Битва за Лукоморье. Книга 2

Следующий корабль по левой стороне вспорот был, словно великан прорезал его ножом, пытаясь выпотрошить. Пролом походил на ухмылку жуткого чудища, топорщился оплывшими вывороченными досками. Темнота внутри, зеленца на краях, будто трупный яд, и смертью… смертью пахнет оттуда. Мель осторожно, очень медленно приблизился к пролому, подождал, пока глаза привыкнут к темноте внутри, и, всмотревшись, замер, невольно выставив вперед гарпун. Утопленники. Много их было в брюхе у корабля. И каждый цепью примотан, чтобы не всплыли, чтобы течение не унесло, чтобы…

«Чтобы не напали», – хихикнула юркая, злая мысль в голове у Меля. Нет, мертвецов ихтифай не боялся, но волшбу не любил, особенно черную. А от этих несло какой-то неведомой угрозой, расплывалось вокруг них что-то злое, словно кальмар чернильное облако выпустил. Отчего-то казалось, будто мертвецы сейчас задергаются, потянут разбухшие руки, схватят… Мель мотнул головой и рванул к поверхности. Всплыл и стал хватать затхлый воздух, а грудь его ходила ходуном, сердце стучало бьющейся рыбешкой в сетях, успокаиваться не желало.

– Моё успокоиться, – прошептал он, и эхо отозвалось из-под свода пещеры. Зашелестело со всех сторон. – Там просто мертвое всё. Простое и мёртвое.

Сверху послышался шорох и писк. Трение кожистых крыльев, царапанье маленьких коготков по камню. Мель торопливо вздохнул еще раз и снова нырнул. Подплыл к другому судну, заглянул в пробоину. И тут утопленники. Что же за сила нечистая убивает человеков на острове этом?

Очень захотелось повернуть… Но проток еще не кончился, а значит, останавливаться нельзя. Надо все разведать, проверить, сможет ли тут пройти «Сокол». Мель поплыл дальше, заглядывая в мертвые корабли и суда, где его снова ждали мертвые лица. Он чувствовал, как вода становится все холоднее. Или это страх изнутри леденил, сковывал движения, морозил кончики перепончатых пальцев, сводил ноги судорогой?.. Некоторых покойников объели крабы и рыбы, иных же не тронули. Одни лица страшные были, расползшиеся. С выеденными глазами и полопавшейся кожей. Другие, особенно там, где вода холоднее, – белые, будто из камня. Поцелее, но уже поблескивали кости, покачивались лохмотья плоти и ткани, сновали по раздутым телам шустрые рачки…

И ни одного гарпуна, ни меча, ни топорика в руках. Будто все эти люди сами цепями обвязались, в воду прыгнули и утонули по доброй воле.

Дышать было трудно. Мель держался до последнего, потом снова вынырнул, отфыркиваясь, и увидел впереди узкий и рассеянный столб света, падающий на воду из дыры где-то наверху. Вдохнул сквозь зубы и пошел загребать ладонями поверху, оставляя мертвецов внизу. Берега протока наконец разошлись, и оказался ихтифай в круглой пещере, по краю которой была вырублена в камне пристань. Вот и швартовые кольца, и веревки сложены, и лестница куда-то вверх уходит, теряется в тумане, сгустившимся под потолком пещеры… И никого. Ничего. Ни звука, ни шелеста. Лишь пылинки, пляшущие в столпе золотого света.

Мель медленно проплыл по кругу, касаясь ладонью каменного причала. Из-под пристани и била подземная река, заполняя пещеру водой, холодя перепончатые ноги упругим течением. Ихтифай сглотнул… До смерти не хотелось снова плыть мимо судов, ухмыляющихся прогнившими боками. Только вот не может Мель не вернуться, когда команда ждет. На миг представил он, будто приплывет назад, а там «Соколик»… уже такой же недвижимый, с бортом проломленным, и Радята, и Ждан, и Витослав, цепями обвязанные, тонут, пытаются крикнуть и вдохнуть не могут. Мель яростно замотал головой и рванулся обратно. Быстрее, как можно быстрее!

