Пропасть для свободных мужчин

Мама дала Мише денег и сказала, что не будет уменьшать дотацию в связи с его повышенной стипендией. Таня сочла это справедливым, потому что хорошую учебу надо поощрять. Сын уехал, и опять мама начала ежедневно заглядывать в почтовый ящик, ожидая писем. Миша знал это и писал часто – почти каждую неделю. Домашние были в курсе всех его дел, и по вечерам при мягком свете настольной лампы перечитывали его письма, умиляясь и радуясь.

Сентябрь 1971 года

Привет из колыбели революции!

Наконец-то я приступил к учебе, что меня очень радует. Изучаю историю КПСС, историю физической культуры, анатомию человека – это у нас очень сложный предмет, придется запомнить много латинских названий-, психологию и многое другое. Если сессию нормально сдам, то в январе приеду на каникулы.

В свободное от учебы время посещаю кино, концертные залы. Был на выступлении польского ансамбля «Но то цо», концерте Анатолия Королева, в мюзик-холле, где блистает Сергей Захаров. Это восходящая звезда нашей эстрады, красавец мужчина, кумир ленинградских девушек. Даже Лена от него в восторге, а она ведь влюблена в меня, не так ли?

В октябре надеюсь «на встречу с родиной» – приезжает из Москвы «Театр на Таганке». Боюсь, билетов не достать, но рассчитываю на лишний.

Очень скучаю по вам.

Миша

Ноябрь 1971 года

Мама, папа, Таня!

Я только что вернулся с соревнований из Белорусского города Гродно. Я все-таки попал в заветную «десятку» игроков и соревновался на первенство СССР. Гродно находится недалеко от границы с Польшей – 15 километров. Очень много старинных зданий, церквей. Все они выполнены в польском стиле и отличаются от российских.

Поселили нас в гостинице «Неман», выдали талоны на питание по три рубля в день. Но выступили мы неудачно, заняли пятое место, видимо, команда наша еще не сыгралась вместе. Будем тренироваться дальше. Утром я на учебе в институте, вечером – на тренировке в спортзале. Скучать некогда, но я все равно по вам скучаю.

Миша.

Декабрь 1971 года

Мама, папа и Таня!

Спасибо вам за посылку, яблоки очень вкусные – домом пахнут. Я вам в этом ящике тоже что-нибудь пришлю.

Вчера ходил в Эрмитаж на выставку картин американского коллекционера Хаммера. Хотел сходить в воскресенье с Леной, но не получилось: очень много народу. Очередь стояла на улице от входа (со стороны Невы) до Дворцовой площади, прямо как в Мавзолей Ленина. Коллекция очень богатая – есть представители французской, итальянской, испанской, голландской и американской живописи. Очень много знакомых имен: Камиль Коро, Эдгар Дега, Поль Сезан, Рафаэль, Рембрант и другие. Особенно запомнились «Царь Давид» Моро, «Девушка с вьющимися волосами» Рубенса.

Изучив выставку, походил по Эрмитажу, посмотрел живопись из собрания этого музея (уже не в первый раз). Но через три часа так устал, что поплелся к выходу. А перед глазами мелькали знакомые картины Рембранта, особенно «Возвращение блудного сына». Это, наверное, про меня.

Заканчиваю сие «живописное» послание. У меня все нормально. Целую.

Миша

Таисия Михайловна отложила письма сына, которых скопилась уже целая стопка, и сказала: «Все-таки молодец он у нас. Живописью, музыкой интересуется, книги читает. Даже вдали от дома тянется ко всему прекрасному, высокому. Вот что значит хорошее воспитание и благополучная семья! С его другом детства Витей что стало? В тюрьме сидит, как папа. Каковы родители, таковы и детки».

Папа и Таня согласно кивнули – они тоже гордились Мишей.

Первые разоблачения.

Нина Горлатых, заглядывая в гости к Тане, тоже очень любила читать Мишины письма. У подруг это было своего рода развлечение.

