Сезон Хамелеона

– А я уж собирался дверь ломать – думал, ты на костылях не доскачешь! Гипс-то где?

–– Да там, слава Богу, не перелом, а растяжение… Недельку, наверное, похромаю, и пройдет, – с уверенностью эскулапа сформулировал я медицинское заключение.

– Не вижу ни малейшего повода за это не выпить! – мой друг чуть не шагнул в Ленину комнату, но заливистый лай Мули поселил в нём сомнения. – Это ещё что там у тебя за зверюга? – долетевший до меня запах свежего перегара свидетельствовал о том, что тостов в сегодняшнем времяпровождении Каштаныча было произнесено уже немало.

– Это соседский, Гринь… Как текст на зубок знать за всех партнеров, так это пожалуйста! А как запомнить, что моя комната в другом конце коридора, так это – не судьба!

– Мы же стол тогда втаскивали! Он огромный, я из-за него ни хрена не видел! Наугад пёр! – Гриня всегда болезненно принимал скепсис по поводу своей уникальной памяти. – А как уходил, не помню… Мы выпили-то сколько?! Сам посуди!

– Ты после этого ещё и спектакль играл, – дохромав до своей комнаты, я впустил незваного гостя.

– Ну да, играл – эка невидаль! Вчера, да будет тебе известно, тоже играл, – Каштанов лукаво подмигнул, – спектакль «С любимыми не расставайтесь!», роль Керилашвили, срочный ввод… И мы просто обязаны выпить за мою премьеру!

– Погоди, ты – Керилашвили?! – я обалдел настолько, что, чуть было, не перестал хромать.

– Да, мой друг! Вместо тебя… Вчера звонит сумасшедший Белкин, мол, спасай, ты же быстро текст учишь! Надо ввестись вместо Пикулика – он ногу сломал! Ещё, главное, вспомнил про моих однокурсников, которые на день приезжали – вот, мол, заодно на меня и посмотрят… Ну, я ему ответил, что сыграть-то сыграю – не вопрос! Только почему вместо Пивня в «Тойбеле» нельзя ввести другого артиста, а вместо Пикулика в «Любимых» – можно? Что за двойные стандарты?! – выложив провизию на стол и разлив водку, Гриня сунул мне стакан и чокнулся своим. – Пожелаем твоей ноге опоры и эластичности! Урррааааа!!!

– А я думал, Белкин сам сыграет, – по моим представлениям, ярко выраженная славянская фактура Каштанова совершенно не сочеталась с грузинской фамилией персонажа из спектакля.

– Белкин, мерзавец, как всегда, переадресовал меня к Рабинеру! Ну, думаю, сейчас приду в театр и им там всем устрою! – Гриня выпил и, убедившись, что я последовал его примеру, снова наполнил стаканы.

– И как, боюсь поинтересоваться, Рабинер? Живой? – без малейшей иронии спросил я.

– После всего, что я ему сказал, он обиделся и куда-то свалил. Причём, оставил меня в своём кабинете, а сам взял одежду и вышел из театра! Было у меня искушение оставить там у него погром, но… как-нибудь в другой раз… Пошёл в гримёрку слова учить, только, блин, чувствую, не успокоиться никак! И прикинь, вместо мыслей о Володине, в башку полезли думы о Булгакове! Зарулил я, короче, к Мошнину: так, мол, и так, Анатолий Борисыч, почему до сих пор не выпускаем «Бег»? А он мне давай впаривать, что очень дорогой для нашего театра этот спектакль, да и репетировали мы его незаконно – правообладателям надо было выплатить огромную сумму только за факт начала работы над материалом, и если соответствующие органы об этом узнают, то его, Мошнина, засудят, а театр закроют. Ну, я тогда совсем озверел! Почему, говорю, мы, в принципе, начали эту работу, да ещё и довели до прогона?! Мы что, подопытные кролики?! Раньше нельзя было поставить нас в известность, что не будет этого спектакля?! Знаешь, что ответил мне этот тип? «А у вас, Гришенька, непосредственный начальник – художественный руководитель, а не я. И то, что господин Рабинер начинает репетировать те или иные пьесы, не посоветовавшись с директором, то это его проблемы. Спектакли запускаю в производство я, и право последней подписи – тоже за мной». А зачем, спрашиваю, тогда нужен Рабинер? И не поверишь, он в ту же секунду влетает к Мошнину, как на реплику! И уже успел где-то нажраться! Ну, у меня просто второе дыхание открылось, и я им бац! Очную ставку! Почему, Владимир Александрович, вы распорядились начинать «Бег», если Анатолий Борисович утверждает, что не будет этого спектакля?! Рабинер в ответ давай орать, мол, что значит, не будет! Ещё как будет!! А Мошнин ему – нет, не будет!! Ну и сцепились они, короче, у меня даже челюсть отвисла! Думаю, если морды начнут друг другу бить, точно разнимать не стану! Минут двадцать стоял, наблюдал – даже забыл, что вводиться надо. Потом плюнул, ушёл – а они и не заметили. Не удивлюсь, если до сих пор там вопят… Паскудно, Паша! Директор с худруком договориться не могут, а мы между ними, как говно в проруби. Ещё и трепыхаемся чего-то…

