Рассказы Доброго Психа

Они работали три недели, и все три недели рядом с ними вертелся Димка. Он был прекрасным помощником. Мальчик был так погружен в помощь другим людям, что забыл о своих кошмарах. Выяснилось, что он мечтал стать детским врачом. Когда пришло время уезжать, встал вопрос, что с ним делать. «Ты хочешь быть моим сыном?» – спросила Соня. Мальчик кивнул и расплакался. Лучшей доли он и не желал. Вообще-то Соня мечтала о девочке. Но не бросать же будущего врача Димку на произвол судьбы! Узнав о ее смелом решении, ушел, виновато потупив голову, первый муж.

Вторым ее сыном стал Коля. Поначалу он был учеником Софьи Сергеевны. Много лет назад Колина одинокая мама на свою беду сошлась с алкоголиком. Отчим пил горькую, бил жену и пасынка. Коля пытался защищать мать и получал сполна. Ему было не до учебы. Все деньги, заработанные матерью, отчим пропивал. Коля часто опаздывал на уроки и никогда не готовил домашнее задание, в его дневнике были одни «двойки», а одежда была с чужого плеча. В столовой он выпрашивал у других не нужную им еду. Именно выпрашивал, никогда не отнимал. В классе никто не хотел сидеть с ним за одной партой, а каждый его нелепый ответ у доски сопровождался взрывом недоброго смеха. Софья Сергеевна пригласила его в свой Отряд Добрых дел – и вот там он показал себя. Однажды 31 декабря, когда все благополучные дети водили дома хоровод вокруг елки, Коля был единственным, кто согласился ехать с Софьей Сергеевной в далекий загородный приют для одиноких стариков. Несколько километров по чистому полю, сквозь холод и метущую поземку он нес на себе почти сорок килограммов собранных детьми подарков – яблоки, мандарины, конфеты. И сам обошел убогие палаты, раздал все старикам, нашел доброе слово для каждого.

А потом он перестал ходить в школу. Дети рассказали Софье Сергеевне, что у Коли умерла мать – не выдержала горькой жизни. Она пошла к директору школы, там ей коротко объяснили: «Не наше дело, дело органов опеки. Вечно Вам, Софья Сергеевна, больше всех надо! Не влезайте». На стук в дверь никто не отвечал, а из квартиры неслись звуки большой попойки. Участковый по телефону тоже объяснил: «Не наше дело, там каждый день такое. Не влезайте». Но она все-таки влезла. В прямом смысле – в приоткрытое грязное окно Колиной квартиры, благо первый этаж, с помощью ребят из Отряда Добрых дел: больные ноги не позволяли ей уже сделать это самостоятельно. Ребят она с собой не взяла – велела ждать на улице. Коля лежал на своей кровати, накрывшись одеялом с головой. Вначале не хотел разговаривать, потом расплакался и поделился своим безмерным горем. Рассказал, что отчим избил его маму даже перед смертью, уже лежачую. Но самый дикий парадокс заключался в том, что органы опеки решили назначить его опекуном… того самого отчима.

Софья Сергеевна пошла по инстанциям. Мягкая, добрая Сонечка устроила настоящую войну. Стучала кулаком и грозилась написать в прокуратуру. Через полгода Колю отдали ей под опеку. А еще через пару месяцев Колин отчим сел в тюрьму за пьяную поножовщину. Однако второй Сонин муж не принял ее выбора – и тоже ушел.

Потом была девочка Катюша. За ней Соня слетала через полстраны, прочитав в интернете о девочке-сироте, талантливом поэте. Прихватила с собой заодно Катюшиного братика Темку, несмотря на то, что тот хулиганил и воровал. Ее отговаривали, но она никого не слушала. Она всегда шла своим путем. Через полгода Темка – откуда что взялось? – перестал хулиганить и воровать, начал читать книги, старательно учить уроки и записался к маме в волонтеры. А поэтесса Катюша исписывала горя тетрадок чудесными стихами и посвящала их маме. Однажды в задушевном разговоре Катя тактично посетовала, что у них нет такого же доброго папы.