Для Тани он присылал очень хорошие стихи, которые вырезал из Ленинградской молодежной газеты «Смена». Таня очень любила стихи, собирала их в блокнот и читала подруге Нине. Нина восхищалась и тоже переписывала их для себя. Так они познакомились с интересной ленинградской поэтессой Натальей Гуревич, о которой в Москве и не слышали. Ее стихи были по-женски мудры и философски отражали самую суть жизни.

– 

Нет, ты послушай, – в который раз восхищалась Нина, – как только она догадалась, что шахматы – это модель нашей несовершенной жизни! – И студентка факультета журналистики со знанием дела и достаточно выразительно продекламировала стихи неведомой Н.Гуревич:

Смотрите в шахматную доску,

Как в зеркало тревог и бурь.

Как символично, как непросто

Передвижение фигур.

То вправо ход, то снова влево,

То вдруг во всю диагональ

По полю скачет королева,

Спасти пытаясь короля.

Спасает девочка от двоек,

Когда стоит он у доски.

Жена спасает от попоек,

От дурости и от тоски.

Король (о, как вы все похожи!)

Сидит, ворчит, чего-то ждет.

Он многое умеет тоже,

Но дальше клетки не пойдет.

В далекой древности и в эру

Космического корабля

По полю скачет королева,

Спасти пытаясь короля.

Ей все заранее известно,

И в том числе судьба своя.

Должно погибнуть королевство,

Когда не станет короля.

– 

Это действительно так, – сказала Нина, руководствуясь своим жизненным опытом, – особенно «дальше клетки не пойдет». Все держится на женщине – и семья, и весь мир. Что мужчины делали бы без нас? Дрались бы, убивали друг друга за какой-нибудь ничтожный кусок земли. Ходили бы немытыми, небритыми. Они и при нас-то не всегда могут удержаться от войн, а уж без нас…

– 

Мужчины, как и женщины, бывают разными, – вставила Таня.

– 

Да брось ты, все одинаковые, как их ни корми, все в лес смотрят.

– 

Ну, ты даешь! Это же ты изменила мужу, а не он тебе. Или забыла уже?

– 

Не забыла. Одному я изменила, другой мне, в итоге полная ерунда. Ребенка по глупости родила, бабке с дедкой подкинула.

– 

Ты не жалеешь, что ушла от мужа?

– 

Конечно, нет. Соблазнил, паразит, заставил замуж за него выйти. Я молодая была, глупая, а он уже институт заканчивал. Он таким взрослым мне казался – льстило даже с ним встречаться. Меня, говорит, одни поцелуи не устраивают. Я, говорит, не мальчик. Ну, и взял меня…

– 

Куда взял?

– 

Ты что, глупая?

– 

Конечно, глупая. Ты разве вещь какая-нибудь, которую берут без ее согласия?

– 

Он меня своими ласками до экстаза довел. Ты знаешь, я человек горячий. Клялся, что будет предохраняться, детей не допустит. И действительно предохранялся, как я умудрилась забеременеть – ума не приложу. Пришлось топать в ЗАГС. Он, видимо, успел в меня втюриться, не бросил.

– 

Как же тебя не полюбить? Ты же похожа на Наташу Ростову – обворожительна, и все тут. Никакого твоего ума не надо. Я сама в тебя влюбилась, когда ты к нам пришла в седьмой класс.

– 

Это, наверное, потому, что я только что приехала из-за границы?

– 

Отчасти. Заграничные курточки, юбочки, замочки, папа дипломат – и при этом ты была такая живая, такая непосредственная, черные глаза блестели из-под густой челки… К тому же ты вела себя так, как будто и не замечала всего своего великолепия. Это подкупает.

– 

Ты мне Америку открываешь. Никакого великолепия не было. Я точно подходила под описание Толстого: «черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая

девочка».

– 

Но потом ты расцвела – опять, как у Толстого. Я тогда думала: какая хорошая девчонка, вот бы с ней подружиться. Но куда уж мне – тихой и незаметной. И если бы не тот поход, где мы сблизились… Вообще-то в школе у меня мечты сбывались.

– 

А сейчас?

– 

Сама видишь – замуж никто не берет. Сначала сказал, что подадим заявление, а потом – извини, обстоятельства изменились. Смерть отца- причина, конечно, уважительная, но все равно обидно. Мог бы сказать: свадьба откладывается на полгода или на год, как у того же Болконского. Так нет, молчит.

