Полная версия
Мост для императора
Галина и Павел Барышниковы
Мост для императора
@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ
© П. Ф. Барышников, 2022
© Г. А. Барышникова, 2022
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022
* * *
UN PONT POUR L'EMPEREUR
Благодарим
Александра Ильяшенко,
протоиерея Русской Православной Церкви,
вдохновившего нас на этот труд
и Сергея Фёдоровича Барышникова,
подполковника русской армии,
который поддерживал нас и направлял
в написании этой книги.
Предисловие
ВЕЛИКОЕ ИЛИ МАЛОЕ?
• Как назвать произошедшее (и надвигающееся)?
• Связь времён?
• Или – опираясь на «корневые системы» в сверхзадаче романа – Корни и вершины?..
• Большой и маленький Наполеон?
И всё-таки – «Мост для императора»…
Авторы – Галина и Павел Барышниковы. Галина – уже сложившийся писатель с прекрасной стилистикой, добротной литературной школой (мастерская Приставкина!), за плечами – не одна книга. Она же и воспитала себе прекрасного соавтора-мужа. Павел как человек науки с четким логическим сознанием (биофак университета!) ввёл в Галину прозу мужской стержень. И в результате – получился зрелый новый автор – Галина и Павел Барышниковы. Их второй совместный роман посвящён войне с французами. Однако в первой же главе мелькает – Фриц. 1812 год отшатывается в 1941-й. Но и это ещё не всё: повествователи не могут отрешиться от недавнего «Афгана». Это нынешнее молодое поколение задаёт Истории вопросы, на которые непросто ответить. Вопросы вынесены в Пролог. Я тоже попробую вынести в пролог мои ответы. Оговорив их мучительность.
Вопросы такие:
– Почему Гитлер не имеет у нас героического ореола, как Наполеон?
– Почему Европа не смогла завоевать Россию? Татаро-монгольское иго смогло: 300 лет под татарами. А Европа Россию тысячу лет пытается и не может?
А если ещё вытащить из подтекста вопрос о природной воинственности русских?
Этот последний пункт – самый простой. По элементарности. И самый немыслимый для ответа. Хотя ситуация подсказывает ответ: грядущая мировая война может уничтожить человечество. А как её избежать, если кровавая агрессивность – в человеческой природе?
Увы, мы не знаем, как и почему столь воинственное племя появилось и закрепилось на этом носящемся в пустоте клочке земли, – и мы ничего на можем поделать с нашей врождённой кровожадностью. Терпеть и сдерживаться?! Куда она денется, если неведомо, откуда взялась?
Ближе – вопрос полутысячелетней давности: почему именно русские сплотили на евразийской равнине великое государство?
Я думаю, что если бы это не сделали русские, то великое многонациональное Целое сплотили бы другие претенденты. От того, как летали стрелы на Угре или на Балтике, зависело: какой язык станет чертой этой великой державы, и шире: славяне, тюрки или угро-финны оформили бы ей пропуск в Историю, но суть была бы та же: великое содружество народов. И ничьего «ига» тут не требовалось. Его и не было, а изобретено оно и вколочено в головы послепетровскими умниками ради их дипломатических забот. С таким же правом татары (или финны) могут назвать нынешнюю Федерацию «русским игом»… Так что я понимаю великого историка Льва Гумилёва, выбросившего «иго» из своего словаря. Суть не в том, что государство – российское, а в том, что оно многонациональное, и другое бы здесь не удержалось.
Авторы этой уникальной трилогии (а нам сейчас представляют её вторую часть – роман «корневых систем» – «Мост для императора») ставят перед своими читателями не простые вопросы. Барышниковы одновременно пытаются развернуть широкоформатный исторический экран, освещая его попеременно то с одной точкой зрения, то с – прямо противоположной. В результате совершенно неожиданно перед читателем возникает стереофоническое и даже голографическое объемное полотно. Роман посвящен русским воинам и любопытно наблюдать, как постепенно всплывает из-под наполеоновской темы Русь – Россия – Советский Союз, а с ними и вся история русского воинства.
