Брошенная целина

Это еще до меня началось. Попал ИП Чалый в программу поддержки малого предпринимательства. Все честь по чести, представил документы, составил заявку, и вроде бы должен был получить определенную сумму. Но так вышло, что получил этот грант небезызвестный ИП Джамхарян. По этому поводу Чалый разнервничался и обратился в суд. Естественно, проиграл. Ну и тут обнажилась вся его либеральная сущность. Начал он в интернете районную власть хаять, одиночный пикет провел – помаячил там под окнами с плакатом. Потом митинг организовал демократический, где уже общеполитические вопросы поднялись. Соратников у него не много, но суки шумные они. Все на этой сволочной либерастной волне. А мы же должны реагировать. Налоговая проверка, МЧС, прочие надзорные органы. Другой бы уже все понял, да успокоился, а этот только обозлился. Стал достаточно известным в интернете блоггером, начал контактировать с некоторыми одиозными оппозиционными фигурами крупного масштаба. Мы подключили ментов, те попрессовали слегка, Чалый затих. Сначала думали, что умом тронулся, потому что он ходил в своем районе с блаженной улыбкой и батрачил по дворам. Кому-то забор покрасил, кому-то сено сметал, а один раз взял у соседа лошадь с телегой и два дня собирал мусор на опушке леса. Ну, псих и псих. И ладно. Недооценили подлеца. Заявляется этот гад в администрацию и говорит, что так и так вот на этих трех улицах и двух переулках создана территориальная организация самоуправления населения под названием «Забегаловка», а он, соответственно, председатель. Нет, в принципе такая форма законом предусмотрена, но чтобы втихаря, без ведома вышестоящего начальства…!

И начались на Забегаловке мутные дела. Ладно, то, что они сами организовали вывоз мусора – это, как говорится, баба с возу. Осушили болотце – молодцы, детскую площадку построили – никому не мешает, скверик тополиный высадили – не страшно. Но то, что жители Забегаловки самостоятельно отсыпали гравием переулок Октябрьский, да еще и вырыли канавы для сточных вод, это уже недопустимо. Недопустимо, потому что люди с улицы не должны самостоятельно устраивать свою жизнь. Для этого есть власти различных уровней. Такая активность и инициативность населения крайне вредна, это коню понятно. А если эти метастазы Забегаловки будут распространяться? А если распространятся повсеместно? Это в конечном итоге представляет угрозу целостности страны. Это я, конечно, загнул, но тем не менее. Сегодня сами дорогу делают, завтра электростанцию соорудят для своей деревни, а потом что? Откажутся налоги платить? Нет, такие моменты надо душить в зародыше. Поэтому выехала на переулок Октябрьский комиссия, составила акт о проведении работ без разрешения, выписала штраф нескольким деятелям, в том числе Чалому, выдало предписание о приведении переулка в первоначальный вид. Всё в строгом соответствии с Кодексом об административных правонарушениях.

Чалый обратился в районный суд, с заявлением об отмене предписания. Судья, кстати, моя однокурсница, Ирка. В универе была первейшая шалава, а сейчас, глянь, федеральный судья. Но как человек системы Ирка приняла нужную сторону и жалобу отклонила.

Но Чалый не успокаивается, готовит документы в краевой суд. Вот здесь наши позиции, честно говоря, не прочны. Да я и сам умом-то понимаю, что раз сделали дорогу, зачем ее теперь ликвидировать. Надо найти возможность узаконить, да и все. Хотя буква закона говорит о выдаче предписания о приведении в первоначальный вид.

Самое неприятное состоит в том, что Чалый стал известным политиком не только в районе, но и в крае. Поэтому сейчас применять к нему силовые методы затруднительно. Нам такой колоритный персонаж в районе не нужен, совершено. Выборы не за горами. Посмотрит губернатор на ситуацию, скажет: «Развели на ровном месте либералов». Какие тогда будут последствия для Каухера и для меня?

В общем, Чалый приносит нам много вреда. Достойный оппонент, падла. Никто ничего с ним сделать не может. И это мой шанс. Если у меня получится разобраться с Чалым, мой рейтинг взлетит до облаков. Поэтому я и пригласил на разговор Михаила Михаиловича Чалого, а он уже минут на семь опаздывает.

Звонок.

– Вадим Георгиевич, к вам Чалый.

– Да, пусть заходит, и чайку нам Инна Викторовна.

