Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944

Я стал капитаном миноносца «Шпербер»[16], но вскоре приказ о назначении был отменен, и я в сопровождении близких мне людей выехал в Арад, и там 22 июля 1901 г. с традиционным венгерским размахом Магда и я обвенчались. Мы намеревались провести медовый месяц в Земмеринге.

Даже в те дни было нелегко найти дом в Пуле, главной австро-венгерской военно-морской базе. После рождения первого ребенка, девочки, мы построили свой дом с садом и чудесным видом на море. В этом доме родились другие наши дети – девочка и два мальчика.

Я был капитаном миноносца «Краних», который был учебным кораблем; на нем проходили подготовку матросы машинного отделения. Обычно я возвращался домой каждый вечер в шесть часов. Спустя полгода мне поручили командовать флотилией миноносцев, и мне пришлось расстаться с женой на несколько месяцев. Затем меня поставили командовать флагманским кораблем «Гамбург» нашей средиземноморской эскадры. На нем мы отправились в поход. Нашей первой остановкой была Смирна, современный Измир. Будущий великий визирь Камиль-паша нанес нам ответный визит после того, как его посетил наш адмирал. Паша был одет в шитый золотом сюртук и выглядел импозантно; он показался нам весьма приятным человеком.

В войнах с турками, которые велись в XV–XVIII вв., венгры часто одерживали важные победы, но судьба нашей страны была определена на 150 лет вперед после страшной битвы при Мохаче в 1526 г., закончившейся катастрофой. Тогда 25 тысяч венгров противостояли 200 тысячам турок[17]. Венгерские юноши вывозились в Константинополь на службу султану, и там из них формировался элитный корпус янычар[18]. Но к началу XX в. о старой вражде было забыто. Мадьяры и турки научились с уважением относиться друг к другу. Немецкий дипломат Франц фон Папен однажды рассказал мне, что вплоть до того дня, когда он покинул Анкару, в немецком посольстве хранилось полтора миллиона марок в золоте и валюте. Они поступили от Риббентропа с целью подкупа известных турецких политиков и привлечения их на сторону Германии. Но фон Папен слишком хорошо знал турок, чтобы использовать такие бесчестные приемы; он прекрасно сознавал: подобная политика может серьезно повредить делу Германии, что не всегда понимали в Берлине.

Смирна в то время, когда наша эскадра посетила ее, была богатым и процветавшим торговым городом, центром экспорта табака, инжира и шерсти ангорской козы. Торговлю вели, как и во многих других средиземноморских портах, греки.

Постоянный дефицит денежных средств заставлял турок систематически прибегать к европейским займам. В Париже было организовано специальное учреждение по управлению государственным долгом Османской империи – Dette Publique Ottomane. Великие державы использовали его для оказания политического давления на Турцию, которая получила статус несостоятельного должника. Когда действия держав ни к чему не привели, они решили подкрепить свои требования демонстрацией морской мощи. В 1903 г. в замке Мюрцштег состоялась встреча царя Николая II с кайзером Вильгельмом II, позже к ним присоединился император Франц-Иосиф I. Было подписано Мюрцштегское соглашение, которое предусматривало, в частности, проведение реформ в Македонии. Поскольку Австро-Венгрия, имевшая соседом Турцию, была наиболее заинтересованной в балканских делах, наш броненосный крейсер «Святой Георгий», я был на нем офицером торпедного отделения, стал флагманским кораблем интернационального флота, который собрался в Пирее. По два корабля для него выделили Австро-Венгрия, Великобритания, Франция и Италия; канонерскую лодку – Россия. Германская империя осталась в стороне. Нашим главнокомандующим был вице-адмирал Риппер, энергичный, но крайне осторожный, хотя и не имевший опыта организации взаимодействия с иностранными судами. Он приложил все усилия к тому, чтобы эскадра действовала слаженно, и внимательно следил за выполнением каждым командиром своих обязанностей. Целью нашей первой операции стала Митилена (Митилини) на острове Лесбос. Как только мы подошли к берегу, был дан приказ: действовать так, как если бы началась война. Десант возглавил первый офицер британского броненосного крейсера «Ланкастер». Я был комендантом пункта высадки морского десанта и переводчиком. Мы не встретили никакого сопротивления. Турки бездействовали и вели себя так, как будто нас не существовало. Был также занят Лемнос. Так как султан никак не реагировал, вице-адмирал Риппер решил идти в Дарданеллы. Многие командиры придерживались мнения, что это было опасное предприятие, потому что там была мощная система обороны. Они заявили, что им требуются консультации с правительствами своих стран. Все полученные ответы были отрицательными. Тогда в дело вмешались наши дипломаты, которые нашли удачное решение вопроса. Мы вернулись в Пулу в самый канун Рождества.