Свой неповторимый историко-романический почерк авторы развивают стремительно: от романа к роману. Совсем еще недавно вышел первый роман этой тетралогии, литературной квадриги – «Свет твоей тени», роман-акафист, окунувший читателя во времена крушения России, «маленького митрополита» – Трифона Туркестанова, Павла Корина и стража российского самодержавия – Константина Победоносцева, и как контрапункт историческому «эху» – сегодняшний день: осмысление истории сербским иконописцем и русской журналисткой, история их любви, история покаяния.
А вот теперь, во второй части тетралогии исторический ракурс сместился и стали актуальны духовно-патриотические темы в диапазоне 1812–2020 гг. Противодействие России всем, сколоченным против неё, на продуманную руку, союзам. Остается только ожидать, чем же закончится эта трилогия. На подходе третий том «Под крылом летящей птицы» и в работе заключительный том «Ангелов не выбирают» (роман-интервью: невозможные ответы на возможные вопросы), где авторы обещают нам анализ всего спектра русской истории. Поднявшись над ожившей картой России, они отслеживают её этапы, связуя времена. А как уж им это сможется, как говорится: поживём – увидим. Внушает надежду то, что Галина и Павел Барышниковы всегда стараются заглянуть «в недра» процессов: исторических ли, психологических, философских… – одним словом, докопаться до самого корня и подать эту информацию с юмороми лиричностью. Ждем-с!
Лев Аннинский
Лев Аннинский (1934–2019) – советский и российский литературный критик, литературовед. Был штатным сотрудником журналов «Советский Союз», «Знамя», «Дружба народов», «Литературное обозрение», «Родина», «Время и мы» (1998, главный редактор), «Литературной газеты», Института конкретных социологических исследований АН СССР, преподавал в ИЖЛТ и МУМ.
Лев Аннинский – автор и ведущий циклов передач «Серебро и чернь», «Медные трубы», «Засадный полк», «Мальчики державы», «Охота на Льва», передачи «Я жил. Я звался Геркулес» на телеканале «Культура».
Являлся членом Союза российских писателей, ПЕН-клуба, членом жюри литературной премии «Ясная Поляна». Помимо этого, был членом редколлегии Новой российской энциклопедии, действительным членом Российской академии кинематографических искусств "Ника". академиком Национальной академии кинематографических искусств и наук.
Посвящается русскому воинству«Доблесть родителей – наследие детей.
Все тленно, все преходяще,
Только доблесть никогда не исчезнет,
Она бессмертна».
Надпись на памятнике
Музей-заповедник «Бородино»
Пролог
Дорогие читатели!
Мы представляем вам:
Роман о любви и традиционных ценностях человека. Роман, в котором каждый герой рассматривается как часть своего родового древа.
Роман, где герои вместо трофеев обретают реликвии, вместо бизнес-проекта – непреходящие ценности: родовую историю, свой язык, свою веру, свою любовь, свою Родину.
Роман, в которых мы вместе с вами будем искать ответы на главные вопросы:
• Почему Гитлер не имел такого героического ореола, как Наполеон?
• Почему и Наполеон, и Гитлер одинаково утверждали, что им помешал «Генерал Мороз»?
• Почему Первая Мировая не считается Отечественной, а война с Наполеоном не считается Мировой?
• Почему Европа не могла завоевать Россию, а татаро-монгольское иго смогло?
• Почему русские говорили по-французски?
• Почему Европа преклонялась перед Наполеоном?
• Почему ставропольские туркмены участвовали в войнах с Наполеоном и составили отдельный текинский полк?
• Почему во время военных баталий солдаты надевала белые рейтузы?
• Почему человечество воюет?
• Что такое патриотизм?
• Ну, и, конечно, что такое любовь?
Часть первая. Большой маленький Наполеон
Глава 1. Диалог протяженностью в вечность
Иван бежал со всех ног, покуда хватало дыхания. Уже на ватных ногах… Еще чуть-чуть, и – свои. Он споткнулся и упал лицом в грязь. Ну хотя бы ползком, хотя бы как-то, но силы кончились. Он перевернулся навзничь к хмурому осеннему небу: дождь лил прямо в глаза. И неожиданно в мутной голове вспыхнуло: хочу жить! Я хочу жить! жить!
Взрыв! Фонтан огня и земли с дождевой горячею водою.
