Перезагрузка

– На детской площадке есть туалеты, сводишь ее, если понадобится. Это непромокаемая куртка на случай, если пойдет дождь. Вот, еще я кладу непромокаемые штаны.

Подготовка к двухчасовой прогулке с ребенком напоминает сборы одинокого мужчины в многомесячное путешествие по далекой Азии. Высказываю свои сомнения Маркусу.

– Не многовато ли вещей, чтобы просто заглянуть в ближайший сквер?

– Как отец троих детей одно я знаю точно: с детьми никуда нельзя «заглянуть». Такого понятия просто не существует. Каждый, даже самый незначительный, выход из дома требует подготовки не менее серьезной, чем высадка в Нормандии [17].

– Нам что, предстоит сражение со странами гитлеровской коалиции?

– Страны гитлеровской коалиции – мелочь по сравнению с родителями детей из Эту-Тёёлё [18].

Маркус продолжает паковать вещи и все еще смеется над удачным сравнением с военной операцией. Наконец сумка готова, и мы с Хелми направляемся в сторону ближайшей к дому детской площадки. Я беру ее за руку, когда мы переходим дорогу. Нет в мире прекраснее картины. Взрослый и ребенок, рука в руке. Доведется ли мне когда-нибудь испытать это счастье с собственным отпрыском?

В сквере гуляет пара десятков детей со своими родителями. В основном это мамаши, хотя, если послушать всякие официальные речи, отцы в не меньшей степени принимают участие в уходе за потомством. Хелми направляется прямо к знакомой ей песочнице, где другая маленькая девочка строит крепость из песка. Кивком приветствую остальных родителей и, следуя их примеру, усаживаюсь на ограждение песочницы. Красивая мамочка, сидящая в метре от меня, заводит разговор:

– Сколько ей?

Стараюсь судорожно вспомнить, когда же родилась Хелми, и быстро произвожу в уме вычитание. Было бы стыдно осрамиться с самого начала.

– Хелми скоро четыре, в ноябре будет четыре.

– На год старше нашей. Лемпи в декабре исполнится три. Хелми ходит в садик?

– Да, завтра пойдет в сад. Вчера была немножко простужена.

– Сейчас они все в соплях. В какой садик она ходит?

– Да тут… сразу за углом…

Я, хоть убей, не помню названия детского сада, в который ходит Хелми, хоть и забирал ее часто, когда Маркус задерживался на работе. Сказать по правде, сам не понимаю, почему я стал делать вид, что знаю, как он называется. Мама Лемпи приходит мне на помощь.

– А-а, «Птичка»?

– Да, точно.

– Там есть подготовительная группа? Мы думали записать в этот садик Лемпи.

– Вроде бы, пока рано думать.

– Ну да, время еще есть.

– Говорят, надо отдавать в ближайший детский сад. Тогда, если ребенок по утрам капризничает, можно просто завернуть его в одеяло и отнести. Пусть профессионалы успокаивают.

– Ха-ха! Ну да. Хелми в два годика сильно упрямилась? Считается, трудный возраст.

– Пожалуй, да… То есть нет. В общем, как обычно. Да у кого из нас не трудный возраст? В мои тридцать девять тоже кризис. Не всегда хочется есть полезные овощи и тащиться на работу. Но меня можно утешить тайской кухней на обед.

Мама Лемпи снова смеется моей шутке. Пока что я неплохо справляюсь. Не уверен, что все в моей болтовне правда, но разве мне когда-нибудь удавалось так непринужденно начать беседу с представительницей противоположного пола? Дети увлеченно играют, а мы с мамой Лемпи беседуем уже целых полчаса. Она переходит к невероятно интересной теме:

– У меня эти выходные свободны, Лемпи забирает ее отец.

Удивительно, как быстро человеческий мозг… Ну, в данном случае мой собственный мозг способен строить воздушные замки.

В мыслях я уже съехался с этой очаровательной мамочкой. Она обладает всем, что мне нужно: уже один готовый ребенок, и дальше появится общий. Выходные старшей девочки мы с ее папашей поделим поровну.

Может ли быть что-то красивее и гармоничнее, чем новая семья, где все живут душа в душу? Через пятнадцать лет раны на сердце от предыдущих отношений уже затянутся, и мы будем встречать Рождество все вместе, еще более широким составом. Папа Лемпи придет к нам на праздник со своей новой женой и их общими детьми. Смех и веселье! Это, конечно же, станет традицией.

