Петербургская драматургия. Ежегодник 2022

Затемнение

Возникают очертания разрушенного Екатерининского дворца в Пушкине. Олег и Толик бродят среди развали.

ОЛЕГ. Какой дворец уничтожили, гады! Я был здесь до войны. С экскурсией.

ТОЛИК. Мы с женой тоже. Мне больше всего Янтарная комната понравилась. Что с ней стало? Как думаешь, наши ее вывезли?

ОЛЕГ. Не знаю.

ТОЛИК. Мы целовались на скамейке. Той самой, на которой Пушкин сидел. Такое чувство, что это было давно-давно, в другой эпохе.

ОЛЕГ. Это и было в другой эпохе. В довоенной.

ТОЛИК. Смотри-ка, елка!

ОЛЕГ. Новогодняя. И серпантин.

ТОЛИК. Новый год фашисты справляли.

ОЛЕГ. Тоже люди.

ТОЛИК. Нет! Они не люди! Они враги! Они уроды, изверги! Всех бы голыми руками передушил! Жрали тут и пили свой вонючий шнапс, скоты!

ОЛЕГ. Вот закончится война, неужели в нас навсегда останется эта злоба?

ТОЛИК. Навсегда! И на много поколений вперед!

ОЛЕГ. Я так не думаю. Человеку свойственно забывать. И прощать.

ТОЛИК. Простить? Никогда! Забыть? Разве такое возможно забыть?

ОЛЕГ. Забыть все можно.

ТОЛИК. Ты меня не зли!

ОЛЕГ. Посмотрим, что будет лет через 20…

ТОЛИК. Я так далеко не загадываю. День прошел, ты жив − и этого довольно.

ОЛЕГ. Когда закончится война? Год еще, ведь не больше?

ТОЛИК. Как думаешь, доживем до победы?

Затемнение.

АВТОР. В нашей семье, где и отец, и мать, и бабушки с дедушками пережили блокаду, было особое отношение к хлебу. С раннего детства я знал, что нет ничего вкуснее и нет ничего дороже хлеба. Если тебе протягивали ломоть хлеба, отказаться было нельзя: самое страшное, самое позорное, если тебя заподозрят в нелюбви к хлебу! В детстве меня всегда посылали за хлебом. Нужно было спуститься во двор, пройти еще один двор − проходной, и вот она – крошечная булочная на углу Кирочной и переулка Радищева. Я покупал в ней круглый черный хлеб за 14 копеек. На нем была характерная трещинка посредине, невероятно вкусная корочка, в которую я вгрызался, возвращаясь домой. Я приносил хлеб, который выглядел так, словно его мыши обгрызли! Но никто ни разу слова мне не сказал в упрек. Напротив, глаза родных светились от счастью: ребенок сыт, ребенок любит хлеб! Бабушка рассказывала, как за две недели до полного снятия блокады в двухдневный отпуск приехал с фронта мой дед Миша и привез с собой буханку черного хлеба….

Возникают очертания комнаты в ленинградской квартире. Утренние сумерки. На кровати лежат Томочка и Фрося. На соседней кровати похрапывает Михаил. Между кроватями стол, а на столе в хлебнице, накрытой полотенцем, лежит хлеб.

ТОМОЧКА. Что-то не спится, мама.

ФРОСЯ. Мне тоже не спится, Томочка.

ТОМОЧКА. А папа спит?

МИХАИЛ. Папа спит. Только не вздумаете хлеб есть! Хватит уже. А то и умереть можно. Сердце, не дай бог, остановится.

ТОМОЧКА (шопотом). Почему же это сердце остановится?

МИХАИЛ. Не знаю. Но меня предупреждали. Случаи были. Нельзя с голодухи сразу много есть!

ФРОСЯ. Я тоже что-то такое слышала.

ТОМОЧКА. Неужели от хлеба умереть можно?

ФРОСЯ. Если сразу слишком много съесть, плохо станет. А мы вон как с тобой на хлеб набросились.

ТОМОЧКА. Разве? Мы и не съели ничего…

ФРОСЯ. Давай уж утра дождемся. Утром хлеба поедим.

