Легенды Древесных и Каменных Улиц

Девочка отказалась от завтрака – яичница с беконом, тост с маслом и ежевичным джемом, крепкий черный чай с лимоном и мятой. Бабушка была тиха и добра как никогда, но Оливка этого не заметила, спустилась к своему насесту, выпила спустя полчаса все-таки таблетку, прописанную отцом от болей в хромой ноге. К лекарствам она разумно и с осторожностью прибегала, не хотела привыкать. Бабушка тревожно поглядывала на неё всё это утро.

Новая картинка отличалась от прошлых. Это Оливка ощутила с первых же мазков. Еще никогда она не рисовала море, да так детально, а ведь в жизни не видела его ни разу. Напрягая память, она все же не смогла столь конкретно изобразить силуэт плачущей блондинки на скале, а вот очки с круглыми стеклами были прямо-таки центральной деталью среди темных, бушующих волн…

– Привет, Оливия, – радушно выговорил Ром, вошедший через не запертую калитку.

Рука с кистью сладостно задрожала над холстом. Оливка отложила кисточку, улыбнулась, тихо приветствуя в ответ. От любовного чувства у неё аж пальчики на ногах поджались, и в глазах появился маслянистый блеск. Триумф был не долгим. Ром пришел не один. Тут же из-за спины парня показалась Санни – «деревенское» бежевое платье в мелких маргаритках, распущенные волосы, завитые кольцами на концах, парусиновые белые кеды.

– Привет.

Оливка только кивнула девочке.

Санни обогнула высоченного Рома и уставилась шокировано на незаконченную картину.

– Что такое? – спросил поспешно Ром – рыцарь в сияющих доспехах.

Санни зажмурилась, отвернулась от картинки, порозовев. Немного придя в себя, обратилась сурово к Оливке:

– Как ты узнала? Как ты могла «подглядывать»?! Чертовка!

Девочка потянулась к картине с таким страшным порывом разрушения, что Оливка испугалась, подскочила, ойкнула от боли и чуть не упала – Ром успел её подхватить подмышки.

– Объясните же, наконец, что происходит? – по слогам выдавил Ром, усаживая, словно драгоценную куколку Оливку на седалищные подушки.

– Она рисует чужие сны.

Голос Санни был жестким, холодным, как металл.

– Тогда… – проматывая в памяти весь прежний «балаганный цирк» на своих сожженных картинках, соображала Оливка.

– То были сны твоей бабки, глупая! Ох, неужели она тебе не рассказывала про то, что в вашем семействе по женской линии передается такая способность?! Вот она и глушит рассудок джином!

Оливка понурила голову, сжав кисть в руке. О матери она даже не вспомнила. Была ли у той такая же способность?.. Может ли быть так, что зарываясь в работу и наставляя дочь на путь молитв, она тем самым уходила в сторону от такого дара? Оливка решила, что всё так и есть.

– Хм, значит – это то, что снилось тебе прошлой ночью, Санни? И она видела тоже самое. Любопытно.

Санни скрестила руки на груди, отвернулась, краснея пуще прежнего.

– Но что-то ведь послужило спусковым механизмом… – разглядывая картину, озвучивал мысли вслух Ром.

– Цирк. Верно. Бабушка и дед. Филин был прав. А я их уничтожила… – рубленым тоном произнесла Оливка, закрывая палитру.

– …И после этого увидела сон того, о ком размышляла столь упорно накануне, – заключил радостно Ром. – Не расстраивайся, Сан. Это всего лишь сны…

Санни его заверения нисколько не успокоили. Она сверлила каким-то новым чужим взглядом растерянную девочку, горе-художницу, а потом сказала:

– Ладно уж. Ты же не знала. Я ухожу.

Ром сунул руки в карманы брюк, покачался на пятках, присвистнул и заключил:

– А мне сны не снятся вовсе.

– А ты хотел бы? – спросила вкрадчиво Оливка, пряча глаза полные слез.

– Милая маленькая Оливия, думаю, тебе стоит переговорить с бабушкой. Затем извиниться перед Санни. Протяни ветвь мира.