Чалый. Лет тридцать пять, худощавый, жилистый, русоволосый, глаза хитрые с прищуром. Зашел без робости, без почтительности. Здравствуйте-здравствуйте, присаживайтесь. Сел, смотрит равнодушно, как мой Петька говорит, со всёнарошностью. Инна заносит поднос с чашками, блюдцем нарезанного лимона, печеньем.

– Да не беспокойтесь, ничего не надо, временем не располагаю, – говорит Чалый.

Ничего, что я временный глава района, а он временем не располагает. Ах ты гадость! Надеваю приветливую улыбку.

– Да я, собственно, Михаил Михайлович, много времени у вас не займу. Давайте сразу к делу. По поводу переулка. Вы все еще намерены подавать жалобу в краевой суд?

– Намерен.

– Видите ли, в чем дело, Михаил Михайлович, это противостояние ваше с администрацией привело к этой абсурдной ситуации. Вот мне, например, дико было читать предписание о ликвидации ремонта переулка. Получается, что ТОСН «Забегаловка» выполнило за нас нашу работу, а мы требуем это все разрушить. Ерунда же получается.

– Да, по этому поводу в ближайшее время будет сниматься сюжет. Так что…

– Михаил Михайлович,– блин, я так ласково с больной матерью не разговаривал.– Пусть будет сюжет, если это необходимо. Пусть. Дело в том, что я по образованию – юрист, и с уверенностью могу сказать, что нет правовых механизмов для отмены выданного предписания. Даже такого идиотского. Там специалист палку перегнул, сделал что попало. Но есть вариант. Перевести данное предписание в неисполнимые. Это делается одним актом проверки и можно про это дело забыть.

– Предлагаете сделку? – усмехнулся Чалый.

– Да нет. Зачем? Просто предлагаю исправить ситуацию, приношу извинения за недобросовестные действия чиновников.

– Извинения?! – возмущенно переспросил Чалый. Проснулся подлец.– За действия чиновников?! Может за все и за всех?!

– За всех не могу, Михаил Михайлович,– улыбаюсь, разводя руками. Сейчас надо сгладить. Процитирую ему Евтушенко.– За всех не могу. Уж слишком много нашего брата. Как писал Андрей Вознесенский: «Ты открой глаза, черно в них. Посмотри по всей России на чиновнике чиновник как бацилла на бацилле».

– Это Евтушенко, – сказал Чалый.

А то я не знал. Так-так, гладим дальше.

– Ну да, точно, Евтушенко. Вам, конечно, лучше знать. С книгами работаете. Покупают сейчас книги-то? – тут не надо ответа, надо говорить, говорить.– Вот говорят, что в век интернета, книги становятся не востребованными. Все тексты оцифрованы, легкодоступны. А что толку от оцифровки. Вон выруби подстанцию и все. Нет электричества, нет текста в интернете. Книга все-таки материальный предмет. А шуршание страниц! Магия! Согласны? Вы знаете, я с наибольшим трепетом отношусь к таким старым фолиантам с пожелтевшими страницами. У вас нет таких в продаже?

– Н-нет, нету, – выглядит немного обескуражено. Это хорошо.

– На самом деле я с уважением отношусь к тому, что вы делаете, Михаил Михайлович. Это и к книгам относится и к вашей деятельности на Забегаловке. Это правильно, когда граждане сами устраивают себе какие-то блага. Почему нет? Но есть решение суда.

– Не смешите! Независимый суд? Вот я последний суд проиграл. Не потому ли, что судья – однокашница заместителя главы администрации?

Оп-па! Я знал, что ты не прост. Такого укола не ожидал. Это мы пропустим мимо ушей, надо срочно понижать градус.

– Михаил Михайлович! Я во многом с вами согласен. Но скажите, чего вы хотите для села, для края, для страны.

– Свободы, законности, нормальной рыночной экономики..

– Это общие слова.

– Чтобы люди мыслили. Самостоятельно думали.

– Именно, Михаил Михайлович, именно просвещение и образование. И именно поэтому, сегодня я предложил вашей супруге, Ольге Николаевне занять должность заместителя председателя комитета по образованию районной администрации.

Дычщщ! Нна, сука! Челюсть подбери!

Чалый впал в ступор, а я продолжаю:

– Она уже дала принципиальное согласие. Там ее в школе пытались

загнобить, теперь посмотрим, как у них это получится. Так что будем заниматься образованием и просвещением. У меня сын на следующий год в школу идет, и я не хочу, чтобы ему вместо знаний идеологию впихивали. Надеюсь на Ольгу Николаевну. Ставка, правда, декретная, но за три года можно многое сделать. Вашей дочери скоро в ВУЗ поступать и то, что Ольга Николаевна будет работать в системе образования…. Нет она, конечно, не будет дочь пристраивать. Это уже коррупционная составляющая. Но обладать более полной информацией тоже полезно. Согласен?