* * *

Садко пробирался вокруг дворца, хоронясь за кустами и клумбами. Первым делом он решил проверить купальни рядом с покоями, где оставил отдыхать команду. Ежели не заперли окно – может, и внутрь проникнуть получится. Если не хватило еще времени Товиту скрутить или прикончить команду, так и вовсе ладно будет: разбудит Садко товарищей, вместе решат, что делать дальше…

О том, что делать, ежели сонных моряков хозяин дворца убить уже приказал, Садко думать себе запретил. Черные мысли разум отравляют, отвлекают, тело непослушным делают, а взгляд – невнимательным. Так что нечего заранее кручиниться да переживать о том, чего не случилось и, дай Белобог, не приключится вовсе. Грызла, конечно, вина, давила сердце, ведь из-за его беззаботности все так мерзко обернулось. Погнался за приключениями, привел корабль к проклятому острову, доверился Товиту – а ведь подозревал в нем колдуна-злонрава! – и подставил под удар всех. Самому-то опять удача улыбнулась – спасся, но если соратникам не так повезло… Садко яростно тряхнул головой. Нет! Не думать о таком!

Осторожно прокравшись вдоль стены и выглянув из-за угла, капитан оторопел. Даже глаза потер: уж не кажется ли ему? Не перепутал ли он стороны света? Да нет, он отлично запомнил, где располагались купальни… Это точно они. Из одной как раз пьет воду наглый толстый павлин. И вон, высокое окно открытое… Нет, пришел Садко куда хотел. Только вот откуда на ступенях аж восемь статуй, замерших в два ряда? Раньше их тут точно не было, такие он только по дороге во дворец видел. Все как одна изображали воинов с «бронзовыми» копьями и короткими тяжелыми мечами. И все глядели пустыми каменными глазами на сад, кроме парочки возле самых дверей – эти были повернуты к аллеям справа и слева. Будто подходы к покоям сторожили.

Это что же выходит? Товит приказал принести сюда каменных истуканов, но зачем? Расставить для красоты? Нелепица какая…

Наглый павлин, напившись, вдруг решил зайти во дворец и, волоча за собой длинный хвост, направился прямиком к открытому окну-двери, возле которого стояли два изваяния. И тут Садко разинул рот от изумления, увидев, как статуя, обращенная ликом к саду, ожила, шагнула в сторону и резко топнула ногой. Павлин противно заверещал и отпрыгнул, поспешно убегая в сад, а Садко скрылся за углом, растерянно тиская в руке обережный Знак на груди.

Опять волшба. Сильный Товит чародей, не отнять. Каменными воинами обзавелся… Выходит, все статуи во дворце – живые? Уж не они ли за хозяйством ухаживают? Те, что сейчас стоят возле покоев, где Садко оставил команду, – точно травку да живые изгороди не стригут. А вот голову любопытному новеградцу состричь вполне могут.

Что именно каменные стражники будут делать, если подойти не скрываясь, Садко проверять не желал. Оживут и нападут? А может, их глазами хозяин дворца каждый уголок владений своих осматривать может?.. Ох, не время сейчас выяснять, что да как приключится. Садко осторожно улегся ничком у кустов, позволив сочным мясистым листьям надежно себя прикрыть. Невольно поморщился – изодранная птицей спина саднила при каждом движении, ни на секунду не давала забыть о бренности тела – и задумался.

Раз покои охраняют, значит, есть надежда, что его люди живы. Возможно, одурманены, а скорее всего, околдованы. Но главное – еще не убиты. А вот караулят ли их с другого входа, внутри дворца? В жилище подлого Товита, помнится, много статуй понаставлено… Лежа в кустах о таком не узнаешь.