Оливка вскинула голову с надеждой во взоре. Её бедное эгоистичное сердечко учащенно забилось. Ром пожал ей руку, встряхнув. Вокруг сильно запахло корнем горечавки и шалфеем. Таким образом, он передавал ей часть своей уверенности и сил. Она была точно деревце, требующее щедрого полива.

– Спасибо, – открыто и легко сказала Оливия.

На её щеке вновь обозначилась ямочка.

Пролом во времени и пространстве. История пятая

Далеко-далеко раскинулось море трав.

За единый лишь год увядание их и расцвет.

И степные пожары их не могут спалить до конца,

С дуновением весны вся трава оживает опять.

Ароматный дурман вновь повеял на древнем пути.

Зелено-зелено вкруг развалин и старых стен.

Снова ушедшего друга проводил я в далекий путь,

С этим чувством разлуки средь густой весенней травы.

«Песнь о расставании в древней степи среди трав»

Бо-Цзюй-и

Девушка с рассыпанными по спине черными волосами сидела у вытоптанной дорожки к вековому дубу. Темные узловатые ветви вздымались к небесам, крона постепенно начинала лысеть, теряя красно-бурые и бронзовые листья, устилая ими жирную почву. Ствол был широким, крепким, некоторые из корней обнажены, и даже высокой колосящейся траве не под силу было скрыть их уродство. Дуб-гигант являлся одним из центральных порталов во времени и пространстве. Именно через его пролом Рому удалось попасть на Древесные Улицы. Его энергетические токи поражали своей мощью и веками служили путешественникам в преодолении границ между мирами.

Крона затрепетала на холодном ветру, сбросив к корням несколько бронзовых сухих, как пергамент, листьев. Девушку-брюнетку звали Ракель, и она заметно волновалась, постукивая ногтем большого пальца по зубам и поглядывая на часики-кулон, что висели у неё на шее змеящейся цепочкой. Ветер продолжил резвиться в красно-бурой кроне, взъерошивая усыхающие листья, играясь в безумной пляске с палыми в оттенке бронзы. Небо подернулось тучами, проступившими синяками. Травы зашелестели в такт листьям от вторжения. Кто-то приближался. Ракель дернула головой, не желая встречаться взглядом с подошедшим запыхавшимся парнем. Его обычно пугающая бледность исчезла за бордовым полыхнувшим румянцем, соболиные брови сошлись на переносице, темно-карие, почти черные глаза лихорадочно блестели.

Парень был худ, одного с нею роста и типажа, отчего их часто принимали за близнецов. Короткие темные волосы прилипли от пота у висков. Он раздраженно смахнул крупную каплю со скулы. Однажды он попытался отрастить волосы до плеч, в подражание их общему другу Рому, но она ехидно его раскритиковала. Больше он не старался кого-либо копировать, отыскав свой чопорный, высокомерный, несколько аристократичный стиль. Он прошел процесс самоидентификации через боль и насмешки от той, которую страстно любил.

– Вик, – холодно произнесла Ракель его имя и нахмурилась, все-таки взглянув не совсем на него, а чуть в сторону.

Парень встал в тени, надеясь перевести дух и стремясь к прохладе. Именно это её и раздражало в нем – тени, прохлада, немногословность, высокомерие, тонкая хитрая улыбка и особенно то, как менялось его красивое точеное лицо, когда он начинал злиться…

– Я тебя обыскался.

– Хватит ходить за мной по пятам.

– А тебе хватит ждать его.

Она уже было открыла рот, чтобы парировать – красиво, саркастично, но внимание отвлекли стрелки часов. Нещадные юркие секунды, обращающиеся тяжкими сомнамбулическими в данном случае минутами.

– Сегодня Ром опаздывает.

Из её губ эти три слова сорвались высокими, но при этом безумно тоскливыми нотами. Какая великая разница была, когда Ракель произносила их имена. Вик подмечал каждую деталь, тем самым делая себе же больнее, обостряя и без того острые углы их отрывистого, в отсутствие Рома, общения. Однако в этот раз он почувствовал, что сердце спокойно, ровно бьется в груди, а дух захватило как раз таки от её строптивости. Похоже, он входил в извращенный вкус.