Не успел…
Иван лежал в воронке, раскинув руки с зажатой в кулаках землей. Сверху кто-то заглядывал. Немцы! Они что-то говорят. Что? Ведь он же должен понимать: ведь учил… «Зачем ему небо, если он так за землю держится?» Смеются.
Иван закрыл глаза. Страшно, очень. Но нужно, нужно посмотреть им в лицо.
Оранжевое солнце. Так слепит, что невозможно. Автомат. Стреляет. В Ивана.
– Нет!
Грохот звенящих очередей.
– Нет!
Иван в страхе рванулся и… открыл глаза. Белый потолок, люстра. Уф, живой!
– Этот будильник поднял всех соседей на трех этажах. А он дрыхнет.
– Па?
– Привет. Пятый курс, а ведешь себя, как пятиклассник.
Ваня блаженно потянулся в кровати.
– Пааа…
– А кого ты еще хотел увидеть с утра? Живо вставай!
– Пап, я такой сон видел…
– Живо!
– Ты не поверишь, такая история…
– Вот как раз с историей у тебя и будут проблемы, ибо история – это постоянный труд…
– Знаю-знаю: «История не прощает небрежности». Всё знаю наизусть. Этот предмет я могу тебе сдать на «пять» хоть сейчас.
– Ты из-под одеяла вылезешь когда-нибудь сегодня?
Батя хлопнул дверью.
Иван наконец встал. Потянулся.
– Господи, как жить-то хорошо!
Он осмотрел свою комнату: вот его компьютерный стол, заваленный распечатанными листами. Диплом уже фактически готов. Вот она, его спасительница – курсовая по Великой Отечественной. Даже ночью снится, окаянная… Вот его любимый морской аквариум с живым рифом. Батя, ихтиолог, хоть и скрипит: «Я работу на дом не беру», а ведь все равно помогает; вчера, например, актинию прикупил. Оранжевая красавица, только бы прижилась.
Иван подошел к аквариуму, подсыпал корма рыбам. На стол запрыгнул кот Антоний, выговаривая жалостливым голосом, как тяжела его жизнь без общения с хозяином. Тоже Ванькина блажь: принес двух котят, белого с серыми пятнами и черного. Белого назвал Антонием, а черного – Клеопатрой. Батя поворчал, покряхтел, да и оставил в доме Антония. А Клеопатру отдали маме. Хотя мать с отцом развелись и жили в разных концах города, но сына старались растить сообща. Старшая сестра Алла уехала в Германию на учёбу, вышла замуж, да так они в Германии и остались.
Иван взял плакальщика на руки и унёс на кухню. Насыпал корма.
– На, ешь, морда. Всех продашь за бутерброд.
Детвора на улице уже носилась по детской площадке, разбрызгивая яркие шуршики кленовых листьев. Отец готовил завтрак. Иван встал рядом, распахнул окно, поёжился.
– Холодно уже.
– Где холодно? Смотри, все солнце в листья ушло. Чуйствуешь, как потеплело? – Ага, чуйствую. – Иван запахнул халат и надвинул капюшон на самые брови. – С чего бы это потеплело?
– Как с чего? Фотосинтез у растений прекратился, вот энергия солнца и высвободилась. Отсюда и тепло… Кстати, весной, в мае, резко холодает по этой же причине: всю энергию забирает трава и молодые листья. Вот тебе и «черемуховые холода».
– А-а-а, так вот откуда «бабье лето»?
– Ну да. Только оно бывает разным.
– Ой, батя. Какие бабы, такое и лето.
– Много ты знаешь.
Иван подмигнул отцу и закрыл окно. Прямо перед ним была стройная Останкинская башня. Ванька всегда говорил, что идеал женственности для него именно она – великая и неповторимая. Только вот девушку-то он полюбил почему-то совершенно другую: маленькую и сладкую, как булочка. То молчаливую и сдержанную, то неуемную и бесшабашную. Первокурсницу с журфака. Родители одобрили, хоть и по отдельности. Папа сказал: «Хорошо, что из приличной семьи», а мама: «Очень мила». Иван улыбнулся от теплой щекотки где-то под сердцем. Да, Майка действительно очень мила. Невольный вздох Ивана заставил отца обернуться.
