Полная версия
Мери Поппинс для квартета
Потом на выпускном они говорили, что реально испугались, когда я влетела на ту помойку. Вид у меня был такой, что я сейчас убью всех, не разделяя на группировки. Причем не расстреляю, как военные. Или не пырну ножом, как в пьяной драке, словно другие сталкеры. Нет. Просто порву. На маленькие-маленькие кусочки.
Как адская гончая.
Я сочла это комплиментом, хотя мальчишка, ляпнув, очень смутился.
И как-то все стихло. Ну, после моей проникновенной речи. Или все-таки побоялись, что на самом деле загрызу?
А что? Я вполне была готова.
Вот тогда догадаться, что в головах у подростков, было сложновато. А тут? Видео полно, интервью, где этого Сережу просто затыкали, тоже имелось. Так что… Догадаться было «сложно». Странно, почему обратила на это внимание лишь я.
– Ты почему мне не сказал? – гневался между тем Олег Викторович.
Сергей только смотрел укоризненно.
– На своих не стучим, – перевела я взгляд.
– Я Леву просто пришибу!
– Не надо, – попросила я. – Даст обратный эффект.
Сергей наигрывал на столе на воображаемых клавишах какую-то воображаемую мелодию. Судя по тому, какая морщина прорезала его лоб, то мелодия явно была тяжелая и не получалась.
– Я чуть петь не перестал, – наконец выдохнул он. – С ума сходил. Поэтому просто ушел.
– Зачем? – прорычал хозяин балагана. – Нет, Сереж, у тебя реально с головой проблемы!
Любопытно… Вот людям за сорок, а проблемы те же, что и у подростков. Сразу сказать, сразу возмутиться. Сразу выяснить отношения! Да даже в нос дать! Не, им, вокалистам, наверное, нельзя. Не жизнь, а самоотречение. Семечки нельзя, холодное – табу. Даже водки вдоволь не выпить, если плотный график, а поешь вживую.
Но вот так молчать несколько месяцев… Особенно, если окрысились свои… Не человек. Дуб. Крепкая порода дерева. На весь головной мозг.
– Возвращайся, Сереж, – проникновенно проговорил Карабас. – Я ударю Леву по самому дорогому, что у него есть!
– Надеюсь, не по его эго, – хмыкнул вокалист. – Он не переживет.
– Нет, ваши эго останутся с вами. Вы с ними поете лучше. Я вдарю по кошельку.
Сергей покачал головой:
– Слушай, я ведь смотрел, как ребята мотались в этом году по стране, по миру. И вдруг понял, что… слишком я стар для этого.
– Не выдумывай! Тебе сорок два только.
– Мне уже за сорок. А этим… По тридцать пять всего.
И они синхронно посмотрели на меня. Я же увлеченно ела рыбку – моя страсть, тем более, настолько хорошо приготовленная. Да, и мне тридцать пять – и что с того? У некоторых вот – и в сорок ума нет. И за сорок.
– Сережа. Ты же скучаешь, – решил с другой стороны зайти хозяин балагана.
Тот молча разлил по рюмкам водку. Вопросительно посмотрел на меня. Я покачала головой.
– Может, вина? – спросил господин Томбасов.
– Спасибо, не хочу.
Он кивнул, сразу признавая за мной право не хотеть. Плюс ему в репутацию – потому как достаточно редко кто из мужчин способен сразу услышать и правильно воспринять женское «нет».
Олег Викторович устало посмотрел на вокалиста, вздохнул и тихо проговорил:
– Выручай, Сережа.
Глава шестая
Чувствую себя так, словно меня убили,
закопали, потом пришли бродячие собаки,
зачем-то раскопали. А потом я поднялась – и пошла
на работу…
(с) ИнетУтром понедельника мы ожидали четверку, не сказать, боевую, стоя с Олегом Викторовичем на крыльце особняка, в котором располагалась репетиционная база группы.
