Афган неизведан. Книга 2

Примерно так и происходит служба многих солдат в армии. За спиной автомат, а в руках кирка или лопата. Но кто из нас попал в боевые части знают, что с большой саперной лопатой и киркой все же приходилось общаться реже – нам в этом плане повезло чуть больше. Как тут воевать, если от лопаты все ладони и пальцы будут в водяных или кровавых мозолях? Считай, что рота выбыла дней на пять…

Нет, конечно, бывает, что приезжает батальон на боевые, например, в нижний Панджшер, и вот там нужно копать траншею метров сто в длину или одиночные окопы для «стрельбы с лошади», тогда конечно все копают и рядовые, и сержанты. Прапорщики и офицеры, конечно, до лопаты – не притронутся. Хоть бы размялись с нами, для личного здоровья. Там было копать легко, в основном – влажный песок, мы справились.

На Чарикаре мы тоже окапывались. Ничего вообще не выкопали, там просто гранит, только все кирки и лопаты в хлам – вот прапору счастье привезем, – половину там в ущелье побросали. А ча, кирок в Союзе много было, со времен ГУЛАГов и строек коммунизма – (1932-53) годов прошлого века. Но зато какое счастье Афганцам, которые найдут эти железки на горной площадке после Шурави.

А вот какой случай произошел у нас в 103-й дивизии с этими ненавистными кирками и лопатами. Пришла дивизия с боевых. Было жарко, месяц уже не вспомню, 1985 год. А, наверное, сентябрь. Конкретно все устали лазить по горам. Все грязные, небритые, пыльные. Техника тоже вся в грязи. На оружие вообще было больно и страшно смотреть…

Как правило, по возвращении с операции, батальонам давали на следующий день отдохнуть и отоспаться, помыться и побриться. Но утром следующего дня, случилась такая необъяснимая ерунда, для нас солдат и сержантов – крайне неприятная фигня и задрота.

После завтрака нас построили и объявили, что идем в центр дивизии ближе к «Полтиннику» для проведения и участия в «Культурно-массовом мероприятии». Сам комбат Лебедев разъяснил, что мероприятие очень срочное и архи-необходимое командованию. Приказ командира дивизии! Все роты идут в полном составе, даже солдат некоторых с наряда снять! Ать-два! В общем, поели хорошо, построились и пошли на плац 350-полчка! Закралась где-то внутри мечта: может и верно, концерт или кино… А может, объявят нам офицеры или генерал из Ташкента, что мы домой все летим, в Витебск?.. Вот счастье будет, домой! Ура!

Я шел в строю почти закрытыми глазами и мечтал: «Прилетели, мы уже завтра в Витебск, такие пыльные и загорелые, все девушки на нас смотрят и все спрашивают за Афган. Завидуют нам молодые солдатики, которым не удалось побывать в ДРА… А мы им все рассказываем и рассказываем, как мы строили мир и счастье в Афгане. Такие сказочники и все смеемся, и домой письма пишем, и посылки из дома ждем. Мама, папка, я в Витебске! Ура! Мы дома, прилетайте в гости! Конфет везите и водки ведра! В увале буду водку пить! Кровь уже без спирта горит! И воды чистой охота! Пить!.. Потом нам дают купола, и мы их укладываем на огромном залитом солнцем плацу, а через пару дней с девушками-парашютистками прыгаем в голубое небо России… Вот это сказка, прыгать в синем небе Белоруссии и уже почти забывать пыльный Афган, и нашу бедную дивизию, оставшуюся без нас в этой чужой и дикой стране. Нет, нет!.. Я буду плакать навзрыд в подушку, вспоминая наш Афган и уже через месяц мы заскулим и начнем писать рапорта, чтобы срочно отправили сюда жить или служить. Этот «Великий джин – Афган», он словно привязывает тебя, ты становишься его частью, он не хочет отпускать…»

И я уже вижу пустые модуля, по которым бегают крысы и дикие собаки, а люди в чалмах что-то кричат и ходят по нашим городкам и смеются обветренными ртами и желтыми зубами. Мне становится плохо и тошно, я чуть не падаю на впереди идущего сержанта…

– Ты что, Шурик? Офонарел, смотри, куда шагаешь, сейчас как врежу по-братски!

– Голова закружилась… Пардон, Леха!

– Смотри у меня, черпак!..

