Жизнь для Венгрии. Адмирал Миклош Хорти. Мемуары. 1920—1944

Мне было поручено возглавить отряд, которому предстояло сопровождать Фуллона-Норбека после высадки на берег. Капитан поручил мне заботиться о его безопасности. Имея опыт передвижения по труднопроходимым джунглям, я подобрал отборную команду из 25 человек, а также моряков, хорошо вооруженных, которые должны были нести необходимое снаряжение. На первом острове мы взобрались на самую высокую гору. Геолог поднял камень, расколол его молотком и сразу же произнес: «Коралловое образование – можем идти дальше». На следующем острове все в точности повторилось. Я не позволял туземцам приближаться к нам, так как знал, что у них были отравленные дротики и стрелы. Каждый раз, когда они появлялись в поле нашего зрения, я сбивал выстрелами несколько кокосовых орехов с пальм, чтобы показать им, насколько далеко бьют наши ружья. У меня был переводчик из местных, бегло говоривший на английском. Его вывезли в Австралию, когда там появилась необходимость в рабочей силе. Местных жителей заманивали на корабли всякими мелкими подарками: стеклянными бусами, спичками, ножами. Когда они поднимались на борт, их просили выполнить кое-какую работу в трюме, и, когда они спускались вниз, корабль отчаливал. Мой переводчик научился в Австралии курить и был очень благодарен мне, когда я поделился с ним своим табаком, ведь со времени возвращения на свой остров он ни разу не имел возможности затянуться папиросой.

Наконец никель, а также золото были найдены в архипелаге Соломоновых островов на острове Гуадалканал, который стал ареной боев во Второй мировой войне. Поскольку у нас заканчивался уголь, а нам предстояло пройти через Торресов пролив между Австралией и Новой Гвинеей, то мы, покинув Гуадалканал, направились к острову Терсди (у северной оконечности Австралии, мыса Йорк на полуострове Кейп-Йорк), известному благодаря Робинзону Крузо. Там мы собирались загрузиться углем. Барон Фуллон-Норбек, которого я сопровождал в более чем тридцати высадках на берег и с кем был в наилучших отношениях, остался на острове, чтобы вернуться в Вену. На следующий год он продолжил поиски никеля, отправившись в путь на австро-венгерском корабле «Альбатрос». Это была экспедиция, которая имела трагический конец.

Видимо, Норбек посчитал, что туземцы не представляют опасности, и он убедил моего сменщика, что в мерах безопасности нет никакой необходимости. В любом случае, когда Норбек собирался совершить очередной разведывательный выход, он настоял на том, чтобы большая часть сопровождающих осталась внизу. Норбек и его люди начали подъем в сопровождении большого числа туземцев. Их вождь шел рядом с начальником экспедиции лейтенантом Будиком и попросил знаками показать ему револьвер, висевший у того на поясе. Когда Будик начал объяснять, как действует оружие, ниже по склону раздалось несколько выстрелов, и туземцы внезапно напали на отряд. Вождь принялся размахивать каменным топором, но Будик застрелил его. Несколько туземцев было убито, остальные бежали. Но и с нашей стороны не обошлось без потерь. Несчастному Фуллон-Норбеку раскроили череп. Мичман Бофор был убит, и с ним семь матросов. Раненых перенесли на корабль, но, когда на следующее утро на берег высадился отряд собрать трупы павших в стычке, от них не осталось и следа.

Хотя мы и не испытывали особых трудностей, тем не менее мы были рады добраться до Амбона, очаровательного острова в Молуккском архипелаге, принадлежащего голландцам, и снова оказаться среди цивилизованных людей. Следующим портом на нашем пути был Борнео (Калимантан).

Когда погода была спокойной, наш корабль сопровождали акулы, жадно бросавшиеся на любую пищу, выброшенную за борт. Один наш младший офицер был профессиональным ловцом тунцов; он ловил акул гарпуном с расстояния 10–15 м с необычайной ловкостью. Нескольких этих тварей он поймал на крючок. С этой целью в воду была опущена петля на прочном тросе, закрепленном одним концом на рее. Трос, пропущенный через блок, держали около сотни человек. Когда акула, привлеченная кусками мяса, проплывала через петлю, матросы резко потянули за трос, и акула вскоре повисла в воздухе. Акула яростно забилась, а в это время матрос набросил вторую петлю на хвост, и мы добили ее топорами. Внутри ее мы обнаружили три пузыря с потомством акулы. В «Энциклопедии» Брема написано, что акула производит на свет от 30 до 50 детенышей; в нашем же экземпляре их было 55, и мы выпустили их в ведро.

