Стихийный рынок, или История одного пса

3.3. Конец осени.

Вернувшись к кустам вместе с братьями, Бор обнаружил бежевого вожака, зализывающего свои раны и бездыханное тело рыжего пса. Сев на землю рядом с телом он попытался было взвыть, но бежевый моментально подскочил к нему рыча и клацнул зубами у самой морды. Бор замолчал, и вожак тут же убрал свой оскал. Осторожность бежевого пса исходила из опыта, он умел, когда надо, а это почти всегда, быть незаметным для людей и за счёт этого он и те, кто был рядом с ним, чаще всего находились в безопасности. Бор не хотел больше быть один и без всякой агрессии воспринял этот порыв вожака, можно даже сказать, что он его понял.

Доев все кости из свертка, обнюхав еще несколько раз тело рыжего пса, зализав свои ранения и бульон из консервной банки стая решила покинуть госпиталь и отправилась на поиски пищи. Улица очень сильно подрезала ту самую спесивость Бора, которая и привела его сюда, поэтому он крайне спокойно притёрся к стае. Не лаял и не рычал, когда не следовало, не бегал впереди бежевого пса пока тот не пропускал всех вперед, не съедал всё, что находил и оставлял часть добычи остальным членам стаи. Наступают первые ощутимые холода. Бежевый пёс не был тираном, у него были свои богатые на добычу маршруты, а большинство ночей они проводили в тепле и комфорте под трубами теплотрассы, проложенными вдоль железнодорожных путей, о которых Бор до этого даже не знал. Через пару недель все мелкие раны у каждого члена стаи зарубцевались и перестали доставлять дискомфорт. Дважды за этот месяц они встречали стаю чёрной суки, но оба раза это происходило днём во дворах и всем им хватало ума просто полаять друг на друга на безопасном расстоянии и разбежаться. И в каждый из этих случаев некоторые люди набирали некоторые номера в своих телефонах сгоняя тучи над головами всех уличных псов района.

Глава четвертая. Зима.

4.1. Свет, зависимость и связь.

В однокомнатной квартире на первом этаже пятиэтажного дома загорелась настольная лампа, стоявшая на табурете. Из положения лёжа в положения сидя на диване перешел мужчина лет сорока пяти, взял с того же табурета спички, достал зубами из пачки сигарету и прикурил. Сделав буквально две-три затяжки, он поднялся с дивана и пошел в туалет, докурив сигарету уже сидя на унитазе.

В квартире было пусто и душно. Шторы и диван пропахли табачным дымом. На кухонном столе лежала разделочная доска, алюминиевая кастрюля и хлеб, завернутый в мешочек. В каждом отдельном помещении квартиры была пепельница, в том числе и в кладовке, которая была оборудована под подобие мастерской.

Выйдя из туалета, мужчина отправился на кухню и поджёг газ на плите под чайником. Засыпав в кружку растворимого кофе из банки «на глаз» не используя ложку он сдобрил его тремя чайными ложками сахара. Он делал так для того, чтобы кофе случайно не попал в сахар, а сахар не попал в кофе. Несмотря на окружающую его пустоту и мрачность оставались вещи, которые он терпеть не мог и это смешение было одной из них.

Мужчину звали Григорий Иванович и судьба его была довольно проста, хоть и трагична. Полюбив однажды в юном возрасте девушку, он женился на ней и спустя некоторое время у них родилась дочь. Пара усердно трудилась на дальнейшую судьбу ребёнка, но Григорий Иванович вносил в это дело гораздо меньший вклад нежели его супруга, что постепенно начало на него давить. Атмосфера внутри дома накалялась, Григорий Иванович ощущал отсутствие своего авторитета, а в тот момент, когда их дочь стала подростком это гнетущее ощущение превратилось в ещё более гнетущий факт. Григорий Иванович стал выпивать и ругаться с домочадцами пытаясь отстоять себя, но ничего в их семейной житности и бытности не происходило таким образом, каким хотелось бы ему. В определённый момент Григорий Иванович стал настолько жалким и проблемным, что супруга с дочерью уехали от него и это обидело его до глубины души, обидело настолько, что он перестал выходить с ними на контакт, сменил номер телефона, работу и заперся в квартире абсолютным хозяином своей жизни. Человек внутри него умер, а на его месте осталась паразитарная оболочка без эмоций, которую нужно было кормить, двигать и восстанавливать для повторения тех же процессов, чем он и занимался в последние четыре года.

