Мгновения

– Так, ну и что тут?

Мадс, кряхтя и вздыхая, наклоняется, медленно и с расчетом опускаясь на одно колено, отчего плотная темная ткань его брюк, растянувшись серыми переливами света и тени, вырисовывает крепкие, налитые силой, плавно изогнутые контуры мышц на бедрах и икрах. Он, прищурясь, внимательно смотрит куда-то между мной и огромными Экранами. Его взгляд рассеян, однако я знаю, это просто потому, что вместо пустого пространства перед ним сейчас, зависнув в воздухе длинной очередью страниц, парят виртуальные отчеты.

– Все нормально?

Понизив голос, интересуюсь я, заметив, как на мгновение отчего-то недовольно сморщился его высокий лоб.

– Агась. Еще минутку…

Мадс вновь погружается в работу. А мне остается лишь сидеть и терпеливо ждать, пока он закончит обновление и запустит синхронизацию с моим нейроинтерфейсом. Сейчас я отрезан от Системы, а значит в какой-то мере весь мир отрезан от меня. Занятное ощущение.

Я оборачиваюсь и с настороженным любопытством смотрю на потухшие Экраны, развешанные подобно монументальным полотнам по трем стенам моей комнаты. Полупрозрачные матовые прямоугольники, закрытые окна, выключенные порталы в волшебную страну, которая стала для нас настолько обыденной, что мы перестали замечать ее невообразимых чудес.

Это всегда странно, когда тебя отключают. Непривычно видеть окружающее пространство без всплывающих подсказок Системы, без образов Общества, реакций и статусов. Некомфортно чувствовать себя таким беспомощным, потерянным, ограниченным, лишенным привычного инструмента общения с миром. Однако, с другой стороны, это будоражащее, что уж тут лукавить, пугающее отсутствие даже приятно. Тишина зрения, расслабленность слуха, сосредоточенность, обращенная не наружу, а внутрь собственных мыслей, чувств, ощущений, тела. Крадущаяся мурашками по спине опасность и восторг оставленного без опеки родителей ребенка. Страх, трепет, неуверенность и жажда проверить, каков этот мир без вездесущей руки страховки и помощи.

Мои пальцы невольно вжимаются в подлокотник дивана, от набегающих огромной неконтролируемой волной разнообразных эмоций на лбу выступает легкая пелена капелек пота.

– Так. Все. Закончил.

Мадс поднимается с колен и, видимо заметив, что я побледнел и напряжен, уточняет.

– Ты как?

– Нормально.

Я улыбаюсь. Искренне, радостно. Сейчас, я знаю, у меня как в детстве блестят глаза. Мадс усмехается.

– Понятно.

Затем аккуратно садится рядом.

– Я запущу, а ты пока…

Он кивает мне.

– … глаза прикрой.

– Окей.

Послушно опускаю веки. Мадс ворочается, устраиваясь поудобнее в мягких подушках дивана, а потом тоже затихает. Я, от нечего делать, гадаю, как он теперь выглядит. Скорее всего закинул ногу на ногу, растянулся и скрестил руки за головой. Его мягкая светлая рубашка вылезла из-за пояса, а между концов брючин и кромкой обуви появилась яркая, смешная полоса носок.

– Спасибо за помощь.

Он знает, что я говорю не только о Системе.

– Да, не за что…

Чувствую, он улыбается.

– Эх… На самом деле, иногда приятно вспомнить старое время.

Я не уверен, что он имеет в виду: свои первые годы на службе Архитектора или, быть может, то самое «старое» время маминой фотокамеры (чем черт не шутит, у Мадса столько тайн, что я уже привык ничему не удивляться), поэтому переспрашиваю.

– Это, когда ты с Системой работал или … ?

– Ага, – Мадс хихикает, шутливо возмущаясь. – И какие еще «или», Юрген?! Ты что забыл, мы почти ровесники.

