Тайны Таймбурга

Обошлось.

Никогда еще никого не увольнял.

Стриженый газон.

Его машины стригут, вот и стриженый.

Буки стоят.

Шелестят.

Парламент стоит.

Не шелестит, нет.

Просто стоит.

Интересно, сколько на свете осталось людей…

Включаю телефон. Будь я проклят, если не сохранил его номер.

Вот он.

ВЫЗОВ

Гудки.

Сейчас начнется. Абонент выбыл, и все такое.

Нет. Не начинается.

Щелчок в динамике.

– Слушаю вас.

– Добрый вечер. Уважаемый сэр, вы не могли бы нам помочь с оформлением еще одной залы парламента?

– С огромным удовольствием. Для какого века вы хотите оформить залу?

Называю… нет, не век, и даже не тысячелетие, счет идет на сотни миллионов…

Сдержанное покашливание в динамике.

– Это… невозможно.

– Не справитесь?

– Там… уже не понадобится зал.

– Послушайте, даже если у них нет потребности…

– Уже. Не понадобится. Зал.

Начинаю понимать.

Газон.

Стриженый, конечно, как же без этого.

Его машины стригут.

Буки стоят.

Шумят.

Парламент стоит.

Не шумит, нет.

Просто стоит.

Выбираюсь из резиденции, кто-то из роботов спешит мне навстречу, подхватывает, отмахиваюсь – да я ничего еще, ничего, даром, что десятый десяток мне пошел, еще на ногах держусь, нечего меня тут носить…

Рушится мир.

Нет, не вокруг меня.

В душе.

Уже. Не понадобится. Зал.

– Уважаемые туристы, мы с вами проезжаем здание парламента…

Я не слышу этих слов.

И не услышу.

Туристов здесь давно уже… ну как это, нет, вот они, кружатся дроны, делают снимки, скачивают что-то…

Рушится мир.

Уже. Не понадобится. Зал.

Газон.

Темная тень идет по газону.

Узнаю его не сразу, да я вообще с трудом что-то узнаю, зрение ни к черту….

– Вечер добрый, уважаемый сэр.

Я настолько не ожидал его увидеть, что даже не отвечаю на приветствие.

– Вы… но…

– Сэр?

– Вы же сказали – не понадобится.

– Не понадобится в указанный вами срок.

– Тогда…

– Понадобится позже.

– К-когда позже?

Он называет дату.

Думаю, что такое квинтиллион…

Невзятые ключи

– Ключи не берите.

– А?

– Ключи от квартиры не берите, говорю.

Меня передергивает. Понимаю, что…

– …я сюда не вернусь?

Он не отвечает. Уже знаю, он не ответит.

А… паспорт?

– Он мотает головой, ту же спохватывается:

– Не… а впрочем, возьмите… пока возьмите.

Чего ради я вообще ему поверил, что-то не похож я на человека, который вот так с ходу верит первому встречному, да не встречному, а тому, кто появился в квартире не пойми как и говорит:

– Пойдемте.

– А?

– Скорее. Собирайтесь.

Хочу спросить – куда.

Понимаю, что он не ответит, по крайней мере, сейчас.

Собираюсь. Хватаю какие-то тряпки из шкафа, спохватываюсь:

– Надолго собираться?

Он кивает:

– Насовсем.

Вытаскиваю из-под кровати видавшую виды сумку, вытряхиваю оттуда какую-то труху…

– Не понадобится.

– А?

– Не понадобится. Одежда…

Фыркаю:

– И в чем ходить прикажете?

– У вас всё будет… будет.

Оглядываю комнату.

– Книги возьмите.

– Книги?

– Ну да.

Собираю с полок библиотеку, оставшуюся еще от родителей.

Вот это не берите.

Он заглядывает в сумку, отбрасывает том чего-то там, не успеваю заметить – чего.

Поворачиваюсь к столу:

– Ноутбук?

– Диск снимите. И с собой возьмите.

Подчиняюсь. Нехотя. Начинаю сомневаться.

Он волнуется:

– Поторопитесь.

Смотрю в его глаза. Абсолютно черные глаза, без белков, без радужки, много чего – без.

Догадываюсь:

– Здесь… будет что-то плохое?

– Да.

– А другие люди…

Первый раз слышу в его голосе раздражение:

– Я что, весь город должен вытаскивать?

Понимаю, что ничего он нам не должен.

