Брошенная целина

Андрюха оглядел своих, теперь озадаченный вид был у давыдовских.

– Да поди, можно, – сказал он.

– Тогда у вас один в запасе, чтобы восемь на восемь.

– Ага. Соколенок – в запас, – распорядился Андрюха. – Я – в нападении.

– Че я-то?, – возмутился Костя. – Главно, как че, так сразу.

– Иди там, это, лагерь охраняй. Где играть-то? Пойдем, мужики, тряхнем стариной, я – в нападении.

Ворота обозначили булыжниками, прочертили палкой линии поля. За линией уселся Костя Соколов и принялся создавать поддержку болельщиков:

– Та-та! Та-та-та, Давыдовка! Та-та! Та-та-та, Давыдовка!

Спортивную форму заменили тем, что полтавские были по пояс голые, а давыдовские – в майках. Только Некипелов свистнул в свисток, только был разыгран мяч, Вовка Пятница, играющий босиком, нанес хлесткий удар, почти с середины поля и вратарь Бобрик прозевал. Один- ноль, Полтава повела в счете.

Игра понеслась.

– Саня! Горишь! Сзади!

– Мне!! Мне пасуй!

– Лево! Лево дай!

– Бей!

– Рука была! Че не свистишь!! Рука!

– Попа держи!! Попа прикрывай!!!

– Го-ол!!! Гооол!!!

– Это вне игры было, не по правилам! По правилам – офсайд!

– Иди на х…

К пятнадцатой минуте счет был два-два. Костя Соколенок уже не сидел, а носился вдоль поля с истошными воплями: – Стацена держи! Держи Стацена! Леха, атас, отдай. Пошел-пошел!!! Бей!

В борьбе Серега Чирва сбил давыдовского Ероху, тот катался по земле и матерился. Некипелов свистнул и показал штрафной. Чирва подошел к Ерохе, протянул руку, чтобы помочь подняться.

– Извиняй.

– Да ладно. Нормально.

Андрюха пробил штрафной, мяч пролетел метрах в трех мимо и покатился по инерции к озеру.

– Соколенок! Сгоняй за мячиком.

– Главно, ты бил, а я сгоняй, сам иди.

– Вратарь пусть бежит.

– Если был бы гол, то тогда – вратарь, а если мимо, то кто бил.

Мяч принес мокрый помощник участкового Кобелев, который уже успел искупаться в озере. Что делать, далекий от спорта человек.

Счет был четыре-три в пользу Полтавы, когда Некипелов объявил перерыв. Игроки, тяжело дыша, кое-как уселись на землю, от былого хмеля не осталось и следа, главная мысль у игроков обеих команд была о том, что надо бросать курить.

Второй тайм, поменялись воротами. Единственный болельщик продолжал с криками носиться вдоль поля. В километрах он пробежал больше, чем каждый из игроков.

– Давай!!! Бей!!! Анрюха, сам! Сам! – голос у него уже начинал подсаживаться.

На поле произошло очередное столкновение и играющий за Полтаву Вовка Матвиенко, сел на траву, вытянув левую ногу.

– Всё, отыгрался,– осмотрев его, заключил Некипелов. – Обезножел. Но вроде не перелом, просто сильный ушиб.

– Я за них! Я, тогда, за них! – заверещал Костя, выбегая на поле, сдирая на бегу футболку. – Я за вас, – сообщил он Чирве, тот махнул рукой, ладно.

– Соколенок – предатель, – проворчал безо всякой злобы Андрюха Поп.

Костя даже забил гол своим односельчанам, но это не спасло Полтаву от поражения. Давыдовка выиграла семь-пять.

– Надо бы матч-реванш, – сказал участковому Мишка Щусь.

Давыдовские радостно обнимались.

– А как насчет пива? – спросил кто-то. Про приз в азарте уже подзабыли. Некипелов достал из багажника семь пластиковых полтаралитровых бутылок.

– Наверное, изъял где-то.

– Всяко. Не купил же.

– Да оно закипело уже тут.

– Надо было хоть в озеро бросить.

Андрюха и Бобрик забрали бутылки.

– Э, погодь!– остановил их Кобелев, взял из рук Бобрика одну бутылку.– Разговор был за ящик пива, то ись десять литров. Тута больше, – с этими словами Кобелев запрокинул бутылку в рот и начал, давясь, вливать в себя теплое пиво.

Деревенские начали расходиться в разные стороны. Андрюха Поп вдруг остановился, обменялся взглядами со своими друзьями, поняли друг друга без слов.

– Серега! – позвал он Чирву. Тот оглянулся. – Чё мы как эти? Давайте вместе посидим. Берите свое сало, айда к нам. Под тополя. А?

Уже вовсю темнело, а на берегу озера совместно пировали давыдовские и полтавские. Смеялись, чокались, уже забросили в золу картошку, и послали Костю Соколова в деревню за гитарой.

