Год гнева Господня

– Откуда? – не понял Мартен.

– Это квартал в Париже, на левом берегу Сены. Там расположены почти все университетские коллежи. Я, например, жил в Наваррском, а Арно – в Нарбоннском, потому что он с юга, а в Наваррский принимали вообще отовсюду, главное – чтобы схолар считался бедным и не имел бенефиция.

– После того как ты ушел, – заметил Арно, – я тоже два года жил в Наваррском.

– Да? – удивился Бидо. – Но ты же не бедняк, как тебя взяли?

– Ты же знаешь, составить правильный документ никогда не было для меня проблемой, – улыбнулся Арно. – Порядочки там у вас, конечно, жуткие. Два богослужения в день – какой святоша-остолоп всё это выдумал?

– Да кто ж его знает, – пожал плечами Бидо и снова повернулся к Мартену. – В общем, когда мы познакомились с Арно, он подсказал мне, что нужно сделать, чтобы меня записали с Наваррский коллеж: какие документы с собой взять, какого куратора93 напоить дорогим бордосским вином, чтобы получить privilegium paupertatis: денежное содержание и бесплатное проживание.

– И что делают в этих коллежах? – непонимающе мотнул головой Мартен. – Зачем они?

– Ну смотри, – обреченно вздохнул Бидо. – Строго говоря, университет – это просто сообщество: сообщество учащих и учащихся, universitas magistrorum et scholarium, что-то вроде ремесленного цеха. У него тоже есть свои мастера – магистры и доктора, свои подмастерья – лиценциаты и бакалавры, и свои ученики – схолары. То есть, университет – это не место, а люди. Сие слово есть universalium, общее понятие. У университета нет ни собственных зданий, ни земли. Магистры обыкновенно арендуют у города помещения для своих школ, где в ненастную погоду будут проводить занятия со схоларами. Схолары, кои, в массе своей, прибывают из других городов и весей, тоже могут арендовать жилье в городе. Но это довольно дорого и не каждому по средствам. Для этих случаев и учреждаются коллежи, или хоспиции – дома, где небогатые схолары живут с магистром или одни. Естественно, без жен, ибо схолар, как и любой клирик, обязан блюсти обет безбрачия.

– Для чего? – простодушно спросил Мартен.

– Чтобы не разрывать сердце свое между любовью к Христу и любовью к женщине. Дабы с бóльшим усердием служить Господу и людям. К тому же, духовное лицо уже обручено – со Святой Церковью, измена которой, incestus spiritualis, карается отлучением.

– Но ведь есть же священники, которые живут с женщинами, и ничего им за это не бывает, – недоверчиво заметил Мартен.

– Есть. Но, как говорится в таких случаях, si non caste, tamen caute. «Если не можешь жить в целомудрии, хотя бы соблюдай приличия». То есть не выставляй свою греховную связь напоказ – тогда епископ, быть может, и закроет глаза на твое беспутство. Но мы отклонились от темы. Кроме целибата, схолары, как всякие духовные лица, должны носить робу и тонзуру94, поскольку принадлежат к малым чинам…

– Подожди ты про чины, – перебил его Мартен, – я не понял про эти коллежи. Они чьи и откуда взялись?

– Ты хочешь спросить, как они появились? – Бидо снял шляпу и вытер рукавом потный лоб. – Ну, например, некий влиятельный сеньор, светский или церковный, возжелает, чтобы слово Божье распространялось по Земле. Тогда он может приобрести в городе подходящее здание и распорядиться, чтобы впредь в нем проживали, скажем, восемнадцать схоларов из числа земляков благодетеля. А если денег на целое здание у него не хватает, он может пожертвовать bursae volantes95, скажем, для стольких-то его земляков, чтобы те могли учиться теологии в Париже.

– И зачем ему это? – недоумевал Мартен.

– А они взамен будут молиться за него: допустим, каждую ночь пропевать семь покаянных псалмов.