Это правда. Мы оба родились в эпоху Системы. Я смеюсь, лукаво прищурясь.

– Ну, мало ли…

На периферии, прорываясь сквозь черно-фиолетовый занавес век, заполненный яркими, белесо-неоновыми полосами, рамами и точками – причудливыми артефактами отрезанного от мира зрения, вдруг загорается крохотный оранжевый огонек. Все загрузилось.

Я открываю глаза. Пару раз моргаю, привыкая к свету. Экраны приглушенно пульсируют и мерцают, приветствуя меня, а Мадс, как и предполагалось, развалился на диване во весь свой внушительный рост. Система работает – прямо над его головой в воздухе парит довольный, свернувшийся калачиком трехмерный симпатяга – кот.

– И как?

Интересуется он, чуть выгнув вопросительной дугой свои широкие, густые, отливающий медью брови.

– Кот отличный! Где взял?

– Ха-х. Секрет.

Он опускает руки на колени, рубашка волной сползает вниз по его телу, скрещивает пальцы в замок и разворачивается ко мне.

– Кстати, посмотрел твои отчеты. Технических проблем нет, однако…

Взгляд голубых глаз становится чуть более серьезным и выразительным.

– Ты сильно переживал. Видимо, из-за этого случались какие-то неполадки с нейроинтерфейсом, ему тяжко работать в подобных условиях.

– Так и думал.

Я улыбаюсь, но, если честно, мысленно не хочу соглашаться с ним. И, кажется, Мадс догадывается, однако предпочитает не спорить.

– Ну, в общем, теперь должно стать лучше.

Заключает он.

– Да. Надеюсь.

Киваю я.

Экраны синхронно загораются. Тяжелые разговоры закончены, обязательные дела сделаны, так что теперь в нашем распоряжении весь остаток этого чудесного вечера. И уж мы-то с Мадсом всегда найдем, чем его занять.

Встреча

Бодро шаркая ногами, я спускаюсь по извилистой дорожке укрытого в плотный ковер травы невысокого холма. Тропинка задорно петляет из одного края в другой вдоль коротко подстриженного пологого склона, отчетливо выделяясь коричневато-охристой лентой на его изумрудно-зеленом покрове. То тут, то там в сопровождении приглушенного шлейфа из шорохов и легких постукиваний, вырываясь из-под упругой подошвы моих ботинок, торопливо кувыркаясь и подскакивая в прозрачном воздухе, скатываются вниз овально-круглые камешки гальки. Над головой светит белое солнце. Я тороплюсь, на скамейке у подножья холма меня ждет Марта.

Ее стройная фигура в удлиненном джемпере и простых, чуть мешковатых брюках, одна рука на колене, другая, упираясь в спинку скамьи, поддерживает склоненную голову, кажется обездвиженной и застывшей. Так что даже без подсказок Системы я понимаю, она опять над чем-то работает.

Спускаясь вниз к ней, невольно думаю, что бы сказать. Однако она успевает первой.

– Привет, Юрген!

Вполоборота, на лице широкая улыбка, а глаза горят теплым, ненавязчивым восторгом, чуть затуманенным и рассеянным – это зрение еще не отвыкло от Системы.

– Привет, Марта…

Я наклоняюсь и легко касаюсь губами ее мягкой, бархатистой щеки. А затем плюхаюсь рядом на нагретую лучами солнца скамейку. Спрашиваю.

– Чем занята?

Знаю, она рада будет поделиться.

– Да, так. Понравился вид, решила сделать набросок. Вот, смотри…

Она замолкает, проходит секунда и перед глазами всплывает картинка.

– М-м-м… Круто! Правда, Марта.

– Спасибо.

Смахиваю Изображение: не потому что плохое, на самом деле просто отличное, а потому что в кое-то веки набрался смелости показать свое. Добавляю.

– Да, кстати.

Голос чуть дрожит. Я дико волнуюсь, а что если ей не понравится? Что если моя работа – полная ерунда?

