Экспресс. Сборник невыдуманных историй

Тетя Зина, невысокая рыжая женщина с голубыми глазами, была полна неиссякаемой энергии. С пяти утра до восьми вечера она не приседая занималась хозяйством: буйволы, коровы, козы, индюки. И ни тени усталости.

Вечером тетя Зина накрывала на стол, она ждала соседку Пепо, которая должна была прийти на ужин. Раздался стук в дверь.

– Открыто, Пепо! – прокричала тетя. – Что так долго? Картошка почти остыла.

Вошла соседка Пепо, полная женщина с вечно смеющимися добрыми глазами.

Тетя быстро собрала на стол маринованные помидоры, картошку в мундире из печки, сало, араку.

– Завтра испечем хлеб в торнэ. Скажи женщинам, пусть к обеду подойдут.

– Так позавчера же только напекли. – Пепо удивленно подняла брови.

– Да, напекли. А ты не помнишь, что было дальше? – парировала тетя Зина.

Они весело рассмеялись.

У каждой соседки возле дома был торнэ. Торнэ – это печь-жаровня в форме шара. Печка изготавливается из глины (внутренний слой) и кирпича (облицовка). На дне торнэ разжигали огонь, и уже когда оставались угли, на горячих глиняных стенах торнэ лепили раскатанные лепешки теста. Причем одна из женщин со специальной подушкой, на которой раскатано тесто, с головой погружалась в торнэ, к горящим углям, чтобы с размаху, с силой быстро налепить лепешку, а другая должна была фиксировать ее ноги, чтобы та, не дай бог, не свалилась и смогла быстро поднять половину своего свисающего туловища. Хлеб получался хрустящим и очень вкусным. Во время церемонии собирались все и дружно принимали участие в этом волшебстве.

Тогда в гости пришли все соседки. Как обычно, кто домашнюю араку принес, кто домашний сыр. Мало чего сыщется на свете вкуснее горячего лаваша с осетинским сыром под горячую араку. Попели песни. Вспомнили, как в прошлый раз Марина после принятия араки чуть не свалилась в торнэ, когда хотела лаваш отлепить. В последний момент ее за ноги ухватила тетя, иначе бы та упала на горящие угли. Потом разделили на всех лаваши – после задушевных бесед их оказалось не так уж и много – и разошлись по домам.

Когда у Пепо умер муж, мы были еще детьми. В тот вечер, играя, включили телевизор на самую низкую громкость, и тетя, на минуту зайдя в дом и увидев телевизор включенным, пристыдила нас так, что даже после похорон мы его неделю не включали. Хотя Пепо жила от нас через три дома, и звуки телевизора они бы точно не услышали.

«Безалаберные вы! Совести у нас нету, когда у людей такое горе, а вы смотрите телевизор», – сурово выговаривала нам тетя Зина.

Муж Пепо был уже старым. Тогда умирали только состарившись. Никто не слышал ни о раке, ни о каком-либо другом заболевании, от чего могли умереть преждевременно, еще до наступления старости.

В одно прекрасное солнечное утро Надя схватила ведра и, пока тетя в коровнике была, побежала на биржу, откуда все набирали воду. Огород Тасо выходил как раз на источник. И неизменно каждый день Тасо стояла, облокотившись на свой забор, и приветствовала сельчан, которые набирали воду.

На биржу женщины часто приносили стирать вещи и чистить песком кастрюли до блеска. И со всеми Тасо вела беседу. Ей рассказывали новости одни, она пересказывала новости другим. Женщины советовались с ней по всем вопросам, а мужчины уважительно, еще издали здоровались.

Часто там же, возле источника, вечерами после трудовых будней устраивались танцы, игры, хороводы.

Тасо, всегда в черном длинном платье, казалась Наде очень старой. Эта высокая статная женщина всегда была серьезной и производила впечатление строгой женщины. С таким же строгим выражением лица она часто угощала детей дикими грушами, растущими у нее в огороде.

Жила она одна. Толком никто ничего не знал ни о ее судьбе, ни по какой причине она одинока. А спрашивать ее никто не осмеливался.

