Любимая Президента

И сама мысль о чужих прикосновениях для меня подобна ощущению – как будто по мне проползет мерзкое насекомое.

Но как друг, как собеседник мне нравился Миша. Мне нравилось играть с ним и Ларисой Николаевной в карты, нравилось спорить о политике, обсуждать исторические события. Миша был очень начитанным, ему, правда, не хватило денег учиться дальше и даже получить ученую степень, но он точно мог бы. Я в этом не сомневалась.

– Не смотришь даже на Мишку. Так иногда. Вскользь. А если и смотришь, то, как на подружку… а Мишка в тебя влюбился, деточка. По самые уши. Он даже на Ксюшку мою так не смотрел. Они тогда юные были, зеленые. Все бурлит. Страсти-мордасти. А сейчас явно все зрелое у него к тебе.

Будь это кто другой, я бы заревновала…что дочку мою уже забыл. А к тебе не могу…как будто свет в моей душе появился вместе с тобой, и горе не так давит. Видать, Ксюша моя послала тебя мне для исцеления, и тебя, и малыша нашего. Мишка ж мне как сын…у него родители рано умерли. Ему еще и двадцати не было. Хороший он….

– Знаю, что хороший, Лариса Николаевна, знаю. Но ведь сердцу не прикажешь…

– Да…Ах, если б можно было, чтоб сердце самовольно разлюбило…или полюбило. Как там пелось в этом фильме. Собака на сене. С Боярским. – тяжело вздохнула и налила мне чай в чашку, подвинула тарелку с оладьями, – Но не всегда нужно по любви. Раньше как браки заключались. Бывало, жених и невеста не видят друг друга до самой свадьбы. И самые крепкие союзы были. Главное – взаимопонимание, дружба, уважение… а еще главное, чтобы тебя любили больше, чем ты любишь. Уж поверь, я знаю, что говорю. Мой Валерка тот еще кровопийца был. Все нервы вытягивал. А я страдала, измены прощала, запои. Любила. Дура….А надо было за Сашку идти. Из семьи хорошей, юрист, в город предлагал увезти…Ну я вот слесаря Валеру любила. С милым же рай и в шалаше. Так и жила в дырявом шалаше до самой его смерти. Он и умер не дома… у какой-то собутыльницы. Мне потом стыдно было сотрудникам в глаза смотреть. Городок у нас маленький. Все и всё про всех знают. Оно горе какое, плюс стыд вселенский. Ладно. Не буду тебе о грустном. Надо о хорошем думать.

Вспомнила как Петр приревновал к Гебу и….меня передернуло. Воспоминания забились в висках….

«Он шел на меня, схватил за лицо и изо всех сил втолкнул в комнату, и захлопнул дверь. Всхлипывая, мгновенно протрезвев, я бросилась к шкафу, чтобы найти хотя бы одну вещь, но не нашла ничего кроме банного халата. Завернулась в него и стояла дрожа посреди комнаты. Внезапно в колонках включилась музыка. Какая-то ужасающе спокойная, но оглушительно громко, так, что уши заложило. Тяжело дыша, я смотрела перед собой, и подо мной шатался пол, крутились стены и потолок. Мне стало страшно. Невыносимо страшно. Затем музыка выключилась так же внезапно, как и включилась.

Через какое-то время дверь открылась. Айсберг зашел в комнату, запер спальню на ключ, молча разделся и рухнул на постель. Я долго не решалась на него посмотреть, а когда посмотрела – поняла, что он крепко спит.

Всю ночь я не могла уснуть. Ходила по комнате, несколько раз зашла в душ и стала под прохладную воду. Потом легла рядом с ним, но сон не шел ко мне. Я смотрела в темноту и думала о том, что это все должно прекратиться. Так не может быть. Так неправильно. Я так больше не хочу. Не хочу быть подстилкой, дыркой, одной из…не хочу, чтоб со мной вот так. Может, это и поздно, может, нужно было думать раньше, но я не предполагала, на что иду, не предполагала, что не выдержу этого.