Между островом Целебес (Сулавеси) и островом Борнео (Калимантан) я заступил на ночную вахту при ясном и звездном небе. Поставив все паруса, мы делали 8 узлов, и каждые полчаса вахтовый боцман выкликал: «Все в порядке!» На всякий случай ради безопасности я осмотрел горизонт в бинокль, и по правому борту вдруг обнаружил большой четырехмачтовый корабль под парусами, но без всяких навигационных огней. Он шел прямо на нас подобно «Летучему голландцу». Ситуация была критической. Если я сверну, а маневр не удастся, возможно прямое столкновение. Или он нас, или мы его протараним на большой скорости. Я все же решил взять лево руля; матросы прекрасно справились со своими обязанностями, они быстро обрасопили паруса, и мы прошли борт о борт с кораблем-незнакомцем, едва не задев закрепленную у него на корме шлюпку.

На борту корабля не было видно ни одного человека. Видимо, все спали. Чтобы разбудить их, я выстрелил из сигнальной пушки на палубе. Это происшествие было самым волнующим переживанием для меня за все время плавания.

Мы бросили якорь у селения Кудат, расположенного в живописной бухте (залив Маруду) в северо-восточной части острова Борнео (Калимантан) на самом севере острова. Здесь совсем не было европейцев. С целью заняться спортом я купил еще в Сиднее небольшой одноместный ялик. Взяв с собой ружье, я поднялся на ялике вверх по реке, протекавшей в джунглях, где обитало множество мартышек и попугаев. Когда я вернулся и сошел на берег у поселения, к моему удивлению, навстречу из хижины вышел гладко выбритый белый человек. Как оказалось, это был англичанин, известный охотник на крупную дичь, который путешествовал по миру в поисках редких видов животных. Он приплыл сюда на китайской джонке поохотиться на бантенга, местную разновидность дикого быка. Ему не пришлось меня долго уговаривать присоединиться к нему. Четыре дня спустя, после того как он договорился о своих планах с султаном – а в то время в этой части острова Борнео существовал независимый султанат, – мы отправились в путь. Он предупредил меня об аллигаторах, которые могли напасть на лодку.

Пока не наступил назначенный день, я решил попытать удачи в одиночку. Я взял с собой двух гардемаринов и договорился, что лодка заберет нас на следующее утро в 6 часов. Мы никого не подстрелили, лес представлял собой сплошную чащобу. Однако мы провели канун Нового года в очень романтичных условиях. Мы разбили лагерь на лесной прогалине и плотно поужинали. В полночь открыли бутылку шампанского и выпили за наших любимых, за счастливое возвращение на родину и вообще за Новый год. Но мы забыли выпить за хорошую погоду! Это было непростительной ошибкой. Мы были разбужены страшным ливнем. Нас била дрожь, мы насквозь промокли. Было ясно, что лодка за нами скоро не придет. Вряд ли мне было когда-либо холоднее, чем в ту ночь на экваторе.

Охотничья экспедиция с англичанином была очень успешной. Мы стояли, укрываясь за деревьями на краю просеки, на которую по ночам обычно выходили звери. Неожиданно из леса вышел огромный бык. Хотя расстояние до него было около 300 м, я рискнул выстрелить, а затем еще два раза. Англичанин тоже начал стрелять, и, когда бык упал, мы подошли и обнаружили, что попали в него десять раз. Мы отрезали ему голову и положили ее на термитник. За невероятно краткое время она была обглодана дочиста, и мне, как сделавшему первые три выстрела, череп достался в качестве трофея, который я с гордостью взял с собой домой.

Однако на наше плавание не следует смотреть как на череду охотничьих экспедиций, официальных приемов и экскурсий по различным достопамятным местам. Мы не оставляли наши научные труды, продолжала поддерживаться строгая дисциплина на борту. Наконец мы снова прошли через Суэцкий канал, чему все были рады.