– Штору возьмите.

– А?

– Возьмите штору.

– Обе?

– Одной достаточно.

Делать нечего, снимаю штору, бросаю в сумку.

– Пойдемте. Скорее же…

Он распахивает окно, шагает на подоконник. Меня передергивает:

– Вы… вы что?

– А что такое? А, ну да – хлопает себя по лбу, – вы же в двери ходите… пойдемте… скорее…

Спешу за ним.

Думаю, что всё-таки должно случиться.

Ничего, узнаю…

Идут часы

– Я не чувствую власти.

Это король говорит.

Король, император, вождь, самодержец, правитель – называйте его, как хотите. Мы его по-своему называем, по-вашему переводится как король.

Вот король и говорит:

– Я не чувствую власти.

Хочу ответить – ваше величество – не отвечаю: знаю, никакое это не величество, власть не у него, даром, что его короновали – у кого-то другого власть.

У кого-то…

– У кого?

Это король спрашивает. Который на самом деле не король.

– У кого настоящая власть? – его голос повышается, – я первым вошел в святилище в первый день нового года – почему я не чувствую власти?

Откашливаюсь:

– Здесь может быть только одна причина: кто-то вошел до вас.

– Кто? Уж не хотите ли сказать, что мои соперники научились перемещаться во времени?

Хочу сказать, что все его соперники давно лежат в сырой земле, обескровленные и обезглавленные.

Не говорю.

– Так кто же вошел в комнату вперед меня? Кто, черт побери?

– Я обязательно выясню это.

– Выясните. Обязательно. И как можно скорее, вы слышите меня? как можно скорее!

Хочу поклониться, тут же спохватываюсь:

– Часы.

– Что часы?

– Помните… когда вы приближались к святилищу – шли часы?

– Да что им еще делать, как не идти…

– Часы. Они шли. Большие такие. Напольные. С маятником.

– И?

– Они прошли мимо вас. В святилище?

– И что?

Король (который не король) смотрит на меня, вижу, и правда не понимает, ну часы и часы, мало ли где часы идут, на то они и часы, чтобы идти…

Часы…

– Они вошли в святилище вперед вас.

– Уж не хотите ли вы сказать, что…

– …похоже, что так.

– Полный бред. Это же… часы.

Пожимаю плечами – и что, что часы. Как будто часы не могут опередить короля. Почему-то мы привыкли не замечать часы, как не замечаем бабочек, или собак там, или тени – ну влетела бабочка в святилище вперед короля, ну и что…

Вот вам – ну и что.

Маячит перед глазами картина из прошлого, король приближается к святилищу, мимо идут часы – напольные, маятником, мимо, мимо, в зал…

Король пристально смотрит на меня, щурится:

– Найдите мне эти часы.

– Будет исполнено.

– …как можно быстрее.

– Я убил их.

Повторите.

– Я их убил.

Показываю обломки шестеренок, пружины, стрелки…

– Дайте-ка глянуть…

Протягиваю королю останки часов. Король…

(…который не король…)

…недовольно присвистывает.

– Хоть бы подготовились, что ли, прежде чем врать…

Понимаю, что проиграл:

– А… что такое?

– А сами посмотрите. Ничего, что вот этих штук в часах всего две? Куда вы мне три суете?

Мир падает из-под ног.

Открываю рот, не успеваю ничего ответить, меня бьет гром среди ясного неба:

– Уведите его!

Стражники берут меня под руки. Не чувствую под собой ног, пол зловеще покачивается. Мимо идут часы, потом еще одни часы, это они могут – идти…

Часы…

Что-то много их тут, часов…

Сильно много…

Часы обступают, оттесняют меня от стражников, сильнее, сильнее, кто-то орет – держи-держи-держи, поздно, меня уже и след простыл…

Часы заталкивают меня в карету, карета расправляет крылья, взмывает в воздух…

– Вы в безопасности.

Смотрю на часы.

Большие.

Напольные.

С маятником.

Часы говорят мне:

– Вы в безопасности.

Будильники, будильнички, будильничишки вокруг меня хлопочут, что-то подсказывают, а, ну да, конечно – низко кланяюсь его величеству.

Его настоящему величеству…

– Отставьте, отставьте… вы в безопасности…

Слышу обрывки фраз – люди в городе присягают новому королю…

Реконструкторы

Кто-то скажет, что наша работа никому не нужна.