– Чудно всё это… – Мартен шмыгнул носом и смахнул с плеча медно-золотую шашечницу. – И много таких университетов имеется в христианском мире?

Бидо немного подумал и принялся загибать пальцы:

– Самый именитый – разумеется, парижский. Как говорится, «у итальянцев есть Папа, у немцев – Император, а у французов – Университет». Потом – итальянская Болонья, славящаяся своими легистами. Потом, Монпелье и Тулуза на юге, Оксфорд с Кембриджем – в Англии, еще какие-то в кастильских землях… Арно, ты не помнишь?

– Паленсия и Саламанка, кажется, – ответил Арно. – Есть еще в Италии: в Парме, в Реджио, в Пьяченце… Да всех разве упомнишь? Их в последнее время расплодилось – как жуков навозных: в Авиньоне, в Гренобле, в Пизе, даже в задрипанном Кагоре – и там свой университет проклюнулся. Формально они, конечно, вроде как равны между собой, но все же прекрасно понимают, что парижский доктор теологии – не ровня какому-нибудь кагорскому докторишке.

– И долго учиться в этих ваших университетах? – продолжал допытываться Мартен.

– Для всех по-разному, – ответил ему Бидо. – Обычно в университет записываются лет в четырнадцать, сначала на факультет свободных искусств. Там тебя приписывают к одной из четырех Наций…

– Это что еще за поруха? – шмыгнул носом Мартен.

– Всего есть четыре Нации, подобно тому как четыре потока проистекают из Сада Эденского: французская, пикардийская, нормандская и английская, или англо-немецкая. Ибо англичан сейчас в наших университетах сильно поубавилось. Мы с Арно относились к французской Нации, строго говоря – к «схоларам провинции Бурж». Там еще с нами были итальянцы и всякие шику96 из-за Пиренеев. В общем, Нации – это такие землячества, которые поддержат в трудную минуту: деньгами выручат, письмо на родину отправят с нунцием97, в суде словечко за тебя замолвят – или перед властями.

– А такоже пожитки твои скудные родственникам отправят, ежели ты вдруг, на полях Паллады сражаясь, волею Божией помре, – вставил, не оборачиваясь, Арно.

– Да, или так, – подтвердил Бидо. – Паллада – это богиня мудрости языческая, не запоминай. Так и на чем я остановился?

– Про свободные искусства что-то, – напомнил Мартен. – Только я не понял, от кого они свободные?

– Artes liberales, то бишь свободные искусства, зовутся так потому, что достойны свободного человека, ибо не требуют физического труда и не уповают на вознаграждение. В отличие от artes mechanicae, или ремесел, таких как строительство, кузнечное дело и прочая, которыми могут заниматься и рабы. Так вот. На факультете свободных искусств ты учишься лет шесть, то есть годов до двадцати, а то и дольше. Там ты изучаешь сначала тривий, сиречь грамматику, риторику и диалектику98, а затем – квадривий, то бишь арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Потом оплачиваешь магистру экзамен, проводишь выпускную гулянку и становишься бакалавром. То есть получаешь право преподавать, но не как полноценный магистр, а с ограничениями. Потом можешь записаться на один из «старших» факультетов: теологии, римского99 или канонического права, либо же медицины. Хотя в Париже римское право не преподают, дабы не отвращать молодых людей от истинной науки – теологии.

– Бидо, ты еще помнишь слово «пропедевтика»? – обернувшись, рассмеялся Арно. – Как там учил нас магистр Сермуаз: «Свободные искусства суть лишь подготовительный этап к изучению теологии, для которой достаточно и тривия, ибо науки квадривия, хоть и содержат истину, не ведут к благочестию…

– «… меч же Господень выкован грамматикой, заточен логикой и отшлифован риторикой, но только теология может пользоваться им», – улыбнувшись, закончил фразу Бидо. – Воистину, странные вещи сохраняются в сердце сквозь столькие годы, порой, казалось бы, и ненужные вовсе. Правы были древние арамеи: учение в молодости – резьба на камне, в старости же – черчение на песке.