Андрюха Поп обнимал Мишку Щуся и проникновенно ему втолковывал то, с чем тот был полностью согласен.

– Ну вот, ты – хохол. Я – русский. Ну или, как там? Москаль. И чего мы теперь не должны нормально между собой? Эти там, на ну их! Мы должны тут нормально между собой. Согласен? У нас в Сибири земли!.. Во! Всем хватит. Воюют одни …! Земли, вишь, сколько? Народу мало, земли полно.

Мишка соглашался.

Соглашалось озеро, его вода осталась чистой, сегодня не смывали кровь.

А на следующий день в понедельник участковый Некипелов на планерке выхватывал от начальства.

– Футбол он придумал, а показатели кто будет делать? – ругался майор Гомершмидт. – Эти дебилы дерутся, мы раскрываем. Тут и побои, и сто двенадцатая, и хулиганка. Палки! Твои палки. А ты своими руками этот ручей закапываешь. Так всегда было. Уроды друг друга калечат, нам – выгода. Показатели. Сейчас что в отчет писать? Миротворец!

Сашка делал виноватый вид, но в душе радостно, светло улыбался.

Перед поминками

Умер старый Константиныч.

Сын его, мой друг Илюха, сидит на крыльце, отломившемся от избы. Он промахнулся ногой мимо тапка, на черном носке зреет дыра, с тыльной стороны ладони по хватким пальцам гуляет муха.

Четыре купюры комочком сую Илье в нагрудный карман темной рубашки, тычу костяшками возле плеча – соболезнование. Он склоняет голову влево, смотрит на деньги в кармане, кивает, дергает губами – благодарит.

– Дай закурить, – просит Илья. – Свои оставил, там столы накрывают, – показывает за спину, где в проеме двери висит чистая тюль.

Солнце печет невыносимо, я шагаю в тень, ломая сухие стебли тюльпанов, которые давно отцвели.

– Поминки, значит, – Илюха прикуривает. – Пятьдесят семь. Вот же… Пил, конечно. Но пятьдесят семь… не шибко возраст. Так-то.

Друг смотрит на меня насторожено.

– Отец, есть отец, – говорю, как мне кажется мудро.

– И я про тож, – выдыхает Илья. – То оно и так. А я же ну как? Я же… Вот еслиф я сейчас шоферю, так кто научил? Папка. Я ж уже в восемь лет водить умел. У нас тогда двойка была «Жигули». Да ты помнишь! Красная. Меня посадит на колени, сам педали, жмет, а я рулю. Я в десять лет уже мог движок зиловский перебрать. Все папка. А детей любил! Вон Лешка, когда у нас родился – ну ты помнишь – а папка… такой радый был. Они нам с матерью нормально так помогали. Коляска, куяска… Он в тот кон дрова наваживал и машину еще этим… Поповым продал. Деньги нам с Маринкой, типа для Лехи. Это ж Леха еще в школу не пошел, тока в следующем годе должон, папка ему ружье сделал. Такое из насоса, картошкой пуляет. Мы такие тоже в детстве делали. А Леха поигрался что-то два дня и бросил. Им же только в телефон, да в телефон. А кино смотреть – в комп. А тут воздушка, Лешке не шибко интересно.

Илюха вздыхает, словно разделяя обиду Константиныча, который не смог угодить внуку. С той стороны от крыльца стоит чурка с вбитым в нее топором, рядом валяется несколько поленьев.

– Баню к вечеру подтопить, – говорит Илья. – После всех этих дел. А помнишь, у Кузьминых баня загорелась? Так папка первый прибежал, тушить начал. А так бы перекинулось на сено и все… А папка, считай, спас. Я на седня договорился сено привезти. Думаю, ну его нах косить! Куплю четыре тюка. Дядь Коля Рыбкин покупает – горя не знает. Косить-то тяжко… опять же время… Они корефанились в молодости – папка с дядь Колей. На охоту ездили. Я мелкий был, а помню, сидят на кухне, бутылочка у них, и на печке одна сковородка побольше, другая сверху поменьше – дробь катают. Свинец там плавится и… дробь, да. Это тебе не картошкой из воздушки. Леха тогда даже спасибо деду не сказал… Вахлак. А кто б его воспитывал? Я на работе, Маринка на работе, мамка, конечно, старалась, но… сам понимаешь. Придет дядь Коля помянуть? Не видал его по дороге? Взял я десять водок, самогон есть. Должно хватить. Костя – закодированный, Вовка Быков – закодированный. Прокопич придет – не придет. Да уж…

Илюха встает, пихает ногу в тапок.

– Не идет никто, – говорит он грустно. – Десять пузырей. А мне помпу на ЗИЛу менять, помпа полетела. Я умею, все умею. Папка научил. Это сколько лет прошло? Мне тридцать три, Лешка в седьмом… Много. Много… Млять, что за возраст пятьдесят семь? Ему на вид правда… А!