Притопали мы на плац. Полковники поприветствовали дивизию и объявили нам, что от нас требуется настоящая рабочая сила и десантная выносливость. Нужно прорыть длинную траншею, в километр, прямо по городку дивизии, глубиной не меньше метра, а большего мы знать не должны. А зачем бесплатной рабочей силе чего-то там знать? Вчера война, а сегодня кирка. Мы все охренели просто. Копать желания не было, мы что в стройбат попали или в десанте служим? Дурдом! Парни открыто матюгались, что отдохнуть после боевых не дали. Ни фига себе – «Культурно-массовое мероприятие», полет в Витебск! Уроды мать их…

«Спасибо, братцы! Разойдись… Командиры батальонов, получить участки копки, кирки и лопаты!..»

Ну, нашему брату не привыкать, правда перчатки нам не выдали. Лопаты и кирки были новые, ну, или почти все новые. Согнали море солдат, не меньше тысячи, со всех полков и батальонов нашей дивизии.

Начали мы колотить отведенные участки суши. Каждый батальон получил метров по двести, не меньше. Я как увидел объем работ, сразу понял, что одним днем эта халтурка не обойдется. Зло нас распирало. До линии горизонта уже копали сотни солдат, картина маслом: «Добыча угля открытым способом в Кабуле, в десантной дивизии у шурави».

Сняли мы х/б и тельняшки, остались только в кепках. Я схватил кирку и давай ей наяривать непокорный Афганский грунт. Потом другие солдаты все это выкапывали. Все сержанты тоже копали, или ковыряли кирками вместе с нами, рядовыми. Офицеры ходили и наблюдали. Я видел, как редкие командиры взводов тоже взяли лопаты и откидывали грунт в сторону. Они тоже были в шоке.

Через пять часов мы поняли, что наступает полная амнезия пальцев. Две кирки я уже сломал, на ладонях начали проступать мозоли, и это у всех. К закату побросали мы все это добро в траншею и построились. Офицеры ругались, что почти все лопаты мы сломали. А как их не сломать, мы же не чернозем копаем под Воронежем или Кишиневом. На фиг нам это нужно, скажем дружно…

Пошли роты на ужин. Нет, усталости не было, но мозоли ныли и кровоточили. В голове пустота, словно в стройбате сегодня отслужил, хотя там перчатки рабочие всегда дают. В этом климате, где и так ни черта не заживает все ладони попортили, к чертовой бабушке.

Продолжались эти «культурно-массовые мероприятия», насколько я помню, три или четыре дня… Каким-то чудесным образом, тем кто работал кирками, выдали рабочие рукавицы. Но уже поздно было. На пятый, я заступил в наряд и боевое охранение, и был доволен, что кирка осталась в прошлом. Ладони были как каменные и сплошняком в мозолях.

Стоял я на посту в ночи, курил в наглую за туалетом, всматривался в теплый стан, в маленькие окошки глинобитных домиков и думал: «Какая такая сволота придумала вывести из строя всю дивизию? Тварь ползучая! Ведь эту работу могли выполнить два экскаватора и бульдозер с долбежным механизмом за три часа, ну за пять. Нет, это не понять и не объяснить! Это вредители, мать их… Там вон люди сидят в своих дувалах, чай пьют и никого не трогают, ни с кем не воюют…»

Пропади оно все пропадом! Говорят, Миша Горбачев всерьез решил нас вывести из Афгана. Точно, полетим в Витебск! Хоть бы к зиме! Как я хочу в Союз, не домой, а именно в нашу дивизию! Никогда не был в Витебске. Заберите меня в Витебск! Джин Афгана отпусти нас в Союз!»

Мозоли у нас заживали недели две, потом мы это все забыли. А в ту траншею уложили какой-то секретный кабель. Подробностей мы не знали, но это точно был кабель для секретной связи со штабом в Кабуле. Видно, повредили старый кабель душманы, вот они – наши связисты новый и проложили, а мы то при чем? А может то был простой водопровод для дивизионной бани, кто его знает, что можно там закопать в каменную афганскую землю…

Чему не учили курсантов в военных училищах, или Квадратные задачи для недоученных офицеров

Салют, друзья, всем здоровья и не чихать. Вспомнил я про обучение в военном училище и решил написать новую подробную статью об этом. С годами прихожу к выводу, что учили нас не так, как это следовало делать. Сейчас расскажу, чем мы занимались и как это все понимать. Неужели и в Советской армии вместо реального обучения будущих офицеров было много показухи и никому ненужной муштры. Что касается строевой муштры, то это вообще родимое пятно армии еще со времен царей. А начинал я службу в ВДВ…