Пока я вам всё это рассказывал, в комнате мужчины раздался звонок. На том же табурете, на котором находились его свет и зависимость, лежал и телефон, олицетворяя связь. Это был простейший кнопочный телефон без дополнительных функций. Мужчина подошел к табурету, взял телефон и принял вызов:

–Иваныч, здорова, проснулся?

–Да, Алексей, кофе жду. – ответил Григорий Иванович, переходя на кухню.

–Ты сегодня не опаздывай, работаем на трубах.

–Чё, жалоб накопили?

–Жалоб у нас всегда в достатке, сам знаешь. Нам отчет нужен за год, и так чтобы мы не в Сентябре в последний раз работали, а в Декабре.

–Понятно, буду вовремя.

–Давай, я уже выезжаю, кофе на работе попьём, обсудим что да как.

–Ага.

Григорий Иванович положил телефон на кухонный стол, открыл холодильник и достал оттуда стеклянную баночку с икрой мойвы. Отрезал от своей булки хлеба один кусок и щедро намазал на него ту самую икру. В это время на плите довольно истерично засвистел чайник и Григорий Иванович, выключив газ, налил в кружку кипяток размешивая содержимое в ней своей единственной чайной ложкой. Через четыре минуты его завтрак был окончен, а еще через четыре минуты он уже выходил из подъезда в сторону своей работы.

4.2. Сачки.

Во время сна на теплотрассе к Бору стали возвращаться нейтральные и хорошие сны. Ему снилось как он греется под солнцем лёжа на траве, как он бегает за разными собаками, которые в страхе убегают от него. Он никого никогда не ловит, но он всегда очень близок, поэтому просыпается в хорошем настроении. Сегодняшний сон выходил из этого ряда, Бор бился один против чёрной суки, которая кусала его, причиняя сильную боль, но не наносила ран. Она продолжала кусать его во все места, до которых дотягивалась, а Бор не мог ни увернуться, ни ответить. В какой-то момент он не выдержал, взвыл во всё горло, проснулся, вскочил на лапы и тут же упал. Вокруг лаяли все, с кем рядом он сладко засыпал в начале этой ночи.

Бор находился в большом сачке, который стеснял его движения и не позволял встать, рядом с ним стоял высокий крепкий мужчина и держал за рукоятку сачка. Пёстрые братья с громким лаем убегали вдоль теплотрассы от точно такого же мужчины. Рядом с Бором в сачке лежал Бежевый пёс с чёрными пятнами на трёх лапах из четырёх и неистово дёргался, рыча и лая на своего отловщика. Мужчина, державший Бора, начал тащить его за рукоятку к стоящему неподалёку грузовому автомобилю и Бор, особо не сопротивляясь, но не переставая лаять, просто лежал в сачке. А у мужчины державшего бежевого пса возникли серьезные проблемы, так как вожак стаи ощутив себя в неволе бросил все имеющиеся у него силы на то, чтобы освободиться и своими резкими порывами сумел оторвать часть сетки от обода и проделать таким образом дыру в сачке, которая продолжала увеличиваться с каждым его рывком:

–Лёха! Он сейчас вырвется, давай быстрее там, помоги! – кричал Григорий Иванович своему коллеге.

–Держи его, Иваныч, я щас! – ответил ему Алексей.

Дотащив Бора до автомобиля, Алексей рывком распахнул задние двери, обхватил его двумя руками, поднял на борт и попытался вытряхнуть пса из своего сачка в клетку, под которую был оборудован грузовой отсек автомобиля, но когти на задней лапе Бора сделали дырку в сачке в которую эта лапа и провалилась зацепившись. Алексей бросил пса в машину вместе с сачком и не стал закрывать задние двери автомобиля, так как спешил на помощь Григорию Ивановичу.

Подбежав к Григорию Ивановичу который уже почти упустил свою жертву, Лёша напрыгнул на бежевого пса сверху, тот еще находился в сачке, и обхватил двумя руками за живот. Так они вдвоем и потащили бежевого к машине: один нёс его, обхватив руками, второй же продолжал держать рукоятку от сачка, так как пёс всё еще частично находился в сетке. Ловко извернувшись, бежевый сумел достать морду из сачка и изо всех оставшихся сил вонзил свои зубы в предплечье Алексею, тот резко остановился и закричал не своим голосом от боли. Григорий Иванович, поняв, что произошло, отпустил рукоятку сачка, подскочил к Алексею, завел одну руку псу за шею, а второй рукой схватил своё же запястье и одним резким нажатием сломал псу шею с характерным хрустом, выдавив из него последнее подобие скулежа длиною в половину секунды. Пёс моментально обмяк и упал из рук Алексея на землю, Алексей в свою очередь упал рядом, но лишь на колени стиснув зубы от боли и держась за своё разодранное предплечье, которое уже пропитало кровью рукав куртки. За всем этим наблюдал Бор, запутавшись в сачке и лёжа на полу грузового отсека.