Что, тоже осень любишь? То-то. Это ж не передать, какая красота. Яичницу будешь?
Глава 2. Неожиданный старт
И вот опять университет. Скучная лекция, скучная погода. Ваня прикрыл ладонью телефон и набрал СМС: «И где же радость дней моих?». Вчера еще весь вечер гуляли: она – первокурсница с журфака, он – пятикурсник с истфака, Она читала ему Бродского, он рассказывал ей о том, как немцы дошли до станции Луговой, ныне Часцовской, и это недалеко от его дачи, куда они скоро поедут за грибами…
Был обычный день, который перешел в их обычный вечер. Задачу они перед собой поставили простую – пройти по всем мостам города. Они прошли по всем мосткам Яузы, по двум мостам через Москва – реку, пешком дошли до Кремля. Так, неспешно гуляя, они за месяц протопали всю старую Москву, постигая ее ногами и умом, измеряя возвышенными строками стихов. Майка была хорошо знакома с архитектурой города, и Ваня узнал много нового. Но куда же она сегодня делась? На третью смс не отвечает. Странно. Иван вдруг понял, как привязался к этой маленькой девчонке. А прошло-то всего ничего: в сентябре на посвящении в студенты они вместе на капустнике такое навыдумывали: она была альфой, он – омегой. Она – на старте, он – на финише. Она – сочная муза, он – сухая история. Она – кнопка, он – под два метра. Она – как фарфоровая японская статуэтка, с огромными глазами цвета буйного моря и открытой солнечной улыбкой. Он – русский богатырь с копной кудрявых волос и недоверчивым прищуром глубоко посаженных серых глаз. Короче, ничего общего. Но вместе с тем они отлично дополняли друг друга.
Между парами Иван попытался дозвониться. Майка упорно молчала. Юноша не на шутку забеспокоился. В обеденный перерыв он решил добежать до её дома, был, конечно, шанс опоздать на следующую пару, но…
Он влетел в троллейбус. Вот площадь Индиры Ганди, вот ее дом… Юноша набрал номер квартиры в домофоне.
– Кто там?
– Майка, что случилось?
– Заходите.
Входная дверь подмигнула ему зеленым огоньком и открылась.
Дверь в квартиру тоже была приоткрыта. Иван никогда раньше не переступал порога её дома. Они расставались у подъезда, и лишь однажды Майка позволила проводить ее до этажа. И вот – приглашение…
Он робко переступил порог. Пахло сандаловыми палочками. На стенах висели картины, написанные сочным, густым маслом. Чуть дальше стоял стеклянный стеллаж с яркими и чудными сувенирами, привезенными из разных стран. Он имел вид рождественской елки.
Ах, как же хорошо Майка вчера читала ему на Салтыковском мосту «Рождественский романс» Бродского:
Плывет в тоске необъяснимой
Среди кирпичного надсада
Ночной кораблик негасимый
Из Александровского сада…
Ночной фонарик нелюдимый,
На розу желтую похожий,
Над головой своих любимых,
У ног прохожих…
Иван перевел взгляд: в углу стояла огромная ваза с нарисованными женскими фигурками. Ого, наверно, фарфоровая, из Японии. Иван мысленно подставил к этой вазе Майку. Они оказались почти одного роста и схожие по форме… Точно. «Я всегда знал, что Майка – фарфоровая статуэтка», – подивился он сходству. И только потом увидел на полу белые листки с указательными стрелками и надписи на них. «Тут можно разуться». Он разулся. «Тут желательно повесить свою одежду». Он снял куртку. «Тут можно помыть руки». Он включил свет и вошел в черно-белую ванную. «Теперь туда».
Повороты коридора, как извивы реки, вывели его в гостиную. На парадно сервированном столе – свеча. Рядом – его позавчерашние вишневые хризантемы.
Майки нигде не было. Но… вот что-то за бамбуковым занавесом вдруг зашевелилось, и под тихий перелив шуршащего полотна появилась она, словно сошедшая со своей напольной вазы, в лаконичном белом платье с вышитой веткой цветущей сакуры. Волосы, как всегда, были заплетены в немыслимые косицы, поднятые к самой макушке. Иван подскочил к ней. Она прижалась к нему щекой и тут же отстранилась.