Вик хмыкнул и сказал:

– В штабе это не одобрят…

– Древесные Улицы, – мечтательно выговорила она, заправив за ухо прядку непослушных волос. – Интересно, какой там воздух, какие оттенки визуальной составляющей? Красиво и старомодно, наверное.

Она звучала, как симфония, эта худенькая, бойкая и строптивая девушка. Вик настроил зум в линзах так, чтобы полюбоваться ею ближе, не сокращая расстояния. Холодная и гордая, она не воспринимала его даже в качестве поклонника. Вик знал её с младенчества. Их матери были подругами, когда-то коллегами по работе. Ракель относилась к нему, как к брату и другу, никогда не давая шанса, надежды, на нечто большее. Её тянуло к таким безответственным бродягам и болтунам, как Ром. Ракель, Вик и Ром были ровесниками – семнадцать ступеней вверх, в будущее. И что Ракель только в нем нашла?! Принятый в штаб из благотворительности, впрочем, как и его старшая сестра, и вот теперь – беглец, путешественник, экспериментатор со временем и пространством, рискующий собственной жизнью и её продолжительностью, барахольщик, оптимистичный идиот, отброс одним словом. Вик давно понял, и симпатия Ракель к их общему товарищу усилила это знание, что им с Ромом не по пути. Принц и нищий. Конец истории. А она романтизировала его, как героя баллады. Сэр Ром, рыцарь в поблекших мятых доспехах… Скорее годящийся на роль оруженосца.

– Скоро прилив из-за дождя. Река разольется, и степь будет, как тарелка с супом. Отсюда будет только вплавь.

Ракель даже не шелохнулась, сидела себе, поджав колени к груди, игнорируя доводы Вика. И что же за характер ей такой достался.

– Лодка Рома еще на ходу? Могу проверить…

– Я сама починила.

– Вот как…

Бедные её белые, тонкие руки. Для него она бы и пальцем не пошевелила. Вик стиснул зубы. Это еще не конец! Он найдет способ завоевать сердце Ракель. Уж это ему всё еще под силу.

Чтобы не раздражать её сильнее, он обошел дуб кругом. Сквозь толстые крепкие ветви и красно-бурую вперемешку с бронзовой листву небо казалось мрачней, ниже. Ему стало лучше, грудь наполнилась горьковатым парным осенним воздухом. Ни изматывающей жары, превращающей мозг в кашу, ни концентрированного веселья, смеха, летних красок и вкусов. Осень – подготовка к долгому холодному сну, сопряженному со смертью.

– Ром ведь не забыл о… о правилах?

Вик обернулся к ней, приподняв уголки губ в ироничной улыбке, провел ладонью по волосам и ответил:

– Конечно, нет.

Это было то, что Ракель хотела услышать. Только и всего. Совершенно не ложь, посыпанная сахарной пудрой и поданная на серебряном блюде.

Она склонила голову к плечу, вглядываясь в широкий темный ствол дуба, чувствовала легкий укол боли, смешанной с надеждой. Часики-кулон мерно тикали на длинной змеящейся позолоченной цепи. Тик-так, тик-так.

Ром вернется ко мне. Он всегда возвращается.

***

Ливневый дождь шел третьи сутки подряд. Середина августа – последний глоток лета. Вся компания: Филин, Мистика, Санни, Оливка и Ром в эти дни мало виделись и ощущали себя по-разному. Санни была грустна, рассеяна и сонлива. Работа в лавке доставляла ей трудностей и прибавляла стычек с теткой, а заодно и с матерью. Чувства её были обострены, мысли метались от одного к другому, иногда хотелось выплакаться как следует, чего Санни раньше себе не позволила бы. Лизелотта вскидывалась на племянницу, обзывая ленивой кошкой, которой внезапно наступили на хвост и теперь она только и знает, что шипеть на каждого прохожего. Матери было скучно, она вырывала Санни из книжного мира, отправляя по нелепым поручениям, нагружая уборкой по дому и в лавке, пытаясь учить её травяному делу. Обе домашние феи были не в восторге после открытия того, что Санни унаследовала способности непутевого отца. Из-за этого они объединили силы, чтобы повернуть вектор, увы, кровь не вода, чьи русла можно изменить в нужную сторону. Единственной дружеской поддержкой в этот ливневый период для Санни служило присутствие кошки Руны. Мягкая шерстка под ладонью и умнейшие глаза Руны слыли успокоением в часы работы. Руна забирала недуги, залечивала старые раны, приводила в мирный лад бушующие воды формирующейся натуры Санни, давшей ей кров. Кошка платила той же монетой, умно вглядываясь в потускневшие от тоски глаза девочки.