Лет с тринадцати я конкретно увлекся просмотром передач – «Служу Советскому Союзу» и даже тренировался порой рано утром по воскресеньям как нужно отдавать честь, прикладывая ладонь к козырьку, выкрикивая при этом те самые три заветных слова. Так вот, еще тогда я понял несколько интересных особенностей службы. Служат как надо: мотострелки, десантники и морские пехотинцы. Остальные войска все больше что-то все делают, или копают траншеи, или заправляют ядовитым топливом ракеты, либо ходят в противогазах. Для себя я твердо решил, что идти надо или в Морскую пехоту, или в ВДВ. Откуда мне было знать, что и мотострелковые батальоны, и воздушный десант и морские десантники тоже работают киркой, лопатой, и тряпками моют полы. Но надо признать, что этого дурдома там все же поменьше, чем в войсках общего назначения. Я так думал.

Однажды к нам, в пионерский лагерь, а было мне тогда пятнадцать, приехали солдаты пехотинцы с красными погонами и в касках. У нас мальчишек дух захватывало, они приехали на настоящей машине «БМП-1». Я просто был в восторге, мы прокатились сверху на броне, а кто хотел внутри десантного отделения. Солдаты и сержанты все были русские, они показали нам как наступает мотострелковый взвод при поддержке БМП и при этом еще и стреляли холостыми патронами. Четко так наступали цепью, бежали и стреляли. Потом дали нам пострелять из автоматов тоже холостыми. С этого момента решил я точно идти в армию, ведь там реально учат воевать и побеждать. Бить «Немецких оккупантов». Солдаты все красивые, поджарые и высокие. Это был какой-то показательный гвардейский мотострелковый полк.

Все же мечта водрузить на свою беспокойную голову голубой берет десантника не давала мне покоя, с другой стороны, я понимал, что боязнь высоты местами присутствовала, но берет нужен был позарез. Это моя – «Четвертая высота».

В военкомате я заявил, как ультиматум, что пойду или в МП – морская пехота или ВДВ, третьего не будет. Пошел в 16 лет на приписку, и медики сказали не годен в ВДВ, и приписали в ракетные войска. Военкому сказал, что видел я их ракеты в гробу и белых тапках. Не пойду совсем. Поругались, конечно, здорово с офицерами.

– Ты в ВДВ захотел? Идиот, ты знаешь где у нас ВДВ?

– Предполагаю… В жаркой стране…

– Предполагает он! Ни слова! Пойдешь в ракетные войска, в Подмосковье служить, вопрос закрыт! Для тебя же дурака… Через полгода поедешь в военку вновь поступать…

– Нет, только морская пехота или ВДВ… Решил!

– Пошел вон! Дверь закрой за собой, парашютист хренов!

Слова подполковника все же оказались пророческими, перед призывом вновь прошел я медкомиссию и оказался годным без ограничений. Как я это сделал, уже писал ранее, просто готовился и еще шоколадку юной врачихе подарил.

Чему же научили солдат в учебке ВДВ. Приехали мы на поезде в Гайжунай, а потом в Каунас, в ноябре 1984, в учебный отдельный парашютно-десантный батальон связи В/Ч 01660. Вот я прибалдел, полагая, что через шесть месяцев из меня сделают настоящего парашютиста-диверсанта. Они из нас и сделали таких, но не совсем. Что было поставлено классно, так это драки в казарме, иногда и с сержантами, и парашютно-десантная подготовка на десантном городке. Прыжки с парашютной вышки, изучение и укладка парашютов. У десантника их два, основной и запаска, он чуть меньше, но не менее важен, вторая жизнь и шанс десантника в небе. Тут самое главное постичь и осознать мужество, а оно ни где-нибудь, оно в каждом из нас. Оно существует. Ты должен принять его и прыгнуть в морозное небо, в бездну, в воздушное пространство, потому что ВДВ – это элита любой армии. Тут словами не описать, тут мечта, ставшая явью, преодолел лень и страх и стал «парящим под куполом героем». Это Санек не в хоккей бегать с клюшкой по корту, тут отвага в составе воинского коллектива, тут все по-другому. Мужская философия.

Во-первых, мне повезло с командиром взвода. Молодой офицер Александр Анатольевич Семенов был романтиком ВДВ и давил за эту «религию» на самом деле. Парень витал в романтических облаках, поэтому все занятия, которые он с нами проводил были яркими и нужными солдатам. Начиная от рукопашного боя, заканчивая укладкой людского парашюта и работе с на телеграфном ключе, и обеспечение связи в командно-штабной машине.

