Полная версия
Теория исторического знания
В соответствии с античной традицией в Средние века «историю» по-прежнему не рассматривали как самостоятельную область знания. В лучшем случае, как и в античности, «историю» в очень узком смысле (как разъяснение текстов древних авторов) иногда включали в «грамматику», входившую в список «семи свободных искусств»[11] (например, у Августина, Кассиодора, Исидора Севильского). Исключения были весьма немногочисленны.
В эпоху итальянского Возрождения эта античная традиция активизируется, постижение «истории» снова связывается с изучением текстов, прежде всего, античных авторов. Восстанавливается традиция присоединения «истории» к «грамматике». Например, около 1450 г. Томмазо Парентучелли, секретарь папской курии и основатель Ватиканской библиотеки, составил по просьбе Козимо Медичи список книг, которые должны были находиться в первой публичной библиотеке, основанной Медичи в 1441 г. во Флоренции при монастыре св. Марка. В этом «перечне Парентучелли», который был весьма популярен среди гуманистов в качестве списка «рекомендованной литературы», приводится в том числе список книг, необходимых для «изучения светских наук, то есть грамматики, риторики, истории и поэзии».
При сохраняющемся доминировании «текстового» значения «истории» существенно изменились прагматические параметры этого рода литературы, связанные с понятиями «пользы» и «функций» исторических сочинений. В эпоху античности одной из основных функций истории было накопление социального опыта, который можно было использовать в социальной практике, т. е. формирование социальных и моральных образцов поведения. В свою очередь, в эпоху христианского Средневековья накопление сведений о социальной реальности определялось совершенно иными целями. Стремление познать человеческую природу и устройство социального мира выступало не столько в качестве конечной цели, сколько как инструмент, способ познания божественной реальности, Промысла Божьего. Такая установка несколько ослабевает в период позднего Средневековья, когда под влиянием томизма постижение божественной реальности стало мыслиться возможным в первую очередь через постижение созданной Богом природы. Это немного снизило теологический интерес к знанию о социальном мире и позволило вернуться к изучению социального мира и человека как таковых, вне непосредственной связи с божественной реальностью.
В трудах итальянских гуманистов XV в. уже постоянно говорится о пользе истории (исторических текстов). Впрочем, даже в XV в. представления гуманистов о «пользе» истории были все еще весьма расплывчаты. Так, Леонардо Бруни в прологе к своей упомянутой выше работе «Двенадцать книг историй народа Флоренции» говорит о пользе чтения исторических трудов: 1) для приобретения навыков хорошего стиля; 2) ввиду воспитательной ценности истории; 3) вследствие того, что «разумному человеку приличествует знать», как возникла его родина, какое прошла развитие и какие судьбы ее постигли; 4) наконец, потому, что знание истории «дает величайшее удовольствие».
Как и в античности, прагматические параметры «истории-текста» реализовались в эпоху Средневековья в некоторых конкретных требованиях, предъявлявшихся к содержанию исторических текстов, которые снова условно можно разделить на метод (каким образом), предмет (о чем) и время (когда).
Метод (каким образом). Постепенно совершенствовалась работа с источниками, на которые опирались авторы исторических текстов. В дополнение к традиционным «свидетельствам очевидцев», хроникам и предшествующим историческим сочинениям начали использовать архивные документы – сначала монастырей, затем папской канцелярии и, наконец, первые государственные «светские» архивы. В XV в. в Италии возникает так называемая «эрудитская» школа в историографии, основателем которой был Флавио Бьондо. «Эрудиты» впервые занялись кропотливым сбором фактов, документов, памятников письменности и материальной культуры по истории античности и Средневековья.