Оливка же все три дня провела в постели, утепленная одним тонким, летним одеялом и двумя зимними пуховыми. Её хромую ногу выкручивало так, что слезы сами волей-неволей брызгали у девочки из глаз, хоть она и старалась держаться, мужественно стиснув зубы, а пододеяльники – пальцами. Бабушка проявляла недюжинную заботу, без конца грея чайники, заваривая успокоительные травяные сборы, приобретенные в лавке матери Санни, хлопоча о её больной ноге и не разрешая внучке притрагиваться к краскам и холстам. Чужие сны в этот период особенно одолевали Оливку, затопляя, как дождь канавы и выбоины, сознание. Это было подобно беспрерывной, заунывной трансляции. У Санни ледяные моря сменялись розовыми непроходимыми садами. Лед, бушующие волны, поблекший цвет роз с колючими плетьми. Оливку потом долго знобило и лихорадило от уколов с царапинами. У Филина во снах постоянно присутствовали слепящий белый свет, как в операционной, пустошь и развалины древних сооружений, а еще там он был босой, с вечно растерянным выражением на красивом бледном лице без очков… От белого цвета глаза Оливки еще долго резало, а развалины наводили мысли на крах и хаос. Сны Мистики населяли перепутанные фрагменты восточной и западной культур. Самым частым явлением там были вороны, чье назойливое хриплое карканье разносилось над головой Мистики потусторонним эхом. Звенели ритуальные колокольчики, скреблись когтями по гранитным памятникам демоны. Мистика за кем-то всё время гналась, шептала заклинания на японском языке. Оливка абстрагировалась по настырной просьбе бабушки от её балаганных снов, мечтала нащупать импульсы сновидений Рома. Но как он и сказал в последний свой визит: ему ничего не снилось…

Оливка вредничала, огрызалась, и только к концу второго дня отметила про себя, что от бабушки совсем не пахнет можжевеловым джином. После этого открытия Оливка присмирела, прекратила скрежетать зубами и встречала заходящую проведать родственницу слабой улыбкой на побелевших губах. Девочка попросила бабушку не говорить маме и папе по телефону о том, что у них здесь дождь, чтобы избежать лишних волнений и наставлений.

– Наконец-то мы с тобой, лягушонок, пришли к соглашению, – прихлебывая смородиновый чай из щербатой чашки, провозгласила старуха.

Что касается Филина и Мистики, то этим двум друзьям-единомышленникам было наоборот вполне комфортно в ливневый период. Пока неженки, как саркастично отметил Филин про Санни и Оливку, прятались в уютненьких гнездышках, они с Мистикой нацепляли дождевики с резиновыми сапогами, отправлялись в лесок за грибами, вдыхали перепрелый озон, ослепленные яркостью зелени и серебристыми рыбьими спинами. Мистика улыбалась до ушей – Филин вернулся к ней за подмогой в «озерных проказах», словно не существовало никогда самодовольного незнакомца-пришельца по имени Ром, опьянившего её друзей.

Однако время очень быстротечно, а когда ты счастлив, втройне не замечаешь его хода. На третий ливневый день мать с отцом уехали к дальним родственникам, по чрезвычайно важному делу, тем самым «повесив» на старшую всех остальных детей. И вот – Мистика сидела на пеньке тополя облаченная в синий дождевик и в ставших уже неизменными черных резиновых сапогах. Капюшон она скинула, так как дождь на мгновение прекратился, превратив лесок в доисторические джунгли с гигантскими хвощами, папоротниками и белыми букетиками тысячелистника; где около извилистых корней наплодились различные виды грибов. Пробудились птицы и лягушки, поднимая дружный гвалт, словно выступая в сообществе с целой гурьбой младших братьев и сестер Мистики. Несмотря на скучнейшее в её представлении времяпрепровождение, Мистика бдительно следила за перемещениями детей. Через несколько шагов перед ней раскинулось поле с сиреневыми и голубыми колокольчиками, ставшее игровой площадкой для бесчисленного выводка – младших братьев и сестер. Подняв с земли ореховый прутик, Мистика похлестывала им по траве. Беспредельная печать скуки отобразилась на её пятиугольном лице.

