В каше

В один из свободных от светских мероприятий вечеров Миша удалил на телефоне все социальные сети и без конкретной цели сёрфил по Википедии, перепрыгивая со ссылки на ссылку. В былые времена он проводил так все вечера, к примеру, начинал читать про синтоистское религиозное право, а заканчивал статьёй про кварк-глюонную плазму.

На этот раз началось всё с подземного «города» в Раменках, а через семь ссылок Миша уже читал про боевых дельфинов, обучаемых в СССР и США для использования в военных целях. Тема его заинтересовала, и он стал искать современные сведения о военной службе этих умных животных.

На одном из информационно-развлекательных порталов писали о пойманном у берегов Норвегии дельфине с привязанной к нему ремнями камерой, предположительно российского происхождения.

Миша не поленился, создал аккаунт с рандомным ником и написал комментарий, мол, это был не русский дельфин, потому что настоящий русский дельфин в случае облавы съел бы всю технику и запрыгнул в рот киту, но никогда бы не дался в руки врагу!

Затем Миша вернулся в Википедию и через четыре ссылки попал на статью про Большое тихоокеанское мусорное пятно. Он знал о его существовании и раньше, но только сейчас увидел в нём идеальную площадку для реализации инновационного бизнеса.

Это был шанс использовать данный ему ресурс на полезное дело и получить право на длительную командировку, где, убежав от суеты, можно было всё хорошенько обдумать.

Миша так загорелся этой идеей, что хотел тут же позвонить Профессору, не сомневаясь, что прямо сейчас уговорит старика, и тот совершенно точно похвалит Крымского за гениальную идею.

Было уже за полночь, и Миша решил обойтись смс-сообщением. Профессор не ответил. Но уверенность Крымского в том, что дело выгорит, только росла.

Всю ночь Миша читал про мусорные пятна в океане и представлял, как будет инвестировать в существующие проекты, предлагающие решения проблемы, или создаст собственный, соберёт экспедицию и уплывёт изучать явление, дорабатывать методы очистки океана. Заснул Миша только под утро.

Когда на следующий день он позвонил Профессору, чтобы рассказать о своём плане, тот успокоил возбуждённого собеседника и, не давая коснуться темы, согласился его выслушать, но не по телефону, а вживую.

Вместо личной аудиенции, спустя два дня, Миша получил посылку от Профессора. Помимо авиабилета до Нью-Йорка и записки с указанием точного места встречи, в ней находился комплект одежды: широкий тёмно-серый френч с пуговицами под самое горло и не менее широкие брюки.

Вся суть в целом приемлемого наряда заключалась в одном атрибуте: над левым верхним карманом френча крепился лакированный металлический значок размером со спичечный коробок. На фоне красного развевающегося флага, огранённого золотистой каёмкой, приветливо улыбались два светлых лица – бессмертные вожди Корейской Народно-Демократической Республики: Ким Ир Сен и его сын Ким Чен Ир.

Уважаемые товарищи взглянули на Мишу с заботой и любовью, и он невольно проникся к ним симпатией. Правда, в его сознании Кимы предстали отнюдь не в привычных образах диктаторов или строителей социализма, а скорее как герои западных комиксов, с тривиальной харизмой и множеством суперспособностей. Виной тому могла послужить современная музыка, что играла в комнате во время осмотра содержимого посылки.

Ясно было одно: наличие костюма в посылке – это даже не намек, а прямой приказ надеть его на ближайшую встречу. Впоследствии Миша так и сделал, что обернулось для него определенным неудобством. Выдавать себя за строителя враждебного социализма в процессе приобщения к американской культуре было вполне «по-профессорски». И хоть Миша привык к подобным шуткам, он не прекращал удивляться нетипичному чувству юмора старика.

3.

В знаменитом парке аттракционов, расположенном в городе Джексоне, что в часе езды от Нью-Йорка, было непривычно тихо. Показавшись из-за деревьев, утреннее солнце бросило скользящие лучи на неподвижные зелёные верхушки. Тотчас на фоне вспыхнувшего неба зелень слегка потемнела, и среди змеящейся дымки проявился тёплый розоватый оттенок.

Нередко при виде такой красоты ценители городских пейзажей впадают в визуальную нирвану. Их настигает непоколебимая уверенность, что жизнь прекрасна, и на этот мир зря наговаривают. А тут ещё и птицы запели слаженней и громче обычного, подстрекая к сравнению с раем.

