bannerbanner
Женская история о наивности, слабости и силе
Женская история о наивности, слабости и силе

Полная версия

Женская история о наивности, слабости и силе

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

   Воображение рисует торжественные картины похорон. Я лежу в гробу, в ногах живые цветы. Все вижу и слышу. Скорбящие люди. Рыдающий муж. Похудевший, осунувшийся, почерневший, он сидит у гроба и просит у меня прощения. Его слезы капают мне на руки. Я уже готова его простить, но в памяти всплывают воспоминания моих унижений и страданий. Мне становится горестно и хочется плакать. Слезы наворачиваются на глаза, но не бегут. Руки и ноги не шевелятся. Дыхания нет. Пытаюсь прислушаться к биению сердца, но внутри пустота и тишина.

   «Неужели я умерла? Нет, нет! Ты не можешь вот так взять и умереть. Это твое больное воображение рисует ужасные картины», – говорит мне мой внутренний голос.

   На секунду сознание проясняется, и я понимаю, что это холодное мертвое тело не мое. Мимолетно возникшее чувство радости исчезает.

   Ощущаю, что во мне идет борьба между здоровым и больным.

   Извращенное нездоровьем воображение возвращает меня к погребальным мотивам. Лежать в гробу неудобно, а повернуться невозможно. Где-то в изголовье женский шепот нарушает тишину. Голоса мне не знакомы, и что говорят, понять невозможно. Однако в интонациях чувствуется осуждение. Прислушиваюсь, но долетают только обрывки фраз: «Они хорошо жили… самоубийство – грех… страдают невинные, а ей хоть бы что… бедный муж…позор родителям… клеймо на ребенке…»

   От услышанного хочется вскочить и закричать: «Вы ничего не знаете и не понимаете! Кто дал вам право судить меня?» Но не могу. Покойники не имеют права голоса. И вообще я поняла – самоубийц, скорее, осуждают, чем жалеют.

   Интересно, будут меня отпевать или нет? Слышала, что от самоубийц Церковь отрекается. Говорят, что грех это, что не по-христиански заканчивать жизнь самому. Богу такие души неугодны. А кому угодны? На земле мучаемся и на небесах, если они есть, что, тоже должны мучиться?

   Где же меня похоронят? Раньше самоубийц хоронили на отдельном кладбище. Сейчас – не знаю. Да, собственно, меня это и не должно интересовать. Я же умерла. И какая разница, где лежать под землей.

   Мне становится жалко себя. Они, живые, сейчас похоронят меня, немного погрустят – и их жизнь вернется в прежнее русло. Они будут радоваться, смеяться, они будут жить и любить. А я не буду. Я умерла.

   Не хочу музыки. Эти похоронные оркестры, собранные из любителей выпить, и раньше меня раздражали. И вообще, я не хочу умирать, я хочу жить.

   Красивая трагическая история жизни и смерти Анны Карениной, приравненная великим гением Толстого почти к подвигу, подтолкнула многих женщин во всем мире к самоубийству. Обратная сторона могучей силы искусства.

   Необходимо научиться различать художественный вымысел и реальную жизнь. Здравый смысл, как государственная граница, должен разделять их, не давая им перемешаться. По себе знаю, что женское воображение склонно отрываться от реальности. Всегда нужна точка опоры.

   С одной стороны – фантазии, красивые сказки о смерти, с другой – реальность, но уже без тебя. Осознание этого, как холодный душ, приводит меня в чувство. И внутри меня звучит голос: «Какое самоубийство? Очнись. У тебя ребенок. А муж? Да он будет рад избавиться от тебя! Не смей даже думать об этом».

   Все, я поняла. Хочу тишины и покоя, но не смерти. Хочу просто отдохнуть. Немного. Никогда не поверю, что какой-то жизненный кризис, какая-то неудача смогли сломать меня. Толкнуть на такой шаг, как самоубийство. Только мое больное воображение могло нарисовать мне такую мрачную картину.

   Кризисы приходят и уходят. Человек не кризис. Если он уйдет из жизни, то навсегда.

   Да знаю я все. Не надо читать мне нотаций. Это была просто проверка себя на прочность. На устойчивость. Я слишком люблю жизнь, чтобы покончить с собой. Не дождетесь.

Подруга. Случайная связь.

   В последнее время со мной стали происходить странные вещи. Связано ли это с моим изменившимся поведением или мои новые, незнакомые для меня ощущения и переживания приводили меня в такие ситуации?