– То есть в двадцать три годика сдаешь ты эти свои экзамены – и что дальше? – снова вмешался Мартен.

– Экой ты шустрый, аки блоха оголодавшая, – усмехнулся Бидо. – Можно, конечно, и в двадцать три стать магистром. Бакалавр свободных искусств может преподавать в школе100 или получить место приходского священника в небольшом городке. Те же, кто жаждет большего и чей ум стремится к познанию – записываются, например, на факультет права. Ибо знающий законы становится защитной башней для друзей и источником смятения для врагов.

– И долго учить эти законы?

– Обычно лет пять или шесть уходит. А на изучение теологии – не менее восьми. Хотя многие учатся и по пятнадцать, и дольше. У нас, помню, учился один итальянец из Падуи, по имени Джакомо – так он записался на факультет искусств тогда, когда я еще и не родился даже. А когда я ушел из университета, он все еще числился на факультете теологии, хотя к тому времени ему уже перевалило за сорок. А еще в книге одного итальянского диктатора говорится про некоего схолара, который учился аж двадцать восемь лет.

– Что еще за диктатор? – спросил, почесывая нос, Мартен.

– Так называют авторов сочинений по ars dictaminis, сиречь мастерству написания писем. В сочинениях тех можно найти «цветы», иначе говоря – образцы для составления писем на все случаи жизни. Только заменяешь имена да названия мест – вот и готово письмо.

– А почему не написать письмо самому? Неужели для этого нужно специально учиться за деньги?

– Зачем заново изобретать то, что до тебя уже придумали совершенные умы прошлых лет? – недоуменно пожал плечами Бидо.

– А почему ты пошел учиться в Париж? Ты же из Бретани, вроде как? У вас там нет своих университетов?

– У нас там не то что университетов, у нас там священников-то грамотных – раз два и обчелся, – вздохнул Бидо. – Вон у Арно есть хотя бы Тулуза…

Арно обернулся и кивнул головой:

– Это так. Поначалу я собирался отправиться в Тулузский университет, записаться там на факультет канонического права. Как у нас говорят: в Париже – глазеть, в Лионе – иметь, в Бордо – веселиться, в Тулузе – учиться. Но в конечном счете родитель мой настоял на столице королевства. Дескать, в Тулузе слишком распущенные нравы, тулузские магистры имеют дурную репутацию в высших кругах Церкви, будто бы все они там тайные еретики и недобитые катары. К тому же, в Тулузе нет теологического факультета. Конечно, можно было потом перебраться в Париж, совершить peregrinatio academica101, но родитель мой сказал, что лучше с самого начала пускать корни в столице, обзаводясь нужными знакомствами, знанием того, что и как делается. Пришлось покориться родительской patria potestas102. Хотя у меня от этой теология с самого начала скулы сводило. То ли дело Тулуза с ее «Консисторией веселого знания», с ее певучим ланге д’ок103, который не сравнить с грубым франсиманским говором или шершавой латынью. В Тулузе можно встретить самого Раймуна де Курнета, последнего из трубадуров, или великого Гильема Молинье.

– Но согласись, брат Арно, что и мы неплохо провели свои младые годы на Соломенной улице? – Бидо с улыбкой почесал кулаком свой мясистый бретонский нос.

– Ты так говоришь, словно уже состарился, – ответил ему Арно. – Сколько тебе сейчас, двадцать пять?

– Двадцать шесть почти. Я же двумя годами младше тебя. А помнишь, как ты придумал поженить «Веселого англичанина» и «Подвыпившую свинью»?

– Это как? – не понял Мартен.