Боже…

Вчера, когда после ухода Мадса на меня вдруг снизошло вдохновение, и я, стараясь не упустить момент, взялся за это Изображение, то был убежден – получилось достойно. Но теперь, особенно после такой работы Марты, пф-ф… Уверенность неизбежно истончается и тает.

Она поворачивается и смотрит прямо в глаза. Не отвертеться.

– Э-э… Не хочешь взглянуть на мою?

На ее открытом приятном лице проступает легкая тень удивленного недоумения. И отчего-то мне становится немного обидно.

– Да, конечно!

Голос будто нарочно громок. Я пересылаю и одновременно начинаю искренне сожалеть об этом.

Марта замирает. Нас обступает плотное неуклюжее молчание. По моему лбу струйкой течет липкий пот, с языка готовы сорваться оправдания, мол давно не делал ничего подобного и только вообще обновил Систему, однако слова сами собой застревают в горле, а вместо них лишь вырывается испуганное, осторожное, отдающее послезвучием тихой мольбы о понимании и снисхождении…

– И как?

– Ну-у-у… Хм…

Марта слегка кривится. Она еще рассматривает, но я уже вижу, что все…

Ужасно!

– Не плохо.

Поворачивается, плавно и медленно опускает руки на колени, закидывает согнутую ногу на скамейку, затем едва наклоняет в сторону голову, на миг неловко поджимает нижнюю губу, словно размышляя о том, что скажет, а потом, вздохнув, продолжает.

– Идея хорошая, но…

Она смотрит на меня свысока, и я не могу не замечать это. Она говорит. Но я не слушаю. В ее голосе нет ни намека на превосходство или насмешку, однако отчего-то я ощущаю их всем своим телом, будто волны инфразвука, ее чувства проникают в мои мысли, пронизывая, парализуя, раня, обижая, разочаровывая. В ушах стучит кровь, к небу подкатывается липкий, скользкий ком тошноты. И она, вдруг смутившись или, быть может, заметив мою реакцию, замолкает на полуслове.

– Юрген?

Она напугана.

– Да, Марта. Спасибо, я… я… В общем…

Я заставляю свои губы растянуться в улыбке.

– … проехали.

Причины и следствия

Передо мной яркая поверхность Экрана с двумя Изображениями, позади – успокаивающая мягкость подушек, продавленных тяжестью расслабленного тела, за отдернутыми шторами окон – приятный и тихий вечер устремившегося к закату дня, вокруг – тишина и одиночество, внутри – притупленная, но не забытая, непрощенная, едва клокочущая, подобно лаве под коркой застывшего пепла, обида. Взгляд моих напряженных глаз нетерпеливо семенит туда-сюда по Экрану.

Вших…

Да, оно определенно хорошо. Изображение Марты.

Вших…

Ну, мое чуть хуже, но-о-о…

Вших…

Что ж. Композиция супер. Эх, стоит признать, она здорово обыграла вертикали деревьев.

Вших…

Ха-х… А у меня тоже ничего! Классно вписано в квадрат. А форма…

Вших…

Ну-у, враки. Фантазирует. Где там интересно она такие тени увидела? Вот, попалась.

Вших.

Хм…

Я вздыхаю.

– Ладно…

И вообще с чего я на нее так взъелся?

Наверное, потому что когда-то мне казалось, что я неплохо творю? Или, быть может, я просто рассчитывал на ее безусловную поддержку и одобрение, ведь мы все-таки вместе? Ну, да… Вот, например, даже чужие люди в Обществе и те похвалили. И реакций у меня не сильно то меньше, чем у нее.

Или я просто завидую?

– Пф-ф.

Поспешным жестом смахиваю в сторону обе картинки.

Сейчас мне хочется все бросить. Удалить и больше никогда не вспоминать, вернуться назад и захлопнуть дверь в свои переживания. Но я знаю, что не смогу.

