Иное утро

Тимия сняла с зарядки свой телефон и первым делом, еще даже не вставая из кровати, нашла номер Макса. Проверила сообщения от него. Пусто. Ну, что сказать, он ничего не обещал. Но все равно надо будет ему позвонить. Ему и еще парочке коллег. Быть может они чем помогут. Все таки столько лет были вместе, и о ней хорошо отзывались на прощальной вечеринке. Вечеринка, к слову, если вспоминать, прошла на “ура”, но в глазах людей все равно видался тот малюсенький страх и тревога которая была и у Тимии. Они, выпивая очередной шот текилы, все равно думали о том что они будут делать дальше. У кого-то уже были планы, у кого-то уже была работа, но у всех поголовно была эта маленькая искорка тревоги в глазах. Тимия пролистнула лист контактов вниз и увидела пропущенный от матери.

– Твою мать! – выругалась она в пустой квартире и сбросила телефон на правую сторону кровати попутно выскочив из нее как ошпаренная.

Неделю назад мама обещалась приехать, и как часы, она будет точна в своих целях. Время на телефоне показывало 6:15, а матушка приедет скорей всего в восемь или половину восьмого. Она бы знала точно если бы вчера ответила, но она не ответила ибо забыла телефон дома. И она бы посмотрела в пропущенные если бы ей было не плевать, ибо всякое воскресенье день без телефона. А то что мама приезжает сегодня… Пропущенный это доказывает, а еще доказывает что Тимия не так благоразумная девочка которой бы она хотела быть. Ведь такие девочки НЕ забывают такие важные встречи.

Есть полтора часа, максимум – два. Мама настолько придирчива к чистоте дома, что порой кажется это какое-то расстройство. Тимия не психолог и не психотерапевт о таком думать, поэтому надо попросту прибраться. Максимально прибраться насколько это возможно. Ведь однажды мама даже взяла с собой дозиметр чтобы измерить радиационный фон! Одному богу известно чего она утворит сегодня. Пыль, как минимум, надо вычистить. Потом надо еще раз помыть полы… нет, два раза и с хлоркой, а после обработать увлажняющим…

Тимия стояла у зеркала, засовывала последнюю пуговку в ушко и руки ее невольно упали вниз. Зеркало показывало ее настоящую. Уставшую, растрепанную, только вставшую с кровати и уже продумывающую в суматохе весь день напред. Да, так делают благоразумные девочки, но… но это уже слишком. Этих двух часов не хватит, а мама все равно найдет к чему прикопаться. Всегда находит. И этот день не станет исключением.

Тимия видела как открывает дверь, видит всегда опрятную старушку с заколкой в пучке волос. Как та проходит с ее вечно унылым лицом по коридору. Как оно искажается в омерзительной гримасе и она в своем саркастично-жалящим тоне говорит про пыль на плинтусе и поняла что это ей, собственно, нахер не нужно. Два высших, собственная квартира в столице, несколько счетов в банке, гардероб из вещей стоящих по зарплате мамы в прошлом, а она еще должна что-то доказывать? Бред, ломящий, ненужный, бредовый бред. Ей не успеть и она не должна ей оправдываться. Сейчас нужно найти работу, а не терпеть издевки старой бабки.

Список контактов пролетел стремглав вверх. Тимия без колебаний нажала зеленую трубочку и начала ждать ответа. Тихие, монотонные гудки пошли после мелкого сигнального сбоя.

– Тим, – послышался заспанный голос на обратной стороне телефона, после – зивок, – Тим, ты чего? Сейчас шесть часов.

– Привет Макс, – сказала она все продолжая стоять у своего зеркала в полный рост. Она смотрела на себя, но сквозь себя. – Слушай, я не разбудила?

– Да вроде нет. Я просто будильник переводил, хотел поспать подольше. Постой, ты чего звонишь то?

– По работе. Хотела узнать нашел ты чего мне, или там поговорил с ке…

– А! Госпади! – голос Макса моментально изменился от заспанного до возбужденного каким он и был на работе. – Прости, Тим, прости, вчера забыл отзвониться.

– Да ничего.

– Госпади, прости. Ты навер… ладно, ладно, – Макс медленно выдохнул. – Суть в том что да, я вроде как нашел для нас работку.

– И где?

– Сиа знаешь? Она в кадрах работала.

– Ага, помню.

– Да, вот, ее пригласили с правительством работать.

– Ого.