Мы встали у причальной стенки, чтобы пропустить почтовый пароход согласно правилам прохода через канал, однако буксирный трос намотался на гребной винт. И так как уже темнело, капитан решил провести ночь в канале. Мы были расстроены; в плавании уже были более двух лет и мечтали как можно быстрее добраться до дома. Поскольку я отвечал за работу водолазов, то попросил капитана отправить одного из них выяснить, что за неполадки с винтом. Мы осветили место погружения прожектором, и водолазу удалось обрезать трос. Его работе мешали целые косяки рыб, привлеченные ярким светом.

К югу от острова Крит нас понес свежий ветер. В полночь я заступил на вахту, и приблизительно час спустя мы подошли близко к берегу и начали следовать юго-западным курсом. Внезапно я почувствовал сильный удар по корпусу корабля, было такое ощущение, что мы сели на мель. Однако лоция показывала, что в этом месте нет никаких мелей. Мы были в растерянности и ничем не могли объяснить случившееся. Только позднее мы узнали, что на Крите случаются резкие подземные толчки; это землетрясение поколебало морские воды.

На подходе к Каттаро (ныне Котор в Черногории) мы приняли сообщение, что наше судно посетят с инспекцией фельдмаршал эрцгерцог Альберт и адмирал барон Штернек, главнокомандующий военно-морским флотом. Большое разочарование ожидало гардемаринов. Вместо желанного отпуска их распределили на различные суда эскадры, стоявшей в бухте.

Во время океанического плавания было принято удлинять вымпел на корабле на три фута после прохождения каждой тысячи морских миль. Когда мы входили в гавань Пулы, наш вымпел плыл за нами в воде далеко за кормой.

После окончания нашего кругосветного плавания я взял положенный мне трехмесячный отпуск. Когда я ехал по Венгрии и видел наших крестьян, одетых в живописные национальные костюмы, которые они тогда еще носили, убиравших золотистую пшеницу, я так и порывался обнять их. Свой первый вечер в Будапеште я провел в Национальном театре. Мое место было в первом ряду, и со слухом у меня все было в порядке, но я едва мог понять хотя бы одно слово. На протяжении трех лет я так редко слышал венгерскую речь, что ее звуки стали для меня почти чужими. Мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к ней.

На следующий день я прибыл в Кендереш. После столь длительной разлуки мое воссоединение с родителями, братьями и сестрами было чрезвычайно радостным.

Глава 2

Новые назначения

После окончания моего отпуска осенью 1894 г. я получил назначение в штаб вице-адмирала барона Германа фон Шпауна, начальника военно-морского технического комитета. На этой должности я познакомился с целым рядом важных и интересных проектов, предложенных на рассмотрение комитета, и одновременно столкнулся со многими его недоработками. В результате, возможно, пристрастного подхода или же нехватки денег технические комитеты в Пуле и Вене часто отказывались рассматривать важные изобретения. Мне вспоминается случай из моей практики, как один конструктор из отдела производства торпед представил комитету свое изобретение, которое морские офицеры решительно поддержали, но инженер-эксперт в области морской артиллерии категорично отверг его. Вскоре после этого инженер ушел на пенсию, организовал свое дело, взяв партнером конструктора Обри, и теперь на каждой торпеде установлен их гироскоп. Этот прибор удерживает торпеду на заданном курсе, значительно увеличивая дальность ее хода.

Первый миноносец австро-венгерского военно-морского флота был построен на германской верфи «Шихау» в Эльбинге (ныне Эльблонг на северо-востоке Польши). Я был членом комиссии по его приемке и потому воспользовался удобным случаем, чтобы посетить бурно растущую столицу Германской империи. Если Вена была уютным и домашним городом, то Берлин был полон энергии и влек к себе молодое поколение. Мне было интересно посетить Торговую ярмарку, что проходила там во время моего визита.

Испытательный рейс «Магнита» был весьма успешным. Когда мы проходили через недавно открытый Канал кайзера Вильгельма (современный Кильский канал), население Шлезвиг-Гольштейна сердечно приветствовало нас. Несмотря на изменчивую погоду, наше путешествие проходило гладко. Мы заходили также в Гибралтар и на остров Корфу (Керкира).

После возвращения мне повезло попасть на курсы торпедного дела. Я предпочел их трем другим возможным направлениям моей деятельности: работе за письменным столом, службе в артиллерии или в службе минирования. Это значило, что я не расстанусь с морем: учебные стрельбы проходили довольно часто. Шансы на повышение были предпочтительнее, и весь период обучения занимал всего один год.