И нет…не хуже спать с нелюбимым за деньги. Гораздо хуже спать за них с любимым…когда он ничего к тебе не испытывает, кроме желания использовать и ткнуть подарок.

Утро началось с дикого крика. Я подбежала к окну и…застыла. Поднесла руку ко рту, задыхаясь…в воде плавал Глеб. Точнее, я видела его спину, раскинутые в стороны руки, он бился головой о борт, немного отплывал назад и снова бился. Орала Виолетта. Истошно орала. Пыталась вытащить сына. К ней подбежали охранники и под руки куда-то утащили. Я хотела отшатнуться, но меня схватили сзади за затылок и ткнули лицом в стекло.

– Красиво плавает, правда? Весь в твоих тюльпанах!

– Отпустите…я хочу уйти… я не хочу смотреть, я…

– Будешь смотреть! – вдавил мое лицо в стекло, задрал халат и резким движением вошел в меня, – Нравится? Нравится, я спрашиваю?

– Нееет, – с рыданием, закрывая глаза, чувствуя, как он толкается внутри. Это какое-то сумасшествие, какой-то жуткий бред. Это кошмар. Мне снится кошмар.

– Это ты сделала. – шепотом мне на ухо. – Ты его убила! Ты!

– Нееет!

– Тыыыы! Потому что ты моя шлюха! МОЯ!

Резко дернулся, и по ногам потекло его семя. Толкнул грубо в сторону и задернул шторы, другой рукой поправляя штаны. Меня колотило от истерики. Я всхлипывала, дрожала и задыхалась. Я не верила, что это происходит на самом деле. Не верила, что он такое жуткое чудовище. И на самом деле это все правда… Глеб мертв. Только потому, что я с ним флиртовала, только потому что…Господи! Да что же это такое? Что со мной не так?

– Когда я сказал, что ты моя шлюха, я выразился буквально. Никто не может тронуть мое… И он об этом знал. Он сделал свой выбор сознательно.

– Нееет, – я все еще качала головой, держась одной рукой за стену, а другой за горло. В ушах опять звучала музыка…вот почему ее включили. Чтоб я не слышала, как застрелили Глеба. – Зачем…он же ничего…он же меня не трогал, он…Божеее мой, нееет…

– Да!

– Я не…не хочу…не хочу больше…Не хочу быть вашей. Ничего не хочу… я хочу уйти. Пожалуйста…можно я уйду?

Сквозь слезы, сквозь рыдания, глядя на совершенно холодное и равнодушное лицо и понимая, насколько это обыденно для него. Насколько легко он отнял жизнь и…наслаждался своей властью.

– Поздно не хотеть больше. Уйдешь вперед ногами, как твой несостоявшийся любовник».

Нееет, больше это не повторится. Нееет.

– Я просто…просто не хочу ни с кем. Ни с тем, ни с этим…Ни с кем. Сама хочу. И Миша…он, и правда, хороший, и достойный любви, а не вот так, чтоб с ним из жалости или потому что…хороший. Ну вы понимаете.

– Да, конечно, понимаю. Саша тот тоже хорошим был. Я ему так и говорила. Ты, Сашенька, слишком хороший для меня. Но ты все же шанс ему дай. Подумай над нашим разговором. Взвесь все. Миша отличным отцом будет…Мужчины, если женщину любят, и чужого ребенка возьмут… а если нет, то и свой не мил станет. А внучеку папа нужен, фамилия, забота и защита мужская.

– Мой отчим тоже маму мою любил. До поры до времени. А меня не принял. Ненавидел с самого рождения…

– Значит не любил. Когда любишь кого-то, любишь и все, что к человеку относится. Даже вещи его любишь, даже то место, где он работает, ужинает, живет.

– Может, и так…только я не хочу, чтоб у моего сына отчим был. Я сама справлюсь.