И я с ним соглашусь.

Вот если кто-нибудь подойдет ко мне и скажет – ваша работа никому не нужна, – я пожму плечами, кивну – так оно и есть.

Но если меня спросят, чем я занимаюсь – я спокойно отвечу.

Вот так вот соберемся все на семейном ужине под Рождество, и мой дядюшка, старинный замок, и тетушка моя, маленькая церквушка, и почтенный дедушка, он у нас королевский дворец… Вот так соберемся все, и какой-нибудь родственник по какой-нибудь линии, собор какой-нибудь меня спросит:

А вы чем в жизни занимаетесь?

И тетушка уже мне шепчет снизу (я на два этажа выше): скажи, что ты счетовод, скажи-скажи-скажи, а я и скажу:

А я восстанавливаю людей.

И все давай охать-ахать, да что ж такое, да вот у нас тут местечко управляющего есть, да вот в каком-то городке маленьком вакансия замка свободная…

И я поясняю:

Нет-нет-нет, не надо мне никаких вакансий, мне нравится то, что есть.

Да-да, вы не ослышались.

Мне нравится.

Знаю, что нас таких на весь мир полтора замка наберется, которые людей реставрируют. Правильно, люди же не нужны никому, эка невидаль – люди, кому они нужны.

Нам нужны.

Вот не далее как вчера нашли человека. Еще одного. Нашли случайно, хотели строить новый дом, смотрят – а на территории постройки человек.

Спасибо строителям – вызвали нас.

А знаете, как это трудно – восстанавливать человека? А я знаю. Не понаслышке. Сначала нужно собирать по косточкам, по косточкам, а ведь половина моих современников вообще не знает, как должен выглядеть человек, соберут так, что мало не покажется. Косточки хрупкие, за них возьмешься – они рассыпаются в прах, их надо обработать специальным раствором, чтобы не рассыпались.

Но это только начало. Потом нужно по специальной программе восстановить лицо человека, узнать, как человек выглядел. А там уже из глины лепить, из глины, по косточкам, по косточкам, каждый изгиб, каждый штрих, каждую морщинку на лице…

Это всё обычно я делаю. На пару с Крепостной Стеной, у неё вообще здорово получается. А Часовая Башня в это время ищет историю человека. Часовая Башня в интернете вообще все, что хочешь найдет.

Там уже по истории посмотрим, во что человека одеть, кто в какие века жил, на кого тогу надеть, на кого доспехи, кому галстук повязать. Это Крепостная стена делает, вот где талант.

Вот теперь человек живой.

Ну, почти.

Теперь самое сложное осталось. Это уже моя работа будет. Там черточку, тут штришочек, тут красочкой, вырисовать глаза, чтобы смотрел, как живой…

А?

Нет.

Почему-то они у нас не выживают.

Сам не знаю, почему.

Может, что-то не так делаем.

Еще разберемся…

Посередке

Сегодня я нашел человека.

На шоссе.

То есть, не совсем на шоссе, на обочине. Я ехал на своем джипе… то есть, джип на самом деле не мой, ну, считайте, что мой… Не мой не в смысле не говорящий, ну, в этом смысле тоже, а…

…короче.

Я нашел человека.

На шоссе.

Я ехал на джипе, а он стоял на обочине.

Замахал рукой.

Я остановился, распахнул дверцу, мы обнялись, как старые друзья.

Хотя видели друг друга первый раз.

Человек оказался молодым парнем лет двадцати, он назвался Андреем. Раньше он учился на врача до того, как всё случилось…

…случилось что?

Поначалу я еще думал, что люди ушли.

Тогда.

В то утро.

Еще думал, что какие-то учения, или что там может быть, или… или… или…

Честно сказать, я и сейчас так думаю. Что это учения какие-нибудь или не знаю, что. Быть не может, чтобы на всей земле остались только мы двое, я и Андрей.

Всё ещё надеюсь, что встретим на обочине дороги еще кого-нибудь.

Никто не встречается.

Сегодня поссорились с Андреем.

Ну как поссорились… не порешили, как искать людей, или сидеть на месте, в доме в каком-нибудь и рассылать сигналы, или ездить по свету. Я говорил одно, Андрей – другое, да какая разница, кто что говорил, а потом Андрей ушел, вот так, хлопнул дверью, ушел в ночь, и сам не знаю, какого черта поперся за ним, орал что-то, что нельзя так, что надо держаться вместе, и сам не понимал, почему надо, но – надо…

В детстве мечтал, чтобы из города ушли все люди, и чтобы можно было ходить по магазинам и брать всё, что понравится.