Мне нравится создавать, всегда нравилось. С самого детства, и чувство не исчезло, лишь, наверное, притупилось с годами. Я стал Создателем благодаря ему, хотя мог, как другие, жить в свое удовольствие и ничего не делать. Оно всегда объединяло нас с мамой.

И вчера… Вчера я будто вновь вспомнил это. Ощутил то на время замутненное горем и потерей чувство свободы и непосредственности, которое всегда сопровождает творчество. Восторг от созерцания, познания и наконец выражения бесконечно захватывающего многообразия внутреннего и внешнего мира через доступные нам цвета, соотношения, идеи и формы.

Мама всегда говорила, что люди созданы для подобного. Не обязательно в сфере Создателей или искусства, каждый в своей… Она говорила, нам всем предназначено однажды воспарить на крыльях внезапного озарения и истинного вдохновения, подняться так высоко, как мы сами не могли и помыслить, а затем суметь выжить, вернувшись назад, не погибнуть в поисках способа повторить это.

Я не понимал ее, да и, наверное, сейчас не понимаю до конца. Однако в такие моменты я чувствую, что она вновь рядом. Как на том самом видео. Она где-то тут с обратной стороны оптического лабиринта зеркал, неимоверно близко, пусть и кроется в незримой тени того, что не есть привычной нам жизнью.

И именно поэтому сейчас я вновь собираюсь запустить Систему. Именно поэтому знаю, что не смогу сдаться и забыть. Только так я чувствую себя целым. Чувствую себя настоящим, существующим, живым. Здесь мое место. Кто бы что ни говорил…

И пусть я завидую Марте, пусть она презирает меня, пусть даже мы поссоримся. Я не брошу.

Мои руки сжимаются в кулаки.

Наоборот, сделаю все, чтобы доказать ей, она не права. Она не …

Взгляд вдруг останавливается, а в голове сама собой появляется мысль. Странная и немного безумная. Она сначала пугает меня, но, поразмыслив, я принимаю ее и улыбаюсь, широко и очень довольно.

– Да, это точно сработает!

Нетерпеливо потираю ладони, открываю Систему.

– Ха-ха… Готовься Марта, скоро я утру тебе нос.

Мгновение 1

***

Кожа чешется после душа и от грубоватой ткани костюма, волосы, руки – все пахнет не так, как обычно. Чуждо, таинственно, по-новому… Я поворачиваю голову. Очки, специальные и непривычные, прозрачные, в огромных пластиковых оправах, спадывают, медленно сползают с переносицы по горбинке носа. Пальцы сами тянутся поправить, однако я сдерживаю их благородные порывы. Только что снял перчатки, и, если дотронусь до голой кожи, придется возвращаться и тщательно мыть руки снова.

Эти странные, поначалу кажущиеся даже нелепо милыми неудобства одновременно раздражают и интригуют, заставляют невольно воображать себя людьми прошлого, для которых подобное было привычно и постоянно.

Рядом Мадс аккуратно касается пальцем сканера, тот издает тихий, ясный, гулкий звук – здесь старые технологии, только биометрия, затем молча пятится в сторону, освобождая место мне.

Я подхожу и тоже прикладываю палец. Смотрю прямо в графитовую точку камеры. Тишина. Сердце барабанит в груди, дыхание учащается. В мыслях проносится пугающее предчувствие, что эта древняя штуковина меня не узнает, и тогда все труды прахом. Но проходит долгая секунда, глазок неприветливо, лениво мигает, и звук повторяется.

Мадс что-то отмечает в Системе – перед нами прямо в воздухе висит окно интерфейса. Экран сканера меркнет. В стенах вокруг, внутри сверкающих пластин матового безжизненного металла обшивки, вдруг что-то оживает. Скребется, шелестит, стукает…

Свет подергивается. Мне становится страшно.