Подбежав к источнику, Надя увидела, что Тасо нет на ее привычном месте. Это было необычно. Ведь она стояла там всегда, вне зависимости от погоды. Девочка осторожно открыла калитку в огород Тасо и, дрожа от страха, пошла по тропинке к дому сквозь сад.

У Тасо была большая собака. А собак Надя побаивалась.

Дверь в дом была открыта, и Надя тихо позвала Тасо. Услышав стон, девочка вошла внутрь.

Тасо лежала на кровати, без платка, бледная, изнеможденная. Дом внутри выглядел старым, почти нежилым. Из мебели – только кровать, стол и печка. Надя развернулась, чтобы бежать за помощью к тете.

– Подожди, не убегай, – еле слышно прошептала Тасо.

Девочка несмело приблизилась к кровати. Тусклый свет лампы еле освещал покрытое испариной лицо Тасо. Присмотревшись, Надя вдруг увидела, что она еще совсем не старая. Морщины и вечно сдвинутые брови разгладились. Лицо было спокойно и совсем не строго.

Девочка присела на край кровати. Тасо закрыла глаза. Наде стало так жалко ее, что она невольно положила ладонь на щеку женщины. Неожиданно Тасо, накрыв своей ладонью ладонь Нади, горько заплакала. Надя заплакала вместе с ней. Сердце ее готово было разорваться от боли. Эта сильная, как кремень, женщина разрыдалась от простого ласкового прикосновения. Сколько боли было в ее глазах, сколько боли… Надя поцеловала ее в щеку и вытерла слезы.

– Не плачь, прошу тебя. Ты же знаешь – тебя все любят. С Божьей помощью обязательно поправишься.

– Я не боюсь. И не цепляюсь за жизнь. Я просто устала от жизни, от одиночества.

Она замолчала. Надя сидела еле дыша.

– И в Бога тоже не верю, – продолжала Тасо. – Он покинул меня еще при рождении. Одни рождаются желанными, и всю их жизнь они окружены заботой любящих родителей. Ты знаешь, это чуть ли не самое главное в жизни. Особенно любовь матери, которая сопровождает тебя по жизни, как ангел-хранитель, где бы ты ни находилась и чем бы ты ни занималась. С любовью матери ты чувствуешь себя как под большим зонтом. Мне было три месяца, когда мой отец оставил мою мать. Матери было восемнадцать лет. Она сама росла сиротой и вряд ли что-то понимала в семейной жизни. Меня забрал на воспитание брат отца. У них не было своих детей. Когда я его спрашивала, где моя мама, он каждый раз рассказывал мне одну и ту же историю. Однажды он поздней ночью возвращался домой. Ехал на лошади, запряженной в телегу. Вдруг в придорожных кустах услышал детский плач. Вначале он хотел проехать мимо. Но потом передумал и подобрал меня. В этот рассказ я верила все детство. И уже тогда я знала, что я хуже всех на свете. Раз у других были родители, а я – никому не нужный брошенный ребенок. Жена дяди Нина работала бухгалтером. Умная, рассудительная, работящая, но очень строгая. Я с детства не только не слышала ласковых слов, но не видела даже ее улыбки. По утрам я вглядывалась в ее глаза, стараясь угадать ее настроение. Если оно было хорошим, я бывала счастлива. Если настроение бывало плохим, я старалась не разговаривать, ходила тихо по дому и целый день молча занималась хозяйством. Я боялась ее.

Кушать старалась мало, хотя все время очень хотелось есть. Почему-то всегда казалось, что еды я недостойна. Когда, играя и прыгая, случайно падали соседские девочки, к ним тут же подбегали мамы, охали, дули на рану, гладили по голове, целовали и успокаивали их. Как бы сильно я ни падала и ни ударялась, я тут же быстро вскакивала, весело улыбалась и убегала. А затем, укрывшись где-нибудь в укромном уголке, присев на корточки, пыталась сдержать горькие рыдания. Мамы моих подруг всегда в пример им приводили меня: «Видишь, Тасо никогда не плачет, как бы сильно она ни ударилась». Я бы тоже, наверное, могла плакать навзрыд, если бы у меня была мама. Как же мне хотелось ласкового маминого прикосновения! Как хотелось обнять мамины колени, прижаться к ней.