После дождя воздух был стеклянным. А блекло-желтый свет солнца вкупе с мокрой зеленью листвы создавали эффект, будто бы находишься под водой одного из озер. Представив себе эту картину, девочка слегка взбодрилась. За спиной она расслышала шум ветвей, словно кто-то настойчиво торопился пробраться сквозь кустарники, избегая наступать на скользкие валуны. Она не успела обернуться, как перед ней возник запыхавшийся, взъерошенный Филин в полной экипировке – дождевик и резиновые сапоги.

Мистика готова была заулыбаться, взмахнула рукой в приветственном жесте, радуясь нежданной встрече. Филин же опустил голову, поправил нервно очки на носу и вильнул в другую сторону.

– Ты куда это?

Она проследила траекторию его ходьбы. Филин направлялся к кладбищенским холмам. С тенистой стороны, в ветвях деревьев, образовалась внезапная птичья трескотня. Кто-то из младших братьев загорланил воинственный клич.

– Искать Рома, – сказал нехотя Филин.

Мистика мигом надулась, точно рыба-ёж, и рявкнула вслед мальчику:

– Ну и катись! Все равно ты сегодня похож на заспиртованного карпа!

С ней что-то не то творилось последние недели. В груди теснились невысказанные слова, горло душило, а на глазах всё чаще наворачивались крупные горячие слезы. Она иступленно рылась в своих журналах, энциклопедиях и картотеке Бестиария, ища ответы на всплывающие в сознании вопросы. Корявые, сбивчивые её стихи с историями отныне полнились колкостями и замогильным холодом. И это даже не было связано с появлением в их компании Рома. Мистика ощущала перемены в себе, и как ей самой казалось не в лучшую сторону…

Хлестнув ореховым прутиком по сапогам, девочка вновь метнула бдительный взгляд на детей. Те бесились в поле, выделывая сальто и ходя на руках. Она почувствовала себя зрительницей циркового шоу. Действо так позабавило её, что Мистика решила извиниться за невольно брошенное оскорбление. Снова опоздала. Филин передернул плечами и бросил в ответ:

– А сама-то. Уселась на пень, точно банши. Уа-уа!

Мистика тут же вскочила, но её отвлек крик сестренки, чью руку заломил за спину один из братьев.

– Мистика, на помощь! Они хотят взять меня в плен, а я хочу быть принцессой-ниндзя!

Филин тотчас покатился со смеху, удаляясь к границе поля. Его фигурка напоминала искусно сделанную статуэтку, волшебным образом способную передвигаться. Мистика же с такого расстояния выглядела потерянной, разрываемой между наподдать ему или же спасти сестренку от проказы братиков. Морально сложный выбор.

Почти скрывшись из виду, Филин все-таки крикнул радушно:

– Еще увидимся! Не скучай!

***

Спускаясь с холма, Филин удивлялся откуда здесь могут быть прошлогодние, судя по виду, сосновые вперемешку с хвойными иголки. Он скользил по ним каждый шаг, мысленно проклиная затею отправиться к кладбищенским холмам. Именно там был приют Рома, когда он посещал Улицу Ив. На пути ему повстречались репейники, тысячелистники, повилика и даже пара неизвестного ему вида грибов. В лощинах было мертвенно холодно, запущенно, но как только Филин выбрался к простору холмов, небо словно бы стало бледно-лиловее, появились ласточки, ветер заиграл с травами мягче, обдавая всё вокруг еще теплым августовским дыханием.