Традиция «критики источников», даже в ее самой зачаточной форме, была прервана в течение нескольких первых столетий Средневековья, в силу авторитета церковных авторов. Но в XV в. она возрождается на качественно новом уровне. Первопроходцем здесь считается Лоренцо Валла с его известной работой «Рассуждение о подложном и вымышленном дарении Константина» (De falso credita et ementits Constantini donatione declamatio). Эта работа была написана им в 1440 г., но впервые опубликована только в 1517 г. в Германии, где в это время начиналось реформационное движение и шла острая борьба с папством. На конкретном историографическом уровне основателем современной «критики источников» был, по-видимому, Флавио Бьондо. В качестве главных критериев достоверности он выдвигал, с одной стороны, правдоподобие и реальность описываемых событий, отбрасывая как недостоверные все сообщения о чудесах, знамениях и т. д. С другой стороны, Бьондо пытался отбирать источники по принципу древности их происхождения, их наибольшей близости по времени к описываемым событиям.
Предмет (о чем). С точки зрения географического охвата, в Средние века наибольшей популярностью пользовались всемирные хроники и монастырские областные анналы. С XI в. появляются первые большие летописные своды и монографии, посвященные истории стран в целом, т. е. «страновые истории».
Уже в раннем Средневековье возникают принципиально новые объекты исторических сочинений. Например, появляются истории отдельных народов – готов (Кассиодор/Иордан, Исидор Севильский), франков (Григорий Турский, Псевдо-Фредегар), лангобардов (Павел Диакон), англов (Беда Достопочтенный) и т. д. Но главным средневековым «нововведением», с точки зрения предмета исторических сочинений, становится история церкви, родоначальником которой был Евсевий Кесарийский.
Тематическое разнообразие исторических текстов начинает стремительно нарастать с XII в. Появляются придворные анналы, автобиографии церковных писателей, биографии королей, сочинения по истории церковной литературы, а также городские хроники (прежде всего в Италии), авторами которых нередко были уже миряне.
Время (когда). Средневековые хронологические представления в целом не намного отличались от античных. К наиболее распространенным хронологическим системам, использовавшимся в Средние века, относились эра Диоклетиана (от 29 августа 286 г.), переименованная в «эру мучеников чистых», а также разные варианты традиционной эры «от сотворения мира» (александрийская, болгарская, антиохийская, византийская и др.), особенно популярные в Византии. В 525 г. папский архивариус Дионисий Малый первым предложил использовать летоисчисление от Рождества Христова, и эта хронологическая система стала постепенно распространяться в Западной Европе, но только в XV в. она становится официальной в большинстве европейских государств.
Так же как и хронологические познания, не претерпели особых изменений по сравнению с эпохой античности и средневековые представления об отношении «истории» к прошлому и настоящему – «история-текст» должна была содержать, прежде всего, знание о настоящем. Так, Исидор Севильский (VII в.), проводя различие между историей и анналами, определял историю как знание, полученное на основе увиденного, т. е. относящееся только к тем временам и событиям, свидетелем которых был автор, и основную функцию истории – как служение пониманию настоящего (в нашей терминологии).
Несколько столетий спустя автор «Церковной истории» Ордерик Виталий (начало XII в.) писал, что многие предшествующие авторы – «агиографы Моисей и Даниил», «языческие историографы» Дарий Фригиец (о нем мы упоминали выше) и Помпей Трог, «церковные писатели» Орозий, Беда, Павел Диакон – стремились передать «будущим поколениям деяния своих современников»; к тому же стремится и он, Ордерик Виталий.
Каждый автор обязательно должен был доводить свою «историю» «до дней пишущего». Сведения о предшествующем периоде брались из какого-то сочинения, написанного ранее современником соответствующих событий. Поэтому, хотя «история» конкретного автора могла начинаться со сколь угодно отдаленного времени (например, с Троянской войны), она не была в строгом смысле историей «прошлого», а получалась из сложения написанных в разное время историй «настоящего».