Все обучение портили сержанты, возомнившие себя дедами – «иностранного легиона». Рукопашке они нас толком не учили, во время работы на радиостанции били телефонной трубкой по голове, напрочь вышибая из нас желание правильно настраивать сложную и секретную технику. Взводный же не мог проводить все, он и так делал очень много. Постоянно был на занятиях и в казарме.

А потом началась весенняя муштра на плацу, которую мы скоро прокляли. 2-3 часа ежедневной строевой подготовки. Но зачем была эта муштра десантнику-парашютисту? Никто этого не знал, лишь бы занять солдата, чтобы ноги болели, и служба медом не казалась. Вроде бы как для слаживания роты в строю. Но позвольте, вы куда бойцов готовили, в парадный расчет или на… Война – такого понятия не было, об этом было запрещено даже упоминать в разговорах в курилке, только пресловутый – «Интернациональный долг».

Во время строевой, и уже потом, сплотила нас строевая песня, горланили мы наши песни отлично, даже комбат удивлялся – понабрали в этот призыв певцов, как Лещенко поют! Молодцы – десантники! Основная песня роты была как раз «День Победы, как он был от нас далек…» в исполнении Льва Лещенко, а дальше, как и положено в десанте, песни строго о куполах в черном ночном небе Литвы, опасности и отваге нашей службы. Пули свистят над головой и все такое. «Живут ребята смелые на Немане реке» – наша любимая.

Не было занятий по организации наступления или обороны в составе роты и батальона вместе на БМД. Не было занятий по прочесыванию лесного массива или степи. Не было занятий по организации засады в лесу или в городской черте. Не было метания ножей и саперных лопаток. Ладно хоть научили элементарным приемам рукопашного боя и то только потому, что готовили нас в Афганистан.

Хорошо была поставлена гимнастика, общая физическая и кроссы на три и пять километров, отлично лыжная подготовка. Получили новые лыжи, просмолили их и бегали в лес регулярно. И это было сделано правильно, так как к удивлению командиров, на лыжах хорошо ходила только третья часть роты. На стрельбы ездили всего-то три раза, это очень мало и стреляли только по прямой из укороченного АКС74-У. В горах и в лесу не стреляли. Где там в Прибалтике горы?

Зато были по выходным обязательные хозяйственные работы, не связанные с нашей службой, то нас везли в Каунас бумагу грузить, то подметать какие-то цеха на предприятиях в городе. Зачем было столько потеряно времени? Лучше бы устроили лишние стрельбы из пулемета и пистолета. Или очень нам хотелось совершить четвертый прыжок с парашютом, но уже с вертолета, как у разведчиков ВДВ. Не положено, лучше хозяйственные работы. Три прыжка – это конечно маловато. Вполне можно было сделать для связистов в учебке 4-6 прыжков, ведь радист десантируется часто с разведротой. Или дать возможность потренироваться в вертолетном десанте посадочным способом.

Прилетели мы в Афган и мне опять повезло, попал я в 103-ю ВДД, о чем только и мечтал, во взвод к своему же старому командиру взвода Александру Семенову. Хотя, краем уха я слышал, что летел наш гвардии старший лейтенант на должность «папы» – командира роты связи. Чтобы продолжать службу с первым командиром! Такое, братцы, в армии большая редкость и удача для солдата. По ходу пьесы, в батальоне связи только он и готовил солдат своих к настоящей войне. Он проводил занятия по тактике солдата в бою и по действиям каждого бойца в горах. Сколько мы там – на стрельбище под Кабулом, ползали и штурмовали горки, до крови на коленях и локтях. Другие офицеры мало что нам давали, все обучение держалось на взводных (если комвзводов водку не жрали), и на дедушках, которые многому нас научили, очень многому. Деды в солдатской среде, это золотой фонд, если они конечно добрые и умные парни, это огромная редкость, тем и ценны.

Наш старшина роты – здоровяк, похожий на гориллу, был мастером спорта по боксу и боксировал огромную грушу в своей каптерке часа по три каждый день. Ко всему он был еще и контуженный и на боевые уже выезжал редко, череп у него конкретно штормило. Но, внимание! Нас боксу он не научил, зато иногда бил и постоянно строил нас по всякой хрени. То кровати на плац выносили, то бычки хоронили и постоянные проверки пресса и зуботычины. Вот что тебе не хватало, чтобы научить нас боксу, прапорщик?

Наверное, он боялся нас научить как следует боксировать, ведь мы могли и потом и проучить его, сдачи дать.