– Ну и помнишь тот проэкт три месяца назад?

– Не особо. Много тогда было дел.

– Да, да, прости что валил. Так вот, – Макс сделал паузу и после послышался глоток, – так вот, Сиа с военными теперь и просила передать что те хотели бы видеть тебя в штате. Так то они должны были позвонить сегодня. Вот была бы неожиданность?

– Ага. Я бы и не поверила на самом то деле, – Тимия говорила абсолютную правду. Звонки звонками, но в нынешнее время верить каждой швали утверждающая что она из правительства не стоит. Особенно когда у тебя несколько нулей в банках, а новость о крахе вашей компании были по всем новостям. – Только вот…

– Да, знаю. На правительство не особо хочеться работать, но…

– Нет, нет, я о другом…

– Хотела что…– Макс остановился.

– Макс?

– Да тут смс пришло, давай чутка попозже поболтаем?

– Да, хор…

– Пока, – Макс положил трубку так и не дождавшись ответа.

На экране появился журнал звонков и красным мигал номер матери. Тимия мягко бросила телефон на кровать и продолжила одеваться.

Через полтора часа матери не было, и через два тоже, Тимия начинала беспокоиться. Она уже пожарила себе яичницы – съела ее, заварила чай – выпила его, часы показывали девять, а мамы все еще не было. Можно было конечно позвонить, но… слышать ее голос дважды в день это настоящая пытка. Пыткой стала. Раньше ведь она не была такой, и Тимия помнит это. Помнит как мама по вечерам готовила пироги, а папа читал газету. Только это все прошлое, а настоящее оно другое. Она теперь другая. И Тимия, и мама. Раньше, в детстве, Тимия не понимала что за теми мясными пирогами скрывалась боль, а за газетой желание. А после того как Марк погиб то это все стало явным. Мама изменилась после этого. Хотя может и стала самой собой, той железной девой из рассказов, ведь предпосылки к этой тиранической, жестокой и изредка перегибающей натуре были, просто они скрывались за правильным подбором инструментов для выпечки. Человек тридцать лет к ряду занимающий высокую должность в филармонии должен быть строгим ко всему. Даже к собственным детям. Но когда Марка не стало, все и вправду изменилось. Она будто перешла ту черту которая держала ее в мире людей, и стала той что контролирует каждый твой шаг.

Но Тимия уже не та девочка получающая ТОЛЬКО лучшие оценки, нет, она тоже другая и она тоже имела право измениться. Только как это объяснить собственной матери? Разговоры пусты для нее, ей важны действия. И Тимия действовала. Уехала в столицу, поступила на бюджет, заселилась в общежитие и поняла что не должна что-то доказывать матери. Поняла, но не приняла. Тот страх перед ее лицом с гримасой отвращения бьет по самооценке так же как и в детстве. Молчание от той что должна быть с тобой в любые трудности жизни – хуже любого скандала, а мама именно что такой человек который своим молчанием уничтожит. И ее лицо. И глаза на том лице могли снести тебя в самый кромешный ад из всевозможных.

Чаинки их дешевого заварного чая плавали в прозрачной кружке вверх и вниз, Тимия поворотила ложкой и они вновь начинали свой скучный танец.

Может мама вчера звонила чтобы сказать что не приедет сегодня? Тимия разблокировала телефон и навела список контактов. Дрожащий палец так и не смог нажать на кнопку вызова.

Ч2.

В коридоре раздался, знакомый каждому социально-отчужденному человеку, мерзкий звонок. По маме можно сверять часы, ибо они показывали точное 10:00, и как бы она не хотела позлить своим отсутствием и вроде как “опозданием” Тимию, но пришла минута в минуту. Впрочем может она и не хотела позлить, а вчера должна была об этом сообщить. Странно что не написала смс или сообщила в мессенджере, но да ладно. Дверь надо открыть как бы этого не хотелось.

Щелчок. Второй щелчок. Двери открываются. Входит монстр с двумя, на манер азиатских дам, заколками в пучке седых волос. Она ничего не говорит и лишь с всегда-грустной-миной проходит вперед.

– Привет, мама, я тоже рада тебя видеть, – сказала Тимия проводя мать взглядом.

– Да, да, дорогая, помоги мне снять пальто, – ответила мама. – Видела что на улице? Такой вьюги за последние десять лет не видела!

