Пропасть для свободных мужчин

Миша не возражал и с удовольствием слушал Таню. Вот только вылечивался ли? В начале февраля Таисия Михайловна опять решила, что пора Мишу забирать домой, тем более, что он очень просился. Зоя Федоровна на этот раз была уже менее категоричной.

– 

Улучшение в состоянии здоровья вашего сына есть – это вне всякого сомнения, – сказала она, – и я даже могла бы его выписать, если вы настаиваете, у меня палаты переполнены, новых больных класть некуда. Но я вам не советую его забирать, он еще не совсем здоров, могут быть рецидивы.

Но заботливая мамаша была непреклонна в своем решении и уверена в своей правоте. Зоя Федоровна не советует? Она не нуждается ни в чьих советах. Таисия Михайловна заверила медиков, что они с Мишей полечатся дома, и увезла сына из больницы.

Ах, как наслаждался Миша домом, ванной, телевизором, как восторгался Москвой, которую давно не видел. Куча лекарств лежала на кухне, он подходил к ней все реже и реже, потому что уверовал в свое здоровье. И, правда, никаких особенных отклонений в поведении Миши не было, разве что говорил и шутил он больше обычного.

Мама в честь выздоровления сына и возвращения его из армии созвала родственников и друзей. Все они, так толком и не поняв, что с ним было, нашли его восхитительным. Миша воспользовался этим, чтобы подлизаться к маме и высказать свои требования, которые давно сформулировал. Ему, видите ли, нечего надеть, и надо что-нибудь купить. Это надо срочно сделать, потому что в самое ближайшее время ему надо ехать в Ленинград к Лене, которая его уже заждалась. Стало быть, ему нужна энная сумма денег. При этом Миша не вспомнил, что деньги на одежду ему уже высылались, он их просил, чтобы принарядиться после демобилизации в Ленинграде или Прибалтике. В его рюкзаке, кроме сумки для Тани, ничего не было. Или украли, пока он спал в поезде? Тогда почему оставили модную сумку? Нет, что-то тут не то.

Таня обещала Мише пройтись с ним по магазинам, но поездку в Ленинград сочла преждевременной. Но чем больше сестра убеждала брата не ехать, подождать хотя бы до весны, тем острее становилось у него это желание. Она отступилась, а мама спокойно дала ему денег и благословила хорошо провести время. Миша уехал. А через неделю позвонила Лена и со слезами просила забрать его домой, потому что он ведет себя отвратительно и всех измучил. Из дальнейшего разговора выяснилось, что Миша потратил все деньги на кутежи и безделушки, что к ней явился с огромным букетом роз, тут же пригласил ее в ресторан и сорил деньгами так, будто он миллионер, а не сын скромных служащих.

Выслушав Лену, Таня попросила купить билет на самолет (деньги она тут же вышлет) и отправить его домой, даже если для этого понадобится помощь милиции. Лена обещала все сделать.

Положив телефонную трубку и дав родителям информацию к размышлению о том, что Миша куролесит, Таня написала Лене подробное письмо о болезни Миши, решив, что от нее скрывать нельзя. Лена не должна думать, что ее обманули, она сама решит, стоит ли ей связывать свою судьбу с таким Мишей, которого она видела. Мама, скорее всего, не одобрила бы поступок Тани, но она и не осознала, что сын ее серьезно болен.

Проходили дни, а Миша домой не приезжал. Не звонила и Лена. Таисия Михайловна, не выдержав, позвонила своей подруге. Оксана Павловна сказала, что Миша спокойно взял предложенные ему деньги и сказал, что поехал в аэропорт. Все ему поверили и считали, что он уже дома.

– 

Я еду, – сказала мама и положила трубку. Она бессильно опустилась в кресло и только потом еле слышно произнесла: «Миша пропал. Надо ехать».

Денег у мамы уже не было, и Таня отдала ей свою зарплату. Мать, которая не послушалась врача в надежде сделать для сына лучше, фактически достигла обратного эффекта. Самоуверенность и недальновидность подвели ее, и теперь Таисия Михайловна находилась в глубоком трансе. Она ехала в Ленинград искать сына, а это значит обращаться в милицию, звонить в больницы и морги. Процедура неприятная, но необходимая, ведь Миша мог быть еще жив. О самом страшном она тоже думала, хотя и гнала от себя эти мысли.