А вот сбылось.

Сказка даже какая-то такая была про мальчика, который один остался и обрадовался. А потом ему страшно стало, он заплакал и проснулся.

А у меня как-то проснуться не получается.

Нас оказалось пятеро.

Поискали по Интернету, нашли пятерых.

Мы с Андреем.

Девушка какая-то во Флориде.

Мексиканец какой-то, назвался Хуан.

Еще один какой-то ХХХ77, на бота похож.

Нашли себе особняк, я такие раньше только в кино видел.

А тут в нашем городе.

Я, оказывается, город-то и не знаю…

Хуан сегодня в Сети про конец света заливал, уж лучше молчал бы…

А сегодня Андрей пропал.

Из-за меня пропал.

Нет, вы не думайте, я его не убивал, ссорились мы с ним, конечно, пару раз, но не настолько, чтобы друг друга поубивать.

Мы тут моторную лодку прикупили… ну как, прикупили, из магазина вынесли, теперь же у нас так все делается. Всё думаю, что будет, когда люди вернутся, зададут нам жару…

(…хотя уже знаю, не вернутся…)

…это случилось, когда я…

…ищу опору, а опоры нет, ищу лодку, а лодки тоже нет, ищу воздух, а воздуха – и того нет…

Кто-то хватает подмышки, сильно, больно, куда так тащишь, с-сука, ты мне руки выломаешь на хрен…

– Ты… ты чего, а?

Смотрю на Андрея, думаю, а правда, я чего.

– А… а лодка…

– Утонула к хренам собачьим лодка, кто ж так рулит-то… – Андрей косится на меня, – плавать не умеешь, что ли?

– А то…

– Вот так, на лодке он кататься пошел, плавать-то хоть бы поучился сначала… Я тут сам чуть не утонул на хрен, тебя вытаскивал…

Меня передергивает.

– Андрей, ты…

Андрей исчезает.

Нет, не уходит.

Просто.

Был, и нет.

Хуан опять говорил что-то про конец света, я его забанить обещал, если не заткнется.

Конец света…

Воспоминания откуда-то ниоткуда, из детства откуда-то, бабушка говорит, а конец света будет, а хорошие попадут в рай, а плохие в ад…

Я спрашиваю:

– А какие не так, не так?

Бабушка смеется.

– Посередке останутся.

Переворачиваюсь на другой бок, пытаюсь уснуть.

Что-то бьется в голову, подбрасывает на месте.

Посередке.

Посередке.

Посередке…

Рассказал остальным.

Им не до меня.

Хуан перебрался к девке этой во Флориде, им теперь совсем не до меня.

Вика умерла.

Так девчонку звали.

Умерла по-дурацки, купаться полезла, а плавать не умеет, и утонула к чёрту.

А Хуан это видел, а Хуан плавать не умеет, а Хуан что сделает…

НОВОЕ СООБЩЕНИЕ

ОТ: ХУАН

Esto es todo por mí, por mí lo hizo. Quién de nosotros hace algo bueno, caera en el paraíso, ella quería que yo entraría en el paraíso, ella quería que yo la había salvado y ha caído en el paraíso, ella…

Это всё из-за меня, это она из-за меня сделала. Кто из нас сделает что-то хорошее, тот попадет в рай, она хотела, чтобы я попал в рай, она хотела, чтобы я её спас и попал в рай, она…

Еще раз читаю без перевода, красивый все-таки язык, ха кайдо эл парайзо элла, как произносится, не знаю, всё равно красиво…

Ночь не спал, всё время казалось, ходит за окнами кто-то, смотрит, подкарауливает. Да и то сказать, это уже не наша земля, кто-то пришел на эту землю после нас, или придет, вот и намекает нам, хороши уже землю топтать, пора и честь знать…

Кто-то…

Кто-то…

…выглянул в окно, там никого не было.

Хотя… кто сказал, что я вообще их увижу.

Их.

Кого их.

По-хорошему здесь еще должна быть история про то, как кто-то из нас совершил плохой поступок, ну там убил кого или бабушку через улицу не перевел, или еще что – и пропал. Попал в ад, то есть. Только такой истории не будет. Мы тоже не дураки, да и убивать некого, и бабушек нету, чтобы через улицу перевести…

Я предложил нам всем троим встретиться.