   Я решила отдохнуть. Ребенка на супруга оставить не решилась и отвезла сына к своей маме. Сама поехала в дом отдыха, благо время было подходящее. Ранняя осень. Чудесная погода. Романтический период. Мои подруги перед отъездом весело подшучивали, настраивая меня на пикантные приключения и веселое времяпрепровождение.

   Я знала, что за ними такое водилось. Их азарт иногда переходил, с моей точки зрения, все допустимые пределы. Я не любительница острых ощущений. Основательные бастионы морально-нравственных принципов, привитые мне моей бабушкой, служили надежной защитой от донжуанов и казанов всех мастей.

   В санатории меня поселили в новый корпус, в двухместный номер. Моей соседкой оказалось Валентина, приятная женщина средних лет. Мы быстро нашли с ней общий язык. Общительная и жизнерадостная, она заражала меня своим спокойствием и оптимизмом. Я ей не рассказывала о своих проблемах, но как мне казалось, она и без моих объяснений чувствовала их. Мой помятый депрессивно-тревожный вид говорил все без лишних слов. За тактичность Валентины и ее деликатность, за то, что она не пыталась влезть мне в душу, я была ей очень благодарна. Милая, умная, заботливая женщина. Общение с ней приносило успокоение. К ней хотелось прижаться. Хотелось, чтобы она меня пожалела. Приласкала.

   Мы много гуляли. Исходили все окрестности. Странность, отмеченная мною позже – хотя в санатории было много людей, с другими отдыхающими мы практически не общались. Наши беседы не касались личных проблем. Ее правильная речь и обширная эрудиция выдавали в ней интеллектуалку. С ней было не просто интересно, а фантастически интересно. И хотя она о себе практически ничего не рассказывала, я к ней прониклась доверием и любовью.

   Произошло это в последнюю ночь перед отъездом. Мы не пошли на общий прощальный вечер, а решили посидеть вдвоем. Не знаю почему, но я знала наверняка, что больше с ней никогда не встречусь, и, может быть, где-то исподволь готовилась к тому, что должно было произойти. Даже наверняка – мы готовились обе. А как иначе объяснить наличие свечей, хрустальных фужеров и бутылки вина в треть стоимости путевки?

   Я не часто открываюсь посторонним людям, но тогда, после выпитого вина, какая-то волна теплоты и любви подняла меня и понесла навстречу неизведанным ощущениям.

   Валентина знала, что надо делать в таких случаях. Она уверенно вела меня по неизвестным дорожкам женской любви, чутко прислушиваясь ко мне. Ее забота и нежность были настолько подкупающе честны и проникнуты вниманием, что в ее искренности сомневаться не приходилось. Для меня это было впервые – захватывающе и волнующе-приятно.

   Объяснить, что со мной происходило в то время, я не могу. Мне просто было очень хорошо. Было ли это временное помешательство или что-то другое – сейчас это не важно. Я осознавала мимолетность этих отношений и не собиралась их раньше времени прерывать. Хотелось взять от них все. Мне казалось, что я контролирую ситуацию и могу в любой момент прекратить их, если только захочу.

   Но я не хотела. Это была моя ночь, это был мой праздник, и я не желала его прерывать.

   Мы с Валентиной не обменялись адресами. Прощались чувственно и долго. Слезы лились из моих глаз. Мне опять было жаль себя. Я знала, что у этих отношений не может быть продолжения. Что это было для нее, мне неведомо, а она не сказала.

   Моя связь с Валентиной – это не сон, но у меня нет сожалений по поводу произошедшего. Конечно, что-то во мне произошло, что-то изменилось. Я уже не та, что была раньше.

Убийство.

   Одно к одному. После приезда из дома отдыха прочла в газете, в криминальных сводках, что во время пьяной ссоры жена убила мужа, нанеся ему ножом несколько смертельных ран. Обычная история. Не помню где, но слышала, что восемьдесят процентов убийств совершаются на бытовой почве во время распития спиртных напитков.

   Когда тебя лично это не затрагивает, относишься к таким событиям достаточно спокойно. Даже если дело касается смерти. Так было и со мной. Прочитав газету и отложив ее в сторону, я сразу же забыла про трагическое происшествие.

   Через несколько дней знакомые сообщили мне о гибели Владимира, друга детства моего мужа. Сказали и о том, что в его смерти виновата его жена Ольга.