– Чей-то сама? А я? Я еще ого-го. Ко мне вон проректор клинья подбивает. Аркадий Григорьевич. Так что не сама, а со мной. Вместе справимся. Ты меня радости такой не лишай. Я в этот раз внука дождусь и нянчить буду.

Я засмеялась и руку ее морщинистую, но очень ухоженную с аккуратными розовыми ногтями, своей рукой накрыла.

– Спасибо вам…мне вас мамочка послала. Я точно знаю. Я молилась ей и Господу, чтоб обо мне и о малыше позаботились. Не знаю, чтоб я без вас делала…вы особенный человек. Таких не бывает.

– Значит нас друг другу послали. Ни одна встреча в этой жизни не бывает случайной. О! Смотри, нашего президента показывают! День Рождения у него сегодня! Юбилей! Сорок пять стукнуло! Скорпионище! Но только такие и могут быть жесткими! – и на телевизор кивнула, – Глянь какой. Ему б не страной руководить, а в кино сниматься. Вот это мужчина. Красавец. И политик хороший….у нас до него такой бардак творился, а он государство в кулак собрал. Железный мужик, айсберг. Все решения четкие, быстрые. Запад на место поставил. И страну из дерьма тянет…я на следующих выборах за него голосовать буду. Да и все наши тоже за него пойдут. С прошлого года и оклады поднял, и стипендии студентам бюджетникам. Жестокий, правда…говорят, собирается вернуть снова смертную казнь, амнистий при нем и не было совсем. И правильно. Маньяков и педофилов казнить надо, а не кормить на деньги налогоплательщиков.

Пока она говорила, я смотрела на экран телевизора и чувствовала, как быстро и жалобно колотится мое сердце. Какой он там…чужой и далекий. На своем царском пьедестале. Человек, искалечивший мою жизнь, мое тело и мою душу. Отец моего ребенка…Президент. Празднует свой юбилей…А она тоже с ним? Тоже празднует? После юбилея…он с ней? Сегодня же пятница! С ней…из-за которой меня убивал. Ради нее.

И это давящее тоскливое ощущение, что никогда больше с ним, никогда прикосновения его пальцев, никогда касания его губ…даже голос, шепчущий страстно «Маринааа», тоже никогда. Только боль мне оставил. Только страдания. Только полное опустошение и тоску. И воспоминания о том, каким мусором я была в его жизни.

– Мариш…ты чего? Чего бледная такая стала?

Обернулся, посмотрел прямо в камеру, и глаза его синие взяли крупным планом… а у меня горло свело и рыдание в груди застряло. Как же я его люблю проклятого ублюдка. И в эту же секунду что-то как будто хлопнуло, и по ногам вода потекла. Теплая-теплая, превращаясь в лужицу под ногами.

– Ох…

Взялась за живот.

– Что?

– Воды отошли.

– Ну и хорошо…время уже. Пора рождаться. Притом с президентом в один день. Может, вырастет и сам станет главой государства.

– А…а Ипполитовна на больничном и… я еще в роддоме не договорилась, а там… там карантин объявили на прошлой неделе.

– Тихо…ты сядь. Сейчас скорую вызовем, и отвезут куда надо. Не дома ж рожать будешь…

– Так карантин…страшно.

– Не волнуйся. Я сейчас Ипполитовне позвоню. Подожди.

Она, спеша, к обычному стационарному телефону подошла, открыла записную книжку, быстро пролистала и набрала номер.

– А…мне бы Ипполитовну…Что? Как? Когда? Вчера? Я… я поняла. Примите мои соболезнования.

Обернулась ко мне.

– Она умерла вчера…инсульт.

Я выдохнула и оперлась на стул.

– И что…что теперь делать?

– В скорую звонить. Пусть думают, куда тебя везти.

Она снова к телефону подошла. Набрала номер скорой.

– Ждите….сейчас много вызовов. Она рожает?