Гриня выпил и, на какое-то время, замолчал, похрустывая огурцом из банки. Я свой стакан решил пока не опустошать: во-первых, пить с Каштанычем на равных было опасно для здоровья, а во-вторых, получалось, что, в контексте вышесказанной гневной речи, поднимаем бокал мы, вроде как, за наших руководителей, и, в этом случае, порция огненной воды могла не прижиться в моём организме. Двоевластие в нашем театре меня просто убивало. Начало репетиций каждой новой пьесы совершенно не гарантировало её премьерного завершения. Мошнину надо было любой ценой заполнить зал, и он считал, что это возможно исключительно посредством штамповки развлекательных спектаклей. Рабинер же хотел заниматься только настоящим искусством и утверждал, что даже если в зале будет сидеть всего один зритель, то мы уже работаем не зря, и театр продолжает жить… Одним словом, договориться эти двое не могли ни при каких обстоятельствах.

– Сегодня-то, надеюсь, у тебя спектакля нет? – я с тревогой обратил внимание на очередное подливание в стакан.

– Нету, не боись… Давай за мою вчерашнюю премьеру! Хочешь, будем в очередь играть, а не хочешь – забуду, как страшный сон, – Гриня немного повеселел, и мы махнули ещё разок.

– Забывать точно не надо, у меня тут съёмки начинаются, – слава Богу, я ещё не сильно опьянел, чтобы брякнуть, что уже вчера начались.

– Ах, ты ж, в рот компот! Съёмки у него! Когда, интересно, меня уже снимать начнут?! – Каштанову, при его дикой востребованностью в театре, почему-то совсем не фартило в кино.

– Так снимают-то актёров пожиже, вроде меня, а на таких тяжеловесов, как ты, нужно писать отдельные сценарии, – парировал я.

– Пока что, пишут не НА меня, а ПРО меня, – Гриня достал из пакета «Вечёрку» и ткнул в свежую статью о себе, – забыл постелить…

– От Сони Скрипки тебе, кстати, привет. Ждёт – не дождётся, когда сможет написать про твоего Чарноту, – обрадовавшись, что мы ушли от темы Мошнина-Рабинера, я опрометчиво опять её зацепил, но, пытаясь реабилитироваться, принялся сам наполнять стаканы.

– Значит, напишет о другой роли… Тоже ей привет передавай, – Гриня проглотил водку и выловил в банке огурец, – когда свадьба?

– Очумел, что ли?! – я даже поперхнулся и, мучительно откашливаясь, «здоровой» ногой шагнул на батарею, чтобы открыть форточку. – Мне одной свадьбы достаточно! И развода!

Предварительно постучав, в комнату заглянула Людмила Петровна – приятная женщина с весьма живым и не по возрасту озорным взглядом. Она всегда с нескрываемым удовольствием принимала участие в судьбах обитателей квартиры, вот и сейчас причину своего визита излагала охотно и подготовлено.

– Пашенька, когда вы сегодня отлучались, вам звонила женщина. Ой, здравствуйте (Каштанову)! Представилась Татьяной и очень просила с ней связаться. Приятный такой голос, и чувствуется, что вы ей очень нужны… Прямо так просила обязательно вам передать это, что я даже не знаю… А ещё, чуть не забыла! Мне тут сейчас привозят тахту, и я собираюсь выносить старый диван. Может, заберёте? А то у вас вон – раскладушка, а диванчик ещё такой крепкий и раскладывается широко… Вот, как раз, и товарищ вам поможет его перенести!