Господин бизнесмен поглядывал на часы с неослабевающим интересом. Вот интересно, может быть, у него там было что-то типа рецепта смысла жизни? Или добычи денег из воздуха? Вот второе вернее.
Очередной костюм нового серого оттенка, галстук теперь в полоску. Мрачен. Недоволен. Или нервничает?
Десять утра ровно. Открываются ворота и впускают на роскошном велосипеде… что-то очень ярко-оранжевое. Бейсболка козырьком назад, солнцезащитные очки в пол-лица, футболка и кроссовки «вырви глаз». И зеленоковатые штаны.
Прелесть какая. Это у нас блондин-тенор пожаловали. Как я понимаю, единственный вовремя. Он глянул на почетную делегацию в моем лице и в суровом лице хозяина балагана и, такое ощущение, хотел развернуться и рвануть что было сил в закат. Но ворота уже закрылись.
– Добрый день, – вежливо поздоровался он с нами.
– Добрый, – ответили мы дуэтом.
Я с улыбкой, потому как по-другому на это чудо смотреть было попросту невозможно. Господин Томбасов же – с сомнением.
Певец тяжело вздохнул, прислонил велосипед к стене. Улыбнулся нам неуверенно, стащил очки, покусал дужку. И потянулся за телефоном.
– Пожалуйста, не надо, – отреагировал на это его движение Карабас Барабас. – Мне хочется сделать сюрприз и представить Олесю Владимировну всем и сразу.
– А Олеся Владимировна?.. – перевел на меня взгляд певец.
– Все, как я и обещал.
Любопытно, что им обещал господин Томбасов, что парня так перекривило. Вот обидно. Меня из отпуска выдернули, все планы нарушили. А певец мне козьи морды корчит. Но что-то мне подсказывало, что это все цветочки.
Мы с интересом смотрели друг на друга. Не знаю, что мужчина пытался рассмотреть во мне, а я наблюдала, опять же, потрясающую энергетику. Если Сергей был скалой – незыблемой, мощной… но вместе с тем какой-то странно-уютной, то этот мальчишка оказался переливающимся на солнце ручейком. И если не всматриваться в серые, бездонные, мудрые глаза, то… мальчишка – и мальчишка. Не скажешь, что мой ровесник.
Черная «бэха» и белый «мерс» появились синхронно. Одинаково блестящие и прекрасные. И так же синхронно остановились, пропуская друг друга. На дорожку, ведущую к уже отъехавшим воротам, разом могла въехать лишь одна машина. Потом одновременно тронулись – и чуть не царапнулись. Я не сдержала тревожного «Ай!»
– Не переживайте, – улыбнулся Иван. – Это у них традиция такая.
Наконец, Артур на «бэхе» и Лев на «мерсе» выстроились – и чинно друг за другом заехали. Вышли, улыбнулись Ивану, настороженно посмотрели на господина Томбасова, недовольно – на меня. Потом снова – уже вопросительно – на Ивана.
Были они одеты нарочито просто. Белые футболки и джинсы. Но вот если на Льве, высоком и вальяжном, все сидело как с иголочки, то Артур выглядел помятым. И белая футболка странно контрастировала с его несвежим лицом.
У-у-у-у… Печаль какая.
– Я попросил Ивана не портить сюрприз, – кивнул им Олег Викторович. – И соблюсти трудовую дисциплину. И, кстати, о ней, родной. Вы опоздали на семь минут.
– Это наша новая экономка? – спросил Лев, срывая очки и одаривая меня взглядом, от которого я – ну, по его мнению – должна была затрепетать. Это как минимум. А лучше упасть в обморок. Я широко улыбнулась и посмотрела прямо в злые зеленые глаза.
– Познакомьтесь, – спокойно ответил бизнесмен. – Это Олеся Владимировна, руководитель проекта «Крещендо».
– До сих пор, – Лев даже побелел от гнева, – мы прекрасно справлялись сами.
Ой, как искрит. Того и гляди вспыхнет.