ТОМОЧКА. Ну, хорошо. Поедим утром…

(Сопят, но заснуть не могут.)

ТОМОЧКА. А пахнет-то как!

ФРОСЯ. Хлебом! Ой, как пахнет!

ТОМОЧКА. Давай по маленькому кусочку?

МАТЬ. Ну, давай. Только чтоб папа не услышал…

Мать и Томочка тихо встают, подходят к сколу. Мать отрезает каждой по маленькому ломтику хлеба, они съедают его и снова ложатся в кровать.

ТОМОЧКА (через какое-то время). Ты спишь?

ФРОСЯ. Сплю.

ТОМОЧКА. Я тоже не сплю. Ты хлеб хорошо салфеткой закрыла?

ФРОСЯ. Хорошо. Сама видела.

ТОМОЧКА. Я внимание не обратила. Может проверить?

ФРОСЯ. Ну, проверь…

ТОМОЧКА (вскакивает, подходит к столу и тут же возвращается). Закрыла…

А мыши его не съедят?

ФРОСЯ. Какие мыши, Томочка? В городе уже два года никакой живности не водится!

ТОМОЧКА. Это правда… Что, будем спать?

ФРОСЯ. Будем спать… (Через какое-то время.) Что-то никак не заснуть. В голову разные мысли лезут…

ТОМОЧКА. А у меня одна только мысль: он там лежит. На столе. Хлеб.

ФРОСЯ. Ну хорошо, еще по одному кусочку!

ТОМОЧКА. А папа не заругается?

ФРОСЯ. А мы тихонечко.

МИХАИЛ. Ладно уж, еще по кусочку. Только совсем по маленькому!

ФРОСЯ. Мы по махусенькому. Мы ж все понимаем, Миша!

ТОМОЧКА. Встаем?

Встают, подходят к столу. Мать отрезает каждой по кусочку хлеба, и они его съедают. Возвращаются и ложатся в кровать.

ФРОСЯ. Ну, теперь уж точно до утра.

ТОМОЧКА. Как долго ждать…

МИХАИЛ. Какое долго! Светает уже. А вы так глаз и не сомкнули!

ФРОСЯ. Мы спим, Миша. Спим.

Затемнение.

АВТОР. Дед Костя тоже воевал на Ленинградском фронте. Родом он был из богатой купеческой семьи, получил хорошее образование и собирался поступить, как его старшие братья, в Гейдельбергский университет. Но началась революции. Как это не удивительно, дед принял советскую власть. О своем происхождении он предпочитал умалчивать. В 44-ом году на территорию Ленинградской области стали массово поступать немецкие военнопленные. Тут дед и сознался, что неплохо владеет немецким языком. Его направили переводчиком в отдельный рабочий батальон, состоявший из немцев, прошедших соответствующую проверку. (Берет со стола деревянную табакерку.) Вот эту табакерку вырезал в подарок деду один из военнопленных. Табакерка с секретом – не сразу откроешь.

Возникают очертания стройки, обнесенной колючим забором. Константин и охранник курят на бревнышке. Слышно, как кто-то играет на губной гармошке.

КОНСТАНТИН. Красиво играет. Только тоскливо очень. Почти все немцы умеют на губной гармошке играть. Интересно, кто их учит?

ОХРАННИК. А ты спроси, спроси. Ты же по ихнему лопочешь!

КОНСТАНТИН. И спрошу. А ты чего злишься?

ОХРАННИК. Повесить их надо было всех! А они тут на гармошках играют!

КОНСТАНТИН. За что повесить?

ОХРАННИК. За шею!

КОНСТАНТИН. Они военнопленные. Где твое великодушие и милосердие?

ОХРАННИК. Чего?

КОНСТАНТИН. Русским людям свойственно милосердие.

Подходит пожилой немецкий солдат.

ОХРАННИК. Чего приперся? Хенде хох!

Немец улыбается, поднимает вверх руки.

КОНСТАНТИН. Этот-то чем тебе не угодил?

ОХРАННИК. Все они хороши.

КОНСТАНТИН. Ты приглядись. Он же почти старик.