– 

Что, на нем свет клином сошелся? У тебя же другой кавалер есть, Игорь. Очень даже ничего.

– 

Про Игоря я тебе уже рассказывала…

– 

Это про письмо-то? Какая чушь! Он же из окна выпрыгнул, чтобы привлечь твое внимание.

– 

Самолюбие, не больше. А знаешь, кто мне удружил? Братец Миша. Это он письмо в книжку засунул.

– 

Зачем?

– 

Машинально, говорит. Вертел в руках, смотрел адрес, куда это я пишу. А потом в книжку положил – чтобы не потерялось.

– 

Н-да… Это перст судьбы. Судьба – жестокая штука. Вот меня она уже наказала за легкомыслие.

– 

Да ты свободная женщина, ничем не обременена, встретишь еще свою судьбу. И работа будет интересная.

– 

Ладно, ладно, уговорила. Буду считать себя счастливой. А кстати. Почему Мишка совсем про Ленку не пишет? Разлюбил, что ли? Ты говоришь, что мужчины разные. Вот он помчался, сломя голову, в Ленинград, а потом…

– 

Не знаю. Может, он просто не хочет обсуждать эту тему. Да и жениться ему рано – надо институт закончить.

– 

А тебе наедине он ничего не говорил?

– 

Нет. На все вопросы отвечает «нормально». Я не настаивала – если ему это неприятно, зачем приставать?

– 

Логично. Слушай, Таня, у меня есть идея. Я в ближайшее время поеду в Ленинград в творческую командировку – у нас в университете ее организуют для лучших студентов. Я зайду к Мише, посмотрю, как он там живет.

– 

Все-таки ты к нему не равнодушна.

– 

Конечно. Я знаю его с детства, он мне не чужой.

Нине сдержала слово и действительно собралась в командировку. Задуманное мероприятие было ей так приятно, что она вся сияла. Перед отъездом Нина забежала к Таисии Михайловне, и та нагрузила ее гостинцами для Миши. Ему решили о визите землячки не сообщать – пусть будет сюрприз. Уж лучше бы его не было, этого сюрприза. Нина вернулась из города на Неве шокированной и не пришла домой к Луниным, а вызвала Таню по телефону для разговора. Взволнованная Таня помчалась со всех ног к указанной скамейке в сквере.И Нина начала свой рассказ.

Приехав в Ленинград утром, она занялась сначала своими делами, устроилась в гостиницу, поскольку знала, что Миша учится и раньше четырех часов в общежитии не появится. Купив торт и бутылку сухого вина, а также захватив гостинцы Мишиных родителей, Нина с тяжелой сумкой потопала на улицу Декабристов. Когда она нашла нужный дом, а потом и комнату, часы показывали уже шесть часов вечера. И какое же было разочарование, когда Нина по известному адресу – именно туда писались Мише все письма – его не нашла. Ребята в комнате сказали, что его временно выселили из общежития за плохое поведение. За что именно – не сказали, только плечами пожали. Они дали Нине адрес частной квартиры где-то на Васильевском острове.

Нина, проклиная все на свете, взяла такси и помчалась на другой конец города. Дверь ей открыл сам Миша, который на минуту остолбенел, но быстро нашелся.

– 

Ниночка? Какой сюрприз! Вот не ожидал! Но очень рад, проходи.

В комнате, вернее, в однокомнатной квартире, он был не один. С ней поздоровались еще два студента, которые ужинали на кухне. На сковороде дымилась жареная картошка, которую очень любил Миша, а прямо на газете была нарезана дешевая колбаса.

– 

Приятного аппетита, – сказала Нина, – я привезла вам гостинцы – тут и от твоих родителей, и от меня.

Сообщение вызвало оживление среди жильцов квартиры. Все бросились помогать освобождать сумку.

– 

Вот здорово! Даже домашние варенья-соленья! – обрадовался Миша. – И как ты это все доперла, голубушка?

– 

С трудом. Но я старалась, хотела тебя обрадовать. А тут сюрприз. Я ведь сначала пришла в общежитие.