Однако Мадс оборачивается и спокойно кивает. Его глаза, яркие, знакомые, поблескивают, едва заметно смеясь, из-за пластика защитных очков.

– Перчатки надень.

Напоминает он, показывая на мои оголенные, побледневшие руки, стиснутые в кулаки.

– Ага…

От сомкнутых наглухо дверей вверх поднимает едва-едва различимая в холодном свете, серебристая струйка пыли. Скрежещут механизмы.

Двери открываются…

План

Конечно, пафосные речи это хорошо. Но не ими едиными жив человек…

– Ох-хо-хо, Юрген…

Мадс смеется, задорно и раскатисто, так что в уголках его глаз поблескивает скопившаяся крупными каплями влага.

– Да. Не ожидал!

Я загадочно улыбаюсь одними губами. Аккуратно подцепляю кончиками пальцев тонкий, практически невесомый листик блестящей глянцевой карамели. Делаю вид, будто не понял его сарказм.

– А что такое?

Карамель хрустит и раскалывается под натиском зубов, рассыпаясь фейерверком солоноватой сладости. Мадс рядом проделывает то же самое.

– Так что скажешь?

Смотрю на него открыто, едва подняв и выгнув бровь в такт вопросительным интонациям в голосе.

– Поможешь?

Он вновь смеется и качает головой.

– Ой, не знаю – не знаю…

Затем берет в руки изящную тонкую вилку. На кончиках ее зубчиков сверкает медно-золотистый свет потолочных ламп, он на мгновение распадается вокруг облаком световых всполохов и пятен. Мадс аккуратно, но с натиском, упирает подушечки крупных пальцев о ручку, разрезает пополам сочную мякоть укутанного в желтоватый крем бисквита и, ловко подцепив ближайший кусок, отправляет в рот часть десерта.

Пару секунд жует, задумавшись, а потом отвечает, так и не доев порцию до конца, из-за чего его голос глух и смазан.

– Ладно. Но ты ведь хорошо подумал, верно?

Остаток угощения, скользя по гладкой поверхности столешницы, это Мадс легко оттолкнул его, прибывает ко мне.

– Ага.

Я киваю, доедаю остаток торта в тишине. План действий готов, и ничто на свете не заставит меня отступить.

– Говорю тебе, это взорвет всем мозг. Знаешь же, новое – это всегда хорошо забытое старое…

Мадс закатывает глаза. Мол, нашелся тут умник. Я отправляю ему свою работу.

– Вот. Сделал вчера, и это только примерный эскиз, а если все закончить и…

– Вау, круто!

Мадс невидящим взглядом смотрит перед собой. Для него там в прозрачном окне воздуха – мое Изображение, для меня – пустота. От похвалы губы невольно расплываются в довольной улыбке.

– И такое уже типа было? …

Мадс смахивает картинку, но не выходит из Системы. Я молчу. Он большой мальчик – сам справится.

– А-а. Во-от. Давным-давно.

Видимо, сейчас он пробегает по предложенным Системой Изображениям старого голландского натюрморта какого-нибудь там семнадцатого века.

– Ха-х… Но у тебя получше будет.

Он поворачивается ко мне и усмехается.

– Спасибо.

Я польщен. Хотя, скорее всего, он просто шутит.

– И ты хочешь сделать из этого Мгновение?

Наша трапеза после недолгого перерыва продолжается. Мадс подвигает к себе чашку с кофе. Он всегда пьет черный без сахара. Я тоже присоединяюсь. В моей кружке лаконичная терпкость эспрессо и тонкая воздушная пенка молока. Мы с Мадсом снобы – презираем современные тенденции. К чему вся эта мелочная возня, если идеал уже найден, верно?

– Да, но не по стандартным шаблонам, таких пруд пруди в Обществе. Хочу особенное, с индивидуальной настройкой.

От напитков легкой струйкой поднимается беловатый клубящийся пар и щекочущий ноздри, манящий запах.