После окончания курсов меня вновь назначили в комиссию по приемке корабля. В этот раз мы отправились в Англию. Компания «Темз айрон уоркс» построила для нас два миноносца[13]. И снова я воспользовался возможностью познакомиться с новыми странами и городами. Я проехал через Майнц и Кёльн в Брюссель, а оттуда вместе со своим другом отправился через Остенде в Лондон. Нас расстроило сообщение нашего морского атташе, который сказал нам, что передача корабля должна состояться на следующий день. Таким образом, мое пребывание в столице ограничивалось одним днем – воскресеньем. Однако в первом же испытательном выходе в море кожух конденсатора «Кобры» дал трещину, и второе судно «Боа» отбуксировало ее обратно в Поплар[14]. Расследование выявило, что был использован материал низкого качества; теперь корабелам придется потратить время на переделку, и у нас есть три месяца, и мы сможем увидеть известные достопримечательности Лондона и познакомиться с его традициями.

Нас разместили в замечательном отеле. Утром мы были заняты в Попларе, наблюдая, как идет работа. Мы пользовались станциями метро с труднопроизносимыми названиями, такими как Фенчёрч-стрит Стейшен или Миллуолл-Джанкшн, но они нас спасали, без них мы потерялись бы в гуще улиц Восточного Лондона. Во второй половине дня мы были свободны и знакомились с достопримечательностями города. Особенно меня поразили его музеи с богатейшими коллекциями. Вечером мы были постоянными посетителями театральных касс, и я прекрасно помню замечательный мюзикл «Красавица Нью-Йорка». Конечно, мы посещали скачки и видели искусство жокея Тэда Слоана, который изобрел новую «американскую посадку» (для жокея на лошади), вскоре ее переняли в Англии и в континентальной Европе.

Я познакомился с любезным и интеллигентным Р. Н., офицером. Именно он предложил мне попробовать новый для меня напиток – коктейль из виски с лимонным соком. Мне он понравился своим необычным вкусом и, как мне показалось, был довольно легким. Вскоре после этого во время посещения мюзик-холла в перерыве в баре я встретился с друзьями, и мне предложили выпить, а так как я не знал названий напитков, то выбрал виски с лимоном. Когда мы отправились ужинать, мир стремительно закружился вокруг меня. Я быстро удалился в отель и на три дня отменил все развлечения. У нас часто бывали проблемы с деньгами, и тогда мы посылали нашим уважаемым отцам письма с пометкой SOS. Все дело было в том, что мы были расточительны из-за нашего незнания местной жизни. Мы могли бы брать более дешевые билеты в театр или вместо того, чтобы нанимать двухколесный кэб, могли бы поехать на конке вместе с элегантно одетыми пассажирами; этим видом транспорта в то время не пренебрегал и сам премьер-министр.

Кроме этих развлечений мы, лейтенанты, и наши начальники, два капитан-лейтенанта, не принимали никакого участия в общественной жизни Лондона. Даже с нашим посольством мы общались через нашего морского атташе. От тех прожитых в Англии лет у меня остались самые приятные воспоминания. У меня, венгра, до сих пор сохранилось глубокое чувство симпатии к британской нации и твердое убеждение, что два наших народа разделяют одни и те же передовые идеалы.

После завершения новых испытаний мы отправились домой в обратный путь. Первой остановкой был французский порт Брест. Когда поздно вечером я вернулся из города в порт, то не обнаружил «Боа» на прежнем месте. Через некоторое время я увидел тот самый кран на пирсе, возле которого пришвартовался наш корабль. А затем я увидел и «Боа» в глубине гавани. Всему виной был необычайно высокий прилив в Бресте, вода поднималась до более 12 м. Ранее я не встречался с таким явлением, в Пуле уровень моря повышался всего на несколько сантиметров.

На нашем обратном пути погода была неблагоприятная, Бискайский залив бушевал. Волны перекатывались через палубу, и на протяжении четырех дней не было и речи о горячей пище. Старались только не сбиться с курса. Мы вздохнули с облегчением, когда на горизонте возник Лиссабон: наконец-то можно было отдохнуть и познакомиться с этим прекрасным городом. Чтобы добраться до Синтры, где находился древний замок рода Браганса, пришлось нанимать лошадей. Вдоль южного побережья тянулись рыбацкие поселки. Я и не подозревал, при каких обстоятельствах мне придется оказаться в Лиссабоне во второй раз.