Мама Соня улыбнулась. Она была бы согласна на какого-нибудь папу-декабриста. Про Арсения она не вспоминала. Для нее он был «циником», «диссидентом» (разумеется, виноватом в развале страны, в терактах и гражданской войне, в крушении науки и образования). Это была, по убеждению Сони, «очень неправильная» первая любовь.

Они купили большой дом, теперь детям было просторно. И посадили сад. Завели собак и кошек, в основном – брали их во время волонтерских поездок по приютам для животных. И были счастливы всей своей большой необычной семьей.

Но однажды в ее деятельную голову пришла мысль разыскать одноклассников. При наличии соцсетей это не составляет труда. Вскоре удивленные и обрадованные «ребята», ныне взрослые и серьезные дяди и тети, предложили ей встретиться… где бы вы думали? Ну, конечно же, в богемной квартире Арсения. Где же еще встречаться?!

Соня поначалу нахмурилась. Она считала первую любовь к диссиденту и цинику своей ошибкой, да что там – чуть ли не позором. Потом махнула рукой – и поехала. Что интересно, приехала она на час раньше всех. По-видимому, где-то в глубине души все же хотела увидеть своего друга юности. В проеме входной двери перед ней предстал настоящий свободный художник. Совершено лысый, в небрежном свитере, с трубкой в зубах – теперь от него исходила своеобразная харизма, перенятая от матери. Но она видела того 18-летнего юношу. Да и он не заметил, что она опирается на палку – перед ним была все та же девочка Соня.

– Ты совсем не изменилась! – воскликнул он.

– И ты совсем не изменился, – радостно откликнулась она.

Это была неправда. Оба изменились очень сильно. Но они не замечали морщин друг у друга. И за тот час, пока подошли остальные гости, успели многое обсудить. Разумеется, в конце концов, они поспорили. Вошедшие шумной гурьбой одноклассники услышали их крики на всю квартиру:

– Посмотри вокруг! Что вы, коммунисты со страной сделали?!

– Нет, это ты выгляни в окно! Это твои единомышленники-диссиденты довели страну до катастрофы.

– Сонька, ты жертва коммунистической пропаганды!

– Сенька, ты контра недобитая! Злыдня диссидентская!

При этом оба радостно улыбались. Одноклассники переглянулись: «Опять эти ненормальные спорят! Да заткнитесь вы уже со своей идеологией. Давайте лучше за стол, ребята!» Потом было много разговоров. О том, о сем. О бизнесе и карьере, о виллах и коттеджах, о «мерседесах» и джипах.

– Стойте, – вдруг сказал бывший хулиган и двоечник, ныне бизнесмен средней руки. – Мы видимся часто, а Сонька пришла в первый раз. Давайте послушаем ее. Пусть расскажет, что делала все эти годы.

И Соня стала говорить со страстным пылом подвижника. О помощи людям, о поездках на места катастроф, о бескорыстном добре и усыновлении детей. Ее глаза горели, рассказы завораживали слушателей. Ну, и о своих научных регалиях не забыла добавить – для самоутверждения. Знай наших!

– Вот это да! – покачали головой далеко не бедные дяди и тети. – Да ты самая счастливая среди нас. Мы и не слышали о таком, хотя все считаем себя успешными. Скучно живем, ребята!

Время было позднее. Пора расходиться. Соня, единственная среди всех, не имела собственных «колес». Все стали наперебой предлагать подвезти ее домой на своих роскошных машинах. Но ей хотелось еще пообщаться с Арсением. Он кивнул: «Я довезу тебя» – и указал в окно на свое дырявое авто. Соня увидела и улыбнулась. Одноклассники разошлись.