– Нет. Воды отошли…

– Ну значит время есть. Начнутся схватки, вызывайте такси и приезжайте в роддом. Сразу в патологию. Из-за карантина сейчас всех туда…

Она трубку положила.

– Говорят, вызывать такси.

В этот момент я ощутила тянущую, разрывную боль внизу живота и схватилась за него обеими руками. Охнула…боль через какое-то время прекратилась, и я с облегчением выдохнула и взглянула на часы.

– Все…все. Вызываю. – на меня сморит и снова набирает номер, – Мне машину на Цветочную, двадцать семь. Как нет машин? Через сколько? Так. Все. Я звоню Мише, он тебя отвезет.

Но у Миши машина оказалась в ремонте. Сказал, что поймает попутку и приедет к нам. Но он сейчас на вызове и находится за городом.

Пошатываясь, подошла к окну, придерживая ладонью живот и чувствуя, как сильно пинается малыш после схватки. Маленький мой. Солнышко…почему сегодня? Почему именно в этот день?

На дороге недалеко от дома увидела машину с «шашками» такси. Не может быть! Неужели мне настолько повезло?

– Там…там у поворота такси. Можно спросить…может, он свободен.

– Че-то часто там стоит. Может, живет где-то поблизости. Сейчас сбегаю, спрошу. Ты сиди и не нервничай, не расстраивай мне Лешеньку. Он и так боится там маленький. Сжимаешь его со всех сторон.

Да, мы уже придумали ему имя, и я ласково разговаривала с животиком, называя своего малыша по имени. Мы его вместе с Ларисой Николаевной выбирали. А вообще…мне просто очень нравилось, как звучит Алексей Петрович. Как царевич…Хотя мой сын никогда не будет носить отчество своего настоящего отца. Он никогда не узнает, кто его отец, и никогда не увидит его. И не только потому, что я бы этого не хотела… а и потому, что его отец этого никогда не захочет, потому что единственное, о чем он мечтал – это убить моего сына, чтобы он не родился.

Пока Ларисы Николаевны не было, я присела на краешек стула и с новой волной боли с тревогой посмотрела на часы. Что-то очень быстро все происходит, и пяти минут не прошло…Я читала, что вначале интервал между схватками бывает подольше. Но у меня, кажется, все стремительно. Лариса Николаевна вернулась в квартиру, слегка запыхавшись.

– Отвезет, куда скажем. Где сумка твоя? Ты же все приготовила…

– Да. Все приготовила.

– Ну и с Богом. Поехали.

И перекрестила меня и живот, помогая выйти за дверь и отгоняя назойливого Геру.

– Брысь. Мы рожать. Вернемся, принесем тебе нового хозяина. Марш в будку. И не лаять, и не выть! Узнаю, что выл – кость не получишь!

Схватки усиливались, и я старалась расслабиться, как учили в умных роликах в интернете. Не получалось, так как живот, казалось, разрывает изнутри, и сделать с этим ничего нельзя. Я сжимаю кулаки и грызу губы. Тетя Лара с тревогой смотрит то на меня, то на дорогу. Интервал между схватками уменьшается все быстрее, и мне кажется, что они нескончаемо долгие. Такой боли я еще никогда в своей жизни не испытывала…к такому нельзя быть готовой.

– Дыши. Говорят, надо дышать, думать о чем-то хорошем… Ооох, нервы мне одни. Ты пока родишь, я поседею.

– Схватки…очень частые. Мне страшно.

– Черт! – таксист ударил по рулю обеими руками. – Авария впереди, все дороги перекрыты! Черт его знает, что случилось! Только этого не хватало!

– Что значит, перекрыты?

– Ну вот так – перекрыты. К роддому не доехать…могу в частную отвезти. Здесь недалеко.

– У нас нет таких денег. Вези в роддом.

Огрызнулась Лариса Николаевна. Она, если надо, на кого угодно надавит. У нее характер железный.

– Простоим черт знает сколько под мостом.

– Ты как?