– Это я понял.

Мадс делает глоток и чуть хмурится. Затем, с видом гурмана смакуя вкус, возвращает чашку на место, нежно поглаживая подушечками пальцев гладкую белую ручку. Я свой кофе без всяких зазрений совести проглатываю залпом. Слишком уж напряжен и возбужден, чтобы обращать внимание на детали.

– Так ты поможешь разобраться, да? Не передумал?

Мадс с упреком косится на меня.

– Я ж согласился… Начнем завтра?

Наставник

Сквозь черноту медленно, поначалу едва-едва заметно, а затем становясь все напористей и интенсивней, проникают лучи мягкого, теплого, золотистого света. В желтоватых конусах мелькают, серебрясь, сероватые песчинки пыли. Они будто чуть раздражают нос, отчего я вдыхаю глубже, расправляя грудь, чувствую, как к телу прилегает прохладная ткань одежды, и вдруг улавливаю, или быть может это лишь фантазия, приторно-томный, влажный, сладковатый запах то ли листвы, то ли яблок, то ли мягкой карамели. Я не могу оторваться… Он завораживает меня своей мимолетной неуловимостью, он будто мерцает, изменяясь, накатываясь и отступая, а затем уже куда более явно раскрывается многообразным, ароматным букетом.

Мое внимание, подстегнутое растревоженным, взбудораженным любопытством, послушно следует за этим таинственным шлейфом. Чернильная вуаль темноты отступает и тает под натиском пульсирующей, расширяющейся сферы света. Я вижу багрянец бархата и лазурь роскошных ковров, искусную ручную вышивку, быстрые мазки света и тени на золотых краях огромной чаши с плоскими широкими кромками, внутри, покоясь друг на друге, разложены пирамидой спелые красные яблоки с засохшими корешками и мягкой плотью, под тонкой, кое-где коричневой, блестящей кожурой, тронутой по бокам, это почти незаметно, если бы не отражения на зеркальной поверхности металла, темными точками будущих очагов гниения. Рядом в кровавой, уходящей в пунцово-умбровую полутьму глубине бокала озеро отсветов и бликов. Замечая их, я вдруг будто чувствую, а точнее выделяю, отличая от напористого облака окутавших меня ароматов отчетливый, горьковатый, резкий запах перебродившего алкоголя. Он бьет мне в нос, кружит голову, путает мысли и…

– Не Мадс, слишком сильно.

Я чувствую, что меня сейчас вырвет. Где-то на периферии слуха тревожным звоночком реагирует Система. Картинка перед глазами резко замирает и затем пропадает, уступая, вымарываясь яркими интерфейсами. Меня продолжает мутить от такой неожиданной перемены, но я уже готов к ней. Смахиваю. Выхожу.

– Пф-ф…

С облегчением откидываюсь на мягкую спинку дивана. Живот еще крутит, однако каждым вдохом становится легче. Мадс сидит рядом, нога на ноге, одна рука на подлокотнике, голова чуть склонена в сторону, в светлых глазах – добрая усмешка. Он утомлен, но, кажется, совсем не скучает. Это хорошо, потому что мне, если честно, уже не так весело, как четыре часа назад. За окном темные сумерки, я устал от тошноты, повторений и переходов, а мы продвинулись лишь до половины.

– Говорил же, надо помягче.

Мадс доволен тем, что оказался прав.

– Ага.

Я же совсем не доволен. Быстро открываю настройки, смещаю пару ползунков вниз по шкалам. Слышу под ухом полный упрека вздох.

– Да-да, Мадс…

Закатываю глаза, даже не взглянув на него, тянусь рукой в пустоту.

– … Знаю. Сей-час.

Открывая другое меню, делаю там то же самое, подправляю еще несколько параметров. Вроде все.

– Вот.

И только после этого поворачиваюсь лицом к другу. А Мадс заливисто смеется.

– Ну?!