Мне было суждено еще раз увидеть Константинополь. После службы на берегу меня назначили командиром яхты «Лакрома», принадлежавшей графу и адмиралу Монтекукколи, а затем я стал капитаном «Тауруса». Я принял судно в Топхане 8 июня 1908 года, спустя семнадцать лет после моего первого посещения Константинополя.

Во время очередного пятничного посещения султаном мечети наш посол граф Паллавичини представил меня султану Абдул-Хамиду II. Он произвел на меня впечатление человека чрезвычайно подозрительного и ограниченного, самодержца, который отказывался признаваться даже самому себе, что власть уходит из его рук. Когда посольская яхта шла в рейс, для того чтобы пройти через Босфор или Дарданеллы, капитану необходимо было получить разрешение, подписанное самим султаном. Добиться этого было крайне сложно. Одной из странностей султана была его боязнь электричества в любом виде, будь то электрическое освещение или энергия уличного трамвая. Говорили, что страх его объясняется тем, что, услышав однажды слово «динамо», он подумал, что это как-то связано с динамитом.

Даже нам было ясно, что Османская империя катится в бездну. Несколько недель спустя после моего приезда вспыхнул мятеж младотурок. 23 июля в Салониках Энвер-бей восстановил Конституцию 1876 г., которую Абдул-Хамид II отменил вскоре после своего восшествия на престол. Когда Энвер-бей и Ниязи-бей подняли вооруженный мятеж, султан немедленно отдал приказ арестовать и повесить их. Великий визирь был принужден сказать ему, что его власти для этого недостаточно. Было обещано провести выборы, которые поставили Вену в трудное положение. Для того чтобы предотвратить проведение выборов в Боснии и Герцеговине, которая, хотя и была оккупированной, все еще продолжала быть частью Османской империи, власти дуалистической монархии (Австро-Венгрии) 5 октября 1908 г. провозгласили присоединение Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии. Она получила статус corpus-separatum (регион, который имеет особый правовой и политический статус, но не является независимым), в то время как санджак Нови-Пазар возвращался Турции.

Дипломаты плохо подготовили аннексию Боснии и Герцеговины. Великобритания заявила протест, так как, по ее мнению, это нарушало условия Берлинского договора 1878 г.; Сербия и Черногория грозили войной. Турция начала бойкот нашего экспорта, который значительно осложнил положение, так как Австро-Венгрия была в то время основным экспортером и импортером турецких товаров. Наши пароходы простаивали в отсутствие грузов, их не загружали углем, и австрийские фирмы в Константинополе подвергались остракизму.

Я, продолжая исполнять обязанности капитана посольской яхты, считал, что это наносит удар по престижу нашей страны. Поэтому я обратился с призывом к нашему послу предпринять решительные меры для перевозки в Турцию товаров, скопившихся на складах Ллойда в Триесте. Граф Паллавичини спросил меня, что я намерен предпринять в случае возможного столкновения с отрядами вооруженных курдов, которые препятствовали перевозке товаров. Я ответил, что тогда прибегну к помощи канонерских лодок и вооруженной охраны.

– А что, если они начнут в вас стрелять? – спросил он с озабоченным выражением лица.

– Тогда мы ответим им тем же.

– Но это может привести к войне, а нам необходимо во что бы то ни стало избежать ее.

В конце концов он согласился на мое предложение, но попросил действовать с крайней осторожностью. Все прошло гладко, курды предпочли не вступать в бой.

