Я все еще жив!

– Привет малыш. Как самочувствие?

– Все в порядке. Немного волнуюсь. Но в общем, все хорошо.

– Потерпи. Завтра я зайду к тебе сразу. Меня подменят, так что мы проведём много часов вместе. Да, и я принесу мамины спагетти.

– Большое спасибо.

– Знаешь, Макс, я давно хотела тебе сказать… мама знает о тебе.

– Она не против?

– Совсем нет. Мое отношение к любви, видимо, передалось мне от мамы.

– И как же ты относишься к любви?

– Купидон разит кого пожелает, не спрашивая нашего позволения. Чаще всего он разит одного, а второй ни о чем не догадывается или же не хочет принять чувства первого… Но, если Купидон видит два чистых и добрых сердца, он скрепляет их своей волшебной стрелой навеки.

– Но, если так окажется, что первый безвременно уходит, второму нужно продолжать жить и…

– Стоп! Я не желаю это слышать. – отрезала София. Я слышал ее частое дыхание. Она гневалась на мой пессимизм. Пришлось притвориться.

– Да, ты права, Софи. Так помолимся же Зевсу о моем спасении.

– Не смейся. Верь, Макс! Ты поправишься! – настаивал на своём мой ангел. Разумеется, она знала, что свой пессимистичный прогноз я не изменю. Но она верила слишком сильно, чтобы мне хотя бы временами заражаться ее убежденностью и ликовать от счастья, которое, по всей видимости я познал лишь к концу жизни.

*

Она пришла ко мне ещё когда я спал. Смотрела на меня, держа за руку. Интересно, как же я не почувствовал ее прикосновения.

Когда я открыл глаза, первое что увидел, это коленопреклоненную Софию перед моей кроватью. Она молилась. Я не стал прерывать.

– Боже, пожалуйста, сохрани его для меня! Пусть у нас будет семья, и дети, и внуки, и старость, и споры, все-все, что должно быть в нормальной семье! Прошу тебя, милосердный! – шептала София.

– Аминь. – ответил я на ее молитву, когда она завершила.

– Макс, возвращайся сегодня. Я не шучу.

– Ну, Софушка, если что-нибудь будет зависеть от меня, то я приложу максимум усилий.

– Если бы тебе не было больно, то я бы набросилась на тебя и плевать на посторонних! – воскликнула София и крепко поцеловала меня. Кто-то постучал, – занято! Кто там?

– Это Дэн. Смотрю, вы там делом занялись. поздравляю, Макс! – старик как всегда нашёл новый повод для шутки, но все-таки ему хватило такта уйти.

– Он не так уж плох, когда привыкнешь. Часто подбадривал меня. Видимо и сейчас захотел развлечь.

– Нет уж. Предстоящие часы только наши! Я обо всем договорилась. – сказала София, взглядывая на часы. – я надушилась твоим любимым парфюмом. Чувствуешь?

– Мой любимый парфюм – это ты.

– Кто бы сомневался. И все же, веселье – хорошо, но соблюдать процедуры необходимо. Поворачивайся. Я поставлю тебе укол.

– Слушаюсь, сэр! – боли я не почувствовал.

– Хочешь поспать?

– Помилуй! Я рискую заснуть навеки и посему в столь приятном обществе сон считаю недопустимой роскошью.

– Вот и славно. Но ты подвинься, я хочу лечь рядом.

И мы пролежали так часа два. Болтали о всякой всячине, интуитивно понимая, что отпущенные часы – не время для серьезных разговоров. Затем, София накормила меня бесподобным спагетти. Признаться, я уже забыл вкус насыщенной, жирной пищи.

– И как тебе, после наших-то баланд?

– Отменно! Но и ваши каши мне по вкусу, особенно овсяная.

– В следующий раз принесу домашнюю овсянку.

– И сколько же мне ещё торчать тут?

– А как ты хотел?

– Ну… скажем, очнулся – секс, наркотики и рок-н-рол.

– Будет кое-что получше. Потерпи.

– И что же это будет?

– Ну, сперва я не слезу с тебя ближайшие пять лет. Потом мы нарожаем кучу детей, ты все-таки станешь писать книги, а я буду умелой домохозяйкой. Идёт?

– Звучит заманчиво.