Замечаю, что я несколько углубился в свои мысли, одновременно насыпая лопаткой песок в ведерко Хелми.

– Хелми с тобой живет?

– Да, со мной… Ну разумеется.

– А как вы поделили выходные? В смысле, когда Хелми бывает у мамы?

– Э-э, довольно-таки поровну. Ну, то есть мама Хелми умерла.

Что? Надо было честно сказать, что Хелми просто моя крестница. Когда разговариваешь глаза в глаза, уже невозможно сослаться на авторедактор в телефоне и объяснить все тем, что он исковеркал твое сообщение.

– Боже, мои соболезнования.

– Спасибо. Ну, что поделаешь. Уж как есть. Да…

До этого момента Хелми не слышала ни одного произнесенного мной слова, но тут крошка уловила то, что я почти шепотом сказал про ее мать, и неожиданно заявляет:

– Мама у себя дома. Или в магазине.

– Да, ребенку ведь трудно объяснить… Мы сказали Хелми, что мама на небесах пошла за покупками в магазин.

– Мама ходит в «Лидл» [19], у нее денег мало.

– Мы объяснили, что небо похоже на «Лидл». Там все вкусно, и можно купить дешево. Песто и манго. И хумус.

– Мама на выходных придет к нам.

Хелми убегает к сетке для лазания, а мы смеемся в один голос.

– А твой муж? Он жив? Ну, то есть жив, конечно, раз забирает ребенка на выходные.

– Да, вроде как. Он начал мне изменять, когда я еще была беременна. И мы развелись. Ну да ладно. Он выполняет то, что от него требуется.

Мне удается перевести разговор на более нейтральные темы. Хелми с головой уходит в игру и больше не обращает на нас внимания. А мне хотелось бы остаться здесь навсегда. Впитывать это ощущение и наслаждаться красотой матери-одиночки, с которой мы только что так счастливо познакомились.

Но, к сожалению, пора возвращаться домой. Маркус сказал, чтобы мы приходили обедать не позже двенадцати, иначе мне придется тащить на руках плачущего ребенка.

– Нам с Хелми надо идти. Было приятно побеседовать. Вы с Лемпи здесь часто бываете?

– Ха-ха. Каждый день. По утрам. Увидимся.

Когда мы приходим домой, Хелми забирается на колени к Маркусу, заканчивающему разговор по работе. Маркус снимает с дочки верхнюю одежду, отправляет ее мыть руки и обращается ко мне.

– Как погуляли?

– Очень хорошо. Только вот что такое «елда» и еще какая-то «попка»?

– Ха-ха, поздравляю, в нашем полку прибыло. Это бренды детской одежды, кстати, довольно хорошие. Вот этот демисезонный комбинезон – от фирмы «Поларн О. Пирет», сокращенно – «Поппи». Кто это тебя экзаменовал?

– Одна мать-одиночка. Мама Лемпи.

– А-а, понятно. Я ее, наверное, знаю. И как ты, выглядел полным идиотом?

– Да нет. То есть, наверное, да. Всегда попадаю впросак.

После ужина Маркус раздает детям умную электронику. Хелми достается планшет, и она сразу уходит в него с головой. Сюльви получает смартфон Маркуса, а старшей, Сайми, Маркус загружает на телефон при помощи специального приложения один час игры. Квартира погружается в тишину.

– У нас так заведено – по четвергам девчонкам отводится час на игры и просмотр ютьюб. За это время я успеваю хоть как-то прибраться и оплатить счета. Драгоценные минуты, когда можно заняться своими делами.

Маркус шутит? «Драгоценные минуты» личного времени для него – это уборка и оплата счетов? Не решаюсь спросить. Лучше помогу ему. Личное время, разделенное с другом, вдвойне прекрасно.

– Я приберусь. Посмотри пока новости. Обычно они такие скучные, что собственная жизнь сразу кажется веселее.

Час проносится стремительно. Время, отведенное на игры, заканчивается, и Маркус предупреждает об этом детей.

– Девочки, осталось пять минут.

– Ну почему так мало!

– Час еще не мог пройти!

– У вас пять минут. Потом займемся тоже чем-нибудь не менее интересным. Можно в «Кимбл» [20] поиграть.

Таймер на телефоне у Маркуса пищит, сообщая, что время истекло. Девочки реагируют на это нервно. Одна закрывается с телефоном в туалете. Приложение для родителей отключает телефон у старшей, и ей остается только в бешенстве проорать отцу в лицо:

– Идиот! Я видео не досмотрела!