Германия патетически заявила, что, если потребуется, она окажет поддержку Австро-Венгрии, и великие державы, а затем и Турция в феврале 1909 г. пошли на компромисс в вопросе аннексии. Победа не была окончательной, как стало понятно несколько лет спустя, но мы об этом еще не знали.

На светскую жизнь Константинополя политические события никак не повлияли. Мы с женой и четырьмя детьми жили на вилле в Еникее на берегу Босфора рядом с летней резиденцией нашего посольства. Приемы, соревнования парусных яхт, матчи в поло, балы и тому подобные развлечения делали нашу жизнь приятной и разнообразной. Я выписал себе яхту из Пулы и принял участие в регате; в конце сезона я даже выиграл первый приз. Дважды в неделю мы играли в поло на большом лугу в Бююкдере, на том месте, где некогда Готфрид Бульонский и его крестоносцы разбивали свои шатры. На стамбульской площади Ат-Мейданы[19] я приобрел чудесного арабского жеребца, невысокого в холке, но очень быстрого, который принес мне победу в скачках на короткую дистанцию. Я также выиграл в напряженной борьбе Гран-При-дю-Босфор; нас, соревнующихся, было 12 человек. Представитель концерна Круппа попросил меня выступить на его лошади, и я упорно тренировался, следуя инструкциям моего брата Иштвана, которые он мне передавал в письмах. В то время Иштван был чемпионом в одном из видов конного спорта. В скачках с препятствиями участвовал князь Колонна, кузен жены итальянского посла; его лошадь упала и сломала шею, а ездока в бессознательном состоянии вынесли с ипподрома. К счастью, я оказался поблизости, и мы, не теряя времени, перевезли его на паровом катере в итальянское посольство. Через несколько дней мне стало известно, к большому моему облегчению, что жизнь князя Колонны вне опасности. Двадцать шесть лет спустя я встретил его в Венгрии как итальянского посла.

После значительных успехов в спорте я твердо решил выступить за Венгрию в международном турнире по теннису и выиграть. Когда мой первый офицер был переведен на другую должность, я предложил на его место кандидатуру лейтенанта Арваи, и не только потому, что он был прекрасным моряком. Этой весной он занял первое место в турнире по теннису среди военнослужащих нашей армии и флота. Однако капитан судна британского посольства имел те же намерения, и он взял себе в помощники чемпиона армии и флота по теннису. Его мы не смогли победить в одиночном поединке, но нам удалось одержать победу вдвоем с Арваи в противостоянии с англичанами.

Я до сих пор вспоминаю, как мы гордились нашими победами, и я ощущаю те же чувства, что переполняли меня тогда.

Как было заведено, на зиму посольства возвращались в город. Мы поднимали якорь и шли на стоянку у Топхане, артиллерийского арсенала.

После начала работы парламента политическая жизнь страны вернулась в относительно мирное русло. Султан Абдул-Хамид II, который никогда до этого не осмеливался выезжать за пределы дворца Йылдыз, не считая расстояния в несколько сот метров, отделявших его от мечети, теперь начал проявлять интерес к жизни народа. Он явился в Стамбул и был встречен его жителями с должным почтением. Все же он не мог отказаться от абсолютной власти, и его великому визирю Камиль-паше, который поддерживал Конституцию и парламентскую систему, приходилось нелегко. Он не мог повлиять на султана, чтобы тот своими действиями не провоцировал мятеж против своей власти, подготовку которого, по иронии судьбы, он невольно доверил недостойному сыну достойного Камиль-паши.

К нам приехали в гости мой тесть и свояк с женой, и я наметил поездку в Стамбул, чтобы они могли посмотреть мечети и посетить городской базар. В намеченный нами день нас разбудили утром частые выстрелы. Магазины были закрыты, и по улицам в одиночку и группами бродили солдаты. Я пытался выяснить в посольстве, что происходит. Все, что они могли мне сообщить, – это то, что орудия размещаются на мосту, перекинутом через Золотой Рог и соединявшем Галату со Стамбулом. Мы решили выйти из города и направились к Эюпу, но близ дворца Долмабахче улицу перегородил отряд конницы. Офицер подошел к нашему экипажу и попросил нас повернуть назад. Он был сыном Джемиль-бея, который был длительное время турецким послом в Париже. Мы познакомились с ним на официальных приемах. Он знал не больше, чем работники нашего посольства, что в действительности происходит. Вероятно, восстали отдельные воинские части, и его полк получил приказ перекрыть дороги, ведущие к дворцу Йылдыз. Он поручил одному офицеру проводить нас домой.