– Да как-то неожиданно это все, – проговорил Чалый

– Я уверен, она справится. Если что, поможем. Я помогу. Ты ж пойми, Миш, ничего, что я так? Мы же ровесники почти.

То, что вы делаете на Забегаловке, что это как не некая попытка перезагрузки сознания? Не ныть и жаловаться, а дело делать. Мне нравится. У тебя отлично получается организовать людей, воодушевить их. Это бесценный опыт. И, Миш! Почему бы тебе не реализовать этот опыт ну хотя бы на уровне сельсовета? Для начала. А?

– Я не знаю, я же типа этот…– ну вот замямлил.

– Я со своей стороны обещаю всяческую поддержку. В пределах

разумного. Ты пойми главное: эти зубры местной политики уже не зубры, а дряхлые слепые дворняги. Наше время настает. Так что ты подумай насчет сельсоветовской карьеры. Вон в Березовку, там избираться не надо, глава назначается по контракту. Это ж какое поле для деятельности! Там скидываться с соседями не надо, свой бюджет. Делай дороги, озеленяй улицы, строй что-нибудь, люди только благодарны будут.

– Так в Березовке этот…,

Лавренюк

,– пробормотал Чалый.

– Разберемся! Главное чтобы было твое принципиальное согласие. Так что подумай, все хорошенько взвесь, – я всем видом показывал, что аудиенция закончена, протянул ему р

уку, похлопал по плечу. – Если какие вопросы возникнут, заходи смело. А я на днях в твой магазин загляну, посоветуешь по книгам?

– Да, конечно. До свидания.

– Ага. Привет жене.

Ушел Чалый. Матч окончен.

Пусть настраивается на работу в сельсовете. Помолчит какое-то время. А администрации сельсоветов скоро будут ликвидированы. Законопроект готовится.

На столе остались пустые чашки, печенье. О! Блюдце с лимончиком. А в шкафу стоит нетронутый

джамхаряновский коньяк. Пятница, вечер. Нажимаю на кнопку.

– Да, Вадим

Георгиевич.

– Э-э, Инна Викторовна, было бы целесообразно вам позвонить домой и предупредить, что задерживаетесь. У нас очень много работы.

– Хорошо, – по-моему, обрадовалась. Или нет? Да точно обрадовалась.

Что там, сорок минут до конца рабочего дня. Пойти на бухгалтерию наорать, что ли. А впрочем, ладно, не буду людям настроение портить перед выходными. Сегодня помилую.

Эх, хорошо. Простое человеческое властье.

Дирижер пустоты

СЛАВИК: Стас, привет! Давно тебя не было на этом сайте!

СТАС: Привет всем. Занят был. Бизнес, командировки.

ТАСЯ: Че за бизнес?

СТАС: Ну, не буду же я открытом интернет – пространстве коммерческие тайны озвучивать. Скажем так, связано с импортозамещением. В частности, в сфере производства сельскохозяйственной продукции. Творог, сыр.

Я так скажу, что если все делать с умом, то наша отечественная молочка лучше привезенной. Вкуснее, полезнее. Есть одно «но». Если производить действительно натуральное, экологически чистое, то себестоимость продукта довольно высокая получается. Следовательно, и конечная цена растет. А это понятно отражается на конкурентоспособности. Но в конечном итоге, я думаю, что введенные санкции подстегнут отечественного производителя. Производить можно всё.

СЛАВИК: Да, конечно, мы все можем производить. Россия сама себя вполне прокормит!

МИТЯ: А ты уверен, что это хорошо? Есть же какие-то базовые вещи рынка. Есть такое международное разделение труда. Ну да, в принципе, можно производить все от иголок до ракет. Но мы уже проходили это все в советское время и ничего качественного не произвели. Кроме ракет.

СЛАВИК: Мы о продуктах говорим. Хлебушек, молочко.

МИТЯ: Вот, например, в одном месте урожайность составит шесть центнеров с гектара, в другом – шестьдесят. Есть же объективные условия, природно-климатические. Опять же вопросы логистики. Почему, условно говоря, говядина, привезенная из Латинской Америки, все равно дешевле, чем с Алтая. Даже с учетом таможки – растаможки и т. д.