По своей природе я была очень бойкой девочкой. Быстрее всех косила, шила, вязала, убирала – всячески старалась отработать свой хлеб. Зимой в школу не ходила, так как учителя впускали в класс только тех, чьи родители приносили дрова. Но зато я очень любила читать. И так как свободное время можно было выкроить только по вечерам, я читала при свете огня от печи. Керосин стоил дорого. Мне не разрешали жечь его «впустую».

Дядя во всем потакал тете, так как сам побаивался ее. Но как бы то ни было, она меня вырастила, за что я ей очень благодарна. Она сейчас тоже жива. И я часто к ней езжу, навещаю ее, – Тасо улыбнулась, – я по сей день ее боюсь. Даже сейчас она может мне сказать, что я приблудная. Я молчу. Что я могу ей сказать, если, дожив до глубокой старости, она так и не научилась состраданию и пониманию.

А моя мать все это время жила в городе. Вышла замуж. Окончила акушерские курсы и работала в больнице. Среди соседей она пользовалась уважением, так как никогда не отказывала им в медицинской помощи.

Однажды дядя все же привез меня к ней. Дома матери не оказалось, и я стала играть с другими детьми. Когда она пришла с работы, пригласила нас к себе. Уже за столом, разглядывая меня, спросила дядю: «Такая хорошенькая девочка! Чья она?»

Она меня не узнала! Свою родную дочь. Когда мы вернулись в деревню, дядя это рассказал всем. Как мне хотелось зажать ему рот ладонью, чтобы он замолчал!

Вскоре меня просватали. Тогда не принято было встречаться с парнем. Не принято, как сейчас говорят, «дружить».

Моим мужем стал дальний родственник Нины, которого я видела всего два раза, Александр. Высокий, статный, красивый. Благодаря его любви я раскрылась и как человек, и как женщина. Это он настоял на том, чтобы я пошла на курсы шитья. Я любила шить и обшивала всех: соседей, родственников, мужа. Александр пользовался большим уважением. К нему обращались за советом все: и стар, и млад. Он умел найти нужные слова, подбодрить, наставить. Я гордилась тем, что я его жена. Когда он заболел, я была уверена, что его выхожу. В течение одного года он иссох, от прежнего великана ничего не осталось. От жутких болей он не мог ни есть, ни спать. Я от него не отходила ни днем, ни ночью: «Только бы с тобой ничего не случилось, мой свет, моя жизнь, моя радость».

В то утро, когда ему стало совсем плохо, он взял меня за руку, улыбнулся своей обычной мягкой улыбкой: «Помни, что я тебя люблю такую, какая ты есть – сильная и несгибаемая». Попозже его слова помогли мне выжить.

Мир погрузился во мрак. Как такое возможно – его больше нет, а мир продолжает существовать дальше? Зачем восходит солнце, если его нет? Почему еще вертится планета, если его нет?

Я три года не зажигала в доме свет, когда после смены поздней ночью возвращалась домой.

И все эти годы он был со мной – мой свет, моя жизнь!

Тасо закрыла глаза. Надя тихо встала и пошла за тетей.

Не прошло и часа, как полдеревни собралось в доме у Тасо. А еще через неделю она снова стояла у источника. И это было счастье! Ничего не должно меняться. Тасо на месте – значит, все хорошо, так должно быть. Что должно измениться? Ничего.

Каникулы закончились, и родители забрали Надю в город. А еще через пару лет она поступила в институт в далеком сибирском городе. Надя так скучала по дому, что, как только сдавала сессию, уезжала домой на каникулы.

Там каждое утро она просыпалась под песни, которые раздавались с улицы через открытое окно. Это каждое раннее утро пела дворничиха, подметая улицу. Ничего подобного Надя ни до, ни после уже не слышала. Божественным голосом, подметая тротуар, дворничиха пела церковные песни. Так звучат, наверное, песни в раю. А через час в окно начинали доноситься и другие звуки. Это просыпались соседи. На балкон своей квартиры выходила хромая парикмахерша Варя и громко приветствовала всех, кого видела.