ОХРАННИК. А чего ему от нас надо? Ты спроси!

КОНСТАНТИН. Он говорить не может.

ОХРАННИК. Немой, что ли?

ОХРАННИК. Контуженный. Ты слышал, что в старину немых немцами называли?

ОХРАННИК. Не…

Пленный протягивает Константину деревянную табакерку.

КОНСТАНТИН. Ист дас эин гешенк?

Пленный улыбается, кивает.

ОХРАННИК. Чего это он?

КОНСТАНТИН. Говорит, что это мне подарок. Вчера весь вечер что-то ножичком выстругивал. (Пытается открыть табакерку.) Как же она открывается?

ОХРАННИК. Дай мне! (Достает ножик, собирается вскрыть табакерку.)

Пленный мычит, качает головой, мол не надо ножик применять.

КОНСТАНТИН. Ножчиком любой дурак откроет. Ты лучше пойми, в сем тут секрет.

ОХРАННИК. Да ну ее! (Отдает табакерку пленному. Тот показывает, как она открывается.)

КОНСТАНТИН. Надо же! Хитро придумано. (Убирает табакерку в карман.) Спасибо за подарок. Данке шон.

Затемнение.

АВТОР. Из моих родных до Берлине дошел только дед Миша. А свою единственную медаль «За отвагу» он поучил в Польше. (Берет со стола сложенную в четверть бумагу.) Вот… Информация с сайта «Подвиг народа». (Надевает очки, читает.) «Приказ Командующего Артиллерии 71-ой стрелковой дивизии 70-ой Армии 2 Белорусского фронта … От имени президиума Верховного Совета Союза ССР награждаю медалью «За Отвагу» телефониста штабного взвода управления…» Это про моего деда Мишу говорится! «…за то что он 17 января 1945 года в период взятия города и крепости Модлин под сильным артиллерийско-минометным огнем противника дал связь в артиллерийские части дивизии и не сходя с линии исправил семь порывов линии связи…» (Складывает и убирает документ.) Модлин… Это в Польше. Крепость такая в 30 километрах от Варшавы в месте слияния рек Вислы и Наревы. Ее построили по приказу Наполеона в начале 19 века. Информация из Википедии. Увы, поляки решили забыть, как наши деды за них воевали… Дед Миша очень дорожил этой своей медалью.

Возникают очертания ленинградской квартиры. Михаил сидит за столом, обедает. Фрося сидит рядом, наблюдает, как тот есть. Раздается стук в дверь. Входит подвыпивший сосед Борис с газетой в руках.

БОРИС. Газету читали? «Известия». Вот! (Разворачивает газету, медленно читает.) Указ! «Учитывая многочисленные предложения награжденных орденами и медалями Союза ССР об отмене денежных выплат по орденам и медалям… и о направлении высвободившихся средств на восстановление народного хозяйства СССР Президиум Верховного Совета постановляет: с 1 января 1948 года отменить выплаты по орденам и медалям…» А?! И билет бесплатный на поезд раз в год отменяют! И проезд в трамвае! Как дальше жить?

ФРОСЯ. У тебя-то что за медали? И много ли ты за них получал? А бесплатный проезд тебя вовсе не касается! Это только орденоносцам.

БОРИС. Все равно обидно!

МИХАИЛ. Ты только за этим пришел?

БОРИС. Петр Анисимович из девятой квартиры говорит: отвоевали мы свое и стали никому не нужны! Обидели нас!

МИХАИЛ. Так и сказал?

БОРИС. Я, говорит, теперь свой орден детям дворовым отдам. Пусть они им хоть в «чику» играют!

ФРОСЯ. У него ж Орден «Красной Звезды»! Неужели детям на игрушки отдаст?!

БОРИС. Не отдаст. Жена в комоде спрятала.

МИХАИЛ. Я б за такие слова твоему Петру Анисимовичу морду начистил.

ФРОСЯ. С ума сошел, Миша. Он инвалид!

МИХАИЛ. Вот и я говорю, если б не был он инвалид. Где моя медаль, Фрося? Принеси.