Илья шагнул с крыльца, обошел чурку с топором, сунул руку в самый огонь крапивы, обвившей штакетник. Из- под забора достал палку, обмотанную проволокой.

– Вот она! – чуть улыбается. – Вот она. Воздушка. Вишь насос примотан. Да мы делали такие тоже. Ты вспомни, трубочку в картошину втыкаешь, потом сюда ее. Как треснет. Ворону, ей-богу, собьет. Ружьишко. Папка сделал… да…

Он бросает ружье обратно к забору. В крапиву.

– Отец, есть отец, – говорит Илюха и смотрит на меня вопросительно и заискивающе.

Я пожимаю плечами.

Константиныч, старый эпилептик, пивший последние тридцать лет, живший в заброшенной бане, ни с кем из родных не общаясь, кравший все, что возможно у ближних и дальних соседей, годами гонявший семью – илюхины вывихи, сломанный нос тети Нины. Было. Презираемый всем селом, в регулярных похмельных припадках с рвущейся изо рта пеной, и этот топор – сколько раз он был в тебя брошен, Илюха? Обоссаный Константиныч, достающий окурки из мусорки в парке, блюющий у бюста героя войны – таким он запомнился нам.

Но… другу моему хочется, чтобы отец. Чтобы отец, есть отец. Другу хочется так… И ладно. И пусть. Пойдем, помянем.

День рождения

Нужно пойти от молчаливой автостанции направо, пробраться через скверик, между заброшенным героем революции и замороженной стройкой православного храма; и свежий снег хрустит – хрум-хрум, – сухари грызет деревня. Потом возле трех магазинов в ряд, прозванных «Три поросенка», опять направо, в переулок, где поземка путается под ногами, цепляет за штаны, как игривые щенята. Мимо бывшей пимокатки метров сто – там старенькая избёнка с дымящейся трубой. И если присесть на корточки и заглянуть в окно, то можно увидеть стол, накрытый праздничной скатертью, на которой тарелки с разного вида бутербродами, раздербаненым винегретом, рваной шубой селедки, а также селедка без шубы, огурчики, помидорчики, грибочки, сало соленое и копченое, конечно.

Над всем этим возвышается Костя Кудрявцев «Костыль» со стопкой в руке:

– Дорогой Лёха! Э, я присоединяюсь ко всему и желаю тоже, чтоб…. И от себя, и от Натальи, которая понятно, что по уважительным…, но надо самое время выпить за родителей. Дядь Вань! Тёть Рит! За вас! И спасибо, что подарили нам нашего друга, значит, кореша, за вас.

Выпили. Костя в тостах не мастак, но сейчас, кажется, получилось. С любовью оглядел гостей.

Именинник уже окосел после третьего разлива, глаза запотели, похрюкивает: хрх, хрх. Жена его недовольна этим. И не то слово, недовольна! Но вид сохраняет благопристойный. Вот огребёт от нее Лёха, когда гости разойдутся. И день рождения не отмажет. Родители Лёхины – молодцы. Правда, дядя Ваня поседел совсем, но всё равно чувствуется – мужик. Рядом с родителями – Макс с девушкой. Как её? Даша. Молоденькая совсем, не нашего возраста. Да и не нашего круга, не деревенского. Макс из всей компании самый умный, самый удачливый, ему и лучшую девку. Не то, что у Лося жена – Катерина. Вон как ее разнесло! А Лёня Лось – конвейерный едок, молчаливый и сосредоточенный. Следом сидит Юрка – странный человек, честное слово! Все задатки есть, зарабатывал бы нормально, мог бы в городе устроиться. А он чего-то бренчит на своей гитаре, еще на той, которую мы ему на десять лет назад подарили, сочиняет, куда-то отсылает, будто можно славы добиться, не в столице. Хоть бы Маринка его наставила на путь истинный, но нет, она вон наоборот преданно на него смотрит, каждый взгляд ловит. И ведь красивая баба! И весёлая к тому же, компанейская. Мечта! Рядом Ванька Шиллер расположился – лучший друг считается. Они сегодня без пар: Ванька Немец – холостой, Костина жена – на сохранении. Спина потеет от стены – там печка, Лёха дров не пожалел. Из соседней комнаты – звук, будто визг пилорамы – там накрыт стол для детей.

Разговор как волейбол – реплики мне-тебе-ему – и на ту сторону стола.

–Очень вкусно всё.

– Да-да, подтверждаю.

– Юля, а я не могу понять: это в салате что?

– Так, гости, сильно не наедаемся, еще горячее.

– А что у нас на горячее?

– Карпы фаршированные!

– О-о!!!