СТАС: Зато глава РЖД не бедствует, мягко говоря

СЛАВИК: Так с коррупцией надо бороться! И жестче. Расстреливать!

ТАСЯ: Коррупция, коррупция. А если подумать, то мы все к коррупции привыкли. Всех всё устраивает. Ребенка в детский сад устроить, врачу – конфеты, коньяк.

СТАС:      Я вот подумал, допустим, гипотетическая ситуация, что победили коррупцию.

Ну, невозможно стало чиновникам получать какие-то выгоды на своем посту.

А кто тогда пойдет на госслужбу? Активные, предприимчивые личности уйдут в бизнес. И будут государственные вопросы решать серые, унылые, всего боящиеся недоумки. К тому же пенсионного возраста. По мне так пусть будет разумный баланс. Типа, воруешь-воруй, но дело делай.

СЛАВИК: Что значит «воруешь-воруй»? Несколько человек показательно казнить всего делов.

МИТЯ: Когда активизируются дискуссии о борьбе с коррупцией, когда возмущенный

народ требует публичных казней, мне становится страшно. Опасаюсь, как бы на этой волне не возникла новая опричнина, новый 37-й год. Или права и свободы человека – пустой звук?

СТАС: Права, права. Ты автомобильные права, во сколько лет получил? А такие права, чтобы ма-ахоньким самолетом управлять, тебе дадут? Нет, чувак, надо учиться. Так и политические права. «Соблюдать права человека!». А Человека и не спросили. А ты спроси его! А он расскажет тебе про свободу. Знаешь, что расскажет?

Вот стоишь утром на остановке, держишь сигаретку без фильтра в закоченелой руке. На работу поехал, на завод, к станку. Вдруг, останавливается ментовский УАЗик, хватают тебя, и впихивают в заблеванный собачатник, а там уже штук восемь бомжей, поэтому приходится утрамбовывать ботинками, прикладами. Наконец, дверка закрывается, и потряслись, потряслись. Дышать нечем, потому, что лицом ты прижат к чей-то вонючей спине, и пошевелиться не можешь, но это не надолго, только минут на сорок. Приехали. Возле отдела выволакивают тебя на морозный воздух, который ты хватаешь ртом, и нет ничего вкуснее. Но вот уже заводят в помещение, в кабинет, где ждут тебя молодые щекастые опера. Первым делом, получаешь в грудину, потом сборником кодексов по башке. У тебя забирают все ценное, но обещают дать взамен пакетик с порошочком. Отказываешься, конечно, порошочек, дескать, стоит больше чем все, что есть у меня. Они скажут, что ничего, ничего, разбавим известочкой, пудрой сахарной, технология отработана, но к чему эти сложности, эти интриги. Надо сознаться в том-то и в том-то, явку написать с повинной и всем будет просто-таки счастье. Но, поскольку ты не понимаешь, ни хрена, то кроме сборника кодексов познакомишься с неким средством индивидуальной защиты многопрофильного применения. Надели противогаз, перекрыли воздух, сняли противогаз, «Вспомнил? Ах, нет», надели противогаз. И так бесконечно. Болит абсолютно все, удушье с ума сводит, а еще тебе показали деревянную палку и сказали, что это для тебя. Догадался? Это на вечер развлечение.

Сознаться, что ли?

Но тут зайдет в кабинет начальник, майор, например. Спокойно – позитивный после обеда. Снимет с тебя противогаз, смотрит, смотрит и говорит, вдруг:

«Это ж, вроде, не он. Ёптыть! Точно, не он! Не ты? Нет? Так какого хуя ты нам полдня мозг ебешь? Пшел вон!». И вот ты выходишь из отдела на улицу, ребра болят, под ребрами – фарш, отковыляешь подальше, подышишь, подышишь и поймешь, что вот она какая – свобода. Как же хорошо – то! Свобода!! А ребята полицейские, все-таки,

молодцы, разобрались, все-таки.

СЛАВИК: Ну, ты выдал, текст. Из личного опыта? Нет, бывает, конечно. Но разговор был немного не о том. Есть у нас и такое, и пожестче, но это, как бы, частности. Зачем заострять на этом внимание? Есть же и много хорошего. С недостатками надо бороться. Если кому-то в ментовке дали люлей, Россия не перестанет от этого быть Великой Державой. Патриот не должен обращать внимание на мелочи, которые не соответствуют общей картине. А ненавидеть страну, где родился, это последнее дело. К счастью, патриотов у нас подавляющее большинство.