– До сих пор вы не позволяли себе петь мимо. Так часто.
Голос Томбасова был нарочито безразличен. Похоже, он злит Льва. И делает это с удовольствием и абсолютно намеренно.
– А где Никита? – спросил Артур.
До этого он стоял поодаль и внимательно нас разглядывал. Был он небрит и выглядел измученным и невыспавшимся. Вот у него если и была энергетика какая-то, то не сегодня. Не сегодня.
– Никита уволен. Еще в пятницу.
Я ожидала возмущения, протестующих возгласов, но… все трое просто посмотрели друг на друга, потом – расцепили взгляды. И еще раз. Потом – плавные, словно взмахи птичьих крыльев, движения рук. Это было так красиво, так выразительно… И я поняла, что, даже не сказав ни слова, они уже не только матом охарактеризовали решение господина Томбасова, но и прикопали его самого, предварительно расчленив.
И все это исключительно эстетично.
– Но почему же он не позвонил, не предупредил? – спросил вдруг Иван.
– Потому что он очень хотел ту работу, которую я ему предложил. Но он ее получал только при условии радиомолчания на этих выходных.
– Значит, мы будем петь втроем? – спросил Артур.
А Иван подался вперед, глаза зажглись азартом. И я была готова поклясться чем угодно, что он что-то считал.
Интересно, что?
– Нет, вы будете петь вчетвером, – ответил Олег Владимирович.
– С кем? – вот теперь воскликнули все трое.
И словно в ответ на их вопросы ворота стали открываться. Показался мотоциклист. Весь в черном. Ну реально Дарт Вейдер на отдыхе в Подмосковье! Только плаща не хватает. И световой меч припрятал, чтобы с российской полицией проблем не было.
Судя по тому, как изменились лица тройки исполнителей, приехало что-то им родное и известное.
Вот любопытно, это постановка? Сергей с господином Томбасовым столь удачно подгадали? Или же случайность?
Мотоцикл перестает сыто урчать. Дарт Вейдер снимает шлем. И широко улыбается всем.
– Утро доброе, – рокочет его голос.
– Да вы шутите! – в интонациях Льва слышался гнев, слышалась ярость.
Вот что они с Сергеем могли настолько не поделить?
– Вы дурака проваляли год, – был ответ самого дипломатичного из людей – Томбасова Олега Викторовича. – Он отдохнул. А теперь – вперед. Работать.
– Я не буду…
– Отлично, – хищно улыбнулся господин бизнесмен, глаза которого язвительно заблистали. – Я вас больше не задерживаю. Какую внести сумму за неустойку и срыв концертов, вам сообщит мой адвокат. Самуил Абрамович свяжется с каждым из вас. Да, и сумму за аренду «Крокуса» со штрафами на троих раскидайте. Думаю, это не составит вам труда.
Певцы снова переглянулись. Пообщались.
– А какие еще предложения? – осторожно спросил Артур.
– Год вы работаете, как на заре туманной юности. Самоотверженно, словно герои капиталистического труда. Организовываете всем нам сверхприбыль, закрываете долги по вашему проекту. Сами. Зарабатываете деньги. Много. Все честно делим. И тогда – через год – будем договариваться. Уже без штрафных санкций. Захотите на волю – отпущу.
Снова – глаза в глаза. Руки как крылья… Сергей не с ними, стоит поодаль и смотрит. С жадностью.
– Мы согласны, – ответил Лев.
А я выдохнула с облегчением – услышав, какой тон выбрал Томбасов для беседы, я была уверена, что певцы откажутся.
Бывший солист сделал несколько шагов вперед.
– Здравствуй, Сергей, – холодно проронил Лев.
И в его зеленых глазах расстилается какая-то бесконечная тьма.
– Здравствуй, – с той же интонацией ответил Сергей.
– Привет, – Иван улыбнулся широко и счастливо.
На мгновение смутился, потом снова улыбнулся.