Во второй половине дня некоторые офицеры были арестованы своими солдатами; многие были убиты. Джемиль-бею удалось уговорить своих людей сложить оружие, но сам он предпочел спастись бегством. Мятежники направились к резиденции парламента и потребовали отставки правительства. Командующий генерал Махмуд Мухтар-паша попросил у султана разрешение открыть огонь, но не получил ответа. После того как министр юстиции и морской министр были застрелены восставшими, он позвонил снова, заявив, что оставшиеся лояльными ему части начнут колебаться, если не начать действовать сразу и решительно. Ему было категорично запрещено прибегать к оружию.

Махмуд Мухтар-паша написал мне послание с просьбой спасти Джемиль-бея и сообщить ему, где он скрывается. Когда наступила ночь, я послал моторную лодку с офицером с заданием установить связь с Джемиль-беем, что ему удалось сделать, и перевезти его на «Таурус». Мы переодели его в форму морского инспектора. Двумя днями позже он смог уехать в Триест на одном из пароходов Ллойда вместе с женой и ребенком, которых я тоже перевез на борт своего судна.

Получив сообщение, что Константинополь находится в руках мятежников, командующий войсками в Салониках Махмуд Шефкет-паша двинул свои войска на город, чтобы очистить его от них. Он разбил лагерь под стенами города и стал следить за развитием ситуации, надеясь действовать так, чтобы пролить меньше крови. Тем временем я послал отряд матросов для охраны посольства. Утром я получил сообщение, что рота турецких войск движется к посольству, и я сразу же поспешил туда. Оказалось, что это были кадеты, которых Шефкет-паша послал охранять посольство. Вместе с нашим военным атташе я часто выезжал из города, чтобы понаблюдать, чем занимаются осаждавшие. Офицеры, конечно, хотели узнать, что происходит в городе; мы спрашивали их, когда они намерены атаковать, но они и сами не знали. Распространился слух, что Махмуд Шефкет-паша ждет пятничного намаза, на который собирался весь гарнизон.

Напротив мечети, к которой султан обычно подъезжал в экипаже с великим визирем, сидевшим напротив султана, стояло здание с большими зеркальными окнами. Представители иностранных держав могли, не выходя из здания, наблюдать за торжественными церемониями и войсковыми парадами. На этот раз все прошло без происшествий. В любом случае ни один офицер не участвовал в параде; во главе всех полков были ветераны, старики-бородачи из низших чинов. Как обычно, в экипаж султана были запряжены лошади липицианской породы, которые были подарены нашим монархом; но на этот раз паши не шли рядом с экипажем, как это было принято.

Наконец день атаки настал. Нас разбудил гром орудий, и я сразу же направился в посольство. Граф Паллавичини рассказал мне, что ружейная пуля ударила в стену над его кроватью и рикошетом задела его руку. Хотя бои происходили у арсенала, мне удалось попасть на «Таурус». Вскоре прибыл корабельный врач. Когда он плыл в лодке к кораблю, вокруг него начали свистеть пули, на излете падая вокруг него в воду, и тогда он, словно спасаясь от дождя, раскрыл свой зонт, чем сильно нас рассмешил.

К полудню исход сражения был ясен всем. Генералу Хуссейну Хюссни была поручена деликатная миссия – сообщить султану, что он низложен, которую он выполнил с величайшим искусством. Он сказал султану, что пришел спасти ему жизнь и что специально подготовленный обоз ждет его, чтобы перевезти его вместе с гаремом в Салоники. Султан имел обыкновение пополнять свой гарем новыми обитательницами каждый год на праздник Курбан-Байрам, и новая жена и ее одалиски селились во дворце Йылдыз. По оценкам, надо было перевезти около трехсот жен. Остались в городе всего тридцать три.