Спускаясь по лестнице, Таисия Михайловна оступилась и сильно ударилась плечом о перила. Сумка полетела вниз, а она села на ступеньку и заплакала.

– 

Давай я поеду, – сказала провожающая ее Таня, – а ты останешься дома, отдохнешь. Но мать не приняла предложения дочери, тут же встала и продолжила свой скорбный путь.

Через три дня мама позвонила домой и сообщила, что собирается в обратный путь. Она нашла Мишу – он находится в психиатрической больнице. Деньги, которые ему дали в семье Ткаченко, он опять прокутил и оказался на вокзале с твердым намерением сесть в поезд без билета. Тут-то его и увидел милиционер, который, в отличие от родной матери, сразу определил, с кем имеет дело.

– 

Ты псих, что ли? – спросил он

– 

Да, – ответил Миша, – я болел, но теперь вылечился.

– 

Оно и видно, – констатировал страж порядка и вызвал бригаду «скорой помощи», которая благополучно доставила Мишу в больницу.

В Ленинградской психушке он пролежит два месяца. Мама, уезжая, оставила Лене деньги, чтобы она его иногда навещала с гостинцами. Таисия Михайловна уже чувствовала, что по собственной воле бывшая невеста уже не пойдет к бывшему жениху.

Ну что, мадам? Вы не хотели, чтобы ваш идеальный сын женился на этой девушке? Получайте же! Свадьбы не будет. Видите, все ваши желания исполнились. Но какой ценой? Таня гнала от себя эти мысли, она была не вправе осуждать мать, которая если и заблуждалась, то искренне. Слишком неординарной была ситуация, чтобы сразу в ней разобраться. Но факты – упрямая вещь, и никуда от них не деться.

Реабилитация.

Пока Миша лечился в Ленинграде, родные из Москвы слали ему письма и посылки. Он тоже иногда писал короткие корявые письма, где рассказывал о врачебных процедурах, о визитах Лены и своей скорой свадьбе. При этом не забывал передать «привет из дурдома», а на конверте на месте обратного адреса неизменно красовалась: «Дурдом».

Но время не стояло на месте, пришла весна, зажурчали ручьи, поднялось настроение. И, наконец, в середине апреля Лунины получили сообщение, что Михаила можно забрать домой. На этот раз в Ленинград поехала Таня – у нее соответственно заводскому графику был отпуск. Она надеялась еще раз воспользоваться гостеприимством Лены и ее родителей.

В больнице, куда Таня явилась незамедлительно, ее попросили подождать. Она огляделась по сторонам. В столовую, что была по -близости, собирались люди. Несчастные люди, одетые в серые робы, многим из которых так и не суждено будет выйти из больницы. Внимание Тани привлек старик, который непрерывно манипулировал пальцами рук. Ничего и никого не замечая, он смотрел только на свои руки и вырисовал виражи указательными пальцами то левой руки, то правой. Таня уставилась на него и стала ждать, когда же он закончит свои упражнения. Но не дождалась – привели Мишу.

Брат так здорово зарос бородой, что сестра его поначалу не узнала. Видимо за два месяца ни разу не брился. Миша широко улыбался, радуясь своему освобождению, и разговаривал с медсестрой: «Вот познакомьтесь, это моя красавица сестра». Медсестра улыбнулась, посмотрела на Таню, кивнула и не стала спорить с Мишей. Потом дала последние указания, вручая Тане пакет с лекарствами: «Вот эти таблетки надо пить до еды, эти после, а вот эту – одну на ночь. И помни, Миша, что алкоголя нельзя ни капли. Будешь пить – будешь нашим постоянным пациентом». Миша выслушал эти слова как нечто далекое, к нему не относящееся, подобное тому, как если бы ему сказали: «Когда соберешься лететь на Марс, не забудь захватить скафандр».

Таня с Мишей вышли на улицу, где ярко светило солнце, вдохнули свежего воздуха и решили пройтись по городу. Таня давно не была в Ленинграде и сейчас, шагая рядом с братом по его широким прямым улицам, подставляя лицо Невскому ветру, была вполне счастлива. Когда-то она гуляла здесь с Валерой Ткаченко, своей несостоявшейся любовью, который жил теперь где-то на Невском проспекте. Наверное, и Миша мечтал о женитьбе на ленинградке, но теперь-то ему, как говорится, не до жиру. Быть бы живу.