После двадцати минут яростной борьбы, попыток вырвать электронику из рук детей и невероятных воплей, Маркусу наконец удается отобрать планшет и телефоны у дочек и спрятать их. После этого девчонки распахивают шкафы и вываливают все наружу в попытке найти изъятые у них устройства. Проходит как минимум час, прежде чем у последнего ребенка заканчивается истерика, вызванная окончанием «времени перед экраном».

– Вот тебе, Сами, образчик семейной идиллии. Вчера прочел в газете, что от компьютерных игр в особое неистовство приходят мальчики. Так что, наверное, очень даже неплохо, что у нас не родился сын, о котором так мечтала Салла.

В моем детстве мы играли в настольные игры и, как мне во всяком случае кажется, только и делали, что лазали по деревьям. Маркус укладывает девчонок спать. Я пытаюсь найти в интернете какие-нибудь советы, которые помогли бы ему справляться с дочками по окончании отведенного на игру времени. На эту тему множество статей. В конце концов я оказываюсь на сайте какой-то блогерши. Блог называется «Перезагрузка».

О времена, о нравы…

Я решила поговорить на эту тему по просьбам читателей. «Время перед экраном» в наши дни вызывает чуть ли не больше всего раздоров в отношениях с детьми. В нашей семье мы ценим время, проведенное вместе, без смартфонов и планшетов, любим что-нибудь делать своими руками и любоваться природой. Но и у нас, бывает, всплывает в обсуждениях эта тема.

Ребенок может задать вопрос: почему я никогда не играю на компьютере, если у нас в классе все только об играх и говорят? Я не хочу осуждать тех родителей, которые позволяют своим детям сидеть с телефоном или за компьютером с утра до вечера. Они тоже наверняка любят своих отпрысков, хоть и совершают серьезную ошибку. Говорю это не для того, чтобы продемонстрировать, что я умнее всех. Просто хочу попытаться помочь тем, у кого возникают подобные проблемы.

Мне удалось решить вопрос с играми, и я горжусь этим, хотя и знаю, что следующая проблема воспитания не за горами. И еще понимаю, что родитель никогда не должен слишком зазнаваться.

Тем не менее сегодня я как мать испытала некоторую гордость, когда разговор зашел о том, сколько времени ребенку следует проводить перед экраном. Я разрешила детям знакомиться с моим смартфоном по пятнадцать минут в месяц. Все-таки будущее за технологиями, и невозможно спрятать детей от реальности.

На этот раз нашей шестилетке было трудно вовремя оторваться от телефона. Она отказалась его отдавать. Приложение, в котором требуется знание чужих культур, традиций и математики, оказалось таким интересным! Я поступила как обычно в таких случаях – глубоко вдохнула, выдохнула и сосчитала до десяти. Затем сказала мягко, но решительно: «Ты помнишь, о чем мы говорили, когда я рассказывала тебе о воздействии этих игр и видео на неокрепший детский мозг?» Ребенок протянул мне телефон и сказал: «Вот, мама, ты ведь обо мне заботишься, когда ограничиваешь время на игры. Я люблю тебя, мамочка».

У меня слезы брызнули от умиления. Наконец-то я могу пожинать плоды ясного и последовательного воспитания, принятого в нашей семье. И, дорогие мои читатели, помните, что в такие минуты самое время поощрить ребенка. Я дала дочке диетическое печенье из пшена, а себя вознаградила чашечкой соевого латте и кусочком клюквенного торта. Иногда ведь можно капельку согрешить.

Маркусу от этого текста никакого толку. Хотя некоторые читатели и оставили поощрительные комментарии: «Спасибо за совет». Тем не менее рекомендация помогла не всем. Мамаша под ником Какашка написала: «У нас не сработало. Нашей тоже шесть, и она в такой же ситуации сказала: „Иди в жопу, шлюха!“ По своему опыту могу сказать, что „Фортнайт“ [21] и вправду затягивает».

Блогерша посоветовала и этой читательнице не опускать руки и специально отметила, что в воспитании следует продвигаться мелкими шажками. Книги о Ристо Ряппяйя [22], в отличие от игры «Фортнайт», привносят в жизнь детей радость и позитив. Может быть и так. В какой-то момент «шлюха» в детских устах под воздействием прекрасной литературы превратится в «проститутку», а потом постепенно и в «любимою мамочку» – важно только последовательно и неуклонно заниматься воспитанием.

Пусть уж лучше Маркус сам решает, сколько времени давать детям играть и как их воспитывать.