Она принесла ноутбук, и мы посмотрели две мелодрамы. Я конечно их не люблю, но в обнимку с любимой можно смотреть все, что угодно. Периодически я смотрел в окно и размышлял о возможной смерти, которая мне предстоит. София и думать об этом не желала. Я поймал себя на мысли, что мне стыдно перед ней, словно я не имел права любить ее. Имеет ли право любить мёртвый? Что толку от его любви? Что толку от моей любви? Пожалуй, София привязалась ко мне слишком… и я буду виноват, если меня не станет, виноват в ее томительных годах одиночества, виноват в том, что возможно даже сейчас она может встретить кого-то с перспективой будущего, которое в моем случае держится только на одной вере нескольких неравнодушных ко мне людей. Достаточно ли веры для того, чтобы знать, что завтра мир не лишится ещё одного малозначительного в масштабах этого мира человека?..

Я заметил интересную тенденцию… Они перестали выходить со мной на связь. Сперва реже. А по мере нашего сближения с Софи и вовсе исчезли. Теперь только воспоминание. Может быть любовь с примесью больничных запахов не так уж вредна?

Зазвенел будильник. Фильм ещё не окончился. Это был «Титаник». Джек учил Роуз плеваться.

– Досмотрим после. – сказала плачущая Софи.

– Досмотрим…

Она встала, навела порядок и поставила мне укол. Вошла ее коллега с предупреждением о шедшей к нам бригаде анестезиологов.

– Макс, я буду ждать тебя сегодня здесь, сколько бы времени не заняла операция, потому что я знаю, что ты вернёшься ко мне.

Вошла бригада.

– Как вы себя чувствуете, молодой человек? – спросил видимо главный.

– К бою готов.

– Правильный настрой. – ответил он, измеряя мой пульс, – София, вы уже здесь не понадобитесь. – обратился он к Софии, которая стояла у двери.

– Да, конечно. Желаю вам удачи, Макс. – таковы были последние слова Софии.

– У вас есть ещё полчаса. По-моему, ваша мама дожидается вас. – сказал главный.

– Жду.

Наедине с мамой я скис. Не выдержал напора страха и жалости к себе. И мама не выдержала. Она обняла меня и все время твердила, что я поправлюсь, женюсь и ещё порадую ее внуками. Конечно, мам, я бы этого хотел. Самое простое становится необыкновенным, банальность оборачивается душевной потребностью. Знал ли я что буду когда-нибудь скучать по времени своего безденежья, по трудовым будням, по университету и по старым тревогам? А теперь всё это, как сон, который уже никогда не повторится. Даже если я выкарабкаюсь, я не буду таким как прежде. Если это урок, Боже, то чему я должен научиться? Ценить жизнь, вероятно. Да, некоторым людям требуется многое, чтобы понять, насколько же наша жизнь ценна.

Меня катят в операционную. Мама и София провожают меня. Софии уже плевать, узнает ли о наших отношениях ее начальство. Она плачет и следует за мной. Перед тем, как дверь операционной закрылась, я видел, как мама о чем-то говорила с ней, затем они обнялись… затем дверь закрылась.

– Итак, Макс, сосчитайте медленно до десяти. Наркоз мы уже ввели.

– Начинать?

– Да, уже можно.

– Хорошо… один, два, три, четыре, пять, шесть, сем… вос…

Тишина окутала меня. Бесконечное небо развернулось надо мной, и я оказался посреди макового поля. Солнце заходило и золотило все вокруг. Не было слышно ни ветра, ни птиц, ни шелеста травы. Словно поле это и солнце, и небо, и горизонт были одной бесконечной комнатой. Я почувствовал чьё-то присутствие со спины и обернулся. Это были Они… высокие, сребролицые, в синем с головы до пят…

*

О чем же мне рассказать вам? Очнулся ли я после операции? Смотря, что вы имеете в виду… Ученые говорят, что после биологической смерти человека, его мозг функционирует около часа. За это время было много чего интересного…

Как оказалось, мой дом теперь находится в горах, но до него можно добраться на автобусе. Я был совершенно здоров и сидел в уютной маленькой кофейне, дожидаясь с работы Софии. Когда она вышла, я крепко ее поцеловал и мы, бесконечно счастливые, отправились домой.