Он привел Таню на улицу Декабристов, показал свою Alma Mater, но не решился зайти внутрь. Они постояли рядом со зданием института, посмотрели на его окна, на резьбу фасада, а потом пошли дальше к театру имени Кирова.

– 

Я был здесь счастлив, – сказал Миша, – но это уже не повторится.

– 

Не надо так говорить, ведь жизнь только начинается.

– 

Начинается? Я считаю, что позади уже больше, чем впереди.

– 

Не надо быть пессимистом. Будем надеяться на лучшее.

Оксана Павловна и Лена встретили Таню с Мишей радушно, а Виктор Ильич тут же отправил его в ванную – мыться и бриться. Однако, несмотря на гостеприимство, напряжение в доме все-таки чувствовалось. Лена молчала, не зная, что сказать, а Оксана Павловна вздыхала и охала, жалея Мишу.

– 

Я до сих пор не могу опомниться от случившегося, – сказала Таня в надежде разрядить обстановку, – в чем он провинился, что так наказан?

– 

Мы с Леной тоже сами не свои, – ответила Оксана Павловна.

– 

Виктор Ильич, вы военный, – обратилась Таня к отцу семейства, – как вы думаете, что с ним случилось?

– 

Трудно сказать, – ответил отец Лены и задумался, а потом добавил, – лично я с такими случаями не встречался, но в армии бывает всякое… Все может быть.

– 

Он мне рассказывал, что несколько дней не спал…

– 

Неужели? – ужаснулся Виктор Ильич, а за ним все остальные, – отсутствие сна – это прямой путь к психическому срыву.

– 

А почему не спал, не знает. Должна же быть причина такого возбуждения. То ли радовался, что скоро домой, то ли огорчился по поводу задержки… Алкоголь я тоже не исключаю – могли они там отметить скорую демобилизацию.

– 

Да не переживай ты так, Таня, может быть, все обойдется, – вступила в разговор Оксана Павловна, расстилая на столе белую скатерть, – дома он успокоится, отдохнет – и все пройдет, забудется.

– 

Я тоже на это надеюсь, – согласилась Таня.

Тут вышел из ванной Миша – вымытый и бритый. Дискуссия прекратилась, и Таня с Леной пошли на кухню помогать Оксане Павловне, оставив мужчин у телевизора. Когда сели за стол, все чувствовали себя непринужденно и даже по-родственному, только Миша все время молчал и старался не глядеть на Лену, видимо, ему было стыдно за свою болезнь и свое поведение. Таня решила, что задерживаться в Ленинграде им не стоит, и через пару дней, на радость мамы и папы, они были дома.

Мише по медицинским показаниям на год оформили инвалидность, дали вторую группу, и он большую часть времени проводил дома с телевизором и книгами. Встречаться с бывшими друзьями у него не было никакого желания, с девушками – тоже. Таня старалась развлекать его, как могла, Сергей тоже. Если супруги собирались в театр или на концерт, то брали с собой и Мишу.

Своеобразно отреагировала на его болезнь Танина свекровь. Сначала ее нисколько не огорчило несчастье в доме Луниных, и она даже не стала этого скрывать, равнодушно заметив: «Вот как? Жаль парня». Но потом, осознавая случившееся, она вдруг поняла, что ее сыну придется жить вместе с Мишей в одной квартире, а от сумасшедших, как известно, всего жди. Она пригласила Сережу с Таней к себе домой для серьезного разговора и прямо спросила: «Как вы собираетесь жить дальше? Мише теперь нужна спокойная обстановка, а вас в квартире слишком много».

– 

У нас нет выбора, – ответила Таня, – как жили, так и будем жить. Мы – в своей спальне. Родители – в своей. А Миша – в зале на диване.

– 

Но он же психически больной, с ним вместе жить страшно, – округлив глаза и подняв брови, добавила Римма Степановна, – а вдруг он обидит Андрюшку?

– 

Миша вылечился и никого не собирается обижать, – резко сказала Таня.

– 

От этого не вылечиваются – уж поверьте мне как медицинскому работнику.