Когда дети заснули, садимся с Маркусом на балконе выпить пива.

– И каково это – быть отцом?

– Ну… Это… Как тебе сказать… Постоянно все вверх дном. И все время боишься, что с детьми что-то случится. Кажется, это невозможно, чтобы все было хорошо. Да так оно и есть.

– И что тебе не нравится?

– Да все как-то не так, как я себе представлял.

– Ты про Саллу?

– Ну да. В одночасье я остался один на один со всем этим хаосом. Мне отцовство виделось совсем по-другому. Думал, буду сидеть летним вечером на берегу озера на камешке с удочкой. Но что-то пока так не получается.

– Может, это еще впереди.

– Или так вообще не бывает.

– Как сложится, так сложится.

– Жизнь – странная штука. Чем дальше, тем яснее понимаешь, что она проходит неправильно. Весь мир сам по себе предсказуем, каждый день на работе распланирован, и любая поездка, и все остальное происходит именно так, как и должно. Но жизнь в целом складывается совершенно иначе. Как правило, хуже, чем предполагаешь.

Мне понятны переживания Маркуса из-за матери его девочек, но кажется, он неплохо справляется. И заслуживает того, чтобы ему об этом сказали.

– По-моему, ты отлично ладишь с девчонками, если не считать попыток ограничить их с компьютерными играми.

– Ну да, пожалуй. Спасибо. В общем-то, это довольно просто. Нужны только еда, любовь и чистая одежда.

– «Елда» и «Попка»?

– Ха-ха. Именно

Тема увлекает Маркуса, и он решает прочесть мне небольшую лекцию о детской одежде.

– Кстати, от этих шмоток есть и польза. На прогулке по одежде можно подбирать подходящую компанию.

– В смысле?

– Ну, по крайней мере, у нас в сквере бренды имеют большое значение.

– Не понимаю, о чем ты?

– У наших детей одежда от двух производителей – «Поппи» и «Рейма». Для людей осведомленных и практичных. Конечно, качество высокое и денег стоит немалых, но приемлемых. «Рейма» еще вдобавок и финская фирма. Так что можно объяснить патриотичностью цену в сто сорок евро за куртку из гортекса, сшитую на самом деле в Китае. Потом и продать реально за приличные деньги. Особенно если приврать, сколько раз ты ее стирал.

– А при чем тут стирка?

– Каждый раз, когда ты стираешь одежду, ее водоупорные свойства ухудшаются. Обычно верхнюю одежду нужно просто протирать тряпкой, если этого достаточно, чтобы убрать грязь.

Маркус явно разбирается в теме. Мне же всегда казалось, что одежда – это просто одежда.

– Есть еще такие – как правило, они живут в Улланлинна [23], – которые покупают «Мини Родини», «Гуггуу» и тому подобные марки. Это вполне неплохие вещи, но некоторые считают, что они, скорее, свидетельствует не о заботливости родителя, а о его идиотизме.

– Почему?

– Никакой вменяемый человек не станет за сотню евро покупать джампсьют, из которого ребенок вырастет через месяц.

– Какой еще джампсьют?

– Это такая штука, в которую замучаешься запихивать ребенка. Но в целом очень практично. Комбинезон. И наконец, главный критерий – водонепроницаемость.

– Водонепроницаемость чего?

– Всего. Все должно быть водонепроницаемым и надежным. В смысле, верхняя одежда. Должен быть железный баланс между рациональностью и внешним видом. Например, к нам в парк лучше не заходить, если на ребенке «Джонатан», «Боги», «Эйч энд Эм» или «Кубус». В порядке исключения разрешаются «Минни Маус» и «Щенячий патруль», хоть они дешевые и плохого качества.

– Почему же тогда в них можно?

– Ну, потому что они нравятся детям и те их вечно выпрашивают… Но за «Эйч энд Эм» надо не забыть попросить прощения.

– А в нем что не так?

– Экологичность! Не справляются с переработкой. И еще есть бренды, о которых я не могу ничего сказать.

– Это какие?

– Например, торговая марка «Нэйм» – довольно тяжелый случай. В принципе, неплохое соотношение цены и качества, да и выглядят вещи красиво. Но их вечно не найти, когда нужно. Например, демисезонные комбинезоны заканчиваются за два месяца до срока.

– То есть их просто не купить?

– Не совсем так. Если успел их отхватить, то имеешь шанс заработать толику всеобщего уважения – ведь это означает, что ты заранее побеспокоился и сходил в магазин. Быть родителем – значит ловить момент.