У нас хороший двухэтажный особняк, верный пёс – немецкая овчарка, камин, автомобиль, хотя я не любитель пользоваться им. Мама живет с нами. Вернувшись домой в этот бесподобный день, мы обнаружили, что мама приготовила нам чудесный пирог с курицей и грибами. Мы ели, смеялись, в общем, наслаждались жизнью…

– Ты хочешь, чтобы так было?

– Куда всё подевалось? Где мама? София? – недоуменно спрашивал я Незнакомца в синем. Вокруг не было ничего, лишь белый цвет. Пустота. Мы.

– Этого и не было. В настоящую минуту тебя пытаются вернуть к жизни. – ответил Незнакомец очень спокойно и вкрадчиво.

– Значит Вы существуете?

– Ещё бы.

– И что дальше?

Незнакомец помолчал и через минуту сказал:

– Почему же ты так и не начал писать?

– Я не знаю. Это очень сложно.

– Ты хочешь, чтобы твоя жизнь продолжилась? Говори правду.

Почему-то я задумался. Не знаю, что навело меня на сомнение – действительно ли я хочу продолжить жить, но что-то определённо заставляло меня не спешить с ответом.

– А где мы сейчас находимся?

– Это вакуум. Абсолютное ничто.

– Я рискую остаться здесь?

– Макс… ты не ответил на вопрос.

– Да, я хочу жить. – ответил я наконец. Незнакомец будто обрадовался моему ответу.

– В таком случае мы заключим сделку, полезную прежде всего для тебя. – объявил Он, – ты будешь писателем, но сперва ты научишься слышать и слушать свою душу, ценить жизнь, себя и время, что тебе отпущено. Задумайся, Макс, что же ты сможешь написать, если всё это время тебе была безразлична собственная судьба?

– Как же так? Безразлична… Как вы так говорите? – возмутился я.

– А разве это не так? Разве тебе не было всё равно как пройдёт каждый день, дарованный тебе? Разве ты не заставлял себя жить? Давай так. Лучше не спорь. Мы желаем тебе только блага. – заключил Незнакомец, – так ты готов заключить сделку?

– Да.

– В таком случае ровно через пять минут тебя приведут обратно. А пока спроси всё, что тебя интересует.

– Ты мой ангел-хранитель? – спросил я. Незнакомец улыбнулся, но не ответил.

– Упс. Я ошибся в расчетах. Тебе пора, Макс. – вымолвил Незнакомец, в то время как пространство вокруг начало сужаться. Я не мог понять и увидеть происходящий процесс, но я чувствовал каждой клеткой, что этот невообразимый белый мир, это Ничто сокращается с каждой секундой и вероятно скоро исчезнет.

– Как я стану писателем? – торопился я.

– Слушай свою душу и никогда не предавай ее! Всё получится… – слышал я наставление испаряющегося в белом пространстве Незнакомца.

***

Я в горах. Наш дом великолепен. Мы едим пирог с курицей и грибами. Никуда не нужно спешить. Все, чем мне необходимо заниматься – это писать, писать, писать…

София рядом. Мама рядом. Настоящие ли мы? Мне всё равно. Главное – это счастье, которое мы испытываем… и, если Они скажут мне, что это Рай – я поверю. Да. Меня вернули к жизни. То, что было, теперь не имеет никакого значения. Мы едим пирог с курицей и грибами. Мы счастливы. Наш дом великолепен. Горы… речушка шумит… вечность…

Репетитор

Он давно не слушает классику, не ходит в кино, не читает хороших книг. Все, что нужно он уже услышал, увидел и прочёл. Ему говорили, что классика в различных проявлениях полезна в развитии чувств, мол, человек от этого богаче. Но со временем он убедился, что это богатство необходимо для того, кто им обладает, а, что до остальных, то их это богатство (души наверно), в лучшем случае, не интересует.

Он редко выходил из дома – только за продуктами. Работа была им выучена до автоматизма. Он принимал учеников у себя дома и преподавал английский. На скромную, неброскую жизнь сорокалетнего холостяка ему хватало.

Но, если быть предельно честным, то, не всё высокочувственное его покинуло. Книги? Да, они были. Но больше всего он боялся заглянуть в свою очень старую тетрадь со стихотворениями и ценными мыслями.