В этот момент на место действия вернулся третий отловщик волоча за собой сачок с одним из пёстрых братьев. Животное в сачке не оказывало сопротивления, а лишь рычало, испуганно бегая глазами вокруг.

–Твою мать! Вы как умудрились!? – вскричал прибывший, увидев капли крови на снегу.

–Сачок порвался и этот тут ещё, агрессивный! Грузи давай свою, надо Лёшу в травмпункт везти, – Григорий Иванович помог подняться Алексею, отправил его к автомобилю и схватил бездыханную тушку бежевого пса закинув её на плечо. Они вместе с новоприбывшим сбросили своих псов к Бору, закрыли грузовой отсек и отправились в кабину, где их уже ждал Алексей:

–Давай, гони Иваныч! – взревел Алексей, когда Григорий Иванович уселся за руль.

–Да едем, едем! Ну чё, теперь пару недель дома посидишь, как и хотел, – ухмыльнулся Григорий Иванович, но тут же распрощался с улыбкой увидев грузные лица коллег.

Через десять минут машина уже стояла на парковке рядом с больницей:

–Влад, ты Лёху доведи, а я псов отвезу. Через часок вернусь, если что – звони на трубку.

–Давай, Иваныч… – Влад выпрыгнул из машины, вслед за ним не менее ловко выскочил Алексей и спешно направился к больнице, Влад посмотрел на Григория Ивановича и спросил – Ты через лес значит поедешь?

–Через лес, а куда его…

4.4. Без почестей.

В грузовом отсеке на полу лежало бездыханное тело бежевого пса с чёрными пятнами на трёх лапах из четырёх, рядом с ним абсолютно свободно сидел один из пёстрых братьев близнецов, которому не посчастливилось быть пойманным. В полуметре от них лежал запутанный в сачке Бор и наблюдал, как пёстрый нюхает надкусанное ухо своего мёртвого вожака. Машину потряхивало на каждой кочке и всех троих псов перебрасывало из стороны в сторону всю дорогу до лесополосы. Бор уже почти распутался, когда авто резко остановилось на обочине. Григорий Иванович покинул кабину и через несколько секунд открыл двери грузового отсека:

–Лежать, не двигаться! – прокричал громким басом Иваныч – иначе всех троих в могилу высажу!

Никто и не думал дёргаться. Пёстрый смиренно сидел в дальнем углу нюхая воздух, вошедший в отсек из распахнутой двери, а Бор лежал недалеко от него подёргивая ещё запутанной лапой пытаясь уже отвязаться от сачка.

Григорий Иванович схватил бежевого пса одной рукой и подтянул его к себе, рывком забросив его на плечо он сделал шаг от автомобиля и захлопнул дверь. Минуты три Иваныча не было, а вернувшись он запрыгнул в кабину и повёз остальную добычу в собачий приют. Более бежевому псу не приходилось сталкиваться с людьми.

4.5. Приют.

Приют находился на отшибе спального района и вмещал в себя несколько сотен собак, большинство из которых в любой отдельно взятый момент времени обязательно лаяли, выли или скулили. Естественно, такое место невозможно было разместить в городе, в промышленном или даже спальном районе, поэтому расположено оно было вдали от посторонних глаз и ушей. В радиусе пяти километров от приюта, конечно, были жилые дома, но это были не многоквартирные панельки и даже не хрущёвки, это были двухэтажные домики, очерчивающие последний рубеж между городской жизнью и дремучими сосновыми лесами.

Всякий владелец организации, скрытой от посторонних глаз и ушей, упрощает для себя выбор: делать по совести или делать как выгодно. Упрощает потому, что о любых нарушениях, подлостях и прочей мерзости знать будет только он и зависимые от него люди, которые сами и будут эти подлости, нарушения и прочие мерзости выполнять, но мы теряем нить.