ФРОСЯ (приносит шкатулку, в которой хранится медаль). Чего это вдруг она тебе понадобилась?

МИХАИЛ. Она одна у меня. Медаль «За отвагу». Но нет ничего ее дороже! (Достает медаль из шкатулки, целует и убирает обратно.)

БОРИС. «За отвагу»? В ней 30 граммов серебра. Это точно. Мужики взвешивали.

МИХАИЛ. И что с того?

БОРИС. Говорят, медали будут на деньги обменивать!

ФРОСЯ. И кто тебе такую чушь сказал?

БОРИС. Слышал разговор в трамвае.

ФРОСЯ. Одна баба сказала, да? А ты и поверил!

БОРИС. Интересно, сколько за твою медаль дадут?

МИХАИЛ. Знаешь что, Борис, шел бы ты отсюда! А то ведь я и тебе могу рожу начистить! Я свою медаль заслужил, и торговать ей не собираюсь.

БОРИС. Ну тихо, ты, тихо!

МИХАИЛ. А я говорю, пошел вон! И больше с такими разговорами ко мне не подходи!

Затемнение

АВТОР. С октябре 1944 года 26 Гвардейский истребительный авиационный полк, в котором оказался отец, не участвовал в боевых действиях. Полк барражировал в небе над Ленинградом, иными словами, охранял город от авиации противника. Но когда закончилась война, отца не демобилизовали, и он прослужил в полку еще 7 лет, аж до 1952 года. На гражданку он вышел в звании гвардии младшего сержанта. Нужно было на что-то жить. Поскольку в армии он освоил профессию ремонтника, то и устроился ремонтником на 1-ю ТЭЦ. Туда же, закончив школу, пришла работать электриком моя мама. Семейное придание гласит, что познакомились они в обеденный перерыв на трубе. «А» и «Б» сидели на трубе.

Возникают очертания ТЭЦ. Олег и Томочка сидят на трубе у каждого в одной руке по бутылке с молоком, в другой – по огромному сдобному рогалику.

ОЛЕГ. Что-то я не видел тебя раньше на станции. Давно работаешь?

ТОМОЧКА. Вторую неделю.

ОЛЕГ. А зовут как? Меня Олег.

ТОМОЧКА. Меня Тамара. В бригаде Томочкой называют.

ОЛЕГ. Кем же ты здесь работаешь, Томочка?

ТОМОЧКА (гордо). Электромонтером!

ОЛЕГ. Уж не в бригаде ли Сенцова?

ТОМОЧКА. Точно. У Сенцова.

ОЛЕГ. Так это про тебя рассказывают, как ты его отбрила?

ТОМОЧКА. Про меня. Только он сам виноват! Мне лампочку надо было в бойлерной поменять. А лестница высокая, тяжелая. Мне ее никак было в бойлерную не затащить. А тут как раз Сенцов мимо проходил. Я его и попросила помочь.

ОЛЕГ. И что же, помог?

ТОМОЧКА. Куда там! Начал мне лекцию читать, что он начальник, и не его это дело лестницы таскать. Я слушала, слушала, ну и ответила…

ОЛЕГ. И что ответила?

ТОМОЧКА (смеется). Будто вы сами не знаете! Об этом все уж неделю только и говорят.

ОЛЕГ. Знаю. Мне интересно от тебя услышать.

ТОМОЧКА. Сказал: «Карманное издание мужчины!» А в это время слесарь Петров мимо проходил и услышал. И всем растрепал.

ОЛЕГ (хохочет). «Карманное издание мужчины». Так он и вправду ростом не вышел! Теперь боится по станции ходить.

ТОМОЧКА (смеется). С меня он ростом! А мнит себя Наполеоном!

ОЛЕГ. А ты боевая! От горшка два вершка, а какой язычок злой!

ТОМОЧКА. Это я от горшка два вершка? Это вы мне?

ОЛЕГ. Тебе…

ТОМОЧКА. А разве мы с вами на «ты» перешли? Что-то я не припомню.

ОЛЕГ. Ну ты чего, Томочка…

ТОМОЧКА. Я вам не Томочка! Извольте меня Тамарой называть! И на «вы»! И по отчеству!