Все это относилось, впрочем, только к мирской истории. В священной истории средневековая христианская мысль впервые ввела различие между настоящим и прошлым, радикально отличным от настоящего. В качестве прошлого выступал период до Воплощения Христа, а настоящим считалось все время после Воплощения. Соответственно, Ветхий Завет был священной историей прошлого, а Новый – священной историей настоящего. Позднее, уже в эпоху Возрождения и Реформации, это разделение, неведомое античной мысли, стало важнейшей основой для формирования исторического сознания Нового времени.
В завершение отметим еще одно важное достижение Средневековья в области исторического знания, которое начиная с XII в. было связано с возникновением многочисленных исторических антологий и компендиумов, именуемых как «Суммы», «Зерцала» и «Цветы» истории. Обычно это явление трактуется как упадок историографии, поскольку все эти тексты имели, естественно, вторичный характер и поэтому не представляют особого интереса как первичные источники для современных историков-медиевистов. Однако этот этап был очень важен для становления исторического знания. По сути, речь шла об аккумуляции и централизации имеющегося исторического знания, объединении разрозненных текстов, доступных немногим, в некое подобие единого свода знаний. Эти работы восстанавливали традицию написания всемирной истории, заложенную Евсевием, но не получившую развития в течение нескольких следующих веков.
3. Новое время: смена приоритетов
В XVI в. начинается бурная дискуссия о характере исторического знания, продолжавшаяся до начала XVII в. Если за предшествующие две тысячи лет о понятии «история» было написано несколько десятков абзацев, то теперь за одно столетие – несколько десятков трактатов, специально посвященных проблемам методологии истории. Достаточно сказать, что в 1579 г. Иоганн Вольф из Базеля издал собрание работ по методологии истории «Сокровищница исторического искусства», включавшее 18 текстов, из которых 16 были написаны в XVI в. (кроме них, туда были включены работы Дионисия Галикарнасского и Лукиана).
Часть авторов, прежде всего итальянских, продолжала отстаивать «классическую» античную точку зрения на историю как на литературный жанр («история-текст»), наделенный целым рядом специфических признаков. Однако к началу XVII в. победило представление об «истории-знании», хотя также достаточно специфичное – история отождествлялась с конкретным, не теоретическим, знанием.
После победы сторонников «истории-знания», история-текст, точнее «история-литература», выделилась в самостоятельную область, относящуюся к художественной литературе. Начало этому процессу положил Уильям Шекспир, а окончательно он утвердился в первой половине XIX в., когда возникает «исторический роман», основоположником которого стал Вальтер Скотт. Наконец, со второй половины XVIII в. резко активизируется обсуждение «истории-реальности», которое велось в рамках «философии истории» или историософии, достигшей небывалого расцвета в XIX в.
История-знаниеС середины XVI в. «история» в значении знания понимается не столько как отдельная дисциплина, сколько как комплекс дисциплин или самостоятельный тип знания. В формировании этих новых взглядов не последнюю роль сыграла сокрушительная критика представлений итальянских гуманистов о знании в целом и об истории в частности, содержавшаяся в знаменитом трактате Генриха Корнелиуса Агриппы «О недостоверности и тщетности наук» (1520). Второй удар был нанесен «из тыла» Никколо Макьявелли (1469–1527) и Франческо Гвиччардини (1483–1540), чьи жесткие историко-политические работы никак не вписывались в прекраснодушные рассуждения об историческом литературном жанре («История Флоренции» Макьявелли была опубликована посмертно в 1531–1532 гг., «История Италии» Гвиччардини – в 1561–1564 гг.).