Птицы пели не вследствие эстетического удовольствия, на которое они в принципе были не способны, а по причине охватившей их тревоги. Как правило, в это время суток по парку вовсю разгуливали первые посетители – птичьи кормильцы. С их массивных, с точки зрения птиц, фигур щедро осыпались попкорн, крошки от бургеров, сладкая вата и прочие лакомства. И поскольку птичий пир продолжался изо дня в день, сами пернатые даже не подозревали, что их собратья на других континентах иной раз чувствуют нужду. Сегодняшний день обещал стать для них хорошим уроком, наглядным примером, почему следует ценить каждую ниспосланную крошку.

На старте 130-метровых американских горок стоял подготовленный к запуску состав вагонеток. На одном из двух первых мест томился Миша, он казался единственным посетителем парка. Такого рода одиночество нельзя было назвать гордым: напротив, молодой предприниматель выглядел смущённым, поскольку считал себя причиной перебоя в графике работы парка.

Помимо птиц, утреннюю тишину нарушали доносящиеся до ушей Миши возгласы обыкновенного человеческого негодования. За оградой, метрах в ста от горок, толпился народ, как показалось Мише, требующий объяснений: почему парк всё ещё закрыт?

«А ведь здесь могут рушиться чьи-то «воздушные замки». Наверняка многие из них приехали в Нью-Йорк только ради аттракционов», – думал Миша, досадуя, что ему пришлось стать преградой на пути простых людей к их желаниям.

Вдруг обоняние Миши задел стойкий запах слабоалкогольных энергетических напитков, довольно неприятный, когда сам их не употребляешь. Он огляделся по сторонам и заметил, что со спины к нему приближаются три молодые азиатки, облачённые в традиционные корейские чосоноты. Просторные рубахи с вышитыми на плечах золотистыми цветами были заправлены в широченные багровые юбки, натянутые под самую грудь. Они подходили всё ближе, словно исполняя народные танцы, хаотично кружась между собой и совершая плавные, размашистые движения руками, периодически приближаясь друг к другу, но чаще обращаясь к солнцу.

– Может, я встану? – обратился к танцовщицам Миша. – Профессор опаздывает, и вообще неизвестно, когда он будет. Давайте откроем парк, а мы с ним в следующий раз покатаемся. Да мне, по правде говоря, не очень-то и хотелось.

– Извините, не положено. Лев Алексеевич настоятельно просил его дождаться. И пожалуйста, оставайтесь на своем месте, так нужно, – тонким голосом ответила одна из девушек, отрицательно покачав пальчиком, продолжая при этом танцевать.

Услышав чистую русскую речь, Миша немного удивился.

– Кому нужно? У меня уже ноги затекли. Сколько можно ждать? Смотрите, вон люди на меня пальцами тычут. Каждый из них убить меня готов! – аргументировал свою просьбу Крымский, но, несмотря на повышенный тон, его доводы не подействовали на танцовщиц, и теперь они все вместе отрицательно покачали головами из стороны в сторону.

Миша смирился со своей участью и, чтобы хоть как-то отвлечься от принятых им неудобств, решил завести отстраненный разговор.

– Как там у вас, в Корее? – спросил он ближайшую к нему девушку.

– Не знаю, я из Монголии, – ответила она, продолжая танцевать.

– А ты? – спросил он вторую.

– А я кореянка, но только по папе. Он почти что наш был, мама говорила, на рынке торговал, – танцовщица запнулась и громко икнула.

– Ясно. Ну, а в тебе хоть что-то корейское есть? – обратился он к последней танцовщице, самой юной и, по его мнению, самой симпатичной.

– А я тебе ни хрена не скажу, капиталистическая свинья, – на ломаном русском ответила она, артикулируя под стать диктору северокорейского телевидения.

Разговор не сложился. Неловкую паузу сгладил Профессор, подошедший как раз после этих слов. Старик находился в приподнятом настроении и также был одет в широкий френч с большим красным значком.

– Товарищ Крымский, я вас приветствую! Как ваши гениальные дела? – обратился он к Мише, разворачивая свёрнутый в трубку флаг КНДР.

– Добрый день, Профессор. Я, конечно, ценю вашу оригинальность, но зачем было ставить меня в столь неловкое положение? Вон те люди меня скоро съедят, – пожаловался Миша, указывая на собравшуюся под забором толпу.