Масштабная территория, на которой могла уместиться и человеческая коммуна, была обнесена забором из самого простенького профнастила и хорошенечко укутана колючей проволокой сверху по периметру. Со стороны могло сложиться ощущение, что это не собачий приют, а тщательно охраняемый склад резервного продовольствия или колония поселения. На этой территории было размещено пять огромных вместительных вольеров для большинства собак и пара десятков клеток поменьше, для больных, агрессивных и, под час, даже и мёртвых псов; внушительный жилой гараж для сотрудников, в котором, помимо места для комфортного обитания людей, была импровизированная кухня, поставляющая необходимый объём каш на основе костей и захудалого мясца и ветеринарный кабинет; просторная сторожка с креслом, телевизором и обогревателем на небольшом возвышении собранном из деревянных паллет и отдельный грузовой контейнер с кабинетом директора этого приюта. Конечно же это был не основной его кабинет, но некоторые дела иногда требовалось решать на месте и для этого у него в контейнере находились: компьютерный стол с необходимой техникой, раскладной диван-кровать, письменный стол, два кресла, два стула, микроволновая печь, маленький холодильник, телефизор и сейф с документами, алкоголем и презервативами.

Пища для людей и собак готовилась на газе из баллонов, деньги на содержание животных и сотрудников просили из муниципального бюджета, а также с благодарной улыбкой получали их от благотворительных организаций.

Женщина-сторож лет сорока открыла ворота грузовому автомобилю в котором на место прибыло два новых постояльца. Доехав до ближайшего вольера Иваныч остановился, заглушил двигатель и вышел.

–Агрессоров нет? – спросил Иваныч у сторожихи указывая на вольер.

–Нет, а у тебя? – спросила сторожиха ехидно улыбаясь.

–Уже нет, и ребят, как видишь, нет. Лёху в травме шьют.

–Да ладно? Прямо серьезно? – воскликнула сторожиха, стерев с лица улыбку.

–Ну, пару недель точно без работы. Ты не стой, а клетку открывай!

Иваныч открыл грузовой отсек и посмотрел на псов, те ютились у задней стенки и не знали, как себя вести, но оба молча и покорно смотрели на него. Когда дверь только начала открываться, пёстрый слегка пофыркал и хотел уже зарычать, но, увидев Иваныча, последовал примеру Бора и замолчал. Запрыгнув в грузовой отсек Иваныч обхватил пёстрого пса и ловко выпрыгнул с ним обратно. Сторожиха уже держала дверцу вольера распахнутой, а самые активные собаки внутри уже начинали гавкать, встречая новичка. Спустя десять секунд в тот же вольер был закинут и Бор, несколько собак принялись поочерёдно нюхать то его, то пёстрого, кто-то просто лаял в стороне, некоторые молча нюхали воздух и крутили мордой. Безучастным не остался никто, это был вольер с молодыми и здоровыми псами.

4.6. Лагерная рутина.

Всё просто: ты кушаешь то, что дают, спишь, где ляжется, ходишь в туалет туда же, куда и остальные, не дерёшься, но шуметь можно. Действуя подобным образом, ты можешь спокойно жить в самом лучшем общем вольере без каких-либо серьёзных ограничений кроме свободы. Так и действовал Бор, также действовал и пёстрый пёс. За первые три недели они хорошо освоились и наблюдали за происходящим. Одного новичка и одного старожила за это время уже поместили в карцерную клетку за обоюдную грызню, обоих так до сих пор и не вернули. В карцерной клетке кормили реже и хуже, места там едва хватало чтобы просто лечь, и вместо деревянного пола была голая земля.

Собачий лай беспрерывно раздавался эхом в небе над приютом и отпугивал любого, кто желал по каким-то неведомым причинам прогуляться в его сторону. Люди крайне редко приезжали смотреть на животных, а забирать кого-то ещё реже. Попавший в приют пёс чаще всего там же и умирал, проживая зачастую гораздо более короткую жизнь, чем можно бы было на воле.

Нельзя сказать, что Бор с пёстрым дружили, но когда кого-то из них начинали окружать и обнюхивать собаки, второй обязательно подходил и упирался в первого боком показывая остальным, что их двое и продолжать сие давление не стоит.

Пища устраивала Бора, но холод и отсутствие пространства перевешивали сытость. Никакой возможности сбежать не представлялось, забор был ровный и целый, клетки крепкие, расстояние между прутьями узкое. Но надежда не покидала очень многих псов, они осматривались и нюхались вокруг в попытках найти лазейку каждый день. К сожалению, ничего не менялось.