Миша смутился, опустил глаза и ушел в ванную комнату переодеваться к столу. Потом все вместе накрыли стол, сели и провозгласили первый тост – за гостью. Нине пришлось объяснять Мишиным соседям, кем она ему, собственно, приходится, чтобы не приняли за невесту. Когда ужин закончился, Нина ожидала объяснений.

– 

Видишь ли, – замялся Миша, – я не хотел бы, чтобы дома знали об этом недоразумении. Да, это недоразумение, я сейчас все объясню.

– 

Я, кажется, догадываюсь, – вставила Нина.

– 

Ты всегда была умной. Я и от сестры всегда слышал: Нина Горлатых – идеал, Нина Горлатых – совершенство…

– 

Не уходи в сторону. Значит, из общежития тебя выгнали?

– 

Не выгнали, а выселили на время. Это большая разница.

– 

Разница, но не большая. Если уж я тебя совершенно случайно застукала, то давай объясняйся.

Миша опять смутился и опустил глаза. Видимо, ему было совестно.

– 

Да выпили мы немного. Только и всего, – пришел на помощь Мише один из сидящих рядом парней, – с кем не бывает? Так вот нашлись подонки, накапали, что дисциплину нарушаем.

– 

Нина, мне очень стыдно, что так получилось. И я тебя очень прошу не рассказывать родителям. Зачем их расстраивать зря – это больше не повторится.

– 

Ты уверен?

– 

Конечно. Ты разве меня не знаешь?

– 

Раньше я была уверена, что знаю, а теперь нет.

– 

Нина, я все тот же Мишка. Немного шалунишка – так что с того?

– 

А что Лена думает по этому поводу?

– 

Лена? А почему она должна что-то думать?

– 

Она ничего не знает?

– 

Как же, не знает! – Миша тяжело вздохнул. – Закон подлости еще никто не отменял. Стоило мне выехать из общежития, так она тут же пришла ко мне в гости. А там у нас доброжелателей много – ей тут же насплетничали.

– 

Какой ты странный! А что ей могли ответить, если она о тебе спрашивала? Что ты на Марс улетел? Представь: пришла красивая девушка, ищет тебя. Тут каждый бы услужил.

– 

Лучше бы я на Марс улетел, она меня теперь знать не хочет.

– 

Да ладно, простит, куда денется. Она – девушка из хорошей семьи, ей к пьяницам привыкать трудно. Но привыкнет со временем.

– 

Хватит издеваться, мне и так плохо.

– 

Ну, ладно, с тобой все ясно. Я, пожалуй, пойду.

– 

Ты где-то остановилась? Если нет, можешь остаться здесь.

– 

Нет уж, спасибо, вам тут и без меня тесно. Я в гостиницу пойду. Пока! Куда тебе письма-то писать?

– 

По старому адресу. Я туда хожу, забираю.

Миша проводил Нину до метро, и больше они не встречались.

Выслушав рассказ, Таня была поражена. Она не могла поверить в то, что услышала. Такой порядочный, такой идеальный Миша вдруг выселяется из общежития, как какой-то пьяница и дебошир. Или это однокурсники так на него влияют? Он же там не один – закон толпы. Но ведь Миша никогда не шел на поводу. Даже в детстве он перестал дружить с соседом, когда понял, что тот ведет себя неправильно. Неужели это его желание? Недаром он так восхищался ленинградскими рюмочными. Вот так,все начинается с рюмки.

Подруги долго обсуждали эту проблему и решили исполнить просьбу Миши – не говорить о случившемся родителям. В конце концов Миша не дурак, должен исправиться. Дальнейшее пребывание брата Тани в Ленинграде, казалось, эту мысль подтверждало. Миша продолжал отлично учиться, на каникулы домой приезжал исключительно трезвым и всегда с подарками. У родителей не было ни малейшего повода к беспокойству. Больше их беспокоила судьба Тани, у которой расстроилась свадьба. А вдруг ее вообще никто замуж не возьмет? Этого родители не переживут.

Свадьба и ее последствия.