– Спасибо огромное, Людмила Петровна! Татьяне я позвоню, а диван мы сегодня перетащим! – я старался не смотреть в глумливые глаза моего друга.

– Я вот и подумала, что он вам, как раз, пригодится, – лукаво улыбнулась заботливая соседка, – только вы, я смотрю, прихрамываете – можно Толика попросить помочь… Он только что пришёл…

– Не беспокойтесь, хозяюшка! В крайнем случае, я и один справлюсь! – Гринин привычный баритон окрасился волнующей для женского уха вкрадчивостью. – Вы присоединяйтесь к нашей компании! Напиток у нас, правда, сорокоградусный, но я могу дойти до магазина и принести что-нибудь помягче. Присаживайтесь!

– Нет, нет, нет, что вы! Я ведь жду доставку! Но благодарю за приглашение, очень приятно! Не буду вас больше отвлекать! – улыбнувшись теперь уже моему гостю, Людмила Петровна скрылась в коридоре.

– Чё ты лыбишься, пьянь?! – наконец-то, перевёл я взгляд на Гриню и, не выдержав мощи его расплывшейся в издевательской ухмылке физиономии, затрясся от смеха сам.

– Ах, у тебя ещё и Татьяна! – зааплодировал Каштанище. – А это не перебор, друг мой ситный?! Или ты будешь их с Сонькой сюда по очереди приводить?! Тогда давай за твой диванчик! Ему придётся мноо-ого выдержать!!

– Завидуйте молча, Григорий Александрович! – от очередного наполняемого стакана мне, разумеется, было не увильнуть, да и уже не хотелось пропускать и половинить – напьюсь, так напьюсь. Невелика беда… Каштанов дверь найдёт. А не найдёт, так заночует – у меня же сегодня появится диван…

11

Всегда поражался людям, которые могут подробно пересказывать свои сны. Не исключено, что таким индивидуальностям может быть свойственно приврать, а то и присочинить – я и сам не без этого греха, но не каждый же второй склонен к сочинительству… В подобном случае, наш безумный мир давно уже улетел бы в тартарары… Делайте со мной, что хотите, но я глубоко убеждён в том, что мы до сих пор как-то держимся на плаву, благодаря исключительно прагматикам, технарям и консерваторам. И чем быстрее человек избавляется от иллюзий, тем больше шансов у него успеть сделать что-то стоящее – представителей нашей профессии это касается, на мой взгляд, в первую очередь.

Так вот, снов своих я не помню. То есть, вижу их и воспринимаю в мельчайших деталях и красках, полнокровно и отчаянно проживаю, но, в момент пробуждения, память моя безжалостно стирает всё увиденное и воспринятое, будто бы непоколебимо щёлкнув компьютерной мышкой по надписи «удалить»… И если бесчувственный, но нечеловечески умный кусок железа, даёт хотя бы шанс поменять решение, задавая вопрос: «Вы уверены, что действительно хотите удалить все файлы?», то, в данном случае, всё окончательно и бесповоротно, и твоё мнение никого не интересует – сон растворяется без следа…

Вот и сейчас, в другой реальности, со мной происходило что-то крайне важное и судьбоносное – мой организм находился в какой-то пограничной ситуации, сердце бешено колотилось, и я беззвучно орал, чувствуя, что кислорода остается всего на несколько секунд…

– Павлик, тихо, тихо, тихо… Успокойся, – мягкий шёпот звучал уже наяву, и моя чугунно-похмельная башка в жутком расфокусе зафиксировала перед глазами чей-то женский облик…

– Танюш, ты? – кажется, угадал я…

– Хороший вопрос… А что, есть какие-то варианты? – немного обидевшись, Таня, тем не менее, нежно поцеловала меня в губы.

– Вариант один, – начал было я фразу, не понимая, как её закончить, но, убедившись, что нахожусь не в своей берлоге, а в Танькиной, сбивчиво продолжил, – вспомнить, как я у тебя оказался?…

– Один вопрос приятнее другого, – поцелуй повторился, –нагрянули вчера в первом часу ночи с другом твоим. С Гришей, с которым у нас в школе выступали… Вы и маму разбудили – она вам потом ещё и ужин готовила.