Как всегда беседа начинается по светски. Или по свински? С нее капает как с собаки намокшей. И воняет примерно так же. Хотя и тут нечему удивляться. Сколько у нее уже дома собак живет… семь? Восемь? На пятой чихуахуа Тимия перестала считать. Матери нужно кому-то давать свою “заботу”, хотя это отличная метафора ее детства. Про собак говорится как “дрессировка”, а для детей есть термин “воспитание”. Слава всем возможным богам что она принесла только их запах, паркет бы не перенес маленьких коготочков той большой крысы под кличкой “Бамбо”. Тимия со странными чувствами к нынешней обстановке подняла сзади меховый (только натуральный мех, Тимия!) ворот пальто.

– Просто невообразимо какая там пурга, дорогая. Просто жуть какая пурга!

– Тебе дать полотенце?

– Что за глупости? Ты ведь знаешь что это…

– Да, да, забудь.

– Что за тон юная леди?

Юная, да еще и леди. Отличное словосочетание для той у которой третий десяток уж скоро пойдет. Впрочем Тимия сама нарвалась на эту мину. В разговорах с матерью, и вправду. как на минном поле. Только одно слово, только один шаг…

Матушка сняла обувь и должна бы была пройти дальше, но теперь уже перешла в атаку сама, и остановилась возле картины, пристально всматриваясь в нее через свои круглые очки без диоптрий.

– Это что? – сказала она.

– Картина.

– Мазня какая-то. – Она фыркнула и проследовала в гостиную. – Картины это Боттичелли, это Буонарроти, а вот это – мазня. Ты такое еще в детском садике рисовала. Я даже думала отдать тебя в художественную школу, но если это “картина” значит там уже не учат, а просто деньги трясут.

– Мама это… ладно, неважно.

– Ты что-то сказала? – Кричала она уже из гостинной.

Тимия прошла в зал и в упор смотрела на мамину спину, та опять решила придраться к интерьеру, просто стояла и пялилась на телевизор.

– Давно не убиралась, дорогая?

“Началось, – подумала Тимия”.

– Хотя ладно, ты же наверно сейчас в грусти.

– Чего?

– Ну я про то что грязно тут у тебя.

– Нет, я про другое.

– Про что? – Мама смотрела на Тимию своим излюбленным коварным взглядом мол “попробуй только сказать”. – Так про что?

– Ничего.

– Хорошо, – ответила она и театрально смела “пыль” с дивана. – Садись милая.

Тимия закатила глаза и отступила на кухню. Мама промолчала. Она умеет вести войну на ожидание. Умеет и пользуется этим. Впрочем Тимии плевать, она хочет пить. От одного только вида мамы на языке стало сухо, а в горле ком застрял. Каждый месяц она приезжает сюда и каждый месяц она вытворяет какой-то цирк. Про то выступление с дозиметром Тимия рассказала на работе, так после этого у нее появилась шуточная кличка “Радиоактивная девочка”, хотя она не прижилась, сама то она предпочла называться Болотным чудищем ДеКото. Отвратный фильм, но и ее жизнь не тянет на оскар, а с матушкой так вообще на малину пора бы идти. Прошло минут пять от того момента как зазвонил звонок, а Тимию уже воротит от этого дня. Понедельник день ужасный.

Матушка попыталась включить любимый канал с классической музыкой пока ждет дочь, но опять таки забыла что Тимия не подключила к себе ТВ. Все только в цифре, все только в интернете, и так с десяти лет. Она просто зависима от этой всемирной паутины! Пощелкала пульт и отложила его в сторону забыв выключить. Телевизор впрочем не был против, просто тихо стоял себе и горел черным, но не черным, экраном.

– Ты там долго дорогая? – крикнула мать хотя Тимия была в нескольких метрах от нее за стенкой, хотя чего не отнять, но старая певичка даже орет красиво. – Мила…

– Мама я готовлю, подожди, – огрызнулась Тимия.

Одно и тоже каждый месяц, одно и тоже…

– Я тебе не мешаю милая? – продолжила кричать мама.

– Нет мама.

– А что за тон такой?

Теперь была уже очередь Тимии помолчать, ведь это старая-добрая ловушка. Спасибо, но хватило лет в шестнадцать еще.

– Мне кофе, кстати, а то ты забыла спросить.