Значит, Садко надо пробраться во дворец и все разведать – не попавшись при этом на глаза каменным истуканам и не дав пухляку околдовать себя. И как, спрашивается, это сделать?

Как простому мореходу с чародеем справиться? У негодяя и изваяния живые, и волшбу он вокруг себя как ядовитый дым рассеивает… И все равно у новеградца концы с концами не сходились – ну не походил Товит на колдуна, хоть убей. На купца – да. На чародея – нет. Что-то тут другое, пока неведомое.

Бежать за оставшимися на «Соколе», чтоб помогли, – никак не получалось. И разлеживаться до ночи капитан не собирался, но все же прикинул, сколько времени прошло с тех пор, как предатель отправился с горы в свое логово. Это было важно. Долго ли заняла схватка с железной птицей? Как быстро он сюда долетел? По всему выходило, что они с Товитом должны были объявиться во дворце почти одновременно – пухляк-то пешком топал, пусть и по знакомым тропкам, но путь неблизкий. А Садко летел! Как орел!

Он успел, не мог не успеть, а значит, нужно действовать немедленно, решительно и самому! Пусть и не сумел капитан товарищей от беды оградить, зато поможет из переделки выпутаться. Как? Как пойдет. Главное – спасти команду. Сноровки Садко не занимать, чутье поможет, да и про спутницу-удачу забывать не стоит. Авось не пропадем! На тебя одного вся надежда, так что нечего на траве валяться!

Садко выполз из кустов и быстро, пригнувшись, пробежал вдоль дворцовой стены в другую от купален сторону. Туда, где остались открытыми широкие двери, через которые вошла Арвела в обеденный зал. Несколько раз по пути замирал: то чудилось движение в ветвях деревьев, то слышались тяжелые шаги по земле… Однако же повезло, не попался на глаза хозяину и его статуям, невредимым добрался до кованых створок. Одна из них все еще была открыта.

Вертким ужом новеградец скользнул в залу, тут же отмечая да прикидывая, куда прятаться, если заявятся слуги или сам Товит. Но никто не явился, и Садко, крадучись, вышел в одну из светлых галерей. Задумался на мгновение, решая, в какую сторону идти. Хозяина острова искать, за горло брать? Или пробраться к своим, проверить, охраняют ли двери живые статуи? Нежданная мысль вдруг посетила – и Садко аж улыбнулся: лучше всего попробовать Арвелу отыскать… раз уж с кинжалом помогла, значит, знает, что здесь творится. Вдруг и со спасением команды поможет, ежели ее одну застать?

Тут из-за поворота послышались шаги и голоса. Капитан аж зубами скрипнул, узнав ненавистного Товита. Только в этот раз голос хозяина острова не журчал сладким ручьем, а рокотал, будто горная река… Затевать драку было не время, и Садко поспешно скользнул к тяжелым парчовым занавесям, благодаря Белобога, что висели они свободно и до самого пола, – можно было скрыться, не выдав себя.

* * *

«Сокол» двигался посередине пещерной реки быстро, но осторожно. Темноту рассеивали зажженные загодя светильники, влажно блестели сводчатые стены, поросшие у воды ярко-зелеными водорослями. Наготове был Ждан с водобоем у правого борта, там же, на носу Витослав высматривал врагов, готовясь дать знак, ежели малейшую опасность учует… Да только не встретилось им ни дуновения мрачного, ни чужого взора, ни зверя лютого. Только с десяток летучих мышей вспугнули. Все, как Мель сказывал, – впереди круглый зал с пристанью, проток свободен, корабль пройдет и опасности нет, если посередке плыть. Да только, коли ее нет, с чего это рыболюд так тревожно в воду поглядывает, гребнем на голове шевелит? Чего боится?..

Впереди посветлело, близилась та самая подземная гавань, и Радята подумал, что обошлось… Как вдруг захлопала крыльями, заголосила Аля. Обернулся к ней повар и увидел, как скользит она по бортовым поручням все ближе к корме. Выставила вперед свои ручки с коготками, будто на преграду невидимую наткнувшись, которая пропустила и корабль, и команду всю… а вот алконосту пути дальше нет.