Таня жила с мамой и котом, который, в данный момент, пытался внаглую залезть к нам в кровать.

– Ну-ка, брысь отсюда! Совсем уже обалдел! – шуганула хозяйка рыжего члена семьи и продолжила дарить мне женские ласки.

– А Гриня где? – прежде, чем ответить своей подруге взаимностью, я должен был убедиться в том, что поблизости нет артиста Каштанова.

– Как где? Дома у себя. Вызвал такси и уехал, – поцелуи бесстыдно и провокационно расползались по моей груди, – мама хотела ему постелить в другой комнате, но он был вынужден откланяться, ибо жена его в сложившейся ситуации стала бы сердиться и, поскольку, отводить утром ребёнка в школу именно Гришина миссия, то я не возражала против того, что ему в тот поздний час было бы недурственно отправиться в «родные пенаты.

Слова хозяйки были, мягко говоря, не адекватны тому, что она вытворяла, но профессия школьного учителя русского языка и литературы иногда в Таньке побеждала.

– Ну и славно, что он уехал, – я облегченно выдохнул, прервал долгим поцелуем рассказ об отъезде Каштаныча и, перевернувшись на постели, приступил к окутыванию с головы до ног своей изголодавшейся собеседницы вчерашним перегаром.

Наши любовные утехи протекали всегда молча, хотя речь у Таньки была поставлена прекрасно, в силу рода деятельности, и поговорить с ней всегда было о чём. На все случаи жизни у неё обязательно имелись фразы из известных книг и цитаты из любимых кинофильмов. Но цепкая память и филологическая оснащённость меня в ней совершенно не привлекали – я бы даже сказал, это ей не шло. С другой стороны, и внешность её никак не соответствовала общепринятым канонам красоты, да и в те или иные художественные стереотипы подобный облик тоже не вписывался. Но, честно говоря, на всякие каноны и стереотипы я плевать хотел, и при абсолютной Танькиной удалённости от героинь моих «юношеских» фантазий, волновала она меня дико. Необъяснимо…

Мы с Гриней как-то выступали в её школе с небольшим концертом. И когда Танюха, в качестве завуча по учебно-воспитательной работе, подарила нам цветы, а затем пригласила к себе в кабинет на чашку чая, я про себя подумал, что было бы неплохо нам встретиться в этой комнате ещё разок, но уже без Каштаныча. Наших с ним зрительниц можно всегда было довольно легко поделить на влюбленных в Гриню и на интересующихся мной, что, безусловно, только укрепляло мужскую дружбу. И училка, пригласившая нас чаёвничать, явно относилась ко второй категории наших поклонниц…

А в своих размышлениях я нисколько не ошибся. Наведавшись в Татьянин кабинет в следующий раз, я почувствовал себя старшеклассником, вызванным к завучу для объяснений вопиющего проступка. Познание друг друга, произошедшее на рабочем столе, явилось, конечно же, проступком ещё более весомым. Надо ли говорить, что подобные «объяснения» в этой локации у нас происходили впоследствии неоднократно. Без лишних слов.

Мне и в голову не могло прийти позвать Таньку к себе в театр, за кулисы, а, тем более, пригласить на какой-нибудь послепремьерный банкет (она-то, как раз, мечтала об этом), я даже стеснялся привести её в свою коммуналку. И появиться с ней в любом общественном месте было стремновато – меня не покидало ощущение диссонанса. Казалось, все показывают на нас пальцем – мол, надо же, какая несовместимая пара! Зато когда мы оказывались наедине, у меня просто крышу срывало.

А уж в те утра, когда я просыпался у Таньки, невозможно было начать день, не набросившись друг на друга. И чем хотелось заниматься меньше всего, так это вести разговоры. Собственно, и сегодняшний похмельный рассвет не стал исключением – перед тем, как приступить к нашему основному занятию, мы перекинулись лишь необходимыми фразами.

Единственное, что всегда было невыносимо, так это постлюбовное молчание. Насколько, в первые секунды наших встреч, я совершенно не владел собой, находясь в горячем дурмане желания, настолько же, после изнурительных бесстыдств, собирая в кучу охладившиеся мозги, я, хоть убей, не понимал как дальше себя вести. Уже в который раз, дрожащими руками школьника, только что уличённого в непотребном деянии, тянулся я за разбросанной на полу собственной одеждой, подталкиваемый одной единственной мыслью – пулей вылететь из этого дома и не возвращаться ни под каким предлогом!