Посмотрела на меня и погладила по голове, убирая волосы с лица. Чувствую, как пот над губой выступает, как все тело начинает дрожать от напряжения при очередной схватке, как каменеет живот.

– Пока терпимо…только боюсь, что слишком часто…

– Ну давай под мост. Может, не так все долго будет. Проскочим.

– У меня в частной друг работает. Не возьмет с вас ничего. Простоим еще – в машине мне родит. Вижу ж, как корчится. А я роды принимать не умею…помрет мне тут еще.

– Я тебе сейчас помру! Язык прикуси! Все хорошо у нее будет! Что за частная?

– Клиника «Лориэн» в Новоселовском переулке.

– Впервые слышу.

Лариса Николаевна пожала плечами.

– Это в здании администрации. Новая клиника. Только открылась. Там есть родильная палата.

Схватка была ужасно сильной, и я выгнулась, зажимая руками живот и закатывая глаза.

– О боже…ладно, вези туда. Но если что, учти – платить мы там миллионы не будем.

– Я сейчас…сейчас другу позвоню и все устрою.

– Спасибо вам, – прошептала и на Ларису Николаевну посмотрела.

– Че-то не верю я в благотворительность. Тоже мне, бесплатно в платную клинику рожать. Потом как выставят счет, мы с тобой прозреем. И клиники я такой не знаю. Постоянно там езжу. Впервые слышу.

– А я верю….я же вас встретила точно так же. В жизни разные люди бывают…и хорошие тоже.

– Угу. Только хороших раз и обчелся. Не люблю я хороших. Там всегда где-то собака порылась.

Посмотрела на таксиста, а тот достал сотовый из кармана и кого-то набрал.

– Артур Евгеньевич, везу роженицу, как и…насчет оплаты потом со мной решим. Да. Хотели в роддом, а там перекрыто, – он как спохватился, – вот к вам повезу. А то родит мне в машине сейчас. Вы когда на месте будете? Выезжаете? Отлично!

Мы с Ларисой Николаевной переглянулись. Все звучало очень странно. Как будто это обычное дело, когда какой-то таксист везет в платную клинику роженицу. Но через несколько минут мне стало совершенно все равно…боль ослепила настолько, что я вскрикнула и схватила тетю Лару за руку.

Следующие несколько часов я помню, как в тумане. Точнее, я их почти не помню. За мной вышли санитары, положили на каталку. Они завезли меня в здание, с другой стороны, везли по каким-то коридорам. Схватки были настолько сильными и раздирающими, что мне казалось, я умираю. Перед глазами белый потолок, лицо врача с седой бородкой, акушерки. И все крутится, вертится.

– Ей бы эпидуральную анестезию.

– Поздно, она в родах почти, не успеет подействовать. Нет смысла.

К животу цепляют датчики, делают тут же УЗИ.

– У нас плод перевернулся ногами. Сердцебиение зашкаливает. В операционную!

– Может, перевернуть?

– Нет! Здесь все должно быть максимально аккуратно – и младенцу не навредить, и матери. Не то с нас шкуру спустят живьем!

Я их слышу в тумане, измучанная схватками, потная, охрипшая от стонов. Я не понимаю, что все это значит, и не хочу понимать. Я просто хочу, чтобы это закончилось побыстрее.

– Милочка, вы меня слышите? Посмотрите на меня!

Похлопал по щекам и повернул к себе. У него доброе остроносое лицо, большие карие глаза и острая белая бородка. Мне почему-то кажется, что я его где-то видела. Раньше. Но где?

– Вы понимаете, о чем мы говорим? У вас начались потуги, а малыш идет вперед ногами, есть обвитие. Чтоб не рисковать, будет кесарево.

Я кивнула, глотая слезы и стараясь терпеть боль.

– Как ребенок?

– Будет хорошо. У вас с ним все будет хорошо…хулиган ваш малыш. Своенравный. В последнюю секунду перевернулся. Наверное, весь в папу!