Сказали, что идея хорошая, как-нибудь подумают.

Я уже знаю, что это значит.

Никогда.

А надо что-то делать. Что-то. Нет, жизнью рисковать, чтобы друг друга спасали – это не выход, этот номер у нас не пройдет.

Я его нашел.

Этого.

Который три икса семьдесят семь.

Он, оказывается, в Казахстане живет.

Я до него доехал.

Он, оказывается, на инвалидной коляске. Дом у него большой, то есть, не его дом, там раньше большая семья жила, а этот под ником три икса какой-то там родственник хозяина. В доме все исчезли, когда всё случилось, а этот, под ником, остался.

Он сказал, что он Харитон.

Правда или нет, не знаю.

– Да что ты, в самом деле, сказал бы сразу, что у тебя с ногами того, мы бы с Андреем приехали, чего ты тут сам по себе кочевряжишься…

Это я уже.

Стали думать, что нам делать.

Как в рай попасть.

Сделать, чтобы кто-то из нас в беду попал, а мы спасли – не вариант, там разберутся, что мы обманули…

Дворцы или храмы какие-нибудь восстанавливать – тоже не вариант, кому они нужны, дворцы и храмы.

За зверушками какими ухаживать, так зверушек не осталось уже. Кстати. Да. Зверушек не осталось. Ушли куда-то. Ушли.

Что еще…

Не знаю, что еще.

– А ничего.

Это Харитон говорит.

– А ничего.

Смотрю на него, не понимаю:

– И… что делать прикажешь?

– Жить.

– Жить? Здесь?

– Ну да. Еще людей найдем… землю распашем… жить будем…

А потом Харитон исчез.

Ну, не Харитон, не знаю, как его на самом деле звали.

Интересно, куда…

Коллапс

Сегодня я понял, что нас осталось двое.

В пещере.

Вчера еще надеялся на что-то, ну мало ли, может, затесался кто.

А сегодня понял окончательно.

Нас два человека осталось.

Остались. Не знаю, как правильно.

Почему-то меня уже не волнует, сколько осталось людей. Меня волнует, сколько осталось воздуха.

А воздуха осталось мало.

Я это чувствую.

В пещере.

В пещере…

Ну да, я называю наш мир пещерой.

Хотя я помню время, когда он еще не был пещерой.

Помню.

Тогда он назывался Пан. Что значит – всё.

Если встать на перекрестке и поднять голову, можно увидеть луну высоко над головой.

Если посмотреть вбок, можно увидеть, как поднимаются во все стороны от тебя стенки огромного шара, внутри которого тянутся дома, дома, дома.

Только поднять голову не получится.

Потому что на перекрёстке поток машин.

Движение плотное.

Было.

Теперь нет.

Теперь там вообще ничего нет.

Нас двое.

Ну, это я уже говорил.

Я и…

…и кое-кто еще.

Кому лучше на глаза не попадаться.

Сегодня я добрался до оружейного магазина, прихватил себе парочку пистолетов, и патронов побольше. На тот случай, если на меня нападут.

Да, вы не ослышались.

Нападут.

Нет, человек там один. Там, где-то через несколько домов.

Но кроме нас двоих здесь есть еще кое-что.

Ну, тут, наверное, надо о себе рассказать. Так, вроде, полагается, что герой должен рассказать про себя. Я…

…а что я?

А я вот… я мечтал долететь до Луны.

Ну, вот наш мир, а в центре него Луна. Если сделать какие-нибудь крылья, можно добраться до Луны.

Я делал крылья. Еще в детстве, прыгал с этими крыльями с крыши, сломал себе ногу, плечо вывихнул, было дело, да.

Потом учился на инженера, потом снова делал крылья, снова падал…

Или кончай фигней заниматься, или вон пошел, чтобы я тебя не видел больше.

Это отец говорил.

А?

Нет, крылья так и не сделал.

Там другое что-то надо было.

Не крылья.

Вот еще обо мне.

Мне часто снились миры. Странные миры, чужие миры. Нет, не как обычно снятся полости, в которых другие города или другие страны, а совсем чужие миры. Миры, в которых полость настолько большая, что не видно её границ…

…нет, что я говорю, что я несу вообще. Там не было никаких границ, одна нескончаемая полость и сияющие огненные шары, которые разлетаются во все стороны.