   Вольдемар – так его называли друзья и близкие. Прадедушка Вольдемара был француз, и фамилия у него была соответствующая – Камбер. Когда Владимиру говорили, что он много пьет, его коронный ответ был: «Я Вольдемар Камбер, француз, а французы не спиваются».

   Внезапная смерть Владимира вызвала во мне бурю противоречивых эмоций. Тогда же я вспомнила об убийстве, о котором читала в газете. Мое воображение моментально нарисовало картину разыгравшейся драмы. Хотя мы давно не встречались и не поддерживали никаких отношений, мне показалось, что я догадалась о причинах произошедшей трагедии.

   Ольга спиртное практически не употребляла. Если только иногда, по большим праздникам, чуть-чуть сухого вина или шампанского. Владимир, наоборот, всегда был любителем выпить. Сама не видела, но говорили, что последнее время он пил по-черному. Помню, что и раньше, выпив немного, Владимир становился абсолютно неуправляемым. Крушил все, что попадало под руку. В квартире у них практически не было целых вещей. Жили без телевизора, так как после второго разбитого им в пьяном угаре больше покупать не стали.

   Во время мужниного запоя Ольга почитала за благо с двумя малолетними детьми уходить из дома. Приходила и к нам. Тогда мы жили рядом, в одном дворе. Когда я видела ее в слезах, синяках и в рваной одежде, мое сердце щемило от непереносимой боли.

   Ее рассказ мог бы показаться выдуманным кошмаром, если бы не красноречивые следы истязаний на ее теле. Муж бил ее руками и ногами, колол тело иглами, поджигал волосы и тушил о ее грудь сигареты, заставлял есть с кошкой из одной чашки. Моему негодованию не было предела. Однажды я даже хотела пойти и поговорить с ним, но она встала передо мной на колени и упросила не ходить. С ее слов выходило, что он мог убить и меня, и ее.

   Я помню наши долгие ночные разговоры. Мои настойчивые советы уйти, выгнать, подать в суд, в милицию, еще не знаю куда – не нашли у нее отклика. Она слушала, кивала и грустно улыбалась, оставаясь в прежнем своем статусе, ничего не пытаясь изменить в своей жизни. Я злилась на ее слабость, нерешительность, слабохарактерность. Тогда мне казалось, что если бы я была на ее месте, то в два счета решила бы эту проблему. Она была недостаточно сильна телом и духом, чтобы противостоять своему мужу, и в меру тиха, убога и забита, чтобы терпеть эти издевательства.

   Потом мы переехали в другой район, и я потеряла эту семью из вида. Иногда от знакомых приходили о них какие-то известия.

   Когда их сыну было 10 лет, он погиб, надышавшись клея в подвале. С дочерью тоже произошла какая-то непонятная история. В 15 лет она исчезла из дома, и больше о ней никто ничего не слышал. Ольга с Владимиром последние два года перед случившейся трагедией жили вдвоем.

   По прошествии нескольких месяцев был суд. Ольгу я не узнала, до того она изменилась. За решеткой в зале суда сидела не тридцативосьмилетняя молодая женщина, а старуха. Страшная, неопрятная, сломленная жизнью старуха с морщинистым лицом желто-серого цвета и потухшими глазами.

   Сейчас даже не верится, что она смогла нанести 18 ножевых ран, пять из которых были однозначно смертельными. По ее словам, это был акт возмездия. Ольга сама вызвала милицию и отдала орудие убийства – большой кухонный нож.

   Было ли это обдуманное убийство или внезапное помешательство рассудка – сложно сказать. Судебно-психиатрическая экспертиза признала ее вменяемой, не имеющей психических заболеваний женщиной.

   Никто не знает, что произошло в тот день между ними. Виктор не скажет, а Ольга молчит. О случившемся не рассказывает, а только говорит, что это сделала она, и что так уж у нее это получилось, за что просит у всех прощения.

В первый раз.

   Желание обратиться за консультацией к наркологу созрело давно, однако решиться на этот шаг я долго не могла. Как всегда, в таких ситуациях помог случай.

   Вернее, два события, которые повлияли на мою жизнь. Очередной запой мужа и ночное сновидение. Проще говоря, сон.

Запой.

   Это был предел моего терпения. Чем дальше, тем становилось хуже. Однажды мужа не было дома два дня. И хотя уже тогда наши отношения были довольно натянутыми, я достаточно сильно переживала. После этого случая мне показалось, что супруг несколько изменился и, чувствуя вину, стал немного лучше. …Что оказалось очередным заблуждением!!!