Артур выглядел скорее довольным, чем раздосадованным.
– Работаем, – скомандовал господин Томбасов. – Все вопросы – через Олесю Владимировну. Вадим, поехали.
Бизнесмен удалился, а мы остались, ошарашенно глядя вслед ему.
– А разговор на крыльце был, видимо, чтобы полы не пачкать, если не договоримся, – вздохнул Лев уже не яростно, а как-то обреченно.
– Пошли работать, чего тут стоять?
И Иван первым пошел к двери.
– Вы собираетесь работать, после того как… – попытался завестись Лев, но уже как-то без азарта.
– Томбасов, конечно, тот еще, но… – начал Артур.
– Мы реально пели позорно на последнем концерте. И в записи рекламной разошлись. Это просто не вокал, – Иван огорченно покачал головой.
– Пошли, – принял решение Лев. – Год так год. А там посмотрим.
Сергей, по-видимому, что-то хотел сказать, но… опять же промолчал.
Мы пересекли холл с лестницей, что вела на второй этаж в гостевые комнаты, повернули и оказались в эдаком концертном мини-зале. На небольшой сцене притаился черный красавец-рояль, вокруг были расставлены аппаратура и стойки с микрофонами.
Лев привычно сел за рояль, пальцы легко и ласково пробежались по клавишам. Повелительный кивок – и начались эти бесконечные нудные ми-ми-ми. Но… Я закрыла глаза и поняла, что это – красиво. И даже на уровне распевки – музыка.
– А что вы любите, Олеся Владимировна? – вдруг обратился ко мне Артур.
Кстати, выглядел он по-прежнему погано, но голос уже зазвучал.
– Я? – Я улыбнулась. – Бардов. Рок. Я много чего люблю.
– А что для вас спеть?
Ой, он обаяние включает, ты ж моя прелесть. Как говорит моя подруга: «Не люблю мужиков, которые глазки строят лучше, чем я!»
А этот… тенор… явно в этом деле профи. Вон как сверкает глазами, поганец.
– Так что?
Я задавила в себе грубость: «Вашу концертную программу чисто». Пожалуй, одной выволочки от Томбасова им на сегодня хватит.
Лев что-то наигрывал на рояле, Иван выдал Сергею распечатки с нотами, и они что-то увлеченно обсуждали. Безмолвно, тыкая пальцами в листы и переговариваясь взглядами.
– А нормальную партию можно? – Сергей пытался говорить тихо, но его было хорошо слышно. – Без вот этого «ла-ла» на одной ноте.
– Можно! – Иван, просияв, начал быстро писать по нотной бумаге, что-то напевая.
– Назовите песни, которые первые приходят вам в голову.
Настырный Артур никак не мог угомониться.
– «Аве Мария», «Марш юных нахимовцев», «Вместе весело шагать». И… «Крылатые качели».
– Вы пели в хоре! – радостно завопили все четверо разом.
– Вы меня раскрыли, – улыбнулась я. – По мнению моей мамы, хорошая девочка из хорошей семьи должна окончить музыкальную школу. Без этого никак.
– И вы?..
Лев поднял голову от рояля, не переставая наигрывать. Его лицо закрыто длинной гривой, но от вида длинных сильных пальцев, что нежно касаются клавиш, можно просто захлебнуться слюной. Хорош… Как хорош!
– А? – Я поняла, что у меня спрашивают. – Я? Нет. Я бросила.
– Почему?
– Бунт.
– И вам позволили? – с таким ужасом в голосе сказал Иван, словно ему безжалостно сообщили, что Бузову приняли на хоровое пение в консерваторию.
– Да, – с удивлением посмотрела я на него.
Нет, мы с мамой, конечно, не разговаривали какое-то время, она обижалась. И злилась. Но мое решение приняла.
Снова взгляды.