– Смотреть можно, трогать – нельзя.
– Но я…
– Садись.
– Я тебе обзвонился.
– Я видела…
– Я волновался.
– Я знаю.
– Что случилось?
– Ты пришел, и это самое главное.
– Майка, у меня еще две пары…
– А раньше ты никогда не прогуливал?
Иван пожал плечами и рассмеялся.
– С таким блеском, – и он провел ладонью по пряному воздуху, – пожалуй, что нет.
Майка поставила на стол третий прибор.
– Я загадала…
– Что?
– Если ты сегодня, в такой день придешь, значит…
– В какой день, Май?
– Сегодня мне исполнится восемнадцать. – Она подняла голову к большим часам. – Через двадцать минут…
– И ты ничего вчера не сказала? Я же мог не прийти.
– Значит, не мог, раз пришел. – рассмеялась она.
Иван перевел взгляд на третий прибор.
– А это кому?
– Я хочу тебе сделать сюрприз.
– Еще один?
– Мама-а-а! – громко позвала Майка, и голос ее странно отразился в зеркалах, из которых вдруг вышла такая же кудрявая, с пестрой рыжинкой в волосах, женщина.
Зеркальные раздвижные двери. Иван присвистнул: вот что значит папа-художник. Оформить дом, как волшебную шкатулку Синбада-морехода и нарисовать таких двух одинаковых, лукаво смеющихся женщин в одинаковых белых платьях…
Он растерянно крутил головой и этим рассмешил маму. Та звонко, по-девичьи рассмеялась и протянула мягкую теплую ладошку.
– Ольга Игнатьевна.
– Иван… Петрович, – ответил стушевавшийся юноша на радость луноликим дамам.
– Да садись уже! – Выручила его Майка и буквально вдавила в мягкие подушки столового дивана.
Глава 3. Сон в руку
Ночью пришла смс от старого приятеля, с которым Ваня вместе заканчивал школу. Глеб писал: «Надо встретиться. Есть дело».
Надо встретиться… Глеб учился на экономическом и еще в школе имел репутацию предпринимателя. Он первым догадался собирать металл и сдавать его за деньги.
– Это для вас – ненужный хлам. А нам, пионерам – пригодится. – объяснял он.
Вот вся деревня на радостях и накидала ему целую машину кастрюль, труб, старых чайников, тазиков и продавленных панцирных кроватей. А Глеб потом сдал это сокровище в приемный пункт и купил себе подержанный мотоцикл.
А вот, когда два года назад Ивану позарез понадобились деньги на путешествие по Германии и он везде искал деньги, то Глеб словно провалился: на все письма, СМСки, звонки – молчание. Да, с Глебом дружить бывало не легко.
И вот, на те, объявился. Есть дело. Конечно, когда у него есть дело, он из-под земли человека достанет.
Именно с этой фразы Иван и начал свой разговор со школьным другом.
– Именно об этом я тебе и говорю, Вань. Прямо в точку. – Глеб ликовал.
– Что «в точку»?
– Из-под земли.
– Глеб, ты в своем уме?
– Я в здравом уме, пацан. Я предлагаю тебе вместе со мной заняться выгодным делом. Предки дали денег на днюху. И я купил себе…
– Не томи.
– «Асю».
– Кого?
– Не кого, а что: металлодетектор «ACE Garet». Металлоискатель по-простому.
– Поздравляю. А зачем?
– Нет, ты не понимаешь. Ты – в доле. Будешь архивариусом.
– Кем?
– Поставщиком информации. Нужна инфа о сражениях и немцах. Это же твоя тема. Тем более, что дача твоя как раз находится недалеко от Можайска, если я правильно помню…
– Ну да В Шаликово.
– И там тоже проходили бои, так ведь? Ты рассказывал…
– Ну, да… И даже стояли немцы. Школа сохранилась, где был немецкий госпиталь. А потом там пленных немцев держали…
– Во, Вань! Это же «поле чудес»! И еще. От Шаликово рукой подать до Бородино, где, по слухам, были «крутые» бои с фрицами.
– И чего ты хочешь от меня?
– Ладно, кончай дуться. Дело я тебе предлагаю. Поиск трофеев. Станем копателями – трофейщиками. Весь хабар – пополам.