Я делаю глубокий вдох и поворачиваю голову. Маркус явно испытывает облегчение от того, что ему удалось облечь это безумие в слова.

– Мне еще многому нужно научиться, чтобы стать хорошим отцом. Кстати, я мог бы и завтра сходить с Хелми в сквер, чтобы, так сказать, продолжить обучение.

– Так Хелми ведь, вроде бы, уже идет в детский садик.

– У нее еще оставались сопли.

– У них всегда сопли. В детсад нельзя идти, если температура. Это еще одно искусство – уметь разобраться в симптомах самому и правильно описать их в садике так, чтобы ребенка взяли. Густые сопли и жидкие сопли – это совершенно разные вещи. Так же, как ночной кашель и дневной кашель. Но про больные уши ты наверняка уже слушать не в состоянии.

Очень даже в состоянии. Мне главное не дать Маркусу свернуть с разговора о нашей с Хелми завтрашней прогулке. В мире есть множество мест, куда не пускают с детьми. Но на детскую площадку было бы очень подозрительно заявиться без ребенка.

И я ведь ничего не знаю об этой прекрасной женщине. Мне известно только имя ее дочки.

– Ты случайно не знаешь, как зовут маму Лемпи?

– Разумеется, нет. Там, на детской площадке, у людей нет собственных имен и даже индивидуальности, они всего лишь папы и мамы. Папа Сюльви, мама Сийри, папа Лемпи, мама Аарни, папа Валто и мама Кауко.

– Но ведь взрослые там иногда разговаривают друг с другом?

– Да, но только как родители, а не как люди. Будь ты хоть Генеральным секретарем ООН и лауреатом Нобелевской премии мира, если ты ежедневно кормишь ребенка полуфабрикатами – ты чудовищная мать, которая скармливает бедной крошке Онни тонны соли. Я размышлял на эту тему как антрополог. Это напоминает древние времена, когда из суеверия медведя нельзя было называть медведем: назовешь его так, и он утащит у тебя скот. На детской площадке тот же принцип. Не буди на детской площадке зверя, то есть медсестру или главного экономиста. Там другой объединяющий фактор – все мы родители.

– Какое-то безумие.

– Точно. Мы даем там друг другу клички – наподобие индейцев. «Тот, который подсаживает ребенка на турник». «Та, которая кормит дочку полуфабрикатами». «Счастливица, которой ребенок дает выспаться по ночам». «Папаша, который только и думает о своей диссертации».

Я поднимаюсь и начинаю складывать посуду в посудомойку.

– Ладно, пора спать. Для первого раза многовато информации об этом параллельном мире. Спокойной ночи, Маркус. Ты всегда можешь обращаться ко мне за помощью, если что-то понадобится. Пока живу тут у тебя, смог чуть более реалистично взглянуть на свои мечты о большой семье.

– Да в принципе все не так страшно. С детьми важно помнить, что все это этапы развития. Они проходят. И трудный возраст тоже заканчивается.

Маркус подходит к шкафу и достает пакет с чипсами. Он старается не шуметь, но упаковка издает хруст на всю квартиру. Маркус прислушивается, не проснулись ли дети.

– Погрызть чего-нибудь вкусненького – очень успокаивает. Надо только подождать, когда дети как следует уснут. Чтобы не разбудить их шуршащей упаковкой. На вкусное у них особый слух. Производителям тут еще есть над чем поработать.

– В смысле?

– Почему-то всю самую вкусную еду фасуют в шумную упаковку, а полезную – в тихую. То есть можно втайне от детей сколько угодно есть кашу, но попробуй проделать то же самое, скажем, с чипсами или конфетами!

– Мир несовершенен.

– Во всяком случае по части семейной жизни. Спокойной ночи, Сами. Здорово, что ты тут с нами. Это хороший этап в жизни.

Мой нынешний этап жизни, холостяцкий, затянувшийся уже на 20 лет, что-то никак не заканчивается. Я по-прежнему остаюсь мужчиной, мечтающим о создании семьи. Чтобы что-то изменить, на следующий день я, рискуя своей жизнью, выхожу на улицу, невзирая на страх перед байкерами.

Бреду по скверу. Вдруг я неожиданно повстречаю Лемпи с мамой и смогу попросить у нее номер телефона? И назначить свидание. Если мы поладим, то она, разумеется, поймет, почему я нагородил эту историю со своим отцовством. И почему врал про умершую маму Хелми. Запаниковал и удочерил свою крестную дочку. Я серьезно отношусь к роли крестного отца. Это хорошее объяснение. А может быть, и плохое. Но в любом случае единственно возможное.