И я внезапно понимаю, кого они мне напоминают. Они как Клео, только в человеческом и мужском обличии. А с точки зрения эстетического наслаждения не только составят ей конкуренцию, но и выиграют в этой борьбе, прости, Клеопатра. – А вы можете спеть «Крылатые качели»? – улыбаюсь я им.
Ну хотят мужчины показать класс и поразить даму. Вот пусть показывают и поражают. Зачем я буду им мешать?
– Слушайте! – Иван смотрит на своих с детским восторгом. – Что ж мы про «Качели» забыли? И в концертную программу не поставили.
– А ты их в детстве не напелся?
А вот Артур эту песню не любит, вон как скривило. А ты думал? Мало того, что перечислю песни, так еще и назову ту, которую ты любишь или умеешь петь? Ага, сейчас. Зря, что ли, я ваши концертные программы отсматривала?
Кто кровожадный?! Я! Кому коварство второе имя? Мне!
Но ребята сдаваться не привыкли и вызовы, судя по тому, как зашевелились – любили.
Лев оторвался от наигрывания чего-то страдальческого, похоже, собственного сочинения. У Артура заблестели глаза, он словно очнулся. Иван и Сергей, правда, как что-то расписывали на нотных листах, так и продолжили.
– Только мне текст нужен, – не поднимая головы, быстро что-то набрасывая и одними губами напевая, проговорил Иван.
– Не, молодец какой, – возмутился Артур. – Он текста не помнит, можно подумать, мы всю ночь учили.
– Ты их все равно никогда не помнишь, – беззлобно поддел его Иван.
– Да ладно, сейчас все будет. – Лев уже колдовал у ноута в другом конце репетиционного зала.
Зашуршал принтер.
– Готово. Текст. Ноты.
– Ты тональность на две ступени вниз убери, – бросил Иван, взглянув на листы. – Мы взопреем там петь.
– Не по десять лет.
– Ой, где наши десять лет…
– Ага. По два часа утром, по два – вечером. Спевки, репетиции, фортепьяно, ансамбль. Жизнь за станком. Хор мальчиков-зайчиков, – проворчал Артур. – Гастроли, самолеты, гостиницы.
– Можно подумать, ты когда-то хотел по-другому, – тихо проговорил Сергей. – С того самого момента, как первый раз на сцену вышел. И почувствовал зал.
– Ладно. Хватит философии, – скомандовал Лев и обернулся к Ивану. – Ты партии накидай пока.
– Пять минут.
Отложил одни листы, принялся за другие. Сергей прикрыл глаза. И на лице у него расплывалось широкое, безграничное блаженство.
– Ванька у нас гений, – с внезапной искренней теплотой и гордостью проговорил Артур.
– Я думала, вы все тут…
– Как бы мы ни гордились и, порой, ни кичились своими вокальными данными и выучкой, но гений тут один.
– Перестань, ты меня отвлекаешь, – проворчал Иван.
Вот честно, я думала, что Лев возмутится. Но он лишь улыбнулся одними глазами, тепло и мягко. Не думала, что он так умеет. И согласно кивнул. Сел за рояль – и в зале поплыли звуки «Качелей».
Вот так просто. С листа. На две ступени ниже. Какая прелесть.
Лев вдруг поднял голову и внимательно посмотрел мне в глаза:
– Слушайте, а можно мы попросим вас выйти?
– Почему?
– Надо выставлять слушателям что-то готовое. И мы хотим…
– Конечно.
Я поднялась.
– Только можно слушателей у вас будет двое?
– В доме еще кто-то есть?
– Моя дочь. Вот она занимается музыкой серьезно.
– Это ж замечательно.
Я написала на нотном листе свой номер телефона, чтобы они позвонили, как будут готовы, и отправилась на второй этаж посмотреть, как там Машка.
Глава седьмая
Отдалась работе. Думала по любви.
Нет, оказалось, за деньги
(С) Безбрежный Интернет– Мама-а-а-а-а! – подняла на меня глаза Машка. – Мама-а-а-а… Это-о-о-о-о… Это-о-о-о-о…
Она сидела с кошкой в обнимку на ступеньке лестницы и, похоже, слушала, не шевелясь. Мы с Клео вздохнули: ой, все, мы ее теряем.