– Что пополам?
– Хабар, ну, добычу.
– Ты где таких слов понабрался?
– Ко всему надо относиться профессиональною. Знаешь, одного такого «немчика» откопаешь – и машину себе купить можно.
– Да ладно!
– Шоб я так жил. Давай вечером встретимся и все обговорим. С тебя – мозговой штурм, с меня – финансирование и экипировка. Прибыль пополам. Твоя старая тачка еще жива?
– «Нива»? Жива.
– Она не развалится на кочках?
– Обижаешь.
– Тогда – мой бензин, твоя колымага. Идет?
– Идет. Когда едем?
Глава 4. Первая поездка
Октябрь. Замечательная пора. Прозрачность воздуха такая, что, кажется, время замирает, и ты видишь на тридцать лет во все стороны. Свежо, чисто и печально, как во всей России. В деревне пахнет печным дымком. А в доме – яблоками.
Иван растопил печь и подсел к огню. Откусил сочное скрипящее яблоко и наполнился его необъяснимой кисловатой свежестью. Как же хорошо. Вспомнилось, как бабушка привезла несколько саженцев с Украины, а прижилась только одна яблонька, и папа назвал ее Федорой. Потому как вырасти-выросла, а яблок не давала. «Велика Федора, да дура.», – ворчал отец. А теперь – вон какая стала. Силища. А яблоки – в два кулака, краснобокие, сочные, кисло-сладкие, вкусныяяяя!
Он снова с хрустом откусил яблоко – спелое, огромное, малиновое и прозрачное одновременно.
Детство… Иван посмотрел на печурку и засмеялся вслух. Да, было время, когда он спал на этой печке, вытянувшись во весь рост. А теперь, пожалуй, и с поджатыми ногами не поместится. Да и сам домик стал каким-то маленьким и подслеповатым. Вот сеструха Алка, хоть и мала ростом, да и та бы сейчас на печуре этой не поместилась. А было же время, когда они вдвоём тут лежали и шептались до утра, слушая сонные посвисты родителей…
Хлопнула дверь. Вошел Глеб.
– Вано, шашлыки готовы. Будем на улице есть?
– Ну да, под яблоней. Пока солнце – тепло.
Ребята, захватив тарелки и наспех наструганный салат, вышли в сад.
– Ты уже позвал аборигена?
– Завязывай дразниться, дядя Лёня – друг моего отца, понял?
– Понял. Нам нужен проводник. Ты карту распечатал?
– Обижаешь, – Ваня достал из дедовского военного планшета аккуратно сложенную карту.
– А твой дядя Лёня оповещен о первом заседании нашего штаба?
– Сказал, что скоро будет.
И тут из-за забора донеслось звонкое:
– Не будет, а должен быть!
За калиткой как из-под земли вырос легкий на подъем и быстрый на язык старый друг отца – дядя Лёня Тавлов. Сухощавый, кудрявый, с какими-то ангельски синими глазами, он обладал энциклопедическими знаниями и вспыльчивым неуёмным характером.
Иван поспешил к калитке.
– Дядь Лёнь, привет.
– Отец приехал?
– Никак нет. Заходи, дядь Лёнь, дело к тебе есть. Знакомься, это Глеб, мой одноклассник. А это – Леонид Анатольевич, папин друг.
– Та-а-а-ак, а с кем же я буду дела делать и водку пьянствовать?
– Обижаете, – с этими словами Глеб небрежно поставил на стол бутылку дорогого коньяка.
Дядя Лёня повертел бутылку, потом не спеша спрятал ее в карман куртки.
– Не люблю я французов. – Он подмигнул Ивану. – До бати твоего подождет.
– Дядь Лень, а что ты знаешь про бои с фрицами? Здесь, у нас, в Шаликово. – с ходу приступил Ваня, обрадованный таким поворотом, так как совсем не употреблял алкоголя.
– Я сам-то не помню, родился я после войны, но вот старики сказывали… В районе вокзала стоял немецкий гаубичный полк. А в сосняке, в районе Захарьино, стояли немцы и румыны. А что это было – батальон или дивизия – сказать не могу. Для местных жителей всё – полк. А зачем вам?
– А что было на Бородино в Великую Отечественную?