– Сенька, только не включай «циника», – очень серьезно велела она. – Это ведь твои картины? Так вот, их не мог написать плохой человек. Они святятся внутренним светом. Так может писать только очень хороший и очень талантливый человек. У тебя великий дар!

– Правда?! – смутился Арсений. – Тебе нравится?! Только ведь я неудачник. Пропала жизнь. Живу, как трутень – пользы от меня никакой. А ты… ты святая. Делаешь столько добра!

– Ты делаешь добра ничуть не меньше. Просто, как бы тебе сказать, твое добро пассивное, а мое активное. Я лезу вперед сама, а тебя надо попросить. Но количество добра абсолютно одинаковое. Просто характер разный.

Арсений был озадачен. Потом начал говорить о своем будущем «лучшем проекте», который он когда-нибудь создаст и разбогатеет. Соня вздохнула, но не стала ему говорить ни о роли мамы в его судьбе, ни о сценарии неудачника, ни о «жизни, отложенной на потом». Она много помогала людям и знала, что такие разговоры не помогут. И еще – ещё он ей безумно нравился. Первая любовь разгоралась в ее душе с новой, уже взрослой, силой.

– Послушай, я решительный человек, – вдруг сказала она. – Я предлагаю тебе свою любовь. Или дружбу. Что хочешь. Разумеется, если у тебя никого нет – не хочу, чтобы из-за меня кто-то мучился и страдал.

На лице непризнанного гения отразилась вся гамма чувств влюбленного юноши. И уж никак не циника. Он забормотал, что он помнил ее всю жизнь, и кинулся целовать ей руки. Соня пригласила его назавтра в свой большой дом. Объяснила детям, что приедет ее одноклассник и первая любовь. Дети поняли это по-своему, переглянулись и лукаво переспросили: «К нам приедет Папа?» Соня смутилась.

Так в жизни детей появился Папа. Вначале он появлялся на рассвете. Не из романтики, как полагали дети, а из неорганизованности, как прекрасно понимала Соня. Он слишком хаотически собирался, к тому же успевал кому-то помочь и куда-то заскочить на тусовку. Иногда приходил с огромным букетом роз, иногда с одной розой – на сколько хватало денег. Каялся перед Соней в своей бесполезности и никчемности, просил прощения, что ничем не помогает.

– Ты делаешь очень много для нас, – убежденно отвечала Соня. – Раньше у этих детей было совсем другое представление о папе. Папа пил и дрался. Или папы вовсе не было, а были пьяный разврат на глазах у детей. А теперь они видят, что Мама и Папа это чистая любовь… ну, и розы на рассвете.

Потом он робко высказал желание их всех нарисовать. Соня отвела ему комнату, куда он привез все, что нужно для написания картин. И начал рисовать. Димку и Колю, Катюшу и Арсения. И маму Соню. По отдельности и всех вместе. А потом, по просьбе Сони и детей написал свой автопортрет. Он задумал большую картину, и это были лишь этюды к ней. Но и этюды излучали свет. Соня вешала их на стены в разных комнатах и не уставала хвалить. Его собаки и кошки тоже перебрались в их большой дом, вдобавок к уже имевшемуся зверью. Всем хватило место.

Дети приходили в его мастерскую и вели с ним долгие разговоры. Они обожали Папу и разговоры с ним. Папа Арсений, действительно, много знал об искусстве – и о классическом, и о самом современном. А еще он часто обнимал их и говорил ласковые слова. Дети таяли. Он впервые познал радость отцовства, и долго сам не мог себе признаться в этом.

Своей любимой Соне он продолжал что-то бормотать на тему, что «мужчина должен приносить в дом деньги», но всегда искренне слышал в ответ, что он дает им самое главное – любовь и тепло.