Мама старается думать что разбирается во всем, буквально во ВСЕМ. И нет ни одного человека в мире способного на такой эгоцентризм как она. Она НЕ разбирается в кофе как таковом, зато может наплести огромную тираду и написать эссе про быстрорастворимый. Все утверждения и все факты “против” матушка может послать куда подальше без использования матов или нецензурной лексики. Когда она неправа это лишь значит что ее оппонент НЕПРАВ. Так что в выборе между двумя пачками растворимого кофе Тимия взяла случайный. Зачерпнула ложку и высыпала в глубокую кружку, после залила кипятком из чайника уже как часа два стоящего в подогреваемом режиме и быстренько размешала. Сахар? О нет! Это же белая смерть! А соль – белый яд. Ну, как мама говорит. Хотя если бы она послушала себя то явно бы сразу поняла что это именно она и есть та самая опасная змея на всем свете и никакой из ядов ей не страшен.

Матушка отхлебнула напиток и по ее лицу сразу стало понятно что, да, Тимия не ошиблась в выборе.

– Золотце, ты какая-то удрученная, случилось что-то? – спросила мама глядя в глаза Тимии, та их сразу отвела на свою полупустую кружку.

– Все нормально.

– Нормально? Ты матери то не ври.

– Я говорю все нормально. И это не ложь.

– Уверена?

Тимия лишь тяжело вздохнула.

– Ладно, ладно, отстану, – сказала мама отведя глаза в сторону.

– Хорошо.

– Но…

Тимия закатила глаза и взялась за пульт. Привычное нажатие вверх и вправо оказалось сбитым. Тимия быстро переключила настройки и послышался привычный постук. Она не знала что включить поэтому просто листала вкладку “популярное” выжидая когда же этот день подойдет к концу, и она ГОТОВА хоть весь день листать вкладки если такая тишина и продолжится до того момента как…

– Что у тебя с работой? – сказала мама.

Тимия успела пролистать только вторую страницу.

– Все хорошо, в правительство зовут.

– Понятно, – ответила мать и отпила кофе из кружки.

И все? Простое “понятно”? То она заткнуться не может, то банально порадоваться за дочь. Макс сказал что ей позвонят, ей еще не позвонили, но позвонят и это точно, то что говорит Макс в отличии от слов матери – правда. Но она даже бровью не повела? Палец Тимии дрожал на пульте.

– И все? – сказала она.

– А? – Когда она хотела сойти за глупую у нее это отлично получалось. – Я не…

– Ну, знаешь обычно родители радуются когда их дети поступают на хорошую должность.

– Но ты не знаешь что будет за должность. И не говори со мной в таком тоне, девочка!

Тимия тихо пфыкнула и продолжила пролистывать шлак.

– Ты благоразумная девочка, я знала что тебя возьмут на хорошую должность. Ты моя дочь, как ни как.

“Но приехала ты для другого? Чтобы попилить меня на счет работы, а я вот тут раз и со всем сама справилась? – думала Тимия, но молчала”.

Сказать такие слова означало попасть в немилость, в список в котором обитают бездомные и сумасшедшие. К отцу и прочим, если кратко. Скажи она такое была бы с ним наравне.

– Тим, я рада. Правда рада.

– Ага, спасибо. Мам, ты зачем сюда приехала?

– Как зачем? Повидать тебя, конечно. Узнать там про работу как у тебя что.

– Отца видела? – Тимия решила ударить точно в лоб.

К счастью тема отца всегда будоражила в глазах матери такой гнев что ни один вулкан в мире не способен тягаться с ней в жгучести нравов.

– Видела, да еще как! Стар… – Она сделала глоток из кружки. – Тим, зачем тебе это?

– Я просто хочу знать как с ним там.

– Все так же как и раньше. Дорогая, он не измениться, каким был таким и останеться. Хватит о нем думать.

– Ну ты то да, все знаешь.

– Тим, – мама мягко положила свою руку на ее, но Тимия сразу же дернулась в сторону, – он всегда был таким.

– Не всегда.

Лицо матери сразу же изменилось, вены вздулись, глаза покраснели.

– Нет. Всегда! И мне лучше знать!

– Все та же старая шарманка.

– Да как ты… – мама дернулась, но забыла про свое кофе и то, как ему и следует делать в таких моментах, упало с ее колен на пол, точнее – на ковер. – Боже! – вскрикнула матушка.