К моему удивлению, даже в Афганистане и даже в рядах прославленной 103-й ВДД для нас придумали парко-хозяйственный день. Мы что-то ремонтировали в автопарке, копали окопы и траншеи на нашем периметре обороны, натирали полы в кубрике соляркой. Кстати, за эту соляру полковник Грачев, новый комдив, взгрел нашего старшину. И снова муштра на плацу почти каждый день по часу, обязательно. «Носок тянуть!»

Зато занятия по рукопашному бою с оружием практически сошли на нет. Что было поставлено на отлично, так это каждое утро обязательная физзарядка под музыку для всей дивизии, включая офицеров, писарей, каптерщиков, но кроме поваров и хлеборезов. Пел Валера Леонтьев свой «Светофор», Алла Пугачева, Анна Вески, Софочка Ротару, Юра Антонов, и другие наши Советские певцы.

Всю службу в ДРА описывать здесь нет задачи. В Афгане решил я вновь поступать в военное училище, полагая, что курсанты военных училищ, намного больше занимаются боевой подготовкой, чем солдаты. Но, оказалось, что я реально служил в настоящих войсках, а что я потом увидел и познал в военном училище, в продолжении статьи.

Метелка и лопата – лучшие друзья курсанта высшего военного училища. Прибыл я в училище в июле 1986 года и сразу в лесной лагерь учить абитуриентов как надо в армии служить. Поставили меня на должность командира отделения. Что удивило, так это то, что каждый день после завтрака начинался развод с распределением кандидатов в курсанты на хозяйственные работы. Кто казармы красить, кто крышу гудроном заливать. Иногда они еще готовились к экзаменам, а так все – бесплатная рабочая сила. Ладно, хоть я уже был младшим сержантом, а то ведь парней, пришедших из войск, тоже определили на хозработы. Один с лопатой не расставался, второй, прилетевший с Афганистана, крышу гудроном заливал и был как негр, это Серега Шумский. Я ему говорю, мол, Серега, ты хоть тельняшку сбереги, какого рожна ты в десантном тельнике родном, крышу заливаешь нефтью. Он стал заливать эту чертову крышу в одних синих трусах, а в казарме горячей воды нет, так и ходил как чучело, страшно смотреть было. Это примерно было, как в ГУЛАГе, надо работать за вечернюю пайку каши с хвостом минтая. А то ведь посмотрят и вмиг отчислят, обратно в войска. А там уже дослуживать не в ВДВ, в лучшем случае в артиллерии. До сих пор не могу понять, почему парня, прибывшего в училище из Афгана, нужно было ставить на заливку крыши? Ведь наверняка была составлена смета на работы. А кто же тогда деньги получил в карман? Да, ясно кто, только не курсант. Может залеты у него были вот он и согласился? А вот прапорщики, прибывшие из войск для поступления в училище, это вообще самый хитрый и продуманный народец. Ни черта ни делали и имели свободный выход в город. Парни кто хочет в армию. Выучитесь в техникуме, получите в армейке звание прапорщика, а потом уже можете в военку на высшее поступать, вот это лафа вам прибудет. И не офицер и не сержант – хитрый и упитанный зверек.

Наконец-то, первого августа, нас всех привезли в училище на Уктусских горах, сходили в баню, упали мы в чистые постели и поспали как люди. Началась долгожданная учеба, порой очень интересная. Каждое утро дежурный взвод курсантов поднимали на 45 минут раньше всей батареи, выдавали в руки метла без черенков и шли они или мы мести плац. Смешно было смотреть и жалко. Я, пришедший из войск, не понимал этого и не понимаю сейчас по прошествии тридцати лет. Зато потом на лекциях этот взвод дружно храпел и не усваивал материал, иногда очень нужный и качественный. И это была система. Метла и лопаты должны быть вбиты в мозг и службу будущего офицера, – чтобы также заставлять потом своих солдат, работать, а не постигать военные науки.

Зимой такой взвод поднимали на час раньше всех и заставляли делать то же самое, даже когда шел обильный снег. Они его лопатами скребут, а он белый и пушистый тут же падает на их головы и асфальт строевого плаца. Тракторов, наверное, в Советской армии не было, лучше чмырить будущих офицеров изо дня в день. Точно знаю, что один трактор «Беларусь» бегал как-то по училищу и дорожки расчищал.