Мне вспоминается посещение оперы, когда в ложе находился король Португалии. Я был удивлен тем, как мало на него обращали внимание, а когда среди публики появился известный матадор, зал взорвался бурными овациями.

Хотя для всех небританских судов было обычным вставать на открытом рейде, командующий флотом метрополии адмирал князь Баттенберг сообщил нам, что по причине плохой погоды мы можем встать на якорь в защищенном месте неподалеку от его флагманского корабля «Мажестик». Он был настолько любезен, что пригласил нас на корабль и показал его нам до последней снасти.

После визитов в Алжир, Палермо и на остров Корфу мы вернулись в Пулу. Мне сразу же было поручено заняться подготовкой матросов. Я не могу сказать, что это вызвало у меня приступ энтузиазма, но у меня не было повода жаловаться. Всего несколько месяцев спустя я был назначен, к своему удивлению, капитаном на «Артемисию». Это был парусник, сошедший со стапелей полтора века назад, и одним из моих предшественников на нем был капитан Тегетхоф. Это был очень маневренный корабль, один из трех кораблей с экипажами исключительно из юнг. Наиболее способные из них были отобраны в училище для подготовки на должности младших офицеров.

Когда я получил назначение в училище в Шибенике, первый офицер сообщил мне, что есть у них один учащийся, к которому они никак не могли найти нужного подхода. Он был сыном зажиточного венгерского фермера; у мальчишки, начитавшегося книг о море, сложилось романтическое представление о службе на флоте. Действительность оказалась иной, чем он ее себе представлял. Окружавшие его люди не понимали его родного языка, и он отказывался выполнять приказы. Во время занятий в море он бросил грести, и сразу же получил пощечину, и в ответ на это прыгнул в воду. Он не умел плавать, и его еле спасли. Мне предложили заняться с ним.

Прибыв на корабль, я узнал, что курсанта подвергли наказанию: он должен был стоять на вантах в течение шести часов без пищи и воды. Я велел привести его и сказал ему, что он может оставить училище и я подготовлю все бумаги, необходимые для его отчисления. Однако это займет некоторое время, а пока он должен выполнять все приказы, иначе ему будет только хуже. «Разве ты не понимаешь, – сказал я ему, – что военно-морской флот Австро-Венгрии не может капитулировать перед одним своевольным кадетом?»

Он понял и обещал выполнять все приказы и распоряжения, и он сдержал свое обещание. В течение всего лишь нескольких месяцев он овладел немецким, итальянским и отчасти хорватским языками и добился больших успехов в учебе. Когда пришло разрешение, он не захотел им воспользоваться. Я и позже продолжал следить за его успехами. После двенадцати лет безупречной службы он стал шкипером на пароходе, ходившем по Дунаю.

После возвращения из учебного похода я, к моему удивлению, обнаружил, что в Шибенике меня уже ждал приказ, назначавший меня начальником училища на ближайший год. Я был в отчаянии. Шибеник, конечно, был живописным городком, но наслаждаться в течение года его красотами, сочетая это занятие с преподаванием, означало для меня заживо похоронить себя, что меня нисколько не привлекало. Однако странным для меня было ощущать, что мне все же понравилась преподавательская работа. И меня нисколько не обрадовало, когда спустя четыре месяца я получил неожиданный приказ явиться для продолжения службы в военно-морской департамент министерства обороны в Вене. Я уезжал из Триеста на пароходе, и воспитанники училища сопровождали меня некоторое время в лодках в качестве эскорта.

Я стал работать переводчиком: мне был поручен перевод с немецкого на венгерский язык текста бюджета военно-морского флота. Я также выполнял обязанности переводчика на совместных рабочих заседаниях делегаций австрийского и венгерского парламентов. Точный перевод – всегда ответственная и сложная задача. Поскольку венгерский язык наряду с финским и турецким относятся к урало-алтайской языковой семье (научный взгляд конца XIX – начала XX в.)[15], а немецкий, английский, французский и итальянский – к индоевропейской языковой семье, возникали специфические трудности перевода. Невозможно давать его дословно, и переводчик должен был прослушать речь до последнего слова, прежде чем начать переводить.