– Так в этом же весь смак. Это только начало. Ладно, поехали, сейчас всё поймёшь, – и Профессор присел в вагонетку на соседнее место рядом с Крымским, закрепив северокорейское знамя на флагштоке между сиденьями. Миша удивился наличию подставки для флага, которой ранее не заметил.

Прежде чем состав тронулся, Профессор сделал едва заметный кивок головы в сторону одного из административных сооружений. Миша обратил на это внимание и вскоре понял предназначение данного жеста. В момент, когда вагонетки сдвинулись с места, на весь парк, изо всех возможных динамиков, с оглушительной громкостью заиграла корейская народная песня.

Подражая мимике Кобзона, Профессор тут же начал подпевать, вступив в схватку с шумом стартовавшего аттракциона.

– Лев Алексеевич, мы же в сердце Америки! Зачем лишний раз раздражать американцев?! Мы и так на пороге очередной Холодной войны! – постарался перекричать Профессора Миша.

– Не страшно, – так же крича, ответил Профессор. – Сомневаюсь, что они знают эту солнечную песню. Это американцы, они не интересуются остальным миром.

– Так я тоже её не знаю. Но зачем? Это чёрный пиар по линии нездорового патриотизма? Как и у нас: будто он есть, когда на самом деле его нет? Чтобы молодёжь смеялась и отвергала его в будущем, как и религию?

– О-о-о, приехали. Ты меня ещё в этом обвини, – Профессор нарочито отвернулся, демонстрируя, что не желает продолжать этот разговор.

– Зачем? – громче прежнего повторил вопрос Миша. Вагонетки набирали скорость, и общаться становилось всё сложнее.

– Тест-драйв «полярности» мирового устройства. Если позволишь, я позднее объясню, сейчас время наслаждаться!

Разговор из области осмысленных криков перешёл в область неконтролируемых, а вскоре и вовсе перестал быть таковым: одинокие любители острых ощущений заехали на мёртвую петлю. Постоянные перевороты на скорости повысили содержание адреналина в Мишиной крови, но, даже поднявшись на высоту более ста метров, он виновато посматривал на толпу, собравшуюся у входа в парк. Он по-прежнему чувствовал неловкость, чего нельзя было сказать о Профессоре, чьи эмоции от аттракциона напоминали впечатления пятнадцатилетней девчонки: «А-А-А-А… Я больше никогда сюда не сяду!!! Я закрыл глаза!!! Что там?!!! Что там?!!! Да ну вас в задницу с вашими горками!!! А-А-А-А!!!…» И дальше в том же духе.

В разгар заезда из парковой зоны вылетели три дымящиеся ракеты. От них в небе остался вертикальный шлейф красно-жёлтого цвета, заметный едва ли не на весь Нью-Джерси. Вдоль рассеивающегося газового шлейфа поочерёдно, на воздушных шарах, в небо поднялись исполинских размеров флаг КНДР, транспарант с изображением иероглифов «Чучхе» и столь же огромное красное полотно с жёлтыми, пересекающими друг друга, серпом, кистью и молотом – эмблемой Трудовой партии Кореи.

Шоу продолжалось. Загремел салют, и вслед за ракетами и растяжками в небо плавно поднялась огромная кукла-аэростат в форме бронзовой скульптуры Ким Ир Сена, а за ней – последний плакат, с изображением вождя на фоне солнца, дополненный подписью «Happy Birthday Kim Il-sung».

Профессор посмотрел вслед улетающей скульптуре и, расплывшись в сентиментальной улыбке, зачитал отрывок незнакомого Мише стиха.

«… До свиданья, наш ласковый Миша,

Возвращайся в свой сказочный лес», – сумел расслышать Крымский и понадеялся, что речь в песне идёт не о нём, а об одноимённом животном.

Проговаривая эти строки с театральным самозабвением, Профессор делал вид, что вытирает слёзы. Миша же от этого эксцесса попросту оторопел: он не ожидал, что шутка Профессора примет такой размах. Ему даже стало страшно – не за себя, а за судьбу всего человечества: «Неужели подавляющее большинство людей живёт лишь для забавы Профессора и ему подобных?» Миша задал этот вопрос молча, про себя, после чего побагровел от злости.

– Они, конечно, может, и не узнали эту мелодию, но мне кажется, что все эти полотна и взлетевший памятник вызвали у них подозрения, – сказал Миша, позволив себе неодобрительный тон и продолжив коситься на негодующих за оградой, численность которых заметно возросла.