Я уже по десятому разу обхожу детскую площадку по кругу, но их не видно. Несколько папаш, гуляющих с детьми, подозрительно косятся на меня. Мне ничего не остается, как уйти и позабыть маму Лемпи. Вообще-то, и поработать надо. Не забывая о необходимости сохранить свою жизнь.

К приходу Маркуса с детьми готовлю еду. Накрываю на стол, и мы все вместе едим пасту болоньезе. Мы – как семья. Гармония нарушается, когда в телефоне у Маркуса громко блямкает сообщение. Сюльви не упускает возможности нанести ответный удар:

– Папа! Телефону за обеденным столом не место!

– Так и есть. За это на сладкое будет мороженое.

– Ура-а-а-а-а-а!

Дети остаются за столом наслаждаться сорбетом из фруктового сока. Убираю посуду со стола в машину. Маркус хохочет, прочитав сообщение.

– Смотри, что пришло по ватсапу в нашу родительскую группу с детской площадки.

Маркус протягивает мне смартфон.

К сведению всех родителей с детской площадки. В нашем сквере снова появлялся извращенец. Возможно, это тот самый педофил, который полгода назад пытался заманивать детей пойти с ним. Мы обсудили ситуацию с мамами Сийри и Матильды и решили, что стоит начать патрулирование сада в часы работы детской площадки. Обо всех подозрительных личностях сообщайте в полицию.

Будьте бдительны!

Папа Вейкко и Аарни

Возвращаю телефон Маркусу. Он явно считает избыточными меры, предпринятые озабоченными родителями:

– Понятно, надо немедленно сформировать народное ополчение.

– Ну конечно страшно, сразу ведь думаешь о собственном ребенке.

Маркус все равно считает, что это уж слишком. А он провел на детских площадках тысячи часов.

Но мне без ребенка туда путь закрыт. Я один. Я сам, и только сам, отвечаю за все свои дела и за то, что заварил эту кашу. Часто пишут, что многим семьям приходится пережить трудные годы, когда подрастают дети. А я вот страдаю без семьи. Может быть, я не один такой? Может быть, просто на разговоры о трудных годах у одиноких людей наложено негласное табу? По крайней мере, я легко в это поверю. Ложь самому себе – самая благородная форма лжи.

Хенна

Загорелые дети с льняными волосами бросаются обнимать свою маму Сини, как только она открывает дверь в квартиру. Доносящийся из кухни аромат возвещает о том, что оставшийся на хозяйстве муж Сини, Яркко, главный врач и по совместительству мастер на все руки, напек целый противень булочек из полезной для здоровья полбы. Их любят и родители, и дети.

«Именно такие моменты объединяют семью, наполняют ее настоящей жизнью», – замечает Сини, снимая в прихожей кожаные сапожки, которые сразу обращают на себя внимание своей стильностью. Она купила их в Милане, решила побаловать себя. А латунная подставка для обуви 50-х годов прошлого века – замечательная находка с «блошиного рынка». Освобождение от сапог – это своеобразный ритуал, который отделяет Сини-блогера от Сини-человека. Теперь с работой покончено, и она на сто процентов мать и жена.

Жизнь преуспевающей блогерши, пишущей на тему здорового образа жизни, и матери двух маленьких детей тяжела, но интересна. «Дети научили меня очень многому. Только они дали мне почувствовать себя полноценным человеком и главное – женщиной», – говорит Сини, улыбаясь и нежно поглаживая по головкам своих безупречно воспитанных детей.

Если где-то и надо думать о том, какие журналы оставлять на столике в холле, то это клиника репродуктивной медицины. Здесь приходится что-то читать, ведь никто не хочет встретиться друг с другом глазами.

Я стараюсь взять себя в руки. «Не нагнетай, Хенна. Все хорошо». Пытаюсь расслабится. «Ничего страшного не случилось». Не исключено, что я услышу что-то обнадеживающее. Спальня лучащейся счастьем блогерши, пропагандирующей здоровый образ жизни, выкрашена в ультрамодный цвет лайма. Такого же цвета стены и тут, в холле больницы. Может быть, он успокаивает или стимулирует? Во всем есть свой смысл. И в том, что стена цвета лайма, и в том, что у нас никак не заводится ребенок.