Арсению звонили друзья и знакомые, о чем-то просили и куда-то звали. Соня никогда не возражала: ей не нравилось, когда женщины требуют от любимого, чтобы он все внимание уделял семье. Она любила отдавать, а не требовать. Время от времени они упоенно спорили об идеологии. На весь дом неслись жаркие баталии обо всем советском, постсоветском и антисоветском.

– Коммунизм – это добро, – кричала она. – Это то, что у нас в семье.

– Ты романтик! Коммунизм – это ГУЛАГ… Вы разнесли полмира!

– А вы погубили мою страну!

– Сонька, ты жертва коммунистической пропаганды!

– Сенька, ты контра недобитая!

Иногда они спорили полночи. Спорили незлобно. Любя. Наутро дети говорили: «Мама и Папа, вы опять вели идеологические дискуссии! Нам снились такие счастливые сны под ваши споры!»

Разумеется, он так и не написал картину. Говорят, иногда люди чувствуют приближение смерти – не только своей, но и близкого человека – и пытаются подвести итоги. В один из вечеров Соня и Арсений неожиданно собрали детей на праздничный вечер. За семейным столом звучал смех и песни, дети, даже уже подросшие, радостно лезли на ручки к Папе. Потом Соня сказала:

– Ты создал свой ЛУЧШИЙ ПРОЕКТ!

Арсений показал глазами на висящие кругом этюды:

– Ты имеешь в виду это? Но ведь картина еще не написана!

– Нет, я имею в виду другое, – и она обвела жестом прильнувших к нему детей. – И это очень-очень большой проект. У тебя не только великий дар живописца, но и ВЕЛИКИЙ ДАР ДОБРА.

Ты знаешь, – признался Арсений, – я много лет думал, что живу зря. А теперь понял: ради одного этого стоило жить.

– Я очень люблю тебя, – призналась она. – Ты моя любовь первая – и вечная.

Он по привычке «включил циника» – погрозил ей пальцем и пошутил насчет «превратностей любви»: мол, не зарекайся. Но она серьезно и даже слегка пафосно ответила:

–Нет. Я себя знаю. Это – на вечность.

А на следующий день наступила Вечность: он умер от сердечно-сосудистой катастрофы. Никто не знал, что его доброе сердце было очень больным, изношенным курением, кофе и неупорядоченным образом жизни. Арсений скончался прямо за рулем своей дырявой машины, но успел в последний миг остановиться и никого не задавить.

Соня ставит розы возле его портрета, излучающего тихий свет. Дети украдкой целуют этот портрет и шепотом беседуют с Папой – им кажется, что мама не видит. Маленькая поэтесса Катюша написала новую тетрадь стихов, теперь уже посвященную Папе. Коля учится рисовать и мечтает стать художником. Может быть, они так и не узнали, что такое «правильная семья», где папа приносит деньги. Но имя папы Арсения произносят с благоговением. А мама Соня пытается объяснить, что только от них зависит, какой в будущем станет страна – великой или убогой.

ПАРАЛЛЕЛЬНАЯ ВСЕЛЕННАЯ

(современная сказка)

Моим детям с любовью посвящаю

Часть 1

Дом возникал из ниоткуда. Постепенно материализовывался из светящегося марева где-то на просторах вселенной. Нашей? Параллельной? Он строился как бы сам собой, дополняясь все новыми деталями: вот появилось крыльцо с резными перилами, вот окна украсились расписными наличниками. Потом возник сад, где на траве, под деревом, мирно дремала большая собака… ан, нет, уже две собаки. Вот на крылечке замурлыкала пушистая кошка. На горизонте по какому-то волшебству возник лес, а между ним и домом засеребрилась река. Мимо проплывали планеты, звезды и целые миры, а дом стоял, «опровергая все законы бытия и здравого смысла» (да простят мне читатели эту цитату из А.Грина). А потом – в доме зазвучал детский смех.

……………………………….