Таня смотрит на себя в зеркало. Она очень хороша в белом платье, с фатой на праздничной прическе. Все невесты красивы, но она лучше всех. Да, да, лучше всех. На меньшее Таня не согласна. Она дождалась самого важного дня в своей жизни, она состоялась как женщина. Таня имеет право думать, что она лучше всех, потому что первая в своей институтской группе выходит замуж. Ни одна из десяти девчонок еще не нашла себе жениха, хотя их кругом пруд пруди. Таня никогда ни в чем не была первой – ни первой красавицей, ни первой умницей, ни победительницей в каких-нибудь соревнованиях или олимпиадах. И вот, наконец, повезло, выбилась в дамки.

Что это она размечталась? Первая, первая… Она еще не вышла замуж, жених еще не приехал на черной «Чайке», штамп в паспорте еще не поставлен. А вдруг он вообще не приедет? Передумает. Скажет, я еще так молод, и на фиг она мне нужна. Не первая красавица, не первая умница. Да и мама ему не советовала так рано жениться. Хотя почему рано? Уже пятый курс. Тане – двадцать один год, Сереже исполнилось двадцать два. Вот если бы восемнадцать, тогда рано.

Однако… Время идет, а он не едет. Вот и мама начинает волноваться, смотрит в окно, ждет. Наверняка передумал. И получится, как у Гоголя в «Женитьбе». Помните? Там жених Подколесин за пять минут до венца в окно выпрыгнул – и был таков. Бывают же такие странные мужчины. Ну, Сергей прыгать не станет – тут высоко, четвертый этаж. Он это знает, поэтому не приедет – и все. А Таня так и останется в подвенечном платье. Где-то уже было… Ах, да, у Диккенса. Там обманутая невеста так и не сняла подвенечного платья до самой смерти и не вышла на улицу – похоронила себя заживо. Ну сейчас, допустим, таких дур-то нет, но все равно стыда и позора не избежать.

Таня смотрит на часы. Ну вот, в двенадцать регистрация, сейчас, уже одиннадцать, а его все нет! А вдруг он окажется подлецом? Притворялся хорошим, а на самом деле… В жизни всякое бывает. Хотя есть надежда, что никакого Гоголя и никакого Диккенса Сергей не помнит. Она давно заметила, что литературные образы не слишком укладываются в его голове. Бывало, вместе с ним что-то читали или в театре были, а через месяц он уже ничего не помнит. Таня, у которой была хорошая память, очень удивлялась этому. И даже относила это обстоятельство к недостаткам своего жениха. Должны же быть у него недостатки – идеальных-то нет! А теперь оказывается, что это не недостаток, а достоинство – не с кого брать дурных примеров.

К ней подошел Миша – он приехал на свадьбу вместе с Леной, правда, всего на пару дней – оба заняты учебой. Друг Валера на свадьбу не приехал – оно и к лучшему.

– 

Ну что, невеста, не передумала, – начал Миша подкалывать сестру, – время еще есть. Может, махнем в Ленинград?

– 

Поживем, увидим, – ответила Таня, – может и махнем.

– 

Тогда я распоряжусь насчет кареты и тройки лошадей?

– 

Лучше самолет. На лошадях далеко не уедешь – могут догнать.

Все засмеялись, а Лена поняла, что невеста волнуется, и начала ее успокаивать.

– 

Я Сергея не знаю, не видела, – сказала она, – но я знаю тебя, Таня. Не верю, чтобы ты связалась с каким-то проходимцем.

– 

Ого! – констатировал Миша, – не должны ли мы сие высказывание понять так, что и ты с проходимцем никогда не свяжешься?

– 

Да уж!

– 

А как же я?

Тут все опять захохотали и пропустили самый важный момент, когда свадебный кортеж подъехал к подъезду. Соседи, небось, не пропустили, все на улицу высыпали. Видимо, свадьба -не такое уж частое явление.

И вот, наконец, открывается дверь и входит он, жених, Сережа, Сереженька … Принц? Да нет, не самый красивый, не самый умный. Но он – ее половина, ее будущая опора, они уже связаны какими-то невидимыми нитями, их тянет друг к другу, как магнитом. Значит, ошибки тут нет и быть не может. Жених похож на артиста Зубкова, но Таня этого пока не видит.