ОЛЕГ. Я твоего отчества не знаю.

ТОМОЧКА. И прекрасно! И не узнаете никогда!

ОЛЕГ. Ну, не сходи с ума! Хочешь после работы в мороженицу сходим? (Берет Томочку за руку.)

ТОМОЧКА (отдергивает руку). И трогать меня за руку я вам не позволяла!

ОЛЕГ. Ну вот! Ничего не понимаю!

ТОМОЧКА. И не поймете никогда с вашими куриными мозгами! (Уходит.)

ОЛЕГ (идет следом за ней). Куда же вы, Тамара! Не убегайте, пожалуйста!

Затемнение.

АВТОР. А потом они поженились, и на свет появился я. Отец окончательно похерил мечту стать художником, он продолжал рисовать, но только для себя. Это были карандашные портреты знакомых и акварельки по памяти. Свои рисунки он раздавал всем подряд, из его работ в доме почти ничего не осталось. Отец пошел учиться в Электротехнический институт на вечернее. Помню, как он сидит за письменным столом и что-то чертит, а его всячески отвлекаю: то пытаюсь залезть на плечи, то запихнуть в розетку циркуль, который только что вытащил из готовальни, то достают из железной коробки шурупы, познавая таким образом окружающий мир. Отец терпеливо это сносит, не ругается, не повышает голос. Вот как это было. (Надевает на палец шарик с нарисованной на нем рожицей, как это делал в своем знаменитом номере кукольник Образцов, и разыгрывает сценку, говоря разными голосами.)

− Папа, а это что?

− Это шуруп.

− А это что?

− Это тоже шуруп.

− А это что?

− И это тоже шуруп.

− А это шуруп?

− И это тоже шуруп!

Отец часами готов был вести со мной эти высокосодержательные беседы.

Среди вечерников были такие же, как и отец, фронтовики за тридцать лет и старше. Толик Иванов, с которым отец подружился на фронте, закончил вечернюю школу и тоже поступил вместе с отцом. Они учились в одной группе.

1-го мая мы ходим с папой на демонстрацию. Вернее, идет он, а я гордо еду у него на плечах. В 1965 году День победы объявили выходным днем, к тому времени отец и его друзья уже закончили институт, но каждый год вместе отмечали этот святой для всех праздник. В тот год встретится решили в полдень в Александровском саду у памятника Пржевальскому. «У верблюда»,− пошутил кто-то. Если помните, в основании памятника лежит, натертый туристами до золотого блеска, бронзовый верблюд. Так вот Толик как всегда все перепутал.

Возникают очертания памятника Пржевальскому в Александровском саду. Олег и Филипп поглядываю на часы..

ФИЛИПП. Ну вот, все уже собрались, только твоего Толика нет.

ОЛЕГ. Почему моего?

ФИЛИПП. Потому что ты носишься с ним, как списанной торбой. Он что-нибудь отчебучит, а ты его защищаешь!

ОЛЕГ. Надо дождаться.

ФИЛИПП. Вообще-то, он адрес мой знает. Доберется как-нибудь.

ОЛЕГ. Ну, еще хотя бы полчаса. Мы куда-то опаздывает?

ФИЛИПП. Не люблю на месте топтаться. Небось, зашел в ближайшую рюмлочную принять на грудь для разогрева, да там и остался.

ОЛЕГ. Зачем же ты так, Филипп?

ФИЛИПП. Вполне на Толика похоже.

ОЛЕГ. У него сердце последние годы барахлило, ты знаешь? Он в больнице лежал с прединфаркным состоянием.

ФИЛИПП. Знаю. Ну тогда звони ему домой.

ОЛЕГ. У тебя есть двушка?

ФИЛИПП. У меня-то есть. А вот у тебя почему-то никогда нет…

ОЛЕГ. Не ворчи…

Филипп достает из кармана двухкопеечную монету, дает Олегу. Олег заходит в телефонную будку. Набирает номер. Через какое-то время выходит.

ФИЛИПП. Ну что?

ОЛЕГ. Маша сказала, вышел из дома больше часа назад. Вместе с дочкой. Теперь и она будет нервничать.