– Да и хрен с ними! Yankee go home! – закричал Профессор в сторону бурных американцев. В этот момент несколько человек из их числа даже попытались перелезть через ограду, но вовремя подоспевшие охранники столкнули их обратно.

– Здесь вы не совсем правы, – заметил Миша. – Они, в отличие от нас, у себя дома. Сейчас как снимут нас на камеру, как распространят видео – вот тогда будет нам наука! Чего вы добиваетесь?

– Конечно, снимут. И распространят. Но разве нам стоит об этом беспокоиться? Наш дом повсюду! Подумаешь, арендовали на часок сотню гектаров «пиндосовской» земельки, и что теперь? Не будь таким занудой, – Профессор сделал паузу. – Ну да ладно, пойдём отсюда, переоденемся, присядем, пообедаем, и ты мне расскажешь, почему так настойчиво меня искал. Я, честно говоря, заинтригован.

4.

Миша и его наставник остались обедать в ресторане при парке аттракционов. Высокоуважаемые гости разместились в закрытой комнате с большим тонированным окном во всю стену. Переодевшись в одинаковые джинсовые рубахи и лёгкие расклешённые штаны кофейного цвета, они положили ковбойские шляпы на край стола, одну поверх другой.

К тому времени посетители парка успели выстроиться в длинные очереди к кассам и, похоже, вовсе забыли о гипертрофированном примере псевдокорейского акционизма.

К разговору с Профессором Миша подготовился заранее. Он не без оснований считал эту беседу судьбоносной и потому мысленно продумал все варианты её развития. Но в последний момент, окончательно успокоившись после всего произошедшего, Миша решил, что начать следует с проявления заинтересованности по поводу только что завершившегося перформанса.

– Удивили вы меня, Лев Алексеевич.

– Чем же?

– Я, признаться, было думал, что вы агент Запада, а вы вдруг так их отчихвостили.

– Тьфу ты, бред какой. Никого я не чихвостил!

– Тогда в чём же символизм вашего фарса? Вы что-то говорили про «полярность» мирового устройства, – откинувшись в кресле, спросил Миша, при этом сардонически улыбаясь, неумело подражая самым беспринципным злодеям из литературы и кино.

Профессор бросил на Мишу озадаченный взгляд.

– А ты, похоже, совсем дурак, – сказал он.

От этих слов Миша пришёл в смятение. Профессор впервые обозвал его, хоть и подобрал для этого не самое грубое слово. Дальнейшие слова наставника приобрели грубый и небрежный характер, чего ранее также не случалась. Прежде Крымский уже почти поверил, что они общаются на равных.

– Значит, полярность его, видите ли, беспокоит. Нормально, когда об этом думают они! – здесь Профессор неожиданно прикрикнул и махнул рукой в сторону окна: за ним сорокалетний увалень с припущенными до задницы шортами поедал сладкую вату. – Но ты-то чего? Думал, мне не доложат?!

Злость наставника не испугала Мишу, его в принципе было сложно внезапно испугать, потому что ввиду своей заторможенности или, справедливее сказать, рассредоточения внимания он всегда упускал момент, когда следовало пугаться, а когда до него наконец доходило, что ситуация опасная, пугаться уже не имело смысла.

– Михаил Петрович, друг мой, ты понимаешь, о чём я?! – продолжил Профессор.

– Нет, – внешне спокойно ответил Миша, опасаясь, что речь пойдет о его блоге. Лев Алексеевич тяжело выдохнул.

– Хорошо. Объясняю. На собраниях акционеров ты присутствуешь формально. Никакого права позорить меня и голосовать против всех у тебя нет! Ты чего там себе напридумывал?! Это не твоё дело!

– А, так вы об этом? – сохраняя внешнее спокойствие, ответил Миша. – Здесь могла пострадать наша репутация. Я навёл справки, и оказалось, что рекомендуемые партнёры лет пять назад имели связь с одной организацией из числа запрещённых на территории нашей страны – с облегчением ответил Миша, посчитав, что недоразумение исчерпано. Но запущенный им аргумент попал в «молоко».

– Вот! – воскликнул Профессор. – Выходит, я был прав: ты дурак! Скажи, пожалуйста, почему до тебя до сих пор не дошло, что Рынок никогда ни с кем не воюет? Воюют они, – Профессор вновь взмахнул рукой в сторону окна: на этот раз мимо него пробежали два близнеца лет десяти. Детишки прятались за спины прохожих и вели перестрелку из водяных пистолетов.