Темно-коричневое пятно стало расползаться по пушистому ковру. Тимия мало разбиралась в кофе, ее мать еще меньше, но обе знали – такие пятна ни к чему хорошему не ведут. Ситуацию надо исправлять, и исправлять как можно быстрей. Тимия поставила свою кружку на столик и побежала на кухню, мама перевернула палас и держала его на весу чтобы капли падали как минимум на паркет. Она выпила немного кофе, но и Тимия немного ей налила, поэтому жидкости как таковой было немного, дорогущий паркет вряд ли сильно пострадает, но пострадает это уж точно.

– Быстрей, Тим! – крикнула мама. – Тим! Оно тут везде.

– Не преувеличивай, – девушка вернулась с чистой тряпкой для полов. Она всегда держала парочку таких из масс маркета на всякий случай. Ведь благоразумная девочка должна быть готова ко всему. Даже к ошибкам ее очень-и-очень разумной мамы, которая, впрочем, в приступе гнева забывает обо всем на свете, – тут немного, не беспокойся. Выжми ковер пока я вытираю пол. Только осторожно, не заляпай его окончательно.

– Д..да, – робость мамы это что-то как раз таки и есть что-то экстраординарное. Хотя нет. В последние годы она все таки смягчилась. Появились новые тараканы в голове по подобию идеальнейшей чистоты… после этой мысли Тимии и стала понятна ее застенчивость в голосе. Конечно. Если еси леди вечно бегающая за чистотой всего и вся вытворяет грязь – она становиться робкой. Мам определенно стала мягче. – Тим, я правильно делаю?

Тимия взглянула на то ЧТО делала мама и прикинула в уме ближайший пансионат и цену за него. Мама, как и положено даме из тех годов и тех трущоб в которых она росла, выжимала белье через все свои старческие силы. “Жидкость есть жидкость” – наверно что-то такое и было у нее в голове когда она скрутила палас в спираль и разнесла кофе по всему искусственному меху. Если раньше этот ковер продавали как “Белоснежно белые просторы зимы” то теперь это превратилось в “Поля на засыпку весной”. Символично? Быть может. Дорого? Очень даже.

– Мама…– смогла только выдавить из себя Тимия.

Не было злости, было только отчаяние и сожаление. Та мягкая перина для ног теперь годится только на выброс.

– Чего? Я же… – и тут до нее дошло, по ее глазам стало понятно что дошло, – ааа… Тим… прости

– Ладно, – Тимия вытерла последние капли на полу, – ничего страшного, куплю новый.

Мама отпрянула в сторону не дав своей дочери отобрать ковер.

– Я все исправлю! – Твердо сказала она. – Знаю одного человека…

– Мам, не надо. Не такой уж он и был дорогой.

Но мама только встала и отошла на два шага назад, к двери.

– Я все сделаю, не беспокойся. Знаю одного человека который мне пальто лет как семь стирает.

– Мам…

Мама однако уже начинала одеваться. Как бы Тимия не хотела быстро ее спровадить, но этот случай это не то чего она добивалась. Мама покраснела как помидор и только что теребила ковер у себя в руках. Тимия предложила положить его в пакет, но и тут мама ее опередила достав из своей ну уж супер маленькой сумочки-барсетки огроменный пакет из целлофана. Завернула в него палас в три погибели и завязала на три узла.

– Я все исправлю, – сказала мама на пороге.

Тимия попыталась обнять мать на прощание, та поддалась лишь немного, в основном то были односторонние объятия, а после провернула ключ и закрыла еще две петельки. День близился к своей середине, но уже был испорчен.

Глава 5.

Ч1.

Морозные снежинки врезались в лицо миллионами яростных нападений, а ветер буйствовал до такой степени что было сложно просто передвигать ногами. Такая вьюга поднималась как минимум лет десять назад. Связь барахлила, а свет, в некоротых районах, то выключался,то включался обратно. И не один здравомыслящий человек не вошел бы в такую пургу без хороших на то поводов. Хороших – да, но что же с плохими?

Мысли парня в капюшоне с рюкзаком наперевес только и были заняты плохими вспышками гнева. Гнева и скуки. Самое ядерное сочетание эмоций которое только может придти в голову двадцатилетнему парню. Апатия и злость от этой апатии, безысходность в которой он находился можно было смести лишь таким морозом который стоял на улице. Есть такое дело, что когда все твое тело насквозь пробилось от дрожи твой мозг перестает забиваться “плохими” мыслями. Все что становится нужно сознание это теплый очаг. Но сознание не значит осознание. Поэтому он идет хоть как-то развеется.