ФИЛИПП. Все-таки я был прав.

ОЛЕГ. Постой, я не спросил, куда он поехал… Вдруг чего-то перепутал? Дай еще двушку…

Филипп нехотя дает Олегу еще одну монетку. Олег снова звонит. Потом выходит из будки, громко смеясь.

ФИЛИПП. Что такое?

ОЛЕГ. Представляешь, они с Ленкой поехали в зоопарк! Он решил, что мы встречаемся в зоопарке у клетки с верблюдом!

ФИЛИПП. Ну вот! Все правильно поняли, один твой Толик…

ОЛЕГ. Не бурчи. Собирай ребят, и едем в зоопарк!

Затемнение.

АВТОР. Я хорошо запомнил этот день и наш поход в зоопарк. Потом гулянье по Неве и праздничное застолье у Филиппа. Они с женой Ритой жили в огромной коммуналке на углу Невского и Большой Морской, где раньше был кинотеатр «Баррикада».

Из комнаты доносилось пение Толика, он всегда брал с собой гитару.

Мы, дети, играли в коридоре. Это был широкий, уходящий, как мне тогда казалось, в бесконечность коридор. Нас было пятеро. Леша, Ваня и Петя на 4 года старше меня, а Ленка, дочь Толика, младше на два года. Старшие мальчишки гоняли по коридору на соседском велосипеде, а мы с Ленкой бегали за ними. «Вот они – сыны нашего полка»,– сказал как-то Филипп. «Сыны полка» – так это за нами и закрепилось.

С тех пор прошло больше 50 лет. Отец давно ушел из жизни. А Толик и того раньше. Ушли из жизни все отцовские товарищи. В День победы я иногда захожу в Александровский сад, стою у памятника Пржевальскому. «У верблюда». Там всегда многолюдно. Увы, ни разу не встретил там никого из знакомых.

В очередной раз перебирая семейный архив, я наткнулся на старую записную книжку отца. А в ней – адрес и телефон Толика Иванова, Филиппа и всей их студенческой компании. Я позвонил по номеру Толика, в нем изменились только первые цифры. Спросил Лену. Ту самую, с которой мы гоняли по коридору. Не сразу, но она вспомнила меня. Удивилась. Столько лет прошло, у нее уже внуки. Я предложил ей встретиться в День победы.

– Где?

– Как где? У верблюда!

Лена сама вызвалась обзвонить друзей отца. Я продиктовал ей их старые телефоны. Кое-кого она отыскала. И теперь я с волнением жду этой встречи 9 мая. Кто из них придет? Хочется верить, что все соберутся. С семьями. С внуками. Мы встретимся в Александровском саду. Вспомним наших отцов. Потом, как прежде они, будем гулять по Неве. А когда про Невскому двинется «Бессмертный полк», мы примкнем к нему. Это Победа наших отцов. Значит, это и наша победа. Все вместе мы − сыны Бессмертного полка.

Занавес.

Вот такая вот петрушка!

Андрей ДЕМЬЯНЕНКО

Пьеса для Петрушки, Актрисы и сундука

Действующие лица и исполнители:

Петрушка – наручная кукла, разговаривающая со зрителем голосом актрисы и двигающийся только благодаря руке Актрисы.

Актриса – Лиза, а может быть – Маша. Петербурженка скромная и очаровательная.

Сундук – некий таинственный предмет интерьера, непонятно откуда возникшей на сцене, и неизвестно куда девшийся. Говорят, что он волшебный.

Голос волшебника.

Грузчик первый – может появляться только в виде голоса, густого и басистого.

Грузчик второй – появляется в виде голоса уверенного, но тонкого, писклявого.

Начальник команды доставки – голос его начальственен и очень весом.

Пролог

На сцене темнота. Раздаются голоса.

Грузчик первый: Вроде сюда.

Грузчик второй: Однозначно!

Грузчик первый: Может, в квитанцию заглянем? Номер посмотрим?

Грузчик второй: Да, точно сюда. Я помню эти цифры!

Грузчик первый: А вдруг не сюда?