– Это были два такие кабачка в Латинском квартале. Один назывался «Веселый англичанин», у него на вывеске еще красовался английский матрос в какой-то странной позе: как будто справлял малую нужду. А другой кабачок назывался «Подвыпившая свинья», и на вывеске, как несложно догадаться, была намалевана жирная свинья. Тогда как раз началась первая война с англичанами – не та, что три года назад, а старая, когда король наш104 объявил о конфискации Аквитании за укрывательство изменника Робера д’Артуа, а английский сюзерен заявил свои претензии на французский трон105. Так вот, мы с Арно как-то ночью сняли вывеску с «Подвыпившей свиньи» и подвесили ее к доске с веселым матросом. Так сказать, подложили англичанину свинью. И стало выглядеть так, будто англичанин греховодит со свиньей, хе-хе-хе, – здоровяк Бидо не выдержал и разразился заливистым детским смехом.

– Правда, какая-то тля тут же донесла на нас ректору, и пришлось возвращать вывеску на место, – добавил Арно. – Ненавижу этих благоупитанных парижских торгашей с их жлобством и ханжеским тупоумием.

– А уж как они тебя ненавидят, несложно представить! – улыбнулся Бидо.

– Это да, – согласился Арно. – Кому ж понравится, когда тебе всю ночь кидают камнями в окно, да еще и норовят обесчестить твою дочурку, твое ненаглядное прыщавое сокровище. Так что восславим мудрость покойного Филиппа Августа и те привилегии, что даровал он парижским схоларам.

– Что еще за привилегии? – казалось, расспросам Мартена не будет конца.

– Их много, – сдвинул кустистые брови Бидо. – Есть апостольские – те, что от Папы. И есть королевские. Главная из них – неподсудность схоларов светским властям и парижскому прево. Кроме дел гражданских, кои наш король недавно передал под руку Шатле. Если же схолар совершит преступление, то прево не имеет права задерживать его, кроме некоторых особо вопиющих случаев, а если задержит – должен немедленно передать виновного епископу. А церковный суд, тем более по отношению к любимчикам-схоларам, обычно снисходительнее, чем светский.

– Неплохо, – хмыкнул Мартен. – Похоже, от вашей науки все же есть какая-то польза.

– И это только начало, – улыбнулся Бидо. – Схолар, как и любой клирик, не может быть подвергнут телесным наказаниям, отсечению членов, а также пыткам, кроме пытки водой. Его нельзя посадить в тюрьму за долги. Он, в отличие от прочих горожан, освобожден от обязанности ходить в дозор и стоять на воротах. А самое приятное – он освобожден от большинства налогов. Чем многие схолары и пользуются беззастенчиво, к немалой досаде и разорению исконных горожан, – подмигнул Бидо шагавшему рядом Арно де Серволю.

– И правильно делают, – ответил тот. – Иначе эти торгаши задавили бы нас своей враждебной массой. Даже в Париже нашего брата едва наберется человек пять-шесть на сотню горожан. А те все со связями, укорененные, окопавшиеся в своих цехах. Еще недавно они драли с нас три шкуры за аренду их грязных промерзших сараев. Они всегда нас ненавидели: за то, что мы умнее их, смелее их, за то, что разговариваем не так, как они, за то, что нравимся их женам и девицам.

– А есть еще такая привилегия committimus, – вернулся к разговору о привилегиях Бидо, – иначе известная как jus non trahi extra. Вот, допустим, приплыл ты учиться в Париж издалека, из какой-нибудь Финской земли. А тут вдруг твой сосед на родине вызывает тебя в суд по какой-нибудь земельной тяжбе. И плывешь ты целый месяц в свою Финляндию, судишься там, потом месяц назад возвращаешься обратно. А через полгода другой сосед тебя истребует. В итоге – не учение, а сплошные разъезды туда-сюда. Чтобы пресечь такое, схоларам и дали привилегию committimus, чтобы они могли истребовать или защищаться в суде по месту своего обучения, например, в суде хранителей апостолических привилегий.