В формировании значения «истории-знания» и соответствующих ему смыслов во второй половине XVI – начале XVII в. участвовало множество авторов из разных стран, хотя, конечно, далеко не все эти работы были равноценны. Одним из важнейших можно считать трактат Жана Бодена «Метод легкого познания историй» (1566), поскольку во многих более поздних работах давался просто пересказ или даже прямой перевод отдельных частей этого трактата. Весьма существенную (хотя не вполне положительную) роль в формировании представлений об историческом знании сыграл и труд Фрэнсиса Бэкона «О достоинстве и приумножении наук» (1623). Формирование представлений об «историческом» было «коллективным предприятием», в котором участвовало множество мыслителей начала Нового времени. Служение истории рассматривалось как занятие в высшей степени почетное (а временами и выгодное), поскольку в этом видели проявление не только высших интеллектуальных способностей, но и гражданских доблестей. С подобной оценкой роли и значения истории в европейской культуре мы сталкиваемся вновь только в середине XIX в.
Метод (каким образом). Становление новых представлений об историческом знании началось с написания разнообразных опусов о «методе» (methodos), которые их авторы противопоставили рассуждениям об «историческом искусстве» (ars historica). Дискуссия об историческом методе шла по нескольким направлениям.
Прежде всего резко активизируется обсуждение проблемы источников и их критики. Качественно новый импульс работе с первоисточниками придал раскол Западной церкви и сопровождавшая его в XVI в. «историографическая война» между католиками и протестантами. Заметим, что и впоследствии, на протяжении XVII–XIX вв., развитие источниковедческой базы истории во многом было связано с трудами представителей церкви. В XVII в. существенный вклад в эту работу внесли болландисты (ученое общество иезуитов), с конца XVII в. ее продолжили мавристы (мавриане), французские бенедиктинцы конгрегации св. Мавра. Работа церковных историков по публикации документов и произведений христианских авторов достигает своей вершины в XIX в. в форме выдающейся «Патрологии» аббата Жана-Поля Миня (1800–1875). В целом к концу XIX в. усилиями как церковных, так и светских исследователей источниковедение становится полностью сформировавшейся дисциплиной, служащей прочным фундаментом всего исторического знания.
Что касается собственно метода, то здесь события развивались далеко не так гладко. Процесс выработки исторического метода, начавшийся во второй половине XVI в., вскоре был фактически прерван. Уже в начале следующего столетия формируется весьма устойчивое представление об историческом знании как о собрании сведений, фактов и т. д., которое, строго говоря, не играет самостоятельной роли, а должно служить лишь основой «высокого», «теоретического» знания (которое вначале именовалось философией, а потом – наукой).
Эта точка зрения была канонизирована Фрэнсисом Бэконом в упомянутой выше работе «О достоинстве и приумножении наук» (1623). Взяв в качестве отправной точки деление знаний по способностям мышления (разум – память – воображение), использовавшееся Аристотелем, Ибн Синой, Хуаном Уарте и др., Бэкон ввел разделение знания «по методу» на науки разума («философию» или «чистую науку»), науки памяти («историю») и науки воображения («поэзию»). В рамках такого подхода историческое знание оказывалось вспомогательным, служащим лишь основой для «философии» или «чистой науки». Эта концепция была закреплена в работе Томаса Гоббса «Левиафан» (1651) и доминировала вплоть до начала XIX в. В частности, во второй половине XVIII в. она была воспроизведена в «Энциклопедии» французских просветителей Дени Дидро и Жана-Лерона д’Аламбера, которая оказала огромное влияние на интеллектуальную жизнь Европы (первый том, содержавший изложение этой схемы, вышел в 1751 г.).
Надо сказать, что концепция Бэкона была еще не худшим вариантом отношения к историческому знанию в XVII – первой половине XVIII в. Расцвет естественно-научного знания и соответствующей ему философии нанес сокрушительный удар по истории. Хорошо известны скептические высказывания об истории Галилея, Декарта и даже Спинозы и Лейбница, хотя последний, как известно, был официальным историографом дома Ганноверов. Например, Декарт считал историю родом литературы, а не наукой, и в своем пренебрежительном отношении к ней доходил до утверждения, что ему совершенно безразлично, существовали ли вообще до него люди. Существенный вред историческому знанию нанес и Ньютон, чьи мистико-астрологические трактаты до сих пор используются для обоснования нападок на историческую науку.