МИТЯ: Большинство! Хорош подавлять! Займитесь созидательным трудом. Я считаю себя патриотом, потому что люблю свою родину, которая находится в России. Если лет через сорок, моя родина будет находиться в Китае, я останусь патриотом, так как не разлюблю свою родину ни при каких обстоятельствах.

СЛАВИК: Вот и показал свое истинное лицо национал-предатель!

СТАС: А мне, кстати, понравилось. В принципе, согласен. С некоторыми оговорками

СЛАВИК: Давай, завербуйся к ним, будешь деньги получать от госдепа!

СТАС: Я согласен по поводу малых поселков. Сейчас пришлось по работе ездить по

деревням, и должен сказать, что действительно много китайцев, еще каких-то азиатов. А государство совершенно не обеспокоено судьбой деревни То есть деревни не как населенного пункта, а как образа жизни, что ли, такого социо-культурного сегмента.

СЛАВИК: Я все свои двадцать пять лет слышу о том, что русская деревня умирает.

ПОЭТ: Засыхают деревья,

умирает деревня.

По унылому Краю

края отмирают

МИТЯ: Бездарность.

ПОЭТ: Я знаю.

ТАСЯ: Народ! Русская кухня! Зацените фотки….

СТАС: Блины – это вещь! Грибочки, м-м-м!

СЛАВИК: Кидай адрес, я ща подъеду.

ТАСЯ: Сиди! Куда ты там подъедешь!

СЛАВИК: Ну да не поеду. Какой-то я тяжелый стал на подъем. Раньше бывало срывался , а сейчас нет Постарел, наверное, повзрослел.

ПОЭТ: Наверное, стал я взрослее,

Бывает нет-нет, да замечу,

Что люди становятся злее

И реки становятся мельче.

И солнышко светит иначе,

Трава – мне уже не кровать.

Заброшен любимый мой мячик,

Никто не зовет поиграть.

Весь мир стал как – будто тусклее

Исчезла живящая искра

Наверное, стал я взрослее.

Как быстро, однако ж, как быстро….

МИТЯ: Уже более – менее.

ТАСЯ: Народ! Тут музей русской старины, зацените фотки…

СТАС: Я такую прялку у бабушки видел в деревне, агрегат.

МИТЯ: А сколько такая икона стоить может?

СТАС: Дорого, думаю. Она же явно старинная, на деревяшке написанная.

ЖУРНАЛИСТ:       Я на днях репортаж делал об одном участнике войны, так у него

дома такой же интерьер.

СТАС: Репортаж о ветеране? Так день Победы вроде прошел.

ЖУРНАЛИСТ: Там смысл не в этом был. Этот ветеран должен был благодарить

за, так сказать, заботу и неусыпное внимание.

СТАС: Что, благодарил?

ЖУРНАЛИСТ: Хрен там! Еще соображает. Чегров Федор Иванович. Кучи орденов кавалер. Я ему тоси-боси, расскажите про ваши подвиги на войне. А он говорит, я девяносто лет прожил и что ничего не сделал кроме как в том дерьме поучаствовал?! Потом смягчился вроде. Выписку из приказа о награждении орденом славы показал.

МИТЯ: А сколько орден славы стоит?

ЖУРНАЛИСТ: Такой как у этого деда баксов 700, но там еще от года выпуска зависит.

МИТЯ: Он один живет?

ЖУРНАЛИСТ: С какой целью интересуешься? Нет не один. С бабкой. Я думал – жена. А она вьется вокруг, щебечет: папа, покушаешь? Папа, может чаю? Оказалась жена сына, сноха. Ему – девяносто, ей – семьдесят, а она: «Папа, папа…», смешно. Ее муж помер лет десять назад, а она вот его отца перевезла к себе из другой деревни, ухаживает. Еще правнук живет почти неделю уже, оформляет документы на дом. Дело это муторное с нашей бюрократией, надо ездить в райцентр, а дед не каждый день может, все-таки возраст. Так, что этот правнук завис в деревне надолго. Даже жаль его. Он там как Робинзон на острове. Современный человек, молодой, лет двадцать пять, сидит в деревне, делать нечего, к тому же глухомань, в телике – три канала.

СТАС: И сотовая связь не ловит, и интернета нет!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Проставив множество восклицательных знаков, Стас закрыл ноутбук.

Стас Чегров, Станислав, он же Славик, он же Поэт и Журналист, и почему-то Митя и Тася вздохнул, встал из-за стола. Поговорил сам с собой.