Сергей выглядел торжественно и немного смущенно. Он, как всегда, элегантен, костюм сидит на нем превосходно. В руках жених держит цветы, и это прекрасно. Таня всегда любила, когда мужчины, во-первых, поют, а, во-вторых, держат в руках цветы. Это по ее понятиям означало, что у них есть душа, а значит им можно верить.

Дальнейшие события происходили для Тани, как во сне: нарядно украшенные машины, марш Мендельсона, свидетели – с одной стороны Нина, с другой – Женя. Тут же толпятся однокурсники во главе с Тамарой, так и не попавшей в свидетельницы. Зато она с гордостью принимает ухаживания Игоря, который постоянно дает Тане понять, что он не в обиде, хотя и бросает иногда в ее адрес не совсем лестные замечания. Еще до свадьбы он пытался намекнуть однокурсникам, что Таня выходит замуж не по любви, а от безысходности, назло ему Игорю, который её, якобы ,разлюбил. Ну да Игорь есть Игорь, ничего хорошего она от него и не ждала.

И вот уже Сергею вручают свидетельство о браке, и он поднимает его высоко над головой, позируя фотографу. Женя, смеясь, толкает его в бок: «Эй, дружище, ты чему радуешься? Еще ничего не известно». А Сергей не слушает, обнимает Таню, потом целует, и все вместе они идут в банкетный зал пить шампанское.

Потом катание по городу: Александровский сад, вечный огонь, у которого они оставляют цветы, Ленинские горы…

В ресторане «Звездный», где состоялся праздничный обед, Таня увидела много незнакомых людей – родственников и друзей жениха, которые с любопытством ее рассматривали. На то и свадьба – любоваться на жениха и невесту, кричать «горько!». Таня улыбалась всем, старалась всех запомнить и с ужасом думала, что все эти незнакомые люди теперь ее семья, ее друзья. Когда собираешься замуж, как-то не задумываешься над этим, а зря. Надо будет любить не только Сергея, но и его близких, а это совсем не просто.

Сергей тоже с интересом изучал ее родственников, как и они его. Брат Василий, поздравляя Таню и желая ей счастья, просил не забывать своих родных, своих «истоков», как он выразился, деревню, где они вместе росли, проводили счастливые дни детства, где на дверке печи жарилась картошка, а откуда-то сверху падало решето. Наверное, гости ничего не поняли про решето, но у Тани на глазах выступили слезы. Да, у нее было счастливое детство, и двоюродный брат Василий хотел, чтобы она и во взрослой жизни не разучилась быть счастливой от маленьких радостей. И ее жених Сергей это понял, потому и обещал всё исполнить, когда Василий закончил говорить.

Со свекровью Риммой Степановной Таня познакомилась давно – Сережа неоднократно приглашал ее пить чай. Недовольства своего она не показывала ничем, была довольно приветлива и хлебосольна. Хотя Татьяна где-то в подсознании угадывала, что любая мать не хочет, чтобы сын женился рано. На свадьбу Римма Степановна согласилась, видимо, только потому, что сын уже фактически не живёт дома. Все время он проводит с Таней, вечерами возвращается поздно, потому что провожает свою девушку в другой конец города. Ей надоело ждать его ночами, трясясь от страха. «Хоть жени», – вздохнув, сказала она себе.

Таня знала, что свекровь и невестка – два полюса, которые редко притягиваются, скорее, наоборот, с огромной силой отталкиваются. За примером не надо было далеко ходить – тетя Лида Деревянкина, женив двоих своих сыновей, уже вовсю воевала с невестками. Воевала почти заочно. Оба сына, окончив военное училище в городе Гомеле, разъехались по военным гарнизонам и с матерью виделись редко.

Женитьба старшего сына Василия показалась ей настолько ненормальной, что она поклялась разрушить этот союз. Получив от сына короткое письмо с сообщением о женитьбе, тетя Лида помчалась в Омскую область, где служил Василий. Она явилась к молодоженам рано утром. Молодуха открыла дверь, будучи в рубахе и босиком. Увидев незнакомую женщину, она испуганно посмотрела на мужа. Василий вылез из-под одеяла и тоже испуганно уставился на мать, не зная, что сказать.