– Нам это не интересно, – не унимался Профессор. – Мы пацифисты-космополиты. Мы при всём желании не можем остановить эту войну. Они всё равно будут воевать. Ты это понимаешь? Или ты хочешь к ним? – Лев Алексеевич вновь указал на окно, где в очередной раз сменилась картинка: мускулистый латиноамериканец целовался с некрасивой конопатой девушкой.

«На этот раз без символизма, – подумал Миша. – Неужели люди за окном тоже актёры?» В следующее мгновение Миша покончил с отстранёнными размышлениями и покорно опустил голову вниз. Такое начало разговора разрушило его предварительный план. Он решил оправдываться, для пущей убедительности всем своим видом подчёркивая, что общественное мнение его не интересует.

– Я всё понял, – уверенно начал он, но дальше говорил сбивчиво. – Не нужно объяснять. Просто не разобрался. Запутался в наших предпочтениях. Подумал, что лучше переиграть этот кейс. Да и эти хороши: ничего не объяснили, хрен их поймёшь – какие из них партнёры? Но теперь всё, больше такого не повторится. Обещаю.

– Надеюсь, – смягчившись, ответил Профессор. – Мы все на это надеемся. Ты, главное, запомни: нечего здесь бояться, их война ни тебя ни меня не коснётся. Понимаешь?

– Понимаю, – коротко ответил Миша, проявляя максимальную покорность. К этому моменту он решил отказаться от обсуждения заранее заготовленной им темы. Но Профессор вдруг встрепенулся и, сверкнув весёлыми глазами, постарался вернуть Крымского в его прежнее расположение духа.

– Ну, что раскис? Как тебе наши съемки в кино? Понравилось?

– В кино? – смутившись, переспросил Миша. – Это было кино?

– Ты придуриваешься? Квадрокоптер у нас перед носом летал, киношники повсюду бегали. Ты куда смотрел? Ничего этого не видел, что ли?

– Нет, – честно ответил Миша.

– Михаил Петрович, вернись на землю, хватит думать бог весть о чём. В твоем положении жить в отрыве от реальности весьма опасная затея, неужели ты и этого не понимаешь?

– Понимаю.

– Тогда хватит киснуть. Рассказывай, с чем пришёл? Давай нормально поговорим. Про нравоучения забудь. Это на самом деле не столь важно. Можно сказать, мелочь, но пунктуальность в делах соблюдать желательно. Давай-давай, колись, я весь во внимании.

Миша всегда с подозрением относился к перепадам в настроении Профессора и хотел было выдумать новую причину для встречи, но ничего толкового на ум не пришло, и он решил не хитрить.

– У меня есть одна идея, – начал он, собравшись с духом. – Бизнес-идея. Только вы, пожалуйста, послушайте, и, если она вам покажется никчёмной, разгромите её. Только я всё равно буду её отстаивать, так как уверен в ней на все сто.

– Даже так? Отлично, идея – это всегда хорошо! Я так скажу: с этим вообще нельзя ошибиться! Говори, – заметно приободрившись, сказал Профессор.

– Вы сейчас опять посмеётесь, но моя проблема в том, что я по-прежнему хочу быть полезным. Мы ведь знаем, что успех в бизнесе – это результат слаженной работы целой команды, состоящей из экономистов, юристов, ну, и всех остальных… Всех, кроме меня…

– Совершенно верно, – перебил Профессор. – По-моему, мы это уже обсуждали. Только я не пойму, что тебе мешает стать полезным? Учись, погружайся в дела, принимай самостоятельные решения. Только не такие, как… Впрочем, об этом больше ни слова. Но ты же ленивый и сам не хочешь. Что я могу сделать, когда у тебя рассудок холопский?

– Не хочу, потому что нет перспективы во всём этом.

– А в чём, по-твоему, есть?

– В экологии.

Миша сделал паузу, стараясь оценить реакцию Профессора, но тот будто и не слышал последнего слова. Тогда Крымский продолжил:

– Если конкретно, то нужно заниматься мусором в океане. Хочу инвестировать в несколько стартапов, занимающихся утилизацией пластика в водоёмах. Направление сверхперспективное. Есть и второй сценарий: собрать команду и вместе с ней лично отправиться в экспедицию – исследовать Тихоокеанское мусорное пятно. Слышали о таком?