– Куда?! – тяжёлая рука завуча по учебно-воспитательной работе властно легла на мою грудь.

– Что, хочешь удержать? – попытался сыронизировать я, но прозвучало это, скорее, с незавуалированным опасением.

– Да уж… Удержишь тебя… коня эдакого, – Тане тоже с трудом давались наши диалоги.

– Слушай, мне это… бежать надо… чуть не забыл! Дела кое-какие! – судорожно пытался я что-нибудь придумать, чтобы улизнуть, пока Танька не собралась на работу, ибо провожать подругу до школы на глазах у изумлённого персонала (да и детворы тоже) мне совсем не улыбалось.

– Ну, хоть позавтракай…мама вон идёт готовить, – за дверью действительно ощущалось некоторое движение, – кота гоняет по коридору шёпотом, боится нас разбудить… Смешная! Думает, я не слышу, – нога завуча повелительно легла на мое бедро, – а то, может, отменишь свои дела… у меня выходной сегодня…

А если, и в самом деле, никуда не торопиться? Пойти сейчас в ванную, потянуть какое-то время, затем молча позавтракать… Глядишь, и второе дыхание откроется – ещё раз пустимся во все тяжкие… снова посплю… потом пообедаю… Главное, никуда вместе из дома не выходить… Да, точно! Попробую! Может быть, и в продолжительные беседы, чего доброго, пустимся – надо же хотя бы попытаться сдвинуть непреодолимые барьеры…

– Ну, хорошо, дела перенесу, – я встал и, уже не как напроказничавший школяр, а хозяин положения, завернулся в Танюхин домашний халат, – давай полотенце…

– А как твоя нога? Не болит? Давай натру чем-нибудь! Или компресс сделаю, – наткнувшись на мою изумлённую реакцию, Таня тут же пояснила, – когда вы вчера с Гришей приехали, ты прихрамывал…

– Уже почти не болит… Короче, я – в душ! – окрылённый сознанием того, что давеча, даже на автопилоте доиграл свою роль до конца, я почти уверенной походкой отправился в коридор.

– Павлик, ты там поаккуратнее с ногой! – донесся заботливый голос, и что-то в этом, казалось бы, ненавязчивом напутствии мне опять напомнило маму.

– Танюш, пожалуйста, не называй меня Павликом! А то я сразу начинаю ощущать себя пионером, заложившим собственного дедушку! – по мере приближения к ванной, я становился более разговорчивым, предвкушая продолжительное уединение.

– А в тебе, кстати, есть что-то такое, – долетело до меня из комнаты за секунду перед щелчком дверного шпингалета.

12

Работа над сериалом «Гюрза», в котором я снимался, протекала настолько стремительно, что в телепрограмме на следующие выходные уже стояли первые серии. Монтажно-тонировочный период мчался параллельно съёмочному, и, отработав в последнем кадре, я, согласно настойчивому пожеланию продюсера, должен был ночным поездом гнать в Москву, чтобы весь следующий день посвятить озвучиванию роли. Другого дня было не дано…

В театре я, на этот раз, решил сказать правду: мол, озвучка в Москве, ближайший спектакль – не скоро, а если случится замена, то я вас о своём отсутствии предупредил заранее. И т.д, и т.п… Но тут же, в очередной раз, понял, что непозволительно расслабился, не подготовив плана «Б», – Рабинер торжественно сообщил о начале работы над мюзиклом «Пышка» по Мопассану в постановке модного режиссёра Льва Семёновича Мизрахи, который «специально для меня» придумал роль Одинокого Полководца и жаждет встречи как раз в тот самый мой московский день! Эффект внезапности – великая вещь! Я, отправленный в нокдаун грядущей «Пышкой», чуть было, бесславно не лёг под пафос знакомых до боли фраз художественного руководителя о недопустимости отсутствия кого-либо из актёров на первых репетициях. Но, набрав воздуха, всё-таки продолжил спарринг серией обещаний азартной работы и заверений в том, что не попрошу больше ни единого дня в период работы над мюзиклом. А моё предположение о судьбоносности Одинокого Полководца в любой актёрской карьере заметно выровняло схватку – худрук явно почувствовал смятение. Далее, благодарность по поводу возможности скорейшего осуществления мечты поработать с Мизрахи кардинально развернула бой в мою пользу. И сокровенное признание в испепеляющей любви к Мопассану (как к писателю!) послужило в финале для Рабинера решающим апперкотом – поединок был за мной. Поклявшись быть утром на репетиции после московской озвучки, как штык, я благополучно свинтил.