– Эй, Чико, доброе утро. Чтоб оно стало последним для тебя!

Идиотская улыбка сходила с лица соседа, и он, плюнув на асфальт, отвечал:

– Язык бы тебе оторвать.

Варя громко, на всю улицу хохотала.

В то утро в спальню стремительно вошла мама Нади:

– Боже мой, конец света настанет, а вы так и будете дрыхнуть! Люди все бегут в центр города. Что-то случилось!

Она выглянула в окно, выходящее на дорогу, и прокричала в толпу:

– Что случилось?

Кто-то прокричал в ответ:

– Рано утром, пока мы все спали, грузины оцепили город. Говорят, они вооружены и с собаками.

Президент Грузии Гамсахурдия объявил амнистию, выпустил всех убийц и наркоманов, а затем направил их в Цхинвал, чтобы в течение трех дней они взяли город.

Вот так. Одно утро – и разбита жизнь тысяч людей и нескольких поколений.

Одно утро – и жизнь тысяч людей поделена на «до» и «после».

Надя как-то услышала по телевизору фразу: «Жизнь – сложная штука». Тогда она еще удивилась. Подошла к окну и подумала: «А что сложного в этой жизни? Так же дерево будет расти под окном, так же по утрам соседи громко будут друг друга приветствовать с балконов, громко обсуждать какие-то дела. Так же будут звучать любимые песни Пугачевой, так же будем влюбляться, дружить и просто жить. Ничего не может измениться».

Могла ли она в тот миг представить, что только одно утро может превратить спокойную жизнь в ад?

Через два дня весь город узнал о том, что деревня Нади, Сарабук, была сожжена… Сожжена вместе с людьми. И тетей, и Пепо, со всеми. И Тасо тоже. Она была заживо сожжена в своем доме…

На пепелище, что осталось от ее дома, спустя много месяцев Надя нашла ее шпильку для волос. «Одни рождаются желанными, и любовь матери согревает и защищает их, где бы они ни находились. С любовью матери ты чувствуешь себя под большим зонтом».

Любезный Федор Анатольевич

Мой свекор, Федор Анатольевич, с успехом окончив геологический факультет МГУ, вернулся на родину, в маленький уютный городок с черепичными крышами, затерянный в лесном массиве Закавказья. С обворожительной улыбкой, со светлыми волосами, зачесанными назад (под Элвиса Пресли) и открывающими широкий лоб, Федор производил неизгладимое впечатление на девушек.

Моя свекровь Ляля была из числа тех девушек, которых надо завоевывать. Происходя из известной в городе аристократической семьи, она была гордой, высоко держала красивую голову и надменно взирала на окружающий мир.

Появившись на ее горизонте, Федор, никогда не видевший препятствий к достижению своих целей, решительно разогнал всех ухажеров, круживших возле нее, и вопреки желанию будущей тещи женился-таки на Ляле.

С годами Федор из молодого стройного красавца превратился в Федора Анатольевича, полного, солидного директора хлебокомбината. Конечно, добытчиком в семье был он. Ляле отводилась почетная роль матери двух сыновей, которой, кроме работы, никуда нельзя было отлучаться. Будучи не совсем коммуникабельной, Ляля от этого не страдала, хотя при любом возможном случае она любила выставить себя в роли жертвы, которая в заточении. Абсолютно не приспособленная к жизни, она была без понятия, сколько стоит батон хлеба, и крайне удивилась, когда случайно узнала, что люди, оказывается, платят за свет, за газ и за другие коммунальные услуги, которыми пользуются. Ляля работала в городской больнице и была уважаемым врачом в городе. После работы, к двум часам дня, она возвращалась домой, принимала душ, обедала и ложилась с книгой на свой любимый, продавленный, давно уже принявший форму ее тела диван и читала, начиная с научных публикаций и кончая классической литературой. Она обожала музыку и любила под настроение музицировать. Федор Анатольевич денег жене не давал, справедливо полагая, что деньги ей ни к чему, коль на нем лежит обязанность обеспечения семьи всем необходимым. Мою свекровь такое положение дел вполне устраивало, так как она не знала, что в принципе с ними делать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Дзуар – святое место.