– 

А что ты предлагаешь, мама? – спросил сын.

– 

Как что? Я одна, квартира большая, условия хорошие. Возвращайтесь. К тому же здоровье у меня слабое, долго не проживу. Все вам останется.

– 

Ну что ты говоришь, мама, ты еще молодая, хоть замуж выдавай.

– 

Да нет, не молодая, давление повышается, сердце шалит. Собирайтесь и переезжайте.

– 

Я думаю, не стоит нам ездить туда-сюда, – возразила Таня, – как-нибудь проживем, не беспокоя вас.

– 

А какое мне беспокойство? Никакого. Вечером соберетесь в кино, я с Андрюшенькой посижу, – не унималась свекровь. Она, казалось, забыла, как ее раздражала сноха.

– 

Не стоит, – коротко заметила Таня.

– 

Может быть, попозже, мама, – взмолился Сергей, сморщившись и не глядя на мать.

– 

Вот с вами всегда так, – вздохнула Римма Степановна, – ни за что не договоришься. Можно подумать, что я о себе беспокоюсь.

Она могла предложить и другой вариант, который бы устроил всех – разменять большую квартиру на две поменьше. Улица Чкалова, на которой жила Римма Степановна, проходила по Садовому кольцу, стало быть, в центре Москвы – с обменом не было бы проблем. Но просить свекровь об этом Таня сочла нецелесообразным. Дух противоречий, который жил в ней, не позволил бы ей сразу согласиться. Поэтому молодые супруги ушли ни с чем и стали ждать, не сообразит ли дорогая мамочка сама. Ждать пришлось долго, почти полгода, пока мать все-таки приняла решение разменять квартиру. Толчком к такому простому решению послужил тот факт, что престарелая соседка Риммы Степановны, будучи уже не в силах за собой ухаживать, решила объединиться с семьей дочери. У нее была добротная однокомнатная квартира, которая вполне устраивала Римму Степановну, потому что после обмена не надо было переезжать в другой район, а можно остаться в своем подъезде и жить в привычной обстановке. Вторая квартира, трехкомнатная «хрущовка, располагалась в районе ВДНХ, что вполне подходило молодым Поляковым – их ежедневный путь на работу заметно сокращался.

Все были счастливы. Римма Степановна устала платить за слишком большую жилплощадь, и теперь ее ожидала экономия в деньгах. Таня с Сергеем предвкушали наконец-то пожить своим домом, обустроить его по своему вкусу, где каждая вещь характеризовала бы своих хозяев. Готовясь к переезду, они с удивлением обнаружили, что обросли хозяйственным скрабом, который надо было упаковывать. Только Андрюшкины вещи заняли целый чемодан, а тут еще мама Римма расщедрилась и удружила им часть своей мебели, которая не вошла в ее новую квартиру. Так что переезд вылился в настоящее стихийное бедствие и вымотал всех. А в квартире еще предстояло сделать ремонт.

Таня вставала в шесть часов утра, чтобы до работы успеть завести сына в садик, а после работы, накормив семью ужином и уложив ребенка спать, тут же вместе с мужем начинала клеить обои или красить. Таким образом, в течение месяца ремонт был сделан, мебель была расставлена, занавески на окна повешены, и квартира засияла тем самым матовым светом, который называют домашним уютом. Усталые, но счастливые супруги пригласили в субботу родственников на новоселье.

– 

Ну, ребята, вам жутко повезло, – высказал свое мнение Миша, – не было ни гроша, – и вдруг алтын.

– 

Тебе, небось, тоже повезло – жить стало просторнее. – ответил ему Сергей.

– 

Да нет, какое тут везенье, – грустно вздохнул Миша, – один я остался, скучно мне без вас. Хоть бы Андрюшку оставили – совсем поговорить не с кем.

– 

Мы не так уж далеко уехали, приходи.

– 

Приду, куда я денусь.

Таисия Михайловна с Михаилом Николаевичем обошли все помещения, все похвалили, а потом папа Тани и Миши со свойственным ему юмором сделал вывод: «Вы стали такими зажиточными, что впору раскулачивать». «Ни за что не дадимся», – улыбнулась Таня.