   Случилось это перед праздником 8 Марта. Мой законный супруг ушел, как обычно, и… исчез в неизвестном направлении на трое суток. Такого подарка перед своим праздником я от него не ожидала.

   В первую ночь я, стиснув зубы, обзвонила всех друзей, знакомых, больницы, милицию, морги. Безрезультатно. Утром я побежала в милицию с заявлением о пропаже мужа. Там веселые служители закона, посмеиваясь, утешали меня. С их слов получалось, что такие истории случаются нередко, и, скорее всего, мой муж загулял с какой-нибудь шебутной бабенкой и через два-три дня явится ко мне целым и невредимым.

   Они информировали меня, что если через три дня он не придет, тогда они примут заявление о его (мужа) пропаже. Но опять же его никто специально искать не станет. Вот такая у нас служба правопорядка. Я ушла ни с чем и еще два дня пребывала в полном неведении о судьбе своего супруга.

   На третий день утром он позвонил по телефону. Пьянющий-препьянющий. Сказал, что у него все нормально, и попросил меня не волноваться. Заботливый какой!

   Гад!!! Сволочь!!!

   От такой наглости я не знала, что сказать. Да и не могла. Язык одеревенел и не шевелился, голос пропал, и лишь из горла вырывались какие-то шипящие звуки.

   А потом у меня была истерика. Впервые в жизни. Хорошо, что никто не видел, как я завыла, швырнула телефон о стену, смела на пол с обеденного стола тарелки и приготовленный ужин. Смех умалишенной перемешивался с рыданиями и нечленораздельными воплями. Слезы не текли, а брызгали в разные стороны. Два часа полного сумасшествия.

   После его появления к вечеру третьего дня и каких-то жалких оправданий я для себя решила, что надо идти к наркологу.

   И, как говорят, еще и сон в руку.

Сон.

   Что значат сны в нашей жизни? Могут ли сновидения повлиять на жизнь человека? Раньше я не задумывалась над этим. Просто смотрела свои сны. Рассказывала их, пыталась расшифровывать с помощью сонников. Ерунда, конечно. Посмотрела – и забыла.

   Сны мои были разные и никогда не повторялись. Что со мной случилось сейчас – не знаю, но мне из ночи в ночь стал сниться один и тот же сон: я пришла домой пьяная. Мой муж был вне себя от злости. Он поругался со мной и ушел из дома. Я испугалась, что могу его потерять, и пошла за ним. Был поздний вечер, но было довольно светло из-за горящих в большом количестве костров. Когда я подошла к одному из них, меня обдало жаром. Было страшно. Это были не просто костры – это были горящие заживо люди. В поисках мужа я свернула в темный переулок. Костры остались у меня за спиной.

   Я ходила по разным местам, спрашивала о своем супруге, но никто не знал, где он находится. Потом мне стало казаться, что люди скрывают от меня его местонахождение. Они довольно странно переглядывались, шептались и ухмылялись, при этом делая друг другу какие-то необычные знаки.

   Затем я обратила внимание на молодую женщину, которая держала в руках сверток. Увидев меня, она попыталась спрятать его под плащ. Я подошла и попросила показать мне этот сверток. Женщина внезапно выхватила его и бросила. Побежав за свертком, я вдруг почувствовала, что земля проваливается у меня под ногами и жуткий страх парализует мое тело. Ощущение падения длилось достаточно долго.

   Вокруг меня чернота, и только вверху я вижу лица людей, которых встречала на улице, и среди них – улыбающееся лицо моего мужа…

   В этом месте я всегда просыпалась и уже не могла заснуть до утра. Лежала и думала: о себе, о муже, о нас. Может, это сон-предостережение? Сон из разряда так называемых вещих снов, которые сбываются. Может, это последнее предупреждение мне? Кто-то свыше говорит: «Берегись. Будь внимательна. Ты играешь с огнем. Ты ходишь по краю пропасти. Берегись».

   Повлиял ли сон на мое решение изменить свою жизнь или были еще какие-то моменты, которые я не учла, но мною твердо было принято решение, что жить так дальше нельзя.

   В голове стучало:

– Я теряю себя. Мне угрожают. Я в опасности.

– Я начинаю действовать, потому что я хочу жить.