– Что такое? – встрепенулся обаянник, оборачиваясь.

– «Соколик», сто-о-о-ой! – скомандовал Радята.

Запели мачты и доски палубы, и повар чуть не свалился – корабль встал, да так резко, будто на мель налетел. Аля вскрикнула еще раз и перестала скользить. Взмахнула крыльями, подпрыгнула, взмыла до потолка пещеры. Люди снизу наблюдали, как она зависла на несколько мгновений, тыкая руками в пустоту, хмурясь и что-то бормоча. Радята быстро ощупал себя: голову, шею, плечи… Кожа вдруг зачесалась, показалось, что волосы на голове дыбом встали, и в желудке будто тяжелее стало. Что это? На корабль волшбу наводят? Или за алконостом вновь охотятся?

– Не могу пробиться, – прошелестел тут же в голове Алин голос. – Досадили кому-то птицы. Стену невидимую поставил, пернатых да крылатых не пускает…

– Может, Витославу скажем? Он волшбу наведет, а она тебе пролезть позволит? – предложил Радята, почесывая в затылке. В волшбе он не разбирался, но мысль показалась ему дельной, вот и сказал, что было на уме.

Аля покачала головой, опустилась ниже, но на борт садиться не торопилась.

– Умелая волшба. Стойкая. Зря только силы потратит. А они пригодятся. Вам поспешать надо.

– Как же мы без тебя?

– Справитесь! Я у входа ждать стану. Торопитесь! Еще успеете злую судьбу одолеть!

Дернуло, причем резко. «Сокол», не ожидая людских приказов, заскользил дальше, оставив Алю позади. Будто все слышал и решил, что капитана спасать важнее. Каменные стены разошлись, и они оказались в огромном круглой зале.

– Ага, – пробормотал Радята, задирая голову к потолку. Там клубился туман, вроде того, что окружал остров. – Так-так. Вон ступени, вверх ведут, в тумане скрываются… Ох-ох-ох… Правь-ка к берегу, «Соколик».

Корабль послушно причалил и замер, слегка покачиваясь и будто бы недовольно поскрипывая. Может, жалел, что с ними пойти не может, капитана и команду выручать?

– Эх, водобой бы с собой прихватить, ни одна беда страшна бы не была… – пробормотал Ждан, спускаясь с носовой надстройки.

Собираясь на берег, вооружились все: Ждан взял широкий палаш, Витослав – острую саблю и забитую всякими снадобьями сумку. Лица у товарищей были суровыми, сосредоточенными, ничего хорошего они не ждали. Радята невольно сглотнул, с сомнением закинул на плечо увесистую двуручную палицу, добытую в оружейной каморке предусмотрительным Жданом. Не привык он быть тем, кто уходит с корабля на подвиги. Привык ждать храбрецов и кормить их вкусно по возвращении, а теперь придется самому геройствовать… Непривычно. Сдюжит ли? Чтобы скрыть тревогу, кашевар повернулся к Мелю и нарочито уверенно проговорил:

– Охраняй «Соколика» и нас жди. Без нас не уплывайте. Слышишь? Без нас – никуда!

Мель кивнул молча, скользнул к водобою и замер там, решительно взявшись за рукоятки, будто уже готовился к бою. Радята передернул плечами и первым шагнул на трап.

Потайная лестница вилась вокруг пещеры, защищенная от взоров снизу, с воды, каменными выступами. Ступени были широкие, удобные и чем выше поднимались, тем шире становились, будто приглашали: беги быстрее наверх, спеши в объятия опасности, что же ты медлишь? Туман наверху был густ и страшен, почти как на море, но Радята толком даже не успел испугаться, когда внезапно выплыла из марева перед ним темная громада…

– Лодка! – ахнул Ждан. – Летучая!