– Мама, я хочу у них учиться!
– Попробуем, конечно, только знаешь, дочь, не всегда тот, кто умеет делать что-то сам хорошо, умеет учить. Это разные навыки.
– Я понимаю, но… Мам, какая постановка голоса. Я так тоже хочу.
– Их в интернате учили с семи лет, – вздохнула я. – И с детством, как я понимаю, у них большие проблемы.
– А ты бы меня сдала? – блеснула глазами дочь. – В интернат.
– А ты б захотела? – спросила я у нее и кивнула на дверь, откуда лились знакомые всем звуки.
Короткие жесткие команды в исполнении Льва. Слов пока не было, была музыка. То «ла-ла-ла», то «м-м-м-м», то «а-а-а-а».
– Вот бы их уговорить кусочки репетиций пописать. И на ютуб выложить. Да подписчиков будет миллион!
Дочь с жадностью прислушивалась.
– Да?
– Мам, да за эту кухню люди…
– Так, погоди. Кухня. Пошли, я тебя покормлю.
– Мы с Клео уже ели. Что мы – маленькие, что ли?
– Пошли все равно. Ребята не хотят, чтобы их репетиции черновые слышали.
– Пошли, – недовольно вздохнула дочь, но все-таки поднялась.
Минут через тридцать на кухню заглянул Артур. Клео тут же исчезла, словно накинула на себя специальную кошачью шапку-невидимку.
– Вот вы где.
– Здравствуйте, – широко улыбнулась ему Маша.
– Привет. Ты дочь Олеси Владимировны?
Машка смутилась.
– А у меня тоже дочь…
И в глазах плеснулась такая тоска, что нам с дочерью стало неловко, как будто мы подсмотрели что-то очень личное, совершенно не предназначенное для чужих.
– Мы готовы! – словно очнулся Артур. – Пойдемте слушать.
Машка вскочила, чуть не перевернув стул. Смутилась, жгуче покраснела.
– Ты хочешь учиться петь? – тихо спросил у нее Артур.
– Да!
– Если мама разрешит, я могу давать тебе уроки.
– И на фо́рте петь научите?
– Я постараюсь.
Хор мальчиков-зайчиков выстроился. Позади рояля с недовольным Львом – Сергей. Безмятежный, как на видео того года, когда он ушел. Ой, как нехорошо. На переднем плане, перед роялем, две стойки для теноров.
– Это Маша, – представил мою дочь Артур. – Она учится петь.
Вот я снова ошиблась. Честно говоря, я ждала от них снисходительных взглядов по типу «ой, девочка, куда ж ты лезешь». Но участники вокальной группы «Крещендо» посмотрели на нее спокойно и серьезно.
– Чем можем – поможем, – сказал Лев.
Визг Машки просто оглушил. Я посмотрела на нее с укоризной, парни рассмеялись.
– А какая у мамы песня любимая? – тут же спросил Артур.
– «Кружат ветра», – не задумываясь, выпалила Маша и тут же перевела взгляд на меня – не сболтнула ли она чего-то.
Я закатила глаза и недовольно посмотрела на Артура. У ребенка информацию обо мне выуживать… Нехорошо.
– Простите, – он изумительно покаянно потупил глаза.
Вот просто взять словарь Ожегова – тяжеленный, на хорошей бумаге, и как врезать!
– Нам очень интересно, кого принесло по нашу душу, – серьезно проговорил Лев. – Нам все-таки работать вместе.
– Давайте всю информацию вы будете узнавать у меня.
– Если вы будете выдавать ее, а не утаивать.
Какая у него, у этого самого Льва, улыбка. Особенно когда искренняя, как сейчас. С ума сойти.
– Я предлагаю вечером поужинать вместе. Заказать, кто что любит, и поиграть в интереснейшую игру.