27 апреля 1909 г. парламент провозгласил султаном Решада, брата Абдул-Хамида, под именем Мехмеда V. Шторм утих, и снова все успокоилось. Мир и порядок были восстановлены. Была введена всеобщая воинская повинность, и генералу фон дер Гольцу было поручено провести реорганизацию турецкой армии.

Не было объективных причин, чтобы «Таурус» не смог отправиться в обычное весеннее крейсерство. Мы прошли Одессу и Варну, затем через Сулинское гирло вошли в Дунай и поднялись до Галаца. На обратном пути мы зашли в Константинополь и, миновав Салоники, доплыли до Пирея, где стояла наша эскадрой. На «Таурусе» побывал с инспекцией командующий эскадры.

После возвращения я узнал, что в мое отсутствие пришло письмо; меня спрашивали, готов ли я занять должность адъютанта его величества. Адмирал граф Монтекукколи хотел ходатайствовать о моем назначении. Я ответил телеграммой, что считаю подобное предложение большой честью, но в глубине души мне было жаль расставаться с Босфором. Я не был расстроен, когда узнал, что эту должность временно занял офицер Императорского стрелкового полка. В любом случае у меня еще было несколько месяцев в запасе.

Старина «Таурус» был колесным пароходом, построенным специально для плавания по Дунаю. Боевые возможности его были нулевыми и, более того, на борту не было предусмотрено помещения для посла, когда у него появлялась необходимость отправиться в инспекционную поездку. По этой причине я доложил начальству, что стоит подумать о приобретении подходящей яхты, что было воспринято с пониманием. Была приобретена французская яхта, отвечавшая всем требованиям.

Таким образом, мне было суждено стать последним капитаном «Тауруса». С тяжелым сердцем я покидал Константинополь, где я провел, если не считать временного моего отсутствия, два с половиной года. Я узнал турок в различных обстоятельствах, и они стали мне близки. Это люди сильного и благородного характера, они замечательные солдаты[20].

Расстаться с послом Паллавичини было тоже нелегко. Я уважал его за благородство, знал его как умного и знающего дипломата. В трудные дни революционных потрясений многие дипломаты были готовы предоставить ему возможность играть ведущую роль в политике. После смерти фон Эренталя пост министра иностранных дел был предложен Паллавичини, однако он выдвинул условия, которые Вена посчитала неприемлемыми. Будь он в то время в здании на Бальхаусплац, до войны, по моему мнению, дело бы не дошло. Однако был назначен фон Берхтольд.

Два месяца спустя после того, как я был назначен главным офицером-координатором на корабль «Император Карл VI» в Каттаро (Котор), состоялось мое назначение адъютантом Франца-Иосифа. Я попрощался с морем, и свежий морской бриз сменил душный воздух города и венского двора.

Глава 3

Адъютант императора Франца-Иосифа I. Венский двор, 1909–1914 гг.

Его величество имел четырех адъютантов по числу видов вооруженных сил. Первым среди адъютантов, представлявших военно-морской флот, был мой капитан «Сайды», а впоследствии адмирал Закс фон Хелленау.

Я был одновременно счастлив и горд, когда оказался в ближайшем окружении нашего императора, любимого и уважаемого всеми человека. Но те люди, кто видит только внешнее великолепие моей службы, глубоко ошибаются. Служба при дворе, совсем не похожая на прежнюю флотскую, принесла с собой немало трудностей.

Первым делом я представился своему начальству, первому генерал-адъютанту его величества графу Паару. Он занимал свою должность много лет и из всех членов штаба его величества был одним из тех, кто, без сомнения, был ближе всех к нему. Обладая присущим аристократам обаянием, он сделал мне ряд важных намеков и дал много дружеских советов и направил меня к старшему адъютанту, драгунскому полковнику барону Бронну, который был сыном князя Гогенлоэ от морганатического брака. Поэтому в связи с традицией его семейства он не мог носить фамилию своего отца. Три года спустя ему пожаловали титул князя Вайкерсхайма. Вместе с женой графиней Чернин и детьми он жил размеренной и гармоничной жизнью и был счастлив. Вторым адъютантом был граф Хайнрих Ойос, подполковник драгунов Виндишгреца. Его мать была сестрой графа Паара. Это был жизнерадостный человек, всегда готовый пошутить, он был любим всеми. Он был страстным охотником и хорошим стрелком, и поэтому для меня было большим удовольствием ходить с ним на охоту. Третьим адъютантом был подполковник императорского стрелкового полка графа Манцано.