Приют для детей, как бы по-современному он ни назывался, остается тем же самым приютом – казенным учреждением, где дети, изъятые из семьи, начинают привыкать к своей горькой сиротской доле. Девочку Ксюшу и ее маленького братика Дениску привел сюда дальний родственник: после того, как их пьяницу-мать лишили прав, он из самых благих намерений попытался было взять детей под опеку, но, что называется, не справился – вот и привел их сдавать государству. Подписав нужные бумаги он, не оглядываясь, словно стыдясь собственного поступка, поспешил уйти. А дети осталась. Мальчик был еще мал и не понимал происходящего, просто ощущал смутную тревогу. А вот девочка была умна не по годам, хотя мало посещала школу: в основном, ухаживала за новорожденным братом, пока мать валялась пьяная – пеленала его, кормила. Без нее мальчик вообще бы вряд ли выжил. Ксюша умела читать, и книги нравились ей. Но главное – она умела думать. Поэтому осознавала всю катастрофу происходящего.

– Может, еще найдется для вас семья, – вздохнула заведующая. Она-то лучше всех знала, что детей народов Крайнего Севера никто не берет на усыновление. Вот русских детишех, тех разбирают быстро, а эти «раскосенькие чукчата» никому на всей земле не нужны. Их судьба: приют – детский дом – а дальше… дальше почти наверняка они повторят судьбу родителей. Народы Севера спиваются и катастрофически вымирают: сколько ни замалчивай эту проблему, но она есть.

Где-то через месяц Ксюша с утра, как всегда, побежала в группу мальчиков проведать братика, но его там не было. Виновато отводя глаза, воспитательница объяснила, что нашелся его родной отец и что сестра должна радоваться за Дениса – ведь он будет жить в семье. Забрали же его ночью, мол, для того, чтобы «Ксюше не было обидно», ведь кто ее отец – вообще никто не знал. Ей не было обидно – это совсем не то слово. Острое страдание захватило ее душу. Она отчаянно плакала, а девочки, такие же одинокие горемыки, пытались неумело ее утешать. Приходила медсестра, давала ей валерьянку. Заведующая приглашала ее для беседы, и Ксюша слушала ее, молча повесив голову. А под вечер девочка тайно залезла на чердак, прихватив с собой резиновую скакалочку, и попыталась удавиться. Но в проеме чердачной двери возник Серега, ее сверстник, тоже сирота при живых родителях. Он оказался внимательнее других детей и даже взрослых – и заметил Ксюшино исчезновение. Если же, уж честно, то эта застенчивая девочка с умными глазами нравилась ему. Вот он и проследил за нею, и полез на чердак, заподозрив неладное.

– Не надо! – закричал он истово, бросаясь к ней и отбирая у нее скакалку. У Сереги тоже был младший братик, Антон, и, хотя их никто не разлучал, в эти минуты Серега принял ее горе близко к сердцу, словно свое собственное. – Не надо, не надо! – уговаривал он. – Все будет хорошо, вот увидишь. Ты вырастешь – и его найдешь, обязательно! Мы вместе его найдем, ну, вот даю тебе честное слово!

Вначале Сережка говорил, просто чтобы утешить Ксюшу. Она всхлипывала, но все же слушала. А потом они вдвоем размечтались. Перебивая друг друга, дети взахлеб фантазировали, как будут жить в большом красивом доме, а вокруг они посадят сад и, конечно же, их младшие братья, Денис и Антон будут с ними.

– А давай заведем собаку!

– Нет, двух собак! Больших!

– И кошку!

– И у нас там будут родители, Папа и Мама,– посерьезнела Ксюша.

– Ой, нет, они будут пить и драться, лучше не надо, – возразил Серега. Его голова навсегда была покрыта шрамами от страшных ударов, которые он получал, когда пытался помирить пьяных родителей.

– Да нет же, – девочка горячо сжала ему руку. – Давай играть, что у нас ХОРОШИЕ Мама и Папа. Они нас любят. Давай играть, что мы живем вместе с ними в этом доме.