Лишь с середины XVIII в. историческое знание начинает снова обретать утраченный статус, но уже в начале XIX в. возникает новая напасть, связанная с появлением позитивистских схем структуры знания, в которых главным параметром выступала «степень теоретичности» той или иной науки. Так, Огюст Конт в первом томе «Курса позитивной философии» разделил науки на теоретические и практические, а теоретические, в свою очередь, на общие (абстрактные) и конкретные. Отнеся историю к разряду «конкретных наук», Конт акцентировал ее второстепенную, вспомогательную роль в научном познании. Дальнейшее развитие эта схема получила в бесчисленных позитивистских концепциях структуры научного знания, где история неизменно относилась к второстепенным, описательным дисциплинам, опять-таки не дотягивающим до «настоящей» науки.
Только в конце XIX в. в работах Иоганна Дройзена, Вильгельма Дильтея, Генриха Риккерта и Вильгельма Виндельбанда было сформулировано совершенно новое представление об историческом методе. Это представление еще не было однородным. Но главное, был выдвинут тезис о качественном отличии социальной реальности от природной, подразумевающем и различие в методах их исследования.
Предмет (о чем). В середине XVI в. вводятся понятия истории в широком и в узком смысле. В широком – история включала три компонента: священную, природную и человеческую историю. Эта широкая трактовка, по-видимому, впервые была предложена Жаном Боденом в работе «Метод легкого познания историй» (1566). Позднее ее использовали Томмазо Кампанелла (1613), Фрэнсис Бэкон (1623), Томас Гоббс (1651) и др. Лишь в конце XVIII в. в работах французских энциклопедистов эта схема начинает размываться, а в XIX в. «природная» и «священная» истории окончательно выводятся за рамки обсуждения.
Если говорить об истории в узком смысле, т. е. собственно «человеческой» истории, то в XVI в. было достигнуто понимание того, что объектом исторического знания являются человеческие действия (res gestae) в разных их проявлениях. Эта точка зрения не вызывала особых дискуссий, ее поддерживали даже сторонники «текстового» или «риторического» подхода к истории. Разногласия возникали лишь в вопросе о том, какие именно человеческие действия и их результаты (или следствия) должна охватывать история и на какие конкретные области она должна подразделяться.
На теоретическом уровне предмет истории определялся необычайно широко. Так, например, в работе швейцарца Кристофа Милье «Написание истории универсума вещей» (1551) вся совокупность исторических нарративов делится на пять областей – история природы (historia naturae), история благоразумия (historia prudentiae), история правителей (historia principata), история мудрости (historia sapientiae), история литературы (historia litteraturae). Столетие спустя столь же широкую трактовку предмета истории можно найти, например, у Жана Гарнье, профессора «позитивной теологии» и библиотекаря иезуитского коллежа Клермона в Париже. В работе «Библиотечная система» (1678) он, в соответствии с традициями того времени, разделял знание на «философию» (или собственно науку) и «историю». В свою очередь, «история» включала географию, хронологию, всеобщую историю, естественную историю (историю природы), искусственную историю (историю общественных институтов) и литературную (художественную) историю.
Такая расширительная трактовка имела определенные основания. Действительно, история в современном смысле, т. е. знание о прошлом социального мира, присутствовала едва ли не в любой работе о социальной реальности, написанной в период Нового времени: от искусства (Джорджо Вазари «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих», 1550) до экономики (Адам Смит «Исследование о природе и причинах богатства народов», 1776). Однако на уровне историографической практики ситуация складывалась несколько иначе.