Грузчик второй: Да сундук-то волшебный! Он бы и сам дорогу к своему волшебнику нашел, мы только для страховки.

Грузчик первый: Здесь открыто.

Грузчик второй: Заносим!

Слышны шаги и будто что-то заносят. Потом шаги удаляются.

Возникает свет. На пустой сцене стоит сундук.

Входит Актриса, она задумчива, проходит по комнате оглядывая предметы обстановки.

Актриса останавливается посредине комнаты, вздыхает.

Актриса: Неужели продавать? Это все равно, что детство продать! Ведь все детство в этом доме прошло. Но вместе с тем и сдавать – не могу. Это все равно прошлое в аренду сдать. Чужих людей в душу пустить. Лучше тогда уж насовсем… А если все-таки оставить? Значит надо приезжать сюда убирать, мыть, оплачивать опять же. Место здесь особенное, волшебное что ли, только жизнь моя по другому адресу переехала. С удобствами и комфортом. И что за прошлое держаться? У меня есть новый дом, жизнь успешная. Продавать? Не продавать? Как выбор иногда тяжело дается… Может, хорошим людям квартира достанется. А вдруг – плохим?

Вздыхает глубоко и печально. Садится на сундук.

Знакомство

Руки Актрисы упираются в сундук. Пальцы ощупывают поверхность. И на лицо Актрисы приходит осознание того, что сидит она на необычном в этом интерьере предмете, в котором может быть и бомба.

Актриса: Ой!

Видимо, Актрисе приходит успокаивающая мысль, что вряд ли в сундуке будет нечто опасное, но некоторое беспокойство остается.

Актриса: А что это за сундук? Его не было здесь. А в сундуке?

Стучит по крышке.

Актриса: Никого.

Приоткрывает крышку, запихивает руку, ощупывает дно.

Актриса: Кажется, пусто. Но откуда он взялся?

Запихивает голову в сундук:

Актриса: Аааааа!

Кажется, что Актрису кто-то держит за нос. Она дергает ногами. В конце концов появляется, потирая нос.

Актриса: Кто-то схватил меня за нос!

Из-за крышки сундука Появляется Петрушка.

Петрушка: (потягиваясь) Так-так-так! Что здесь за чудак? Или чудачка?

Актриса молчит.

Петрушка: Что-то я залежался… Размяться мне надо. Целую вечность никого не бил.

Актриса молчит.

Петрушка: Я Петрушка. А ты?

Актриса: Я актриса.

Петрушка: Актриса – платье из флиса. Кого ты играешь?

Актриса: Тебя.

Петрушка Актрису по лицу – хлоп!

Петрушка: Ты кем себя возомнила!

Хлоп – опять по лицу.

Петрушка: Ой, как хорошо кого-нибудь отмутузить!

Петрушка с радостью вцепляется Актрисе в волосы.

Петрушка: Ух! Хорошо!

Актриса: Эйейей! Ты поосторожней!

Петрушка оглядывается.

Петрушка: Да это театр! Смотри-ка зрители! Вот! Вот! Вот!

Актриса: Где?

Петрушка: Во какой важный сидит! И не улыбается совсем. Нос кверху!

Актриса: Да где же?!

Петрушка: Какая же ты актриса? У тебя воображения, как воробья домового – только жрать да чирикать!

Актриса: Есть у меня воображение.

Петрушка: (Обращаясь к зрителям.) Не, вы видели! Актриса она! Меня она играет! Да любой пожертвует свою руку ради меня!

Петрушка пристает к зрителям, и актриса таскается за Петрушкой, как привязанная.

Петрушка: Вы же пожертвуете рукой? Нет? Ну и зря? А сердцем? Вы? Вы?

Не найдя достойного поклонника своего таланта, пытается подколоть зрительницу-зрителя.

Петрушка: У вас платье какое-то (в зависимости от ситуации) в цветочек (желтое) красное и т. д.. Будете петрушководителем?

Наконец, находит согласного.

Петрушка: Вот! Вот! Нашел.

Хлоп по лицу актрисе.

Петрушка: Что? Что ты мне сделаешь?

Актриса: Голоса тебя лишу.