– И кошка, и собака, – напомнил Сережка. – Нет, две кошки и две собаки! Ладно?

Девочка кивнула. И они продолжали «играть», а точнее, горячо мечтать. Вот под окнами уже посажен сад, на горизонте возник густой лес, а в детской комнате появилось много игр и игрушек. И они всей семьей – с Мамой и Папой, с обоими младшими братьями сидят у самовара и пьют чай. Наивные и глубоко несчастные, они взяли за образец те красивые сказочные домики, которые видели на картинках детских книжек. (Если читатель думает, что северные дети в своих фантазиях должны были построить чум посреди тундры, а вокруг вообразить пасущихся оленей под покровом полярной ночи, то должна вас расочаровать: большинство детдомовских детей в тех местах даже не видели тундры и живых оленей. И не подозревают о существовании полярной ночи вообще. Как это? А вот так. Все, что они видели – это грязные квартиры алкашей, заполненные пустыми бутылками и тараканами. А потом – казенные стены приюта и детского дома. Ну, а про полярную ночь им просто никто не рассказывал: так и бродят они изо дня в день и из года в годы в своих серых буднях от казенного учреждения до школы, даже не задумываясь, почему солнце не встает зимой над горизонтом). Итак, наши дети воображали себе не чум, а избушку с самоваром из русских сказок.

И вдруг… Перед ними возникло как бы светящееся марево, а из него начал материализовываться тот самый дом. Дверь на высоком резном крыльце медленно открылась, приглашая зайти внутрь. Дети ахнули, переглянулись – и решились. Они сделали шаг вперед и очутились в прекрасном, залитом солнцем саду, потом осторожно дотронулись до резных перил. Кошка встала, выгнула спину и потерлась об их ноги. Приветливо замахали хвостом большие собаки. И тут…

«Вот они где!» – раздался за спиной громкий крик воспитателя, которая вместе с нянечкой оказались на чердаке, у них за спиной. Домик исчез. Глазам обеспокоенных взрослых предстали только дети, держащиеся за руки.

Перед сном Сережка прибежал в группу к девочкам, отозвал в сторону Ксюшу и предложил:

– А давай завтра еще раз попробуем… ну, поиграть в наш домик. И – зайдем!

– Давай, – охотно согласилась девочка. Ее личико посветлело, будто она и впрямь побывала в сказке. Жизнь не казалась ей уже такой беспросветной, появилась надежда на какое-то пока неопределенное, но светлое счастье.

………………………………….

Девочка-москвичка со смешным прозвищем Ленка-Пенка сидела у окна, окруженная куклами, плюшевыми собачками и кошками, любовалась ночным небом – и мечтала. Ее воображению рисовался Крайний Север. Она легко отыскала Полярную звезду и Большую Медведицу, которые были чем-то вроде ее талисманов. Именно к ним обращалась она в своих романтических грезах. Нет, не о любви мечтала Ленка-Пенка, в отличие от большинства своих сверстниц. А о Крайнем Севере. Она прочитала о нем все, что только могла найти в школьной и районной библиотеке, а это – поверьте – было немало. Она знала о покорении Северного полюса, об отважных полярниках. «Бороться и искать, найти и не сдаваться» – стало ее девизом по жизни. Нередко зимой, топая по снегу с тяжеленным портфелем в школу, она представляла себя Амундсеном или Скоттом. А портфель был тяжелым не только из-за учебников –в нем обязательно лежала какая-нибудь книга о Севере. Не только о смелых полярниках, но и о жизни малых северных народов, об обращении их в цивилизованный мир. Кто из вас, дорогие читатели, видел старый фильм «Начальник Чукотки» и читал книги чукотского писателя Ю.Рытхэу, тот может понять, каковы были детские представления московской школьницы о Севере. (О том, что Север спивается, там не было ни слова).