– Да какие сейчас карпы? Карпулята. Вот раньше карпы так карпы. Мы их вилами били.

– Юрка, наливай на том конце. Кто говорит?

– Ванька пусть.

Иван поднялся со стаканом компота.

– Могу сказать следующее. На подобном мероприятии я присутствую не первый раз. Скажу, что из тридцати дней рождений Лёхи раз двадцать я праздновал. Даже без самого именинника, когда он в армии был, мы отмечали. Лет по шесть нам было первый раз, да? До сих пор помню тети Ритин пирог с паслёном. М-мм! И тост я всегда один и тот же говорил. Подслушал в детстве у взрослых. Главное – здоровье, а остальное купим, достанем, украдем. И теперь желаю того же. Здоровья во всех смыслах. Не только тебе, Лёха, но и всей твоей семье. Даже не то, что желаю, а послезавтра, в воскресенье за это свечку поставлю. Обещаю. В общем, здоровья. Ура!

Соединились со звоном рюмки, фужеры, стаканы.

Иван оглядывал застолье, как начальник штаба подчиненных.

Марина… – несколько экзальтированная, неуместно декольтированная, внешне безобразная, но как жена – мечта. Полностью и безоговорочно поддерживает Юрку во всех его стремлениях. Хочет он музыкой заниматься – пожалуйста! Допустим, не услышат его песню тысячи ух, и что? Дал Бог талант – считай, дорогу показал. Дерево узнаем по плодам, а яблоня, она и в лесу яблоня.

Красавица-Катька и работяга – Лёнька. Милая сельская пара. Классика жанра: он – на работе, она – по дому. Побольше бы таких, побольше, и оживёт, возможно, деревня. Не деревня конкретная, а Деревня. Деревня, как жизни уклад, строй мысли – основательный, несуетливый, созидающий. А вот полная противоположность – кукла городская. Как её? Даша. Зачем её Макс притащил? Не иначе, похвастаться! Высокомерный показушник и болтун! Бывает так, что у человека язык верно подвешен, поэтому он считается знающим и не глупым, а на деле – нахватал чего-то там по верхам, глубины-то нет.

Родители Лёхины сдали, сдали. Особенно тетя Рита постарела, да и у дяди Вани цвет лица нездоровый.

Юля со строгой морщинкой по лбу следит за мужем – имениннком, как бы не хряпнул вне очереди, а тот включил уже свое любимое «хрх», как бы драться не полез раньше времени. В соседней комнате вибрирует звонкий детский смех – двое дочек Лёхи, два пацана Лосей. У Юрки с Маринкой девочка маленькая совсем, ее сюда не взяли пока. Скоро и у Костыля прибавление, будет свой детский сад в наши дни рождения!

Беседа идёт, как камешки в воду.

– Погода, конечно, не фонтан.

– А что ты хочешь? Зима через неделю.

– Дядь Вань, что вы его родили в такую непогодь?

– А он когда замышлялся, другая была погода – февраль. О! День защитника отечества был.

– Тогда это называлось день Советской Армии…

– Надо, хрх, за армию!…

– Сиди, ты! Закусывай, горе мое.

– А тогда, если у Лёни день рождения ноль седьмого, ноль седьмого…

– Ноль семь – это июль?

– Ноль семь – это пузырь.

– Лёня! Ты делался в годовщину революции.

– Мгм, после митинга.

– У всех налито? Максик! Говори.

– Сейчас начнется речь на полчаса. Можно покурить сходить.

– Уважаемые коллеги! Надо сказать, что наше знакомство с именинником уходит корнями в далекий двадцатый век. Нам было лет по пять. Я тогда только переехал с родителями в место, называемое пустырём. Так и говорили: где живешь? – На пустыре. Однажды, наш Лёха явился туда, держа в руке прутик, которым он хотел меня нещадно отхлестать. У нас был некоторый геополитический конфликт из-за машинки. Я, так сказать, во избежание прятался на чердаке, наблюдая, как грозный наш Алексей, одетый в шортики, между прочим, ходит кругами и меня высматривает. Смысл в том, что ему вскоре надоело, и он ушел. Но перед уходом, как бы в назидание, он этот прутик воткнул в землю. Чтоб я помнил о неминуемой расплате. А потом случилось вот что. Прутик этот прижился, зазеленел и превратился в маленькое деревцо – клён. И от этого клёна – а это известная зараза – произошли все деревья в нашем районе. И теперь говорят: где живёшь? – В Клёнах. Возникло новое название района в селе – «Клёны». Это я к чему. Вот есть мнение, что должен сделать в жизни человек: посадить дерево, построить дом, родить сына. Лёха! По крайней мере, по деревьям ты состоялся. Я, думаю, что и дом скоро достроишь. Что там внутренняя отделка осталась. А там и сына с Юлей родите. Две дочери есть, пора. Чего и желаю. За тебя!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.