– Голова у тебя летучая, – по привычке буркнул Радята и присвистнул, задрав голову, приложив ладонь ко лбу. – Тю-ю… Она к своду подвешена!

И вправду: большая весельная лодка покачивалась на могучих цепях, которые тянулись к огромным во́ротам и странного вида механизмам у потолка. Снизу ее было не разглядеть из-за тумана, а сейчас, когда вышли на напоминавшую причал большую площадку прямо перед ней, – другое дело. Все замерли на месте, осматриваясь. Спереди высилось кованое ограждение – там «причал» обрывался, справа же он почти упирался в борт непонятной лодки. А вот слева обнаружился широкий и высокий проход, прорубленный в стене. И вел он куда-то в темную глубину горы…

– Мнится мне, что пришли, – пробормотал обаянник, с любопытством оглядывая площадку-причал. – Хитро тут все устроено, будто гавань потайная. По тайному ходу сюда выходят, в лодку грузятся, а потом на цепях вниз спускаются. Там отцепляются – и из пещеры наружу, к реке. Хитро́.

– Хитро́, да бестолково. Нам без надобности, – пробормотал Радята дрожащими губами и вытер вспотевшие ладони о штаны. – Дальше идти надо, а не на лодки глазеть.

Спорить никто не стал, взялись покрепче за оружие – и шагнули в проем. Осторожно двинулись вперед по проходу, похожему на улиткин панцирь: он плавно раскручивался, становясь все шире и ведя неведомо куда. Но сердце Радяты чуяло, что выйдут они куда надо, – и не ошиблось. Вышли они в огромное подземное хранилище, сплошь заставленное сундуками, ящиками и бочками.

– Подпол, не иначе, – прошептал Радята.

– Подпол, но чего? – пробормотал Витослав, доставая из сумки на поясе одну из своих свистулек. – Ладно, сейчас узнаем.

С этими словами он поднес инструмент к губам и издал череду коротких и немелодичных звуков, больше всего напоминающих писк. Тут же зашуршало, тихонько зашелестело вокруг и со всех сторон к троице моряков стали подбегать мыши и крысы разных размеров. Они не обращали внимания друг на друга, стремясь прямо к обаяннику, и, когда их набралось дюжины с три, свистулька Витослава снова запищала.

– Фу-ты ну-ты, – пробормотал Радята, шагнув в сторону. – Сколько ж тут гадов.

Будучи кашеваром, он крыс и мышей, вестимо, недолюбливал, но, как моряк, к ним привык. Другое дело, что немало уже времени прошло, когда он видел столько хвостатых нахлебников в одном месте, – «Соколик» грызунов не привечал, и в трюмах волшебного корабля их было не сыскать, даже если бы захотеть.

Присевший на корточки Витослав, похоже, был единственным, кого появление голохвостых вредителей обрадовало. Он все пищал и пищал собравшимся перед ним в полукруг зверькам, а те вставали на задние лапки, водили носами и качались вперед-назад, слушали. Когда же обаянник закончил, грызуны принялись отвечать, причем не все разом, а по очереди, словно каждый ждал, когда ему разрешат слово молвить.

Это требовало времени, и Ждан от нечего делать пошел открывать сундуки и заглядывать внутрь.

– Товары разные, – доложил он, вернувшись. – Ковры восточные, узорчатые светильники, одежка шелковая… много всего. Как на рынке. Вино, кстати, есть. Захватим?

– О чем голова твоя только ду… – начал было Радята, но его перебили.

– Наверху – дворец, – объявил Витослав, поднимаясь. – Надо думать, большой да богатый. Еды вдосталь, но есть опасная волшба, поэтому мыши и крысы отваживаются выходить наверх только ночью. Говорят, есть сад с птицами, вода… и что-то непонятное еще про статуи… Дальше, за дворцом, за примыкающей стеной, имеется небольшое хозяйство. Там скотину и птицу держат.

– А наши-то? Наши-то где? – не выдержал кашевар, тиская древко палицы.