Свекровь пришла последней, долго прихорашивалась перед зеркалом в прихожей, а потом тоже внимательно осмотрела квартиру. Садясь за стол, она не упустила возможности высказаться: «Не захотели жить в нормальной квартире, теперь живите в этой, с совмещенным санузлом».

– 

Мама, спасибо тебе за квартиру – нас она устраивает, – сказал ее сын, – и район хороший. Будем гулять в Останкинском парке.

– 

Гуляйте, гуляйте, если вам так нравится, – разрешила мама.

Но никакие колкие замечания Риммы Степановны не омрачили хорошего настроения собравшихся. Гости распили шампанское, съели приготовленные Таней салаты и закуски, выпили чай с тортом и, довольные, стали собираться домой. Андрюша, просидевший весь вечер на коленях у Миши, к неудовольствию бабушки Риммы, вызвался идти с ним в гости к бабушке и дедушке Луниным. Таня быстро одела его, пообещав зайти за ним завтра и стараясь не смотреть на недовольное лицо свекрови. В конце концов, чей это сын – ее или Танин? Имеет ли свекровь право устанавливать свою монополию на ребенка, заставлять его называть себя мамой? Не хочет, видите ли, чтобы ее звали бабушкой! Но Андрей и в четыре года оказался умнее ее, объяснив нерадивой бабке, что мама у него уже есть, а она – не мама, а бабуля. Устами младенца, как известно, глаголит истина. И Римме Степановне ничего не оставалось, как усмирить свои амбиции.

Бабушка Римма не хотела, чтобы Андрей общался с Мишей. Ребенок же, наоборот, всей душой полюбил дядю и тянулся к нему. Правда, называл он его просто Мишей, но последнего это вполне устраивало. Короче, они стали друзьями. Для Миши общение с маленьким человечком стало отдушиной, заполнением так внезапно свалившейся на него пустоты, лечением от депрессии. Андрюшу же привлекало то, что, в отличие от родителей, у Миши было много свободного времени, можно было целый день играть в лошадки, в прятки, в лото. Надо ли говорить, что и речи не могло быть о том, чтобы дядя обидел племянника.

Миша был рад, что он дома, а не в больнице, не в армии и даже не на работе – работы он почему-то боялся. Но сидеть целыми днями дома было скучновато. Подруга Тани Нина Горлатых, которая узнала о болезни Миши последней, повадилась его навещать. Она работала корреспондентом в газете «Московские новости», часто ходила по городу по делам и имела возможность выкроить часок другой в рабочее время. Нина предпочитала видеть Мишу наедине. Она приносила ему газеты, журналы, а также мороженое и другие гостинцы. Все это Миша принимал больше от скуки, чем от нужды.

Он с удовольствием слушал ее рассказы о работе, о встречах с интересными людьми, о московских сплетнях. Но разбитная бабенка не могла удовлетвориться только разговорами, она имела далеко идущие планы – соблазнить Мишу, который давно ей нравился, сделать его своим постоянным любовником.

– 

Миша, и как ты тут сидишь целыми днями в четырех стенах? Я бы не смогла, – с этих слов она начинала беседу, – тебе пора жениться, а ты от людей прячешься.

– 

Это тебе замуж пора. – отвечал Миша, – а ты ерундой занимаешься.

– 

Я-то замужем уже была, а ты, небось, девственник? Или ты с Ленкой спал?

– 

Я на эту тему говорить не буду. И Лену больше не упоминай – с ней все кончено. О себе лучше позаботься.

– 

Я о себе и забочусь. Ты один – и я одна. Мог бы быть дуэт. Или тебя смущает, что я на четыре года старше? Так я же еще ничего!..

– 

Ничего – пустое место; ты очень хороша, Нина. Вот только идешь ты не своей дорогой.

– 

Не своей? Что ты имеешь в виду?

– 

Тебя же сравнивали с Наташей Ростовой…

– 

Я что же, должна, как она, выйти замуж за тюфяка и регулярно рожать детей?

– 

Приблизительно. С поправкой на современность, конечно. Тебе надо определиться, а не болтаться туда-сюда.

– 

Ха-ха! Определиться и успокоиться? Это же скучно. Еще не родился тот мужчина, с которым я бы захотела тихого семейного счастья.

– 

Значит, Наташа Ростова пошла не тем путем. И что же теперь будет?

– 

Я тебе не Наташа.