– Да…точно в папу, – слабо улыбнулась я.

– Вот и хорошо, а сейчас мы наденем на вас маску и будем считать до десяти….

А потом я погрузилась в черноту.

Глава 5

Я не волшебник! – Вы им станете! И волшебником, и Гарри Поттером, и Санта Клаусом. Всеми вместе взятыми. Если не хотите стать бомжом Васей без определенного места жительства и документов.

(с) Отшельник. Ульяна Соболева

Ему пришла смс. На тот самый номер, который всегда молчал. Номер, который знал лишь один человек. Тот, кто вел пристальную слежку двадцать четыре часа в сутки. Тот, кто являлся по сути тенью Марины. Единственный, кому Петр смог это доверить… Когда-то они вместе служили, когда-то помогали друг другу. И нет… этот человек не стал политиком или олигархом вовсе не потому, что не мог, а потому что был верен Петру и имел несоизмеримо больше. Для Райского Марину вели совсем другие люди.

– Ты реально сейчас все бросишь и поедешь туда? Реально? Банкет, гостей? Ты в своем уме, Петя? За тобой следит каждая собака. Скоро выборы, еще не забыт скандал с твоей Мариной. Скандал, который я еле замял! Ты вообще не представляешь, что творишь. Ты совершенно потерял контроль с этой девкой! Она далеко, а такое впечатление, что она еще ближе, чем была!

Райский нервно дергал галстук и поправлял воротник белоснежной накрахмаленной рубашки. Его жена бдела за этим, и иногда Петра до тошноты раздражала эта немка с толстой задницей, широкими скулами и вечно брезгливым ртом. Она всегда собирала невидимые пылинки с рукавов своего мужа и стелила ему на колени салфеточку. Серая кардиналица, которая знала достаточно много, следила за всем и наверняка была в курсе всего, что происходит в семье президента. Райский ей изменял с худосочными нимфетками и всегда трясся, что Ирма узнает о его похождениях.

«– Не можешь срать, не мучай жопу. Боишься – дрочи в туалете…

– Ирма – хорошая жена…

– Ирма прекрасно устроилась и держит тебя за яйца».

– Ты уезжаешь с банкета? Сейчас?

– Нет, бл*дь, я пошутил! Отвлеки папарацци, пусть разъедутся сразу три машины. Уводи их. Я вылетаю немедленно. Гостям скажешь – срочные дела. Я в конце концов не просто директор магазина. Пусть веселятся. Скоро откроется аукцион, и им станет не до меня.

– Она и без тебя родит!

Кулаком по стене так, что Райский подпрыгнул, как мяч, от неожиданности. Его чуб дернулся и упал на потный лоб.

– А я хочу, чтоб со мной! Понял? Со мной хочу! Контролировать! Понимать, что именно там происходит! И если твой, как его там? Артур! Что-то не то сделает, я его в бараний рог скручу вместе с вашим гребаным госпиталем! Хваленным лучшим госпиталем!

– Отгроханным для твоей… знаешь ли. В кратчайшие сроки! С операционной, и оборудованием, и самым лучшим врачом из Германии, который месяц сидел и ждал родов! Месяц! Бросил своих пациентов!

– Ему за это заплатили столько, что на три жизни хватит! А надо будет – из Африки врача привезешь! Или из Эквадора! Ты сказал, он самый лучший, и не дай Бог ты ошибся!

– Самый, да! С того света умеет за уши выдергивать. А ты мог бы там не светиться, все сообщим, покажем. Там и камеры, и наблюдение, и охрана. Зачем тебе туда?

– Заказывай самолет. Вопросы задавать я не разрешал.

– Если кто-то узнает, это будет скандал!

Но Петр его уже не слышал, он шел по узкому длинному коридору резиденции в сторону пятого запасного хода. Засекреченного настолько, что о нем знали всего два человека из личной охраны. Каждый день смена кода на двери, сканирование сетчатки глаза. Никто не может выйти и войти через этот ход кроме самого президента и его семьи.