4.7. Сторожиха.

Мария Валерьевна устроилась на работу сторожем в собачий приют из двух соображений: по близости от дома больше ничего не было, да и работа была в целом не сложная. В первый год всё шло просто прекрасно, но в дальнейшем начались проблемы. Дело в том, что из тюрьмы вышел её старший брат, который добрую треть своей жизни провел в местах заключения и деваться кроме как к сестре ему было некуда. Подруги, еще за полгода до освобождения брата, уговаривали Марию прекратить с ним связь и переехать в другой район, но Мария Валерьевна любила своего брата. Она хранила воспоминания из детства, в которых он заступался за неё во дворе, как он брал на себя любую вину перед родителями и как он, в конечном итоге, избил до полусмерти её одноклассника за что и получил первый срок. Мария Валерьевна не стала заводить собственную семью, а после смерти родителей полностью переключилась на заботу о брате, который уже никак не мог сам устроиться в обществе и в те редкие годы, когда он находился на свободе, полностью зависел от сестры.

Игнат Валерьевич, выйдя из тюрьмы, в первую очередь напился вдрызг на кухне у сестры и разбил дверцу холодильника. Вспоминая множество лишений, пережитых им вне воли, он решил, что сестра не в силах его понять, да и он уже не мог связно выражать своих мыслей и чувств. Виноватым в данной ситуации оказался холодильник. Именно в тот вечер Мария Валерьевна впервые и опоздала на работу, так как боялась уйти из дома пока брат не уснёт.

Опоздание для Марии Валерьевны ничем не аукнулось. Женщина была на хорошем счету и не только основного персонала приюта, но и у начальника, причем у начальника по вполне пикантной причине. Дело в том, что начальник приюта был человеком, прыгнувшим выше своей головы, а от того постоянно находился в стрессе и домашняя его обстановка также оставляла желать лучшего. Поэтому его контейнер в приюте и был оснащен всем необходимым чуть ли не для постоянной жизни. Очень часто он оставался там жить и в нерабочее время, естественно, выпивая и заигрывая с Марией Валерьевной, как с единственной женщиной за километры вокруг. Сменщиком Марии Валерьевны был мужчина и именно в ночи его дежурств начальник приюта спал дома.

На первых порах Мария Валерьевна смущалась и боялась, но со временем она смягчилась и в одну из ночей после четырёх часов разговоров и двух бутылок водки вышло так, что они легли отдыхать на раскладной диван кровать директора и руки их разбежались по штанам друг друга. Естественно, спустя неделю это повторилось уже в более трезвом состоянии и зашли они в своих действиях гораздо дальше. Спустя какое-то время это стало обыденностью, как и прекрасное отношение директора к Марии Валерьевне, как и дополнительные десять тысяч ежемесячного перевода с карты директора на карту сторожихи.

4.8. Тесный мир.

Одним морозным вечером в начале февраля Григорий Иванович привез в общую клетку пополнение в виде двух молодых крепких и чёрных как ночь псов. Бор и пёстрый сразу узнали их и даже не двинулись в их сторону на приём новичков. Чёрные братья, обнюхав пару-тройку желающих из встречающей их делегации, сразу ощетинились и зарычали, отогнав от себя всех и улеглись в нескольких шагах от дверцы. Ночь прошла спокойно, под завывания и лай живущих ночью собак. Полная луна смотрела на них с чёрного, усеянного звёздами неба. В такую прекрасную ночь удалось услышать протяжный вой даже со стороны карцерных клеток. Какой-нибудь восторженный романтик глядя на всё это сказал бы, что и тоска бывает очень красивой.

Утром, когда в клетку из кухни стали носить вёдра с тёплой кашей и блюда с сухими кормами, Бор уже не помнил о новоиспеченных соседях и вприпрыжку побежал к широкому блюду с сухарями. Протиснув свою морду сквозь несколько шерстяных шей, он ухватил горсточку сухого корма, клацнул зубами и моментально проглотил. Попытавшись ухватить следующую порцию, он оглядел глазами морды вокруг себя и вздрогнул от неожиданности увидев с двух сторон от себя по одному чёрному псу. Те, почувствовав резкую тревогу Бора, сразу же заметили рядом с собой того самого пса, который заставил их бежать из недавнего боя и так активно лаял на них на воле. Реакция не заставила себя ждать, в ту же секунду один их них отскочил растолкав принимающих пищу собак и громко залаял, в то время как другой схватил Бора за заднюю лапу и начал дергать её на себя уперевшись всеми четырьмя лапами в пол клетки. Бор взвыл от боли, но сумел вывернуться и хорошенько тяпнуть за морду своего обидчика. Первый отпрянувший пёс напрыгнул на Бора сзади и зажал в пасти его горло. Дернувшись пару раз в попытках вырваться Бор усугубил свою рваную рану. Почувствовав свинцовое утяжеление в голове, он рухнул на пол и потерял сознание.