И что?

И ничего.

Просили рассказать о себе, я рассказал. А про всё остальное и рассказывать неинтересно, где родился, где учился, где женился, да нигде не женился, не успел.

Потому что всё случилось.

Я видел, как это началось.

Даже на видео снять успел.

Могу показать.

Собственно, тогда я еще толком не понял, что случилось – просто земля надо мной (там, слева) пошла трещинами, трещинами, сложилась, схлопнулась…

Тогда я еще не понял, что случилось.

А что я все о себе да о себе…

Давайте еще про кого-нибудь расскажу, все-таки в нашем мире не я один живу.

Про Луизу, например.

Была такая. Луиза. Луиза из маленького городишечки в столицу приехала, пробиться пыталась, ну да много их приезжает и пробиться пытается. Ну и не получилось у неё ничего, конечно, поначалу, поначалу мало у кого получается, она там стаканы в каком-то баре мыла, а еще Луиза туфли себе хотела, знаете, чёрные такие, лаковые, с золотыми пряжками, они в «Парадизе» продавались, только с зарплатой Луизиной к «Парадизу» не то, что подходить, смотреть в его сторону нечего. Луиза еще сумочку себе хотела, и много чего Луиза себе хотела, Луиза молодая еще в бесформенном пальто ходить, которое как мешок из-под картошки, это тетя Таня подсунула, ах, ах, видите ли, фигура должна угадываться, ну, у тёти Тани такая фигура, что ни под каким балахоном не угадается, а Луиза молодая еще, и…

…это я про что вообще.

Ну да.

Про Луизу.

Я же не один жил в мире, которого больше нет.

(Хороший мир был, Пан назывался)

Тут еще люди были. Потом еще про кого-нибудь расскажу, много людей было.

Впрочем, что я все про людей да про людей, лучше я расскажу про то, что случилось…

– Вы понимаете, что процесс уже необратим?

Это я сказал.

На деловой встрече.

В ответ услышал…

…да ничего я в ответ не услышал.

Многозначительное молчание.

– Наша планета сжимается всё быстрее.

– Да, я в курсе последних событий.

Это моя собеседница. Черные лакированные туфли с золотыми пряжками. Больше ничего не помню.

Этот процесс можно остановить, если установить противовесы.

– Мне-то зачем об этом говорите?

(Лаковые туфли выражают нетерпение)

– Ну… нам нужны средства на реализацию проекта.

– И сколько же вам нужно?

Показываю смету.

Это я знаю, когда на встречу идешь, надо смету показывать.

Она смотрит на смету.

Лакированные туфли с золотыми пряжками.

– Что же… большое спасибо, мы вам перезвоним.

Уже знаю.

Не перезвонит.

Не сдаюсь:

– Да вы хоть понимаете, что если мы этого не сделаем, тут всей планете хана будет?

Многозначительное покашливание.

– Мы. Вам. Перезвоним.

Твердь.

Ненавистное слово, вобравшее в себя всю нашу боль и отчаяние – т-в-е-р-д-ь.

Т-в- (давят согласные буквы) -е- (прорывается просвет воздуха) -р-д-ь- (снова согласные окружают, давят, душат…)

Т-в-е-р-д-ь…

Луиза волнуется.

Еще бы Луизе не волноваться, переговоры все-таки, да не какие-нибудь, а важные.

Луизе не по себе, Луизе стыдно, за туфли свои стоптанные стыдно, за юбчонку свою задрипанную… Хотя вроде переговорщикам на это наплевать с высокой колокольни, на юбчонку Луизину и на туфли тоже.

Луиза идет к доске, на доске всё расписывает, сколько денег на проект нужно, заказчики слушают.

Заказчики…

Слово-то как звучит…

Заказчики спрашивают:

– Сколько вам нужно средств?

Луизу передергивает. Она же только что все расписала, по полочкам разложила, а они опять…

– Сколько?

Ну, вот же… а нет, не об этом спрашивают – а сколько самой Луизе надо.

Луиза замирает, Луизе боязно, еще бы не боязно, назовет слишком много – не видать ей денег, как своих ушей, назовет слишком мало – потом всю жизнь локти кусать будет…

Сколько же, сколько…

Думай же, думай…

Заказчики повторяют:

– Сколько?