Нина сделала обиженное лицо, посмотрелась в зеркало, подкрасила губы и ушла, хлопнув дверью. Но отсутствовала она недолго. Решив, что Миша просто засмущался от ее откровенных разговоров, она повторила попытку. Пришла и, как ни в чем не бывало, чмокнула Мишу в щеку. Миша улыбнулся.

– 

Что? Опять делать нечего? – спросил он.

– 

Нечего? Да я ради тебя все дела заброшу.

– 

Как приятно слышать. Такие жертвы ради меня…

– 

Это не жертва , это счастье, – и Нина крепко прижалась к парню. Но он отстранил ее.

– 

Нина, это лишнее. И чтобы больше этого не было, – твердо заявил он.

Потом Нина жаловалась Тане.

– 

Представляешь? Не будем, говорит, и все. Я-то думала, мужик изголодался, а он… Да ни один мужчина бы на его месте не отказался.

– 

Так уж и ни один?

– 

Ах, ты про своего вспомнила? Так я твоему Сергею ничего и не предлагала. Сказала только: давай поцелуемся. А он бежать… Ты что, мне этого простить не можешь?

– 

Прощать тут нечего. – ответила Таня, – я вообще не понимаю, почему всегда и во всем обвиняют женщин. Изменил мужик, а виновата она, такая – сякая, разлучница. Почему так?

– 

Есть такая религия – не помню, у кого, но, кажется, у индусов. Если женщина пришла сама – мужчина не имеет права ей отказывать; отказал – значит, прогневил бога. Вот так.

– 

Ничего себе, – удивилась Таня, – ты это не сама придумала?

– 

Да нет, читала в каком-то журнале.

– 

Все-то ты знаешь. А как твой сын?

– 

Олежка живет у моих родителей и прекрасно себя чувствует.

– 

Не скучаешь?

– 

Нет. Я свободная женщина.

– 

А я вот не свободная, после работы бегу в садик , потом начинаю готовить ужин. Сережа приходит попозже, у него сейчас много работы.

– 

Я давно хотела тебе сказать, – Нина лукаво подмигнула, – твой муж становится похож на мужчину. Импозантный такой, элегантный. Когда ты замуж выходила, ничего не было, пацан пацаном. Кстати, где ты ему костюмы покупаешь? Уж не в Париже ли?

– 

Знаешь ведь, что не в Париже. Это костюмы московской фабрики «Большевичка» – они как будто специально на него шьют.

– 

Надо же! Научились шить. Небось, на стажировку за границу ездили. Мужик твой совсем преобразился.

– 

Ну, спасибо. Я сама не ожидала, что он так быстро будет продвигаться по службе. Уже конструктор первой категории, занимается серьезными разработками. Мне раньше казалось, что он такой стеснительный, осторожный…

– 

Да он таким и был.

– 

Наверное, но женитьба пошла ему на пользу, появилась уверенность в себе. Бывает же…

– 

Повезло тебе, Татьяна, – завистливо вздохнула свободная женщина, – удачный брак в наше время – это скорее исключение, чем правило.

– 

Тебе тоже повезло. Интересная работа – твоя профессия не массовая, как моя, журналистов мало. Богатые родители – у меня таких никогда не было, поездки за границу… Разве это не везение ? А счастливый брак – это что? Болото!

– 

Ха-ха! Я тоже всегда так думала, но боялась тебе сказать – обидишься. А почему тебе твоя работа не нравится? По-моему Отдел главного конструктора – это звучит.

– 

Звучит для непросвещенных. Разработчики шлют нам свои гениальные чертежи, а мы на месте видим, что они совершенно не представляют возможностей нашего

производства. Приходится приспосабливать их разработки к нашим условиям – материалы менять, крепеж, потому что у нас такой не идет… Ну да, это скучно и не

интересно. Мне вот недавно рационализаторское предложение принесли на подпись. Одну гайку меняют на другую и обосновывают замену большей прочностью и экономией материала. Я подняла все чертежи и вижу – эта предлагаемая рационализатором гайка уже стояла в чертежах разработчика, а потом какой-то рационализатор заменил ее на другую, доказав, что она более унифицированная и надежная в работе. И вот недавно выискался еще один умник, который предлагает вернуться к прошлому. Вот так и переливаем из пустого в порожнее.