Знакомая с детства обстановка, те же вещи, что и двадцать лет назад, когда он каждое лето проводил здесь, в деревне. Письменный, он же празднично – обеденный стол, диван, неподъемная раритетная радиола на ножках, прялка. Телевизор, правда, поновее, да дощечка со святым образом извлечена из недр бабкиного шкафа и заняла свое положенное место в красном углу.

Стас заглянул в закуток, где лежал на кровати дед Федя, родной прадед, герой, кучи орденов кавалер. Вроде дремлет.

На веранде хлопочет бабка. Сколько помнилось Стасу, она всегда занята то готовкой, то шитьем, а сейчас, летом, еще и огород. Благо, хватило ума продать корову, всё поменьше работы.

– Стасик, чайку сделать тебе? – бабка, пытаясь поймать взгляд внука, с заискивающей полуулыбкой неуверенно прикоснулась к Стасу своей скрюченной ручонкой похожей на маленький засохший корешок.

– Да нет, – отказался Стас. – Пройдусь, наверное.

– Пройдись, пройдись, погуляй. Оладушков сделать к ужину?

Стас поморщился недовольно, сколько можно жрать, и уже подпирало сказать что-то резкое, но заскрипела на улице калитка, а потом, закрываясь, долбанула по косяку. Опять кто-то припёрся. Стас уже отвык от того, что в деревне вот так вот запросто кто-то приходит, естественно без приглашения, приходит, сидит, разговоры разговаривает, а разговоры эти вообще ни о чем. Хотя тогда, в детстве, он помнил, ему жутко нравилось, когда приходили к ним гости, потому что он оказывался в центре внимания, и все говорили, как он вырос с прошлого лета, и приносили какие-нибудь немудреные гостинцы. Но теперь в современной жизни, в жизни суетливого города – муравейника приходить к кому-то без звонка считается неучтивым, да и незачем, в общем-то, приходить. Телефон, интернет есть, и достаточно.

– Васильна!– позвали с улицы.– Васильна! Выдь-ка!

– Федя, что-ли, – проворчала бабка и пошла на крыльцо. Стас за ней.

Федя Рыжий, мужик без возраста, сосед. Грязный, беззубый, довольный.

– Васильна, здоров! Стас! Не уехал ишо? Здоров. Во! Накараулил. Три шурагайки, семь карасёв, – Федя поднял на вытянутой руке замызганный пакет со стершимся на половину модным логотипом.

– Фе-едя, ну что ты, – зацокала языком бабка.– Ну, зачем? Сейчас погоди, – она ушла в дом.

– А ты-то, Стас, что ж? На рыбалку б сходил, карася покараулил. Еслив чё я удочки могу дать. Да, поди от Федорыча где снасти остались. Он рыбалку уважал. Говорит, седни мы, Федька, идем не на рыбалку, а на рыбную ловлю. Тут, значит, все серьезно, значит за рыбой. А еслив говорит, что идем на рыбалку, то уж не сильно чтоб за рыбой, а значит, это дело – Федор щелкнул пальцем по кадыку.

Федорыч, Егор Федорович – это родной дед Стаса, сын прадеда, Чегрова Федора Ивановича, бабкино мучение, мужичек дельный, хитрый, но сильно пьющий, отчего и помер не в свой черед, опередив отца. Стас любил его больше всех родственников, даже больше матери. Почему? А кто это сможет объяснить?

Бабка вынесла и поставила на крыльцо тазик и бутылку самогона. Федя Рыжий окончательно взбодрился и с воодушевлением вывалил из пакета в таз рыбу: несколько пухлых зеленоватых карасей, три щуки, даже со сломанными хребтами не утратившими хищного вида.

– Ты глянь! – восхитилась бабка, аккуратно медленно наклоняясь, запуская руку в скользкую рыбью массу.– Вот эта, поди, килограмма три. Хорошая щучка! А, Стас!

Стас с безучастным видом достал из кармана телефон, сфотографировал федькин улов, делая это привычными механическими движениями. Федор такими же привычными движениями взял бутылку, резко скрутил пробку, выдохнул и прямо из горлышка плесканул в себя изрядный глоток самогонки.

– Да я б тебе хоть стакан дала, – сказала бабка.– Давай, закусить чего-нибудь вынесу.

– Не надо, Васильна, не надо,– сдавленным голосом проговорил Федя, переводя дух. – Как говориться, не пьянства ради, здоровья для. Да-а…. Да-а. Вот смотри. Вот в реке, да? Щука – она охотник, считай, хозяин. А карасяры в траве, в илу прячутся. А достань их из воды, вот лежат рядом, и никакой разницы. Да-а…