4.9. Дефектные.

Бор очнулся через шесть часов в клетке для больных и умирающих псов, он лежал на грязной простыни в цветочек, шея его была плотно перевязана марлей, сквозь которую сочилась кровь, а рана на задней лапе была обмотана тряпкой сделанной из той же простыни, на которой он лежал. Ослепший старый пёс нюхал и облизывал тряпку на задней лапе Бора, а тот с трудом мог пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы встать. Неподалёку от него на похожей простыне лежал небольшой пёсик без двух задних лап и часто моргая смотрел на Бора. В центре клетки гордо лежал коренастый пёс без глаза, ушей и хвоста. Вообще в этой клетке без очевидных дефектов был только слепой, его недуг можно было обнаружить лишь с близкого расстояния глядя на глаза похожие на две бледные луны и взгляд стремящийся в никуда. По клетке он передвигался как вполне зрячий, ведь он провёл в ней уже два года. Этот пёс без приюта должен был умереть уже очень давно, но ежедневный паёк, отсутствие потрясений и недоброжелателей в клетке дефективных позволили ему жить дальше. Ежедневно он ходил по клетке вычерчивая ровные линии и острые углы, вынюхивал и вылизывал больных собак, ел и очень много спал. Когда он подходил к кому-то со своей заботой, его встречали дружелюбно обнюхивая. Бор его заинтересовал, давненько в этой клетке не было собак со свежими открытыми ранами.

Бор сумел подняться только на третий день, он подошел к краю клетки, прутья в ней были не такие узкие, но из этой клетки сбегать никто и не собирался, всех её обитателей на воле ждала быстрая смерть. С края клетки было видно почти весь приют, оглядевшись и толком ничего не поняв, Бор побрёл обратно, лёг и уснул еще на десять часов. Проснувшись, он понял, что аппетит вернулся и второй свой подъём он потратил на поход к тазику с кашей. Съел он немного, но это пошло на пользу его восстановлению. Через неделю он узнал по очертаниям в одной из карцерных клеток своего пёстрого друга, а в другой – чёрного недруга.

Дело в том, что после отключки Бора пёстрый успел накинуться на одного из чёрных сзади и за двадцать секунд боя нанёс ему два смертельных ранения, битву со вторым он должен был проиграть, но к тому моменту в клетку уже подоспели работники приюта разняв драку хлёсткими ударами прутьев. Двух дерущихся тут же разнесли по карцерным клеткам за неимением серьезных ранений, а двух лежащих в крови потащили в ветеринарный кабинет в гараже, где и скончался чёрный, пока Бору оказывалась первая помощь. После наложения швов Бора определили к умирающим и дефектным, а дальше мы уже всё знаем.

В этой клетке все молчали. Все были спокойны и умиротворены. Никто не выл, не лаял и не рычал, хотя голосовые связки у них были в порядке. Было ощущение, что за получение серьёзного дефекта каждый пёс расплачивался ещё и голосом. Ни у кого не было ни надежд, ни амбиций, ни желаний. Каждый принимал существующую в этом виде жизнь как лучшую из возможных и был в некотором роде счастлив. У молодых иногда появлялось игривое настроение и они ползали в меру своих возможностей от слепого старика по клетке, а если тот находил их и начинал облизывать – облизывали его в ответ за то, что он их поймал. Бор постепенно приходил в себя и вставал на ноги. Спустя несколько перевязок с задней лапы были сняты все обмотки, а еще через пару недель и с шеи его была снята последняя марля, обнажив широкие лысые участки рубцовой ткани.

Пёстрый до сих пор находился в карцерной клетке, очевидно, что за убийство другого пса у него не было иного пути кроме как атрофировать себе пару конечностей в тесном карцере и переехать в клетку к Бору спустя несколько месяцев. В обычную клетку после такого не возвращались.