– В «бутылочку»? – ляпнул Артур, посмотрел на Машку – и покраснел. – Что-то я дикий стал. Простите.
Машка фыркнула, типа, открыл Америку. Теперь на дочь посмотрела уже я. Потом – на квартет. Много чего пообещала взглядом. Как я поняла, язык взглядов и жестов они читали просто на ура.
– Так в чем суть игры? – уточнил Сергей.
– Мы задаем друг другу вопросы. Сначала – вы мне по одному. Потом все разом, например, Сергею. Потом Льву, Артуру и Ивану. Порядок установим. Если кто-то не хочет или не может отвечать на вопрос, то спрашивающий может задать другой.
Все четверо переглянулись. Кивнули. Меня вот просто завораживало, как они делали все это вместе. Как будто репетировали.
– А теперь песня, – улыбнулся Лев.
Четверка разошлась по своим микрофонам.
Машка подняла руку.
– Что? – спросил у нее Лев, уже успевший опустить руки на клавиатуру.
– Можно я записывать буду?
Ребенок вытащил телефон.
– Ну, во-первых, репетиции пишутся, мы потом материал отсматриваем и отслушиваем, что понаработали. А во-вторых… – Он взглядом посоветовался с остальными. – Можно, только без разрешения в сеть не выкладывать.
Ребенок закивал.
Раздались переливы нот. Я в наслаждении закрыла глаза.
– В юном месяце апреле в старом парке тает снег…
Вот как в нотах можно было передать полет, надежду, тревогу… И какую-то мольбу? Я не анализировала, кто какую партию из этих четверых вел, я не смотрела, кто как пел, кто дирижировал, как летали пальцы Льва над роялем, как держал основу Сергей, как звенели нежными колокольчиками Иван и Артур.
Я наслаждалась.
И когда стихли последние ноты, то тихо вытерла глаза и сказала:
– Спасибо.
Не знаю отчего, но смутились все четверо. По логике они должны были привыкнуть к подобному.
Дальше они работали, пели, расписывали партии, разучивали вокализы. И, кстати говоря, если бы я не знала, что Сергей не работал с ними год, ни за что не догадалась бы, что он уходил.
Отработали они, на мой взгляд, замечательно, мы с Машкой так и вовсе были в восторге. Потом послушали Машу – ей пришлось распеваться. По этим бесконечным ми-ми-ми то вверх, то вниз.
Ребенок старался, Артур руководил, Лев играл, Иван и Сергей снова шуршали нотными листами.
– Дышать ребенка научите, – посоветовал Иван. – Голос – рабочий, дыхание – никуда.
Время летело. Потом парни с аппетитом поели – каждого ждал упакованный паек. Суп, второе и салат. Все разложено по мисочкам и подписано.
– Вот приедет Инна Львовна – будет нам счастье, – поморщился Артур, с неприязнью глядя на еду.
– Вот с осени зарядим по гастролям – будешь это с наслаждением вспоминать, – отозвался Лев.
Сергей просто сосредоточенно ел, Иван, похоже, был не с нами.
И я как-то задумалась: хорошо это или плохо, что сейчас мы наблюдаем такую идиллию? Словно ничего не произошло. Не было бунта Сергея, не было работы с другим солистом, не было целого года порознь… Ни ультиматума хозяина балагана, ни меня как… кого? Помощницы? Контролера? Дрессировщика?
Они вот реально делали вид, что все как обычно и как надо? Или просто пели с той же цифры, на которой остановились, пока ни о чем не думая и ничего не анализируя?
И, самое главное, как мне себя вести, чтобы им помочь?
К концу обеда я так ничего и не надумала. Решила просто понаблюдать и посмотреть, что будет получаться. Так что, как и Иван, я толком не поняла, что ела.
Мы вернулись в репетиционный зал, я села, приготовилась слушать. Машка унеслась учиться дышать. Я расслабилась и приготовилась наслаждаться.