Если рассматривать работы, которые именовались авторами как «история», то подавляющая их часть была посвящена политической подсистеме общества – от войн до политических институтов. Начиная с Никколо Макьявелли история была в первую очередь политической наукой, прямо продолжая традиции Фукидида и Полибия, и эпоха абсолютизма только закрепляет этот смысл исторического знания. «Политологическая» ориентация истории фиксировалась и на методологическом уровне – наряду со сторонниками максимального расширения предмета истории многие мыслители XVI–XVIII вв., от Жана Бодена до Габриэля-Бонно де Мабли и лорда Болингброка, ограничивали сферу исторических исследований политическими аспектами человеческих действий и жизни общества. Во многом эта установка сохранялась и в XIX в. – основная часть исторических сочинений этого периода была ориентирована на политическую историю.
Время (когда). Существенные изменения произошли и в темпоральных характеристиках исторического знания. С конца XVI в. начинает формироваться современная историческая хронология, прежде всего, благодаря работам Жозефа Скалигера «Об улучшении счета времени» (1583) и «Сокровище времен» (1606), а также трудам Дионисия Петавия (Петавиуса) (1627), который ввел обратный отсчет времени от Рождества Христова, Жана-Доминика Кассини (1740), Христиана Иделера (1825–1826), разработавшего математическую теорию хронологии, и др. В 1837 г. французский археолог-любитель Жак Буше де Перт обнаружил при раскопках на берегах р. Соммы орудия каменного века. Благодаря этому открытию история человечества сразу удлинилась на тысячелетия: до этого ни один самый просвещенный человек не сомневался в том, что человечество существует не более пятитысячелетнего периода, который задавался библейской хронологией. (Окончательное признание факта существования «доисторического» человека произошло лишь в 60-е годы XIX в.)
В Новое время была создана принципиально новая схема периодизации всемирной истории. Уже Жан Боден в своем «Методе» начал борьбу с традиционной схемой «четырех царств», а в конце XVII в. профессор университета в Галле Христофор Келлер (Целлариус) в работе «Трехчастная универсальная история» (Historia tripartita universalis, 1685–1698) разделил всемирную историю на Древнюю (до Константина Великого), Среднюю (от Константина до падения Константинополя в 1453 г.) и Новую. Эта концепция окончательно утверждается в XIX в., существенным образом определяя структуру исторического знания.
Однако главным отличием Нового времени стало изменение в темпоральных представлениях, связанное с появлением идеи исторического прошлого. Конечно, какое-то разделение прошлого и настоящего существовало всегда, в том числе в самых архаичных культурах (например, в виде мифического времени первотворения). Точно так же и в христианской религии время до Рождества Христова было «прошлым», качественно отличавшимся от «настоящего». Но лишь начиная с эпохи Возрождения история темпорализируется, она разделяется на отдельные периоды, каждый из которых может быть объектом самостоятельного изучения. Иными словами, только в Новое время впервые появляются исторические работы, посвященные событиям не «до дней пишущего», а каким-то изолированным, порой весьма отдаленным, временным периодам, что было абсолютно немыслимо в эпохи античности и Средних веков.
В XV–XVI вв. история впервые начинает ассоциироваться именно с изучением прошлого. В частности, все тот же Жан Боден предлагал рассматривать историю в узком смысле «как дисциплину, изучающую деятельность людей, ясно описанную в повествованиях о событиях давно минувших дней». Поэтому основная часть его сочинения посвящена периоду древней истории и раннего Средневековья, в современной терминологии.
В XVII–XIX вв. идея истории как знания только о прошлом перестает активно обсуждаться. Уже Бэкон и Гоббс фактически игнорировали темпоральную характеристику исторического знания, которую попытался акцентировать Боден. В целом можно сказать, что с начала XVII по конец XIX в. истории в значении знания в основном придавался смысл «обществознания», т. е. история была прообразом всей системы общественных наук. Такой смысл, при очевидных различиях, прослеживается в концептуализации исторического знания всех крупнейших философов, занимавшихся этой проблемой: от Бэкона до Риккерта. Понятно, что при таком осмыслении истории опять-таки не возникало специализации истории «по времени», как знания, относящегося исключительно к прошлому.