Уборка плацов силами солдат или курсантов – это же религия командования вооруженными силами. Им нужно сделать так, чтобы показать военнослужащему, что он в этой системе никто и зовут его никак, и нет его вообще, он просто пыль на сапогах полковников и генералов. Сколько из-за этих плацов было пролито слез, сколько курсантов были лишены увольнений, якобы из-за формулировки: «Не проявил радости, товарищ курсант, при уборке территории от фантиков, бычков и выметании строевого плаца. Плохо порядок наводил». Лучше бы в голове порядок наводили.

Порой мне казалось, что учусь я не в высшем военном училище сильнейшей армии мира, а в ПТУ по подготовке дворников и собирателей фантиков и окурков. Такова сэляви, как говорят у них. А у нас – такова жизнь в армии.

Безвозвратные потери учебного времени и прочая ерунда в военном училище, это тоже система. Сказка о потерянном времени. Теперь расскажу о нарядах по ротам и батареям, и еще о каптерщиках и старшинах рот из курсантов. И сколько мы теряли при этом учебного времени.

Второй бич, мешавший нормальной учебе курсантов, это конечно же наряды по ротам, батареям, КПП, столовой, караулы по охране складов с майками и портянками, гарнизонная гауптвахта и так далее. Прикинул я тут на досуге сколько учебных часов было пропущено курсантами за три года обучения. (Проучился я три года и написал рапорт все описано подробно в других моих статьях).

В месяц я заступал разводящим в караул или дежурным в различные наряды минимум четыре раза. Четыре ученых дня в небо.

Самый тупой наряд – это конечно по КПП. Стоит бетонная будка, а в ней два олуха на телефоне, третий у ворот стоит. Мятая парадка после этого наряда. Короче, стоим на воротах и честь отдаем офицерам и начальнику училища. Да еще так громко, чтобы офицер похвалил. Потом в журнал пишешь, когда и какие машины приехали или выехали. Сержант дрыхнет если тихо днем, курсанты меняются на воротах, скука и в увал не сходить. На калитке, словно старый дед, еще и штык-нож болтается на поясе, чтобы консервы открывать, когда время обеда.

Наряд по столовой – вот где тупеешь и жрешь всякую дрянь, типа дополнительной порции жареного минтая или скумбрии. А ночью курсанты все моют и моют. Кстати, забыл написать, в Афганистане наряд по столовой такая же страшная для службы тема. Но об этом надо отдельно писать.

Наряд по роте или батарее. Заступаю дежурным, со мной три курсанта. Выполняем все обязанности: мытье полов в расположении, подача команд, доклады, ответы на звонки, охрана оружейной комнаты (удивительно, что она у нас еще и была, стреляли мы редко, но были вписаны в боевой расчет по тревоге по Уральскому В.О.). Короче говоря, из-за этих нарядов и караулов курсанты пропускали в месяц три-пять учебных дней, а это я считаю близко к катастрофе обучения. Вообще-то, в военном училище нужно учиться, а не мыть полы по ночам, как на срочной службе. И того в год примерно получается за десять месяцев 45 пропущенных учебных дней.

А за три года 150 учебных дней коту под хвост. Натирание краников и мытье туалета с шампунем – и так считай все четыре года курсантской жизни. У нормального парня крыша поедет от опустошения, выгорания и бессмысленности, но диплом то рядом, вот и валяют дурака парни до победного «выпускного бала». А через пять лет службы уже о пенсии начинают мечтать, и как бы свалить побыстрее, конечно, с квартирой.

Теперь о курсанте-каптерщике, который при любой возможности, мол, надо порядок в каптерке навести, не ходил на все занятия и в наряды и караулы. Вместо этого он тупо мочил харю в «своей берлоге» среди парадок и чужих чемоданов. Его даже порой невозможно было выгнать на зарядку или строевую муштру. Ему повезло, был этот курсант из другого взвода. Кстати говоря, каптеров сменилось в батарее несколько, первого отчислили за воровство из курсантских чемоданов.

В Афганистане каптер нашей роты также реально всегда сидел в комнате-каптерке, где жил старшина-прапорщик; перебирал и считал шмотки и что-то мылил со знаками и беретами. Хавал сидел и хомячил один кофе с галетами и маслом. Галеты он ел только офицерские. На боевые операции каптерщик не ходил, если ходил, то очень редко, когда реально солдат не хватало в колонну. Был он по призыву мне дедом, я с ним не связывался. Когда этот дед улетел в Союз, каптерщиком поставили какого-то солдатика из молодых, и он почему-то реально загордился. Чем он гордился не понятно, но бить его было нельзя, он типа теперь неприкасаемый и фигура приближенная к куску роты.