Что же так пугало в этой тетради? Всякий раз, ловя себя на мысли, что было бы интересно взглянуть на свои записи, он морщился и поспешно отходил от книжной полки, где пылилась эта тетрадь, между малым сборником сочинений Довлатова и «Персидскими письмами». Ну, казалось бы, возьми и выбрось. Но что-то его удерживало… Неужели я был таким когда-то, думал он, и вновь погружался в избранную амнезию от всех попыток сознания пробудить в нем былые чувства.

Человек должен быть жестким, говорил он себе, говорил так до тех пор, пока к нему не записалась одна очень милая ученица, только что окончившая ВУЗ и желавшая подтянуть знание английского.

Она была очень красивой, очень. И если бы не его привычка не рассматривать учеников, он бы с порога углядел в ней то прекрасное, что хранит в себе женская молодость.

– Вы действительно окончили Ин. Яз? – спросил он на первом занятии.

– Да. Действительно.

– Но вы ведь совсем не знаете языка? Как же вам выдали диплом?

– А я училась на международные отношения, – ответила она без стеснения.

– Хотите сказать, что в вашей профессии можно обойтись без английского?

– Почему же? А зачем я тогда записалась к вам?

«И зачем она со мной кокетничает?», – подумал он.

– Ну что ж, преступим?

– Я вся – внимание!

Когда урок был окончен, он все же взглянул на неё. Вдруг, что-то екнуло в груди и ее глубокие карие озёра расплескались внутри. Но по старой привычке, он отмахнулся от возникшей вспышки, как от старых воспоминаний и поспешно проводил ее до выхода.

***

На втором занятии, он все же оглядел ее у порога. В этот раз его поразила белизна ее кожи и чрезвычайная красота пальцев рук. «Ну, старый извращенец! Прекрати», – приказал он себе и лицо его отразило напряжение.

– С вами все в порядке?

– Да, все хорошо. Это гипертония, не тревожьтесь.

– Может мы перенесём наш урок?

– Ни в коем случае!

Спустя полчаса второго занятия, он успокаивал ее, поскольку она не выдержала напора требовательности к ее воле изучить язык.

– Ну, не тревожьтесь вы так, ради бога! Да я… я ведь… из лучших побуждений только.

– Я не привыкла к такому.

– Да как же вас учили?

– Как ни странно в университете были лояльны.

– Вы очень красивы. – стоило ему это сказать, как дрожь охватила все его тело, казалось сердце должно было выпрыгнуть с места.

– Спасибо. – ответила она, никак не смутившись.

«Что за чудо. Что за ангел!», – подумал он и ненароком задержал взор на своей старой тетради со стихотворениями.

– К следующему уроку я хочу кое-что подарить вам.

– Да? Спасибо! И что же это?

– Как вам сказать… на первый взгляд безделушка, но для меня она ценна.

– Вы что? Я оценю! Правда, правда! Подарите сейчас, если это у вас.

Он с минуту думал об этом и решил, что так, пожалуй, будет даже лучше.

– Подарю сейчас. Только позвольте кое-что добавить?

– Да, конечно.

Он попросил ее закрыть глаза. Взял тетрадь и прошёл с ней в спальню. И там, о, боги, он написал… стихотворение. Когда он вошёл бесшумно в гостиную, она все ещё не открывала глаз. Он стоял и смотрел на неё, и вдыхал запах ее прекрасного тела.

– Откройте глаза. – она открыла их, – то, что я подарю – это я. Это моя душа, жизнь, если угодно.

Она очень смутилась, но поблагодарила.

Он проводил ее, счастливый, наконец-то счастливый за долгое-долгое время. Его бледное лицо дрожало словно беспокойная морская гладь. Больше он ее не увидит. И забудет раз и навсегда о своей тетради.

Она

День первый

Новости пестрили пугающими прогнозами. Кто-то из эзотериков, а может, и пророков, выдал следующее: «Грядет апокалипсис. Антихрист грядет». Правда, Яков не обратил на это внимания. Не то чтобы он был нерелигиозен, но он делал то, что предписано церковью, по старой привычке – быть трепетным к Богу и послушным наставлениям отца, который, однако, не гнушался ремня и пощечины, дабы наставить сына на путь истинный. Отец Якова нередко говорил, что лично читал в Библии о правильности своих методов воспитания, что и цветных полагается наказывать, ибо черное – есть зло.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.