– Да вот только некоторые ушлые родители наших схоларов, – добавил Арно, – принялись шиканировать106 этой привилегией. Допустим, живет себе такой папаша в той же Финляндии, а его сосед задолжал ему крупную сумму и не отдает. Тогда наш кредитор переписывает должок на своего сына-схолара, а тот уже вызывает соседа на суд в Париж. После чего папаша приходит к должнику и говорит: либо ты отдаешь долг прямо сейчас, либо через месяц, но с большой пеней, либо плыви в Париж – но только это тебе вдвое дороже встанет. А если должник на суд не прибудет, ему, понятное дело, присудят поражение из-за неявки, это уж без вариантов.

– А помнишь, брат Арно, – отпив из калабасы, вдруг улыбнулся Бидо, – как ты отомстил тому английскому всезнайке, что пытался «утопить» тебя своими вопросами на disputatio, во время экзамена?

– Он сам напросился, – смиренно ответил Арно. – Нечего было мучить бедных животных.

– Вы про что это, про каких животных? – влез между ними неугомонный Мартен.

– Про котов про черных, – ответил Арно, приглаживая бородку. – Говорят, после папской буллы Vox in Rama некоторые ревнители веры столь рьяно принялись умучивать усатых тварей, видя в них порождения диавольски, что вой кошачий стоял от Гибернии107 до Гранады. Это еще с катаров пошло: якобы они на своих сборищах целовали под хвост черного кота. Даже Алан Лилльский – великий doctor universalis – и тот, то ли в шутку, то ли всерьез писал, что катары-де происходят от слова «кот»108, поскольку целуют в зад черного кота, в обличье которого является им сам Нечистый – отчего их правильнее было бы называть «кошатники».

– У нас в деревне мальчишки часто сжигали черных кошек в клетке над костром, – вспомнил Мартен. – Или обливали их лампадным маслом и поджигали, а потом гоняли палками по улицам. Правда, за это им влетало – так ведь и дома можно подпалить невзначай.

– По-разному народ забавлялся, – кивнул головой Арно. – Где-то котов с колокольни сбрасывали, где-то зашивали в мешок и пинали до тех пор, пока не получится месиво из обломков костей и кишок. Наш лиценциат Скоттингейт, конечно, до такого не доходил, но полоснуть ножичком по горлу приблудного кота нечистой масти – весьма непрочь был.

– И тогда Арно, – пригладил свои редкие волосы Бидо Дюбуа, – дождался весны и отправился ловить визглястых кошек по всем парижским закоулкам. Не знаю, что он с ними делал, но к вечеру принес какую-то вонючую шерсть в склянке, что-то мудрил с ней. Потом незаметно натер ею робу того англичанина. А еще принес угольной пыли, намешал ее в масло и обмазал этой смесью десятка два кошаков, что жили на чердаках коллежей. Да еще напоил их какой-то вонючей дрянью. И когда на следующее утро Скоттингейт отправился в аббатство Святой Женевьевы, за ним по всем Латинскому кварталу бежала дюжина черных котов вида совершенно дикого и необузданного: взлохмаченные, орущие благим матом и едва ли не кидающиеся на нашего бедного англичанина. То-то он тогда претерпел страху смертного! – снова засмеялся Бидо.

– Смех смехом, а мышам и крысам от всех этих кошачьих гонений раздолье вышло великое, – заметил Арно. – В последние годы этих голохвостых развелось – целые полчища.

– И все же я не пойму, – без обиняков спросил Мартен, – ну вот учились вы в этих ваших университетах – а смысл? Где же ваши тучные бенефиции, высокие посты при дворе, епископские мантии и всякое такое?

Арно продолжал мерно идти вперед, словно и не слышал вопроса, Бидо же, вздохнув, ответил:

– Господь Всемогущий так распорядился, что пришлось мне уйти из университета прямо накануне моей determinatio109.

– Из-за котов? – усмехнулся Мартен.

– Нет. Не из-за котов. Я человека убил. Хотя человечек тот и был, прямо скажем, так себе, но лишивший жизни не может оставаться клириком. В общем, пришлось мне бежать из Парижа.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Цатхир – большая прямоугольная палатка с вертикальными ткаными стенками.