Холодный запах росы будил в нем сильнейшие из способностей. Даже солнечный свет чудилось, не мог её испарить. Вот почему Филин пытался держаться подальше от этих земель, слишком тонка была грань между явственным и потусторонним. Уже доходя до старых ив с начавшей желтеть листвой возле кладбища, Филин проигнорировал пару блуждающих огоньков из мира Нави, размером с цветок люпина.

Ром был обнаружен мальчиком сидящим на низкой скамейке под одной из ив. Тени от её ветвей скользили по смурному лицу парня, нашептывая свои секреты. Ветер прошумел где-то в вышине, принеся с холмов щедрые ароматы клевера и сосновых с хвойными иголок.

– Привет, – Филин устроился на скамейке поодаль от Рома.

Парень был задумчив, уперев локти в колени, из-за чего просто промычал что-то в ответ. Среди ивовых ветвей пронеслись две серо-белых голубки. Хлопанье крыльев оглушительно вклинилось в тишину.

Филин снова обратился к Рому:

– Судя по твоему заторможенному виду, тебе больше нельзя посещать Улицу Ив.

Ром отмер, взлохматил себе волосы на загривке и ломко улыбнулся. Весь его вид говорил о том, как ему нездоровилось.

– Проницательный малый. Всё так. Чем дольше я здесь остаюсь, тем тяжелее мне потом физически. В последнее свое возвращение из пролома я искал способы облегчить боли, скорректировав биоритмы.

– И как? Удалось?

В голосе юного Филина читалась надежда. Рому это польстило.

– Нет.

Слово упало, точно камень в стоячую заводь, от него пошли неприятные круги по поверхности. Сверхчувствительный Филин сглотнул, поправил очки на носу и больше не смог найти подходящих слов. Они сидели бок о бок так смирно, что казалось стали абсолютно едины с окружающей их действительностью. Птицы и зверье могли спокойно устроиться у их ног. Дыхание холмов свежо обдувало их лица, роса в траве почти стеклянно звенела, а призрачных огоньков возникало всё больше. Они зазывно искрились, тревожно вспыхивали, водянисто расплывались. Зов их напоминал Филину писк комаров. От назойливости огоньков, столпившихся в трех метрах от мальчика и Рома: на границе с кладбищенской землей, становилось не по себе.

Чтобы отвлечься, Филин протянул руку Рому.

– Было здорово. Я никогда не забуду – это лето.

Ром крепко пожал руку друга.

– Это еще не всё.

Парень потянулся к рюкзаку, выудил из бокового кармана бумажный пакет.

– Возьми.

Филин развернул бумагу сверху, заглянул в пакет. Изнутри пахло горькой зеленью.

– Петрушка. Если посадить её в огороде твоей бабушки, а потом съесть пару веточек, можно будет целый день угадывать, правду говорят люди или лгут.

– Ну и ну, – иронично протянул мальчик, завернув поудобнее пакет и спрятав в карман дождевика.

Ром хохотнул, но спустя минуту уже был необычно серьезен и собран, словно солдат на посту.

– Я ищу свою старшую сестру.

Первое нарушенное им правило. Он поерзал на скамейке, затянул шнурки рюкзака. Филин с внимательным видом кивнул.

– Она тоже была Экспериментальным Путешественником?

– Да, – на тяжком выдохе, подтвердил парень.

– Но как же она?.. Если ты говоришь, что…

– В этом всё и дело. Последнее упоминание о ней в бортовом журнале, что она отправилась сюда. На Древесные Улицы. Мне тогда было… В общем, это уже неважно.

Филин сообразил всё сам.

– Ты не можешь разглашать эту информацию.

– Верно подмечено. Повезло мне с тобой. Сообразительный и неболтливый. Неплохо мы спелись, а, рыбак?

Филин криво ухмыльнулся, смахивая на чертенка.

– Так точно, незнакомец.

Писк огоньков с их тревожно меняющейся формой окончательно доконали Филина, и он предложил прогуляться. Так сказать, последний раз для Рома окинуть взглядом хитросплетения Улицы Ив, её окраин. Что уж говорить, прогулка им обоим пошла на пользу. Напряжение было снято. И Ром снова нарушил правило, решив довериться мальчику, облегчить душу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.