Крымский выпалил свою идею, после чего напряг все части тела, с трепетом ожидая реакции собеседника. Профессор вмиг стал серьёзным. После слова «океан» он уставился в окно и принялся вращать языком по лицевой стороне челюсти.

– Что ты знаешь об океане? – спросил он, внезапно обернувшись на Мишу, вглядываясь в его глаза более внимательно, нежели прежде.

– Да пока не очень много. Читаю всё, что нахожу: свежие научные статьи, энциклопедические материалы. Но уже сейчас уверен, что нельзя отдавать тему экологии кому попало: она должна стать нашим бизнесом, частью нашего глобального дела.

Ответ Миши снял напряжение с Профессора, и ёрническая улыбка тотчас вернулась на его лицо.

– А какое у нас глобальное дело? Нет у нас никакого глобального дела. Но мне всё с тобой ясно. Ты поэт и бездельник. Быстро тебе светская жизнь надоела. Ты же понимаешь, что даже с нашими возможностями пришлось потратить немало усилий, чтобы раскрутить твою персону? И ты теперь хочешь вот так просто сказать «спасибо» и уплыть восвояси – тратить наши деньги непонятно на что?

– Совсем нет. Это же тренд, который нельзя оставить без осмысления. Смотрите, мусорные континенты растут, подстрекая к движению за осознанное потребление, следовательно, снижается само потребление по ряду весомых направлений. Но если мы покажем, что эти пятна не проблема, и мы их спокойно перерабатываем прямо там, на месте, в океане, то причин сокращать потребление станет значительно меньше.

Лучшие из проектов собрали порядка тридцати миллионов инвестиций, что примерно равно цене среднего футболиста или одной трети гонорара голливудской звезды. Мы с нашим ресурсом могли бы стать здесь первыми, лучшими!

Кроме того, океан исследован всего лишь на 3-5 процентов. Что нам мешает попутно взять с собой океанологов, и пусть они что-то ищут? Не исключено, что одна из находок создаст кликабельный контент, так что возможна частичная окупаемость с самого начала проекта…

Миша продолжал витийствовать, стараясь как можно лучше аргументировать свою идею, и Профессор внимательно на него смотрел. Поначалу его взгляд выражал исключительно снисхождение, но в один момент он сощурился и как бы нырнул в глубину своей мысли, желая проверить: есть ли там «жемчужины»? Сложно сказать, были ли это «жемчужины» или «затонувший гнилой сапог», но что-то там точно было, так как он вдруг резко перебил Мишу:

– А знаешь, Михаил Петрович, всё ты правильно говоришь. Я тебя услышал. Больше скажу, я даже не против тебя отпустить. Просто я хочу, чтобы ты понимал всю серьёзность происходящего и не отделялся от коллектива.

– Я всё понимаю лучше, чем вы думаете. Идея находится полностью в рамках коллективных интересов. Если вы дадите добро, вы примете правильное решение. А нет так нет.

– Считай, что моё добро у тебя уже есть. Но: слово тебе придётся держать не передо мной, а перед самим Чистоделом. Хотя, мне кажется, у тебя есть хорошие шансы получить от него положительный ответ. Я уж постараюсь расположить его к твоей идее. Это будет несложно: мусоров он не любит, скорее всего, и мусор в океане будет ему не мил.

Ты даже не представляешь, насколько вовремя эта идея пришла тебе в голову. Если всё срастётся, затраты будут минимальными. Есть у нас один океанолог, и, что удивительно, не так давно он жаловался на загруженность и просил молодого помощника. Тебе и здесь повезло.

При упоминании имени Чистодела Миша вжался в кресло, но всё равно обрадовался услышанному:

– Ух ты! Отлично! Но я хочу вывести исследования на новый уровень. Поэтому речь всё же идёт о больших вложениях.

– Миха, проснись, о каком уровне ты говоришь? Ты совсем ничего не знаешь об океане. Чтобы понять настоящий уровень исследований, тебе нужно познакомиться с Андреем Кусто. А пока завязывай с чтением научных статей, нечего людей смешить.

– Андрей Кусто? Родственник того самого?

– Нет, не родственник, но он знает про океан не меньше, чем знал Жак-Ив со всем своим любознательным семейством. Если ты действительно интересуешься этой темой, он станет твоим проводником к тайнам океана.