2

Полководца.

3

Воины дневной стражи.

4

Субурган – мемориальное сооружение, хранилище реликвий.

5

Фанза – традиционное жилище с двускатной крышей из соломы, тростника или черепицы.

6

Колодец.

7

Около 9 метров.

8

Стеганая куртка.

9

Современный Бискайский залив.

10

Слово «капитан» в те времена означало командира воинского подразделения, капитан же корабля назывался шкипером или «корабельным мастером».

11

Рычаг, служащий для поворачивания корабельного руля.

12

Острый выступ на носу галеры, таран и водорез.

13

Терцина – стихотворение, написанное терцетами с перехлестной рифмовкой.

14

Туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами.

15

Чулки.

16

Мир стареет (лат.).

17

Длинное и широкое устье реки, затопляемое приливом.

18

Магнит.

19

Изумление мира (лат.).

20

Неперебродившее вино.

21

Конных рейдов по территории противника.

22

25 января.

23

Габара – небольшое широкое плоскодонное парусно-гребное судно.

24

Пессак – местность юго-западнее Бордо.

25

Рожденной вне брака.

26

Ведьмой, колдуньей.

27

Нательным рубахам.

28

Досл.: «Святого Креста».

29

Здесь: «добрый день, здравствуйте».

30

Змей (баск.).

31

Палюс – болотистая аллювиальная почва.

32

Правый борт.

33

Баррик – винная бочка объемом 225 литров.

34

Полуженщина-полузмея.

35

Название древнего поселения на месте Бордо.

36

Здесь: доминиканцев.

37

Римский папа Каликст II, считающийся автором «Кодекса Каликста» – путеводителя для паломников в Сантьяго-де-Компостела.

38

Тинктуры – название красок в геральдике.

39

Донжон – высокая замковая башня.

40

Члены городского совета.

41

У Аристотеля.

42

Вестготов.

43

«Военный вождь», он же «герцог».

44

Первого среди равных (лат.).

45

От французского plante – «растение», genêt – «дрок».

46

Вестминстерском аббатстве.

47

Петр Коместор, теолог и историк 12 века.

48

«Нация» в то время – внутриуниверситетское объединение студентов по региональному признаку.

49

Замок в Париже, в котором располагался королевский суд и тюрьма.

50

В те времена – верховный суд французского королевства.

51

Дешевого вина.

52

Обол – мелкая монета достоинством в половину денье.

53

Прозвище паломников в Сантьяго-де-Компостела.

54

Гро-блан – монета весом в 4,5 грамма серебра.

55

Картулярий – сборник документов.

56

Бастиды – селения на юге Франции, построенные специально для освоения территории.

57

Сосуд из тыквы.

58

Се человек (лат.).

59

От фр. bois – «лес».

60

Разбойником.

61

Жителем Французского королевства.

62

Немцем.

63

Флердоранж – цветки померанцевого дерева.

64

Линейку для наказания.

65

Наклонная подставка для чтения и письма.

66

Богослужение, совершавшееся около 6 часов утра.

67

Фраза на латыни с двойным смыслом: 1) «Отсчитываю лишь часы светлого времени суток» и 2) «Отсчитываю лишь счастливые часы».

68

Римскому папе.

69

Ступай с Богом (лат.).

70

Одна из монастырских должностей, отвечающих за снабжение мясом и рыбой; название «рыбник» сохранилось с тех времен, когда монахи питались исключительно постной пищей.

71

Молитва «О Слове Божием».

72

Букв. «веревочник», из-за веревочного пояса; распространенное во Франции название францисканцев.

73

Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей… отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою (лат.)

74

Разведенного.

75

Конверз – лицо, принадлежащее к монашескому ордену и живущее в монастыре, но принявшее на себя только часть монашеских обетов.

76

Послушникам.

77

Картезианский монастырь на востоке Франции, севернее Гренобля.