сдаюсь я.

– А… в чём?

1 2 3...5 >

На страницу:

Перейти

1 из 5