В конце обеда, который дал его величество делегатам в Мраморном зале Королевского дворца в Будапеште, когда подали кофе, я оказался за одним столом с графом Тиса, премьер-министром, старым другом нашей семьи, и несколькими ведущими венгерскими политиками. Разговор зашел о Хорватии, и поскольку я хорошо знал эту страну и ее народ, то высказался несколько критически по поводу проводимой в отношении ее политики. Я рискнул предположить, что было бы гораздо лучше, если бы Хорватия, Далмация, Босния и Герцеговина, страны одного языка, объединились в одно государство. В любом случае следовало бы избегать мелочных провокаций против хорватов. В качестве примера я привел такой факт: все указатели на железнодорожных станциях Хорватии даны только на венгерском языке. В таких обстоятельствах даже самые необходимые меры, предпринимаемые правительством, особенно в области финансов, были обречены. Однако мои собеседники заявили, что подобные предложения могут не найти отклика в парламенте. Когда в 1918 г. во время уличных беспорядков император Карл обратился к графу Тисе с просьбой лично расследовать их причины, тот попросил командование флота выделить ему корабль для того, чтобы добраться до Каттаро (Котора). Я приказал выделить ему наш самый быстроходный эсминец и своего флаг-капитана Вуковича в качестве адъютанта и переводчика. Вуковичу я вручил письмо для графа, в котором я напомнил ему о том прошлом разговоре и выразил свои опасения, что многолетняя пансербская пропаганда сведет на нет предпринимаемые им усилия и заставит хорватов принять противоположную точку зрения. Вукович, который был рядом с графом на протяжении всей его поездки, привез мне от него обширный ответ, написанный в Будапеште. В нем Тиса рассказывал о своих впечатлениях и с сожалением подтвердил мою правоту. Положение в Сараево он описывал как особенно безнадежное.

Заседания делегатов закончились, надобность в моих услугах отпала, и я провел предоставленный мне отпуск дома. Мне было тогда 32 года. Я начал подумывать о женитьбе, но затем, как мне казалось, окончательно решил, что морской офицер не должен связывать себя узами брака. Однако эта тщательно выстроенная теория сразу же терпит крах, как только ты встречаешь того единственного человека, без которого ты не представляешь свою жизнь.

Я намеревался навестить сестру в Мишкольце, однако, когда я вышел на вокзальную платформу, меня встретил мой зять, гусарский полк которого был расквартирован в городе. Моя сестра, как оказалось, уехала в Будапешт. А он сам получил приглашение от старых друзей моего старшего брата приехать к ним в гости и не мог отказать им. Почему бы нам не поехать туда вместе? Подумав, что визит займет всего лишь один день, я согласился. Я был сильно удивлен, когда на станции нас встретил экипаж, что свидетельствовало о том, что путь до пункта назначения был не совсем близким. И это так и было. Мне следовало бы отказаться от поездки в Хейёбаба. Ситуация была довольно неловкой, у меня сложилось впечатление, что, несмотря на сердечность встречи, хозяин поместья, его жена и ее удивительно красивая младшая сестра были несколько ошарашены, когда увидели совершенно незнакомого морского офицера, выходившего из экипажа. Я попросил прощения за невольное вторжение, но они и слышать не хотели никаких оправданий, и в итоге я провел в Хейёбаба три счастливейших дня.

Случай это был или вмешалась сама судьба? Этот визит был поворотным в моей жизни. На Масленицу я отправился в Мишкольц. Хозяйкой бала была очаровательная госпожа Мельцер, принимавшая меня в Хейёбаба. Еще неотразимее была ее милая сестра Магда Пургли, равной которой в вальсе не было. На следующий год обе женщины и моя сестра попросили сопровождать их в путешествии в Венецию. Хотя я считал себя неготовым для выполнения этой миссии, так как никогда там не был, все же подумал, что мое знание итальянского окажется полезным. И я, не колеблясь, принял предложение. После незабываемой счастливой недели я принял окончательное решение, и после того, как получил согласие моей Магды, единственное, что мне оставалось делать, – это просить разрешения отца. Однако его взгляды на женитьбу морского офицера были теми же самыми, что и у меня до недавнего времени. Все же он позволил себя уговорить, и мы вместе с Магдой отправились в поместье моего будущего тестя для празднования помолвки.