– Во дворце, наверху, – твердо произнес обаянник. – Вот эта крыса, без уха, видите? Она у них тут самая отчаянная, днем наружу выбирается. Так вот она их видела. Если я правильно понял, все – в одном помещении, туда нам и надо.

– Куда идти-то? – Ждан указал на три двери впереди.

– Направо, – решительно произнес Витослав и в последний раз коротко пискнул в свистульку: – Бегите, друзья. Спасибо за помощь.

Грызуны мигом прыснули в разные стороны, и только крыса без уха осталась стоять на задних лапках перед обаянником.

– А она чего? – не понял Радята.

– Она нас проводит.

* * *

Голос Товита приближался, отражался эхом от стен. Но теперь Садко был ученым: то и дело щипал себя, сильно да с подвывертом, чтобы не поддаться чарам, не поверить в то, что хозяин дворца лишь добра всем желает. Наверняка злодей источал вокруг себя какую-то причудливую волшбу, что голову кружила и заставляла всех вокруг повиноваться. Помогут ли щипки, капитан не знал, но на всякий случай…

Рокот Товита вдруг прервал резкий женский крик, и до Садко донесся ответный рык хозяина острова:

– А ну молчать! Не брыкайся, дрянь, я сказал!

– Отпусти! Мне больно!

– Еще больнее будет! Велел же на месте сидеть, носа не казать! Шевелись давай!

Садко осмелился чуть-чуть раздвинуть занавеси и выглянуть одним глазком из своего убежища. Не успевший даже переодеться Товит тащил рыдающую Арвелу по проходу, сжав ее худенькое плечо своей лапищей. Дочка вырывалась, но хозяин острова держал крепко. Они направлялись к Садко, но были еще далеко.

– Каждый раз – одно и то же! – рокотал пухляк, сосредоточенно глядя под ноги. – Учишь тебя, учишь, и как об стену горох.

– Отпусти!

– Признавайся, что у чужаков делала?!

– Разбудить хотела! – будто плюнула Арвела Товиту в лицо. – От тебя, душегуба, спасти! Отпусти меня!

– Не смей так с отцом разговаривать! – голос звучал жестко, и теперь веяло от него опасностью. Словно бурная река сломала плотину и помчалась по перекатам, сметая все живое на своем пути. – Сколько раз ты иноземцев спасти пыталась? А? Отвечай! Вышло у тебя хоть раз? Тварь неблагодарная! Для тебя же стараюсь, в роскоши царской купаешься!

– Врешь ты все! – снова выкрикнула девушка. – Для себя стараешься, злобу свою питаешь, погубил душу свою светлую колдовскими вещицами! Мама никогда бы…

Издав какое-то нечленораздельное восклицание, Товит с силой швырнул дочь перед собой. Та вскрикнула от боли, прокатившись по гладкому полу, и толком не успела подняться, как отец уже оказался рядом – и, схватив за косу, с силой запрокинул Арвеле голову.

– Не смей так со мной разговаривать, гадина! – прошипел он, склонив искаженное злобой лицо над дочкой.

Да полноте, над дочкой ли? Это какой же отец с родной кровинушкой так обращаться станет?.. Первым порывом Садко было броситься в бой, вырвать девушку из лап чудовища, он даже дернулся… но не успел.

Арвела попыталась ударить отца, даже руку занесла, и тут грянул голос Товита:

– ЗАМРИ!

Садко не сразу сообразил, что не способен шевельнуться. Он все понимал, все осознавал, но не мог двинуть и пальцем. Замерла и Арвела – как изваяние, с поднятой в замахе рукой.

Пухляк же выпрямился, убирая ладонь от оберега на груди, и неспешно поправил кушак.

– Не учишься, – повторил он чуть спокойнее, хотя смуглое его лицо потемнело, а ноздри раздувались. – В кого такая пошла, не возьму в толк! Хорошо мать твоя не дожила – не увидит, в какую гадину ты превратилась!