И сегодня она в очередной раз обратилась к Полярной звезде с просьбой помочь ей в будущем отправиться на Север. И быть полярником… нет, лучше просветителем северных народов, это, пожалуй, благороднее. Потом ее фантазию занесло в совсем уж сказочный мир: Большая Медведица превратилась в настоящую, а Малая – в медвежонка, вылитого Умку. Они спустились к ней с неба. Девочка погладила Умку, села на спину огромной медведицы и по таинственному Млечному пути, ориентируясь на Полярную звезду, отправилась на столь милый ее сердцу Север.

………………………………

Мальчик Саша, а в кругу своих – Саня, жил на Крайнем Севере вместе с родителями-полярными геологами из Москвы. Отец, уверенный, что сын пойдет по его стопам, иногда брал мальчика с собой в тундру и учил правилам выживания в ней.

– Имей в виду, сын, метель в тундре может начаться мгновенно: только что было светло и все видно, и вдруг вокруг сплошная пелена летящего снега. Запоминай, если хочешь быть геологом!

Санька не хотел быть геологом. Его мечта была не совсем обычной для школьника: он с детства хорошо фотографировал – и надеялся стать фотографом. Он не столько слушал отца, сколько фотографировал суровую природу вокруг. Человек, не бывавший на Севере, даже представить себе не может, как красива и разнообразна природа тундры в короткий период весны-лета-осени. Интернета тогда ещё не существовало – и Саня хранил свои бесчисленные фото в коробках из-под фотобумаги. Он любил Север, но видел его не глазами полярника, а глазами художника. Он даже придумал личную подпись для своих фотографий, которые в будущем, конечно же, принесут ему славу – букву «А», первую букву своего имени. Именно она должна была красоваться на каждой из его будущих работ. Но главное сейчас было него не это. Мальчик очень ждал возвращения в Москву: ведь родители обещали ему там купить собаку! Он спал и видел, как увешает все стены фотографией этого своего будущего питомца, и на каждом фото поставит свою личную подпись – букву «А».

В его семье очень любили песни В.Высоцкого. Самому Сане они тоже нравились. Особенно «Баллада о любви», а в ней не вполне понятные, но очень запоминающиеся слова:

«И встретиться со вздохом на устах

…На узких перекрестках мирозданья»

…………………………..

Мальчик Костя еще несколько дней назад был беззаботным счастливым ребенком, но нелепая автокатастрофа, в которой погибли его родители, в одно мгновение превратила его в сироту. «И куда его теперь? В детдом или родственники возьмут?» – довольно равнодушно осведомлялись учителя-предметники у классной руководительницы. Не потому, что их это волновало, а просто из любопытства и желания поболтать на переменке. Классная руководительница пожимала плечами: «Не знаю». На этом интерес к судьбе парня и заканчивался. (Дорогие педагоги, если вы есть среди моих читателей! Просьба не обижаться. Я сама всю жизнь работаю в школе. Но то, что здесь описано, к несчастью, тоже бывает). А в это время Костя, придя домой после похорон, посидел для вида на хмельном застолье, уйдя в себя, в свое горе и как бы решая для себя что-то. В кухне на тумбочке завалялись чьи-то снотворные таблетки. Он отыскал их и проглотил все разом, потом лег на свою кровать и стал терпеливо ждать, пока закончится душевная боль – вместе с его жизнью. Его взгляд, рассеянно блуждавший по стенам, вдруг остановился на фотографии, которую когда-то вырезала из журнала и повесила на стену мама. На фото сияла ослепительно белая тундра, над которой невысоко над горизонтом поднималось солнце. В углу стояла личная подпись фотографа – буква «А. Костя закрыл глаза, засыпая. В его сознанье еще успел проникнуть хрипловатый голос Высоцкого: пьяные гости решили послушать что-нибудь в стиле ретро. Последнее, что он услышал, впадая в страшное забытье, были слова о тех, кому суждено встретиться «на узких перекрестках мирозданья».