– Я хочу жить, и я буду жить.

   Хотя среди моих знакомых есть и врачи, к ним я обращаться не стала, чтобы не выносить сор из избы. В газете нашла объявление: «Частнопрактикующий врач-нарколог. Консультации. Лечение алкоголизма. Конфиденциально. Дорого». Позвонила.

   Секретарь соединила меня с доктором. Солидно. Договорилась о встрече.

   Мне услужливо открыли дверь, на которой была табличка с сообщением о том, что прием ведет светило наркологии. Я проскользнула мимо секретарши и в глубине кабинета увидела врача. Это был холеный мужчина. Он сидел в широком кресле и благоухал дорогим одеколоном. Его маленькие глаза, увеличенные линзами больших роговых очков, оценивающе-внимательно смотрели на меня. От его взгляда становилось как-то не по себе. Он завораживал и подавлял одновременно.

Поздоровались.

   Я прошла и села в указанное мне кресло. Просторный кабинет украшали несколько дипломов, развешанных на стене за спиной у именитого доктора. Нежно журчал кондиционер. Кресло, в котором я сидела, находилось в полутора-двух метрах от врачебного стола.

   И вновь у меня возникло неуютное ощущение беззащитности, беспомощности и стыда. Как будто я голая выставлена напоказ. Не знаю, сознательно это было сделано или нет, но в любом случае плохо.

   Его резкий голос вывел меня из оцепенения:

– У вас проблемы?

   Смущенная ситуацией, я рассказывала сбивчиво, перескакивая с одной важной для меня темы на другую. То подробно описывала пьянство своего мужа, то рассказывала о своем состоянии, то о проблемах в семье. Внутренне ощущая, что мой рассказ затягивается, я стала торопиться и вконец запуталась, уже не зная, что сказать.

   По виду врача было видно, что его мало интересует мой рассказ, а его вопрос вообще удивил меня:

– Ваш муж желает лечиться?

   Все ясно. Он не слушал меня. Я точно помню, что дважды открытым текстом говорила о нежелании мужа лечиться от алкогольной зависимости. Понятно. Здесь мне не помогут. Но я решила сделать последнее усилие и задала прямой открытый вопрос:

– Что мне делать, если муж не хочет лечиться?

– Убеждать, уговаривать, ставить определенные условия и ультиматумы. Как это все делают. Что вы, маленький ребенок, что ли?

   После этих слов я поняла, что больше в этом кабинете мне делать нечего. Я встала и ушла. Обидно, когда профессионалы тебя не понимают. Или не хотят понять.

Вторая попытка.

   После первого визита к наркологу я пыталась самостоятельно бороться и противостоять пьянству мужа. Однако ни уговоры, ни угрозы, ни скандалы – ничто не помогало. Пьет. Пробовала контролировать. Бесполезно. Ускользает и напивается. Устала бороться. Руки опускаются. Убить готова. Фигурально выражаясь конечно.

   Решила сделать еще одну попытку и снова обратиться к наркологу. Только не к частному, с лицензиями и дипломами, а к государственному. Существуют же у нас еще наркологические диспансеры. Хотя знающие люди не советовали мне этого делать, но я все-таки пошла.

   Первое впечатление – разочарование.

   Первый этаж трехэтажного здания. Вывеска над металлической дверью с глазком сообщает, что это наркологический диспансер. В помещении пахнет сыростью. Видимо, в подвале вода. Зеленой краской под потолок выкрашены стены. Деревянный пол покрыт рваным линолеумом. Регистратура зарешечена, и, как из амбразуры, на меня смотрит медрегистратор. Людей – никого. Узнала, куда идти.

   В кабинете, куда меня направили, никого не было, зато из-за двери соседнего слышались голоса и смех. Я постучалась в дверь. Разговоры стихли, и я отчетливо услышала, как недовольный голос произнес: «Кого еще черт принес?»

   Дверь открыли не сразу. Видимо, выдерживали паузу. Для солидности. Все это время я терпеливо ждала и лишний раз боялась шелохнуться, чтобы ненароком никого не побеспокоить.

   Когда дверь открылась, я увидела перед собой мужеподобную женщину с крупными чертами лица и грубым голосом. Она посмотрела на меня сверху вниз и удивленно спросила:

– Вам что нужно?

– Я хотела поговорить с наркологом.

– Какой участок?

– Второй.

– Маргарита Федоровна, к тебе, – с ехидцей в голосе проговорила открывшая дверь.