Однако, в клятвенно обозначенное время, фотографии актёра театра и кино Павла Пикулика с повышенной ответственностью разносились мной по актёрским отделам «Мосфильма» и других киностудий и кинокомпаний столицы. Дело было небыстрым, так как, пользуясь халявной поездкой (дорогу мне, естественно, оплачивала «Гюрза»), я обременял своими данными даже отдельных ассистентов по актёрам, работающих на запускаемых в производство картинах. И, довольный тем, что за один столичный день успел озвучить всю роль, а за другой – раскидать свои фотки по огромной киношной Москве, да ещё и попасть вечером на «Билокси-Блюз» в «Табакерку», я запрыгнул в «Красную стрелу» и заснул, как младенец…

Оставались сущие пустяки – извиниться перед Львом Семёновичем за опоздание на один день, а Рабинеру поведать душещипательную историю, сочинённую мной после пробуждения на подъезде к Питеру. Краткое содержание этой легенды заключалось в следующем: московские хулиганы на улице приставали к какой-то девушке, я заступился, подключились прохожие, завязалась драка и всех забрали в ментовку, а, поскольку я не москвич, меня задержали до выяснения. Соответственно, всю ночь мне пришлось провести в «обезьяннике», а когда оказался на свободе, то стал разыскивать знакомых, чтобы наскрести на новый обратный билет, так как старый уже, понятное дело, оказался просрочен – ну и вот, наконец-то, я здесь… Была у меня идея для пущей убедительности подрисовать ещё и фингал, но, будучи стопроцентно уверенным в успешной реализации задуманного, я решил ограничиться лишь красочностью описания фигурантов дела.

Мизрахи на мое извинение абсолютно никак не отреагировал – казалось, двухдневное отсутствие специально выписанного персонажа(!) волновало его не больше, чем ворсинка на дорогом пиджаке (видать, очень рвался со мной поработать). Рабинер же оказался более непредсказуем:

– Паша, я хочу поздравить вас с новой ролью в «Пышке»! Уверен, что справитесь вы с ней на высочайшем профессиональном уровне! – безошибочно определить присутствие в орга-

низме начальника спиртного пока представлялось проблематичным, но хотелось, всё же, рассчитывать на трезвый характер беседы.

– Спасибо, Владимир Александрович, но тут случилась неприятная история, – осторожно начал я, смущённый неожиданной приветливостью художественного руководителя, – до сих пор не могу прийти в себя…

– Да, понимаю, роль Хлудова в «Беге» могла бы послужить вам скачком в профессии и резко изменить ваш статус в театре… Мне очень жаль, что мы вынуждены остановить булгаковский проект, – Рабинер упорно не переходил к теме моего вчерашнего нарушения трудовой дисциплины, – финансовые ресурсы, увы, не безграничны…

– Нет, я имел ввиду другую ситуацию… насчёт вчерашнего, – пытался я не рассыпать подготовленную московскую легенду.

– Да, мы с Львом Семёновичем, как раз, вчера обсуждали колоссальное значение миссии Одинокого Полководца в «Пышке». Поверьте, эта роль, несомненно, станет для вас результативной ступенью! Знаете, некоторые сыграют, к примеру, Чацкого и сразу взлетают на высокий актёрский уровень! А оттуда, кстати, весьма больно падать. И такое, к сожалению, случается сплошь и рядом! Вы же совсем другой артист – ни одной ступеньки не пропускаете, – худрук меня, такое ощущение, изводил, нисколько не собираясь приступать к сокрушительным обвинениям в прогуле, – последовательно накачиваете профессиональную мускулатуру… И это похвально!

– Владимир Александрович, я хотел сказать, что вчера не явился на репетицию к Мизрахи, потому что только сегодня вернулся из Москвы, – образы столичных хулиганов и ментов начинали постепенно притупляться, поэтому разговор наш затягивать было нельзя.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.