Я также должен был представиться второму генерал-адъютанту барону Артуру Больфрасу, который много лет возглавлял военную канцелярию его величества. У него был очень ответственный пост: в его компетенции было представлять его величеству кандидатуры для назначения на важные армейские должности. Его глубокое знание людей и трезвость суждений делали его незаменимым в этом деле; кроме того, он был человеком большого ума и добрейшей души. Его удивительно отчетливую дикцию его величество очень ценил и не увольнял его, несмотря на преклонный возраст. Военная канцелярия располагалась в императорском дворце, и кроме барона и его помощника там трудились девять или десять работников Генерального штаба. Советником по венгерским делам был тогда штабной капитан барон Ланг.

Во время моей адъютантской службы император Франц-Иосиф имел резиденцию в Шёнбрунне. Дважды в неделю в сопровождении адъютанта он отправлялся в Хофбург, императорский дворец в Вене, к семи часам утра и принимал посетителей. Возвращался он обычно вечером в половине пятого.

Мы, адъютанты, имели официальную резиденцию в Хофбурге, здесь мы работали; подобно этой была также резиденция в Шёнбрунне, где пребывал дежурный адъютант.

Вскоре после моего представления графу Паару было решено представить меня и императору, встречу с которым я ожидал с необычайным волнением. Со времени моей ранней юности вокруг меня велись разговоры об императоре, как о всемогущем недоступном простому смертному властителе, царящем в высших сферах. Теперь мне предстояло встретиться с ним лицом к лицу и ежедневно встречаться с ним на службе. Когда я вошел в его кабинет, его величество сделал мне несколько шагов навстречу. Он был одет в генеральский мундир. Я никогда не встречал человека, в образе которого воплотились бы характерные черты монарха в такой степени, как во Франце-Иосифе. У меня не было впоследствии причин менять свою точку зрения. Он держался с королевским величием без всякой искусственности, так что посетители невольно держали дистанцию. Я сразу же почувствовал, как все мое замешательство испарилось перед его добротой и приветливостью. Для меня эта встреча с седовласым правителем стала важнейшим событием в моей жизни. Созерцая его облик, на который наложило свою печать бремя тяжких государственных дел и трагическая судьба его близких, я начинал ощущать все большее сочувствие и близость к нему; чувства эти я сохранил навсегда. Из вопросов, что он задавал мне, я понял, что ему хорошо известно о моем происхождении и карьере. Даже сейчас я вижу доброе выражение его голубых глаз и слышу интонацию его голоса. Когда он отпустил меня – аудиенция длилась около десяти минут – и я покинул его кабинет, я был в состоянии экстаза и готов был верой и правдой служить своему государю и даже отдать за него жизнь.

Дежурства адъютантов были организованы таким образом, что в течение месяца их сменяли в определенном порядке. В последний день каждого месяца за адъютантом приезжал придворный экипаж, чтобы отвезти его в Шёнбрунн, где он, сменив предыдущего дежурного, принимал на себя выполнение обязанностей в службе дворцовых апартаментов. Лично сам император отпускал дежурного адъютанта в 6 часов вечера. Третий адъютант уходил в месячный отпуск, в то время как четвертый оставался в резиденции для выполнения специальных поручений. Например, сопровождать гостей его величества.

Я не знаю, как эта служба организована при других дворах, но в Вене, по крайней мере, адъютантам не давали письменных инструкций. Их поведение и обязанности диктовались устной традицией, а это говорило о том, что не все так однозначно и просто в работе адъютантов. Если кто-то из них задавал конкретный вопрос, то обычно получал ответ: «Вы все поймете сами, ничего сложного». Этого мне было недостаточно. Я все же записал несколько ориентировочных вопросов специально для того дня, в который начиналось мое дежурство: «Какой мундир следует надеть для дежурства 1 декабря?», «Надевать ли аксельбанты?», «Требуются ли перчатки?».

«Нет никаких перчаток».