   Я изначально не надеялась на теплый прием, но то, что произошло дальше, повергло меня в ужас и уныние и окончательно убедило в том, что бесплатная медицина доживает свой век.

   Маргарита Федоровна, женщина лет сорока пяти, с короткой стрижкой и колючими глазами, была одета в приталенный пиджак и черные расклешенные брюки. Белый медицинский халат висел на спинке стула. Второй врач-нарколог встречает меня без халата. Почему? Вопрос повис в воздухе. Руки у Маргариты Федоровны были ухоженные. Маникюр восхищал своей безукоризненной изысканностью, а фиолетового цвета ногти дополняли ее хищный образ. На пальцах обеих рук я насчитала семь колец. Причем обручальное было надето на большой палец левой руки. Движения ее были порывистые и резкие, голос хрипловато-скрипучий. Всем своим видом она как бы говорила: «Я очень занята, говорите быстрее».

   Мои жалобы на нежелание мужа лечиться от алкогольной зависимости и мои переживания по этому поводу не произвели на нее абсолютно никакого впечатления. Сначала она сидела и смотрела в окно, затем начала рассматривать свои ногти. Было видно, что она устала от этих бесконечных рассказов. Изо дня в день ей приходилось выслушивать печальные, грустные, трагические истории человеческого падения. Одно и то же много лет подряд, но пожалеть ее не захотелось.

   Я закончила и ждала. За время моего рассказа она не проронила ни звука, не задала ни одного наводящего или уточняющего вопроса. Скользнув по мне взглядом, она начала говорить. Ее монолог длился около пяти минут, но мне он показался бесконечным. Закончила она словами, которые выразили все то, что она хотела до меня донести:

– Мы лечим алкоголиков, а не неврастеников. Мужа приводите, если он согласится. А вам, милочка, к психиатру. До свидания.

   Я сидела как оплеванная. Дура, какая я была дура, что пошла сюда. Своими высказываниями и умозаключениями она унизила меня. Не попрощавшись, я вышла из кабинета.

Обращение к психотерапевту.

   Я больше так жить не могла. Мне было невыносимо видеть себя и своего ребенка в таком состоянии. Решение изменить свою жизнь основательно поселилось в моем сознании. Мне казалось, что я даже ночью только и думаю об этом. Но принять решение – это одно, а воплотить его в жизнь – это нечто другое. «Как?» – этот вопрос пока висел в воздухе.

   Я приняла стопроцентное решение действовать. Хотя у меня с наркологами разговора не получилось, но внутренне я ощущала, что должны быть какие-то способы изменения ситуации. Конкретного плана у меня не было. Вопрос: «С чего начинать?» не стоял особенно остро.

   Все зависело от мужа.

   Я его предупредила.

   ПОСЛЕДНИЙ РАЗ!!!

   Для себя я решила, что когда ЭТО (очередной запой) произойдет, тогда и буду думать. А может, и не произойдет (была и такая предательская мыслишка).

   Произошло. И снова неожиданно вернулось чувство беспомощности, тревоги и страха. Руки опустились сами собой, и от моего боевого настроя не осталось и следа.

   Мое обращение к психотерапевту было делом случая. Кто-то когда-то посещал то ли психотерапевта, то ли психоаналитика. В этом я не видела большой разницы, да если честно говорить, то и пользы не видела тоже. Но на всякий случай навела справки.

   Перед тем как пойти на прием к психотерапевту, продумала все до мелочей. Я решила не повторять ошибок, которые сделала у наркологов, начав рассказывать про своего мужа. Я поняла, что врачи – люди конкретные и привыкли иметь дело с определенными объектами. Есть пациент – есть и лечение, нет пациента – извините, помочь вам не можем. Поэтому я решила, что не буду акцентировать внимание на муже, а обращусь как пациентка, как больная с определенными жалобами. Хоть и стыдно признавать себя невропаткой – а что делать.

   Предварительной записи не было, поэтому я довольно долго просидела в очереди. Послушала, что говорят. Задала пару вопросов, на которые получила расплывчатые, противоречивые ответы. Рассматривая людей, сидящих в очереди, постепенно стала ощущать собственную ненормальность. Мне стало казаться, что на меня смотрят как-то по-особенному. Возникло желание уйти. Пока внутри меня происходила борьба, и я терзалась сомнениями, подошла моя очередь.

На страницу:
3 из 4