С центрального резиденцию покинет его двойник. Еще две машины уведут слежку и журналистов. Никто не будет знать, в какой из них он. Так было задумано еще во времена коммунизма самим начальником охраны Сталина генералом Власиком, и с тех пор подобная конспирация лишь усовершенствовалась. Петр придерживался людей старой закалки, его окружали умудренные опытом старые нквдшники и бывшие особисты. Та, другая система, всегда работала безотказно, и он не видел смысла менять на какие-то новшества.

Он ждал этот день. Ждал до адской кровопульсации в висках, до тягучего адреналина, стреляющего в венах. Ждал и боялся. Как будто что-то могло пойти не так. Она ведь такая маленькая, такая хрупкая. А там внутри нее огромный мальчишка весом под пять килограммов. Если он ее убьет? Разорвет? Как она родит такого огромного ребенка?

Да, Петр все знал. У него были и снимки с УЗИ, и ее анализы, и документы по скринингам. У него даже была запись сердцебиения. Крошечного сердцебиения его сына, и от одной мысли, что это все происходит внутри ее тела, у него тряслись руки. Марина ходила в обычную поликлинику, а там ее принимали лучшие узисты области. Специально переведенные в это захолустье на тройную ставку ради нее. Конечно, она об этом не знала. Она не знала, насколько пристально он находится в ее жизни, насколько ревностно, невыносимо следит за каждым ее вздохом. Как маньяк. Как самый настоящий повернутый псих. Он даже знал теперь, как развивается беременность по дням, знал, как происходит процесс родов. Он хотел это все знать…. никогда раньше ему бы и в голову не пришло, а сейчас это было необходимостью. Как будто это давало право приблизиться, давало иллюзию его участия. Он же привык участвовать! Привык всегда контролировать. А ведь он так не хотел, чтобы этот ребенок появился…

И этот момент преследовал его и сводил с ума. Прокручивался в голове снова и снова. До сумасшествия.

«– Условием?

– Да. Ты избавишься от ребенка, который каким-то идиотским образом появился в твоем животе вопреки всем моим запретам и предупреждениям, и мы продолжим дальше.

Когда он сказал это внутри меня все …потухло и наступила вечная мерзлота Меня окатило этим холодом, меня мгновенно заморозило. Если за секунду до этого где-то в сердце кольнуло, где-то очень глубоко что-то начало оживать…то теперь окончательно омертвело. Я отшатнулась назад, глядя на него сумасшедшим, отчаянным взглядом.

– Я не хочу к тебе обратно, и я никогда не избавлюсь от этого ребенка. Никогда, слышишь? Это мой ребенок. МОЙ. Понятно? Ты не имеешь к нему никакого отношения! Твои дети у тебя с твоей женой…а со мной, с некем у тебя никого нет!

Схватил меня за плечи и придавил к дереву. Заставляя тут же пожалеть о сказанном и снова испугаться до полуобморочного состояния.

– Ты сделаешь аборт и все будет по-прежнему, Марина! Я не буду припоминать тебе твои слова…хочешь быть кем-то избавимся от недоразумения и пойдем дальше!

– НЕТ! Никогда и ничего не будет по-прежнему! Я проклинаю тот день когда пришла к тебе, проклинаю свое предложение, проклинаю твои деньги и тебя проклинаю. Я ненавижу тебя так сильно, что порой, мне кажется, я дышу этой ненавистью. И это ты…слышишь это ты недоразумение в моей жизни! Это от тебя я мечтаю избавиться! Оставь меня в покое! Оставь!

С каждым моим словом он бледнел все сильнее и сильнее и его дыхание становилось отрывистым и шумным. Если бы я не знала, насколько он равнодушен и холоден то могла бы подумать, что мои слова могут причинить ему боль. Но скорее с летнего неба сорвется снег, чем он испытает боль и сожаления. Его просто корежит от того, что я смею так говорить.