В последнее время все пошло наперекосяк. Девушка изменила с лучшим другом, фриланс перестал приносить доход, а картины не покупают. Последнюю он продал какой-то даме с грустным лицом на одной из выставок на которую его позвали друзья из партии. Он конечно далек от политики насколько можно, но когда тебе предлагают впервые в жизни показать свои творения публике – ты соглашаешься. И вот это его коробило больше всего. Вот эти мысли что он за пять лет своей жизни смог продать только два своих труда, а остальные просто дарил “хорошим” и “приятным” людям. Творчество это конечно хорошо, но и художник, вопреки расхожему мнению, не должен быть голоден.

В его животе забурлило. Громко и так сильно что и ветер на секунду стих.

Надо было поесть перед тем как выйти “порисовать”, но… в кармане были деньги только на пачку сигарет. И любой зависимый от никотина человек подтвердит вам что ломка куда страшней холода и голода. Хотя…

Ничего страшного, поест потом, человек может выдержать без еды месяц, а без воды только с неделю. Воды много. Даже слишком. Вон на улице творится черти что, и что-то это на 99% состоит из воды. Были моменты когда он пил стаявший снег, и ничего же – жив. Темная полоса однажды закончится. Вот только это “однажды” надо поторопить.

Человек не находившийся в по настоящему в грустном состоянии, не сможет понять такого человека как он который идет в драных кедах в мороз -30 только “порисовать”. Не сможет ровно так-же как и люди не понимают рыбий язык. Он есть и они им общаются. То ли волнами, то ли вибрациями, но, как ни как, у них есть коммуникативные способности. А вот человек находящийся в чуждом для окружающих состоянии уже с месяц не сможет понять, и даже вспоминить, как ему было хорошо. Парень просто хочет чтобы это “хорошо” было, но не может понять как это сделать. Все что ему доступно это собственные увлечения и хобби которые некогда приносили удовольствие, и сейчас он в который раз попытается их повторить. И бог свидетель, у него это получится. Должно получится, а то…

То ничего не произойдет. Как и всегда он просто придет на доставшуюся от государства комнату и завалится спать. Он много спит в последнее время. И один.

Раньше была Таня, и был Вадим. Теперь это просто Таня и Вадим, а он один. Не один, нет. У него есть друзья поддерживающие его в этот момент. Но засыпает он без нее. И творить не может без нее. Без ее улыбки и краски уже не те. Все стало как дешевая жвачка потерявшая свой, и без того, блеклый вкус. Теперь, это, обыкновенная резина, медленно тянущаяся по его жизни с секунды на секунду, с момента на момент, готовая порваться в случайности.

Поэтому он шел в метель рисовать. На протяжении всей своей короткой жизни ему всегда это помогало. Еще в свои четырнадцать, когда старший показал как пользоваться баллончиком, он начал “вандализировать” серые-бетонные стены приюта, и такие-же серые стены домов когда удавалось из этого приюта сбежать на часик другой. Это называли вандализмом, но кому какое дело до места в котором вообще ничего нет? Эта пустота всегда звала, и это, тоже, сложно объяснить не знающему человеку. Просто, когда он видел очередной дом-панельку, такой скучный и такой тленный дом, он загорался желанием привнести красок в его жизнь, ведь даже дому было скучно и он это своим видом показывал. И да, поэтому его всегда успокаивал звук металлического шарика в баллончике, запах краски, первые штрихи превращающиеся после в рисунок, а рисунок в произведение “своего” искусства. Хотя нет. По началу были только два пункта. А потом уже пошло-поехало, навык, так сказать, отработался.

Но не одним стрит-артом полнилась его душа. Оно начало расти из уличных тэгов и перетекло в нормальную (более-менее) живопись. После – в минимализм. Образы из штрихов, простые фигуры, полнота красок. Так он и стал, очередным, ненужным художником. С двумя проданными картинами! Людям, так или иначе, нравились его работы. В социальных сетях прибавлялась публика, в реальной – стали чаще останавливать полицейские, ну до того момента как он нарисовал свою “последнюю” работу на стене. Последняя, да вот, не последняя, а скорее “крайняя”. Сейчас он опять идет рисовать на пустых, на блеклых, на серых и никому ненужных стенах. Пройдет полгода и его работу закрасят работники муниципалитета, но это и не важно. Он рисует для себя, и идет в этот адский холод тоже только для себя. Ему надо развеяться, а инструменты уже стали покрываться пылью.