Ошарашенный внезапным пленом Садко раз за разом пытался пошевелиться, но никак не выходило. Получалось только моргать да мышцами лица шевелить. Мог ли он говорить – капитан проверять не решился, чтобы себя не выдать.

– Ты нелюдь, – прорыдала девушка, невольно давая ответ, – чудовище…

– Чудовище, говоришь? – зло прищурился в ответ Товит. – Прикажу тебе, и сама пойдешь к морякам в покои, сама проследишь, чтобы истуканы их в пещеру снесли да навеки в воде упокоили. Кто ж из нас тогда чудовищем станет?

Арвела плакала, слезы ее катились по лицу градом.

– Куклой меня послушной хочешь видеть? Так почему разумом моим не владеешь? Почему не управляешь, как прочими? Зачем говоришь со мной как с дочерью… а не как с истуканом?

Внезапная догадка заставила бы новеградца хлопнуть ладонью по лбу, если бы он мог сейчас двигаться. Выходит, по-разному голос Товита работает. Когда медом льется – усыпляет, разум туманит, а когда громом гремит – лишает движения тело. Как же у него это получается? Выходит, он что-то вроде обаянника, но только не для зверей, как Витослав, а для людей? Никогда раньше Садко про таких не слышал.

– Думал, – тем временем рычал хозяин острова, – коль в достатке и богатстве будешь жить, так ласковой да послушной станешь, а ошибался. Стоило подрасти – будто белены объелась. И ладно бы сидела смирно, ан нет – все в дела мои лезть пытаешься. Так что да, ты права. До тебя мне дела нет. И жива-то до сих пор лишь потому, что кровь мою в себе носишь. Придет срок, выдам тебя за нужного мне правителя, а там поглядим.

Он звучно усмехнулся, склонился к дочери, заглядывая ей в глаза.

– А что до разума твоего, так ежели пичужку поймать и слишком сильно кулак сжать, она умрет. Да и что мне в смерти твоей? Вот ежели в клеть посадить да то и дело дверцу приоткрывать… Чтобы думала птица, будто освободиться может. Чтобы билась, и трепетала, и пыталась коготками своими царапаться… То ж веселее будет, душа моя. Впрочем, – он выпрямился, – лопнет мое терпение, так и сделаю – будешь у меня истуканом ходить. Так что не искушай!

– Раньше ты не был таким… – было видно, что слова отца ранили Арвелу больно. Смяли ее, вонзились в сердце острее, чем нож каленой стали. – Проклятый колдун. Проклятые черные побрякушки. Проклятое золото.

Колдун… черные побрякушки… Двигаться Садко не мог, а вот смотреть – смотрел. Взгляд уперся в оберег, изображавший кричащий месяц. Так-так, зачарованный предмет это, не иначе. Уж не он ли позволяет Товиту людей воли лишать? Теперь новеградец присмотрелся внимательнее и к другим украшениям хозяина острова. Прежде-то думал, мол, блажь это все, ну любит человек нарядным ходить, что с того? Но тут он наконец-то приметил, что цацки эти – формы причудливой, некоторые и на украшения не похожи, больно уродливые, а иные… иные даже чуть светятся. Ох ма, да он же весь амулетами обвешан!

– Нет, все же дура ты набитая, – хмыкнул бывший купец. – И нянька твоя ученая – дура. Если б не дела – сам бы твоим воспитанием занялся, а сейчас уже поздно. Ты теперь слов не понимаешь, только дела, да?

– Твои дела – черные, а сам ты не заметил, как подался в услужение Чернобо…

Договорить не успела – Товит наотмашь ударил ее в лицо кулаком. Садко почувствовал, как у него от гнева вспыхнули щеки, а в глазах помутилось. Попытался дернуться – тщетно. Горячая ярость захлестнула резко набежавшей волной. Ах ты, паскудник! Ну дай я до тебя доберусь…