Спрашиваю с напором, отталкиваюсь от спинки и упираюсь кулаками в мягкие подушки. У меня уже нет сил играть в его глупые игры «догадайся, что не сделал сам».

– Да, все в порядке. Успокойся, молодец!

Его тяжелая, теплая, немного грубоватая рука тянется и бережно сжимает мое подрагивающее от напряжения плечо. А затем, задержавшись на пару секунд, вновь возвращается на подлокотник.

Я расслабленно улыбаюсь.

– Уф-ф…

Выдыхаю, довольный, преисполненный горделивого удовлетворения растекаюсь в уютной бархатистости дивана. И тут Мадс добавляет с ехидным лукавством.

– Но я бы все-таки … ой!

Я поворачиваюсь. Глаза сверкают. Вот, надоел!

Рука сама вытягивается и сжимается.

– А-а! Юрген!

И в удивленно ошарашенную физиономию Мадса, со свистом крутясь в воздухе, летит большая, пушистая подушка.

Реакция

Широким шагом вхожу в зону общего пространства Создателей, оставляя за спиной уличный гул и надоедливую суету. Из-за баррикад неброских, бежево-серых диванов и кресел на меня, обернувшись, смотрит пара-тройка из собравшихся внутри коллег. На их лицах – легкое удивление и нейтральные, сдержанно любопытные улыбки. Это все потому что обычно я провожу совместные часы в другой день, но сегодня… Сегодня.

– Привет, видела твой Поток! Классная штука…

Слышу высокий дружелюбный голос и тут же поворачиваюсь. Мимо, окидывая меня с ног до головы бесстрастно оценивающим взглядом глубоких карих глаз, проходит девушка. Мы с ней как-то работали вместе, даже разговаривали, но я не помню имя. В ее руке большая кружка с кофе, и запах, терпковатый, бодрящий, с нотками то ли ягод, то ли пряностей, приятно и ободрительно щекочет мне мои ноздри.

– 

О, спасибо!

Киваю в ответ, слегка смутившись. Прохожу дальше, поближе к диванам и людям. Украдкой косясь по сторонам, разглядываю лица. Есть пара знакомых. Они здороваются, кое-кто хвалит мое Мгновение, я скромно отшучиваюсь, хотя улыбаюсь открыто и широко, потому что, к чему лукавить, мне приятно, и, вежливо отказываясь от просьб присоединиться к общему разговору, пробираюсь вглубь. К месту с едой и напитками. А на самом деле к Марте.

Я заметил ее еще с порога. Она вместе с той девушкой стояла у автомата. Они что-то обсуждали, и Марта засмеялась, чуть откинув назад голову, отчего мягкие пряди ее волос, темные у корней и светлые на концах, волной перекатились через узкие плечи, а звук голоса приглушенным эхом запрыгал по стенам. Она тоже увидела меня. Но позже. Уже когда хотела уходить и вдруг, неловко дернувшись, случайно встретилась со мной взглядом.

– Ого, Юрген! Привет!

Мы обнялись, и я привычно поцеловал мягкую упругую щеку, окунувшись в облако сладковатых запахов ее волос и кожи.

– Привет, Марта! Вот решил…

Хотел пояснить, почему я пришел, но она, даже не дослушав, перебила.

– Отличная идея, кстати, …

Покрепче перехватила тонкими гибкими пальцами стакан с напитком. Я с удивлением отметил, что она, кажется, немного нервничает.

– … сделать Мгновение из голландцев.

Улыбнулась, чуть прикусив зубами нижнюю губу.

– Темные фона. Театральный свет. Натюрморт… Запахи… М-м… Очень эффектно!

Я знаю, что она говорит искренне, что она хвалит, потому что ей понравилось и она хочет подбодрить, но все равно не могу отделаться от подозрительности и поиска тех самых ноток снисходительного превосходства или, наоборот, зависти в ее голосе.

– А еще постановка…