Дорога на Ай-Петри

– Ну, кроме Варьки с Серегой, кажись, теперь все в сборе, – Анатолий, поднял бутылку и наполнил рюмки. – За встречу!

Обычно Валентин Юрьевич водки не пил, предпочитал хорошие вина, мог себе позволить, но здесь отказаться не решился. От одной рюмки ему, пожалуй, ничего не сделается. Только бы это был не самопал какой-нибудь…

Марина, едва пригубив, поставила рюмку на стол. Но ела с аппетитом. Он, обычно раскованный, умевший говорить в любой компании на любые темы – годы работы среди студентов научили, – чувствовал внутреннее напряжение, и никак не находил повода к ней обратиться. Наконец, спросил об одноклассниках, кто где, кто и чем занимается. Она подняла на него взгляд, но ответить не успела.

– Да не так уж много здесь наших и осталось, – сказал Анатолий. – Ярошенко в Логунцах завхозом в районной поликлинике работает, Зойка Борщова там же, глазным врачом. Семенов милиционером. Ну, Сомова ты видел… Лялина здесь, нигде не работает. Дома сидит. Только ты к ней лучше не ходи, – поднял предостерегающе палец. – Спилась баба.

– Не может быть! – вырвалось у Валентина Юрьевича помимо воли.

Невозможно было поверить, что Лялина, которая играла Софью в «Горе от ума» и Белоснежку в школьных спектаклях, симпатичная смешливая девчонка с длинной косой, душа компании вдруг непостижимым образом превратилась в опойку, алкоголичку.

– Вот именно, – кивнула тетя Лена, – компании эти ее и сгубили. Вышла замуж за парня, с которым в педучилище училась, только бросил ее муж из-за пьянки этой. Вернулась сюда.

– Остальные поразъехались, кое-кто и умер уже, – помолчав, продолжил Анатолий. – Помнишь, Лыкова? Зимой схоронили. Давление, давление, а потом раз – инфаркт. Пошел в баню, хотел попариться. Ну, и… Пока «скорая» из Логунцов доползла, умер.

Все снова примолкли на какое-то время, они – вспоминая того Лыкова, какой все эти годы топтал землю рядом, какого знали всю жизнь, он – толстого рыжего парня, с которым не раз ходил на рыбалку. В младших классах они даже дружили, на великах ездили купаться, и за ягодами в Дальнюю рощу. И вот – не увидит его больше никогда. Как и многих других, кого знал когда-то. От этой мысли почему-то неприятно сжалось сердце. И Лыкова было жаль, и себя почему-то. У него ведь тоже давление. Впрочем, кто сейчас абсолютно здоров? Особенно, из живущих в больших городах с их загазованностью. Опять же питание, консерванты эти, всякие вредоносные Е-добавки… Ну, нечего раньше времени себя хоронить, одернул себя мысленно. Как раз у него-то все хорошо, несмотря на небольшие проблемы со здоровьем. Он еще сделает кое-что. Жизнь его пока еще продолжает набирать обороты, разве нет? Вот, опять приглашают в Штаты лекции читать. Письма шлют отовсюду, торопят с учебником, которого ждут. Он очень даже востребован. Ему еще очень многое нужно сделать.

– О чем это ты так задумался? Никак, задачу математическую решаешь? – услышал он насмешливый голос тети Лены. – Я тебя уж второй раз спрашиваю, жену-то чего не привез? Стесняешься нас, деревенских, что ли?

Тут следовало бы отшутиться, сказать что-нибудь вроде того, что ему стесняться нечего, поскольку он и сам деревенский. Девяносто процентов населения этой страны, если поскрести, окажется того же происхождения, но он никак не мог взять верного тона среди этой, самой родной ему по крови, и в то же время, совершенно незнакомой, – ну, за исключением разве что тети Лены, – совершенно чужой семьи с ее чужой жизнью.

– Да нет, – пробормотал неловко. – Просто не получилось как-то.

Обычно он за словом в карман не лез, умел поговорить, и пошутить, особенно красноречив бывал в компании женщин, а сегодня его словно выключили.

От водки все это, подумал он. Вино бодрит и радует, водка же всегда действовала на него угнетающе. Потому он ее даже в компаниях никогда не пил. Лучше ничего, чем сивуху.

– Какие планы на завтра? – поинтересовался Анатолий.

– Какие у него планы могут быть? – с упреком взглянула на сына тетя Лена. – Это у тебя день и ночь всякие планы. Человек в гости приехал, не на работу.

3

На следующий день сразу после завтрака Валентин Юрьевич засобирался на кладбище.

– Попутно на наш старый дом посмотрю. Кто там сейчас живет?

Тетя Лена, изучавшая инструкцию удобрения для овощей, которое привез ей вчера Анатолий, бросила на него удивленный взгляд поверх больших старомодных очков.

– Так давным-давно уже нету вашего дома, снесли.

– Как снесли? – застыл он. Новость показалась удивительно неприятной.

– Так все ж финские домики снесли. Они же ремонту не подлежат. Не каменные. Дерево, опилки… сгнили. Там же речка близко, сыро.

– И что там теперь?

– Да в тот же год и распахали все, сад там заложили, яблони посадили. А потом, в девяностых, землю распаёвывали, сад этот тоже на части поделили.

– Частная собственность, теперь, значит? И кому принадлежит?

Тетя Лена махнула рукой:

– Да как было ничье, так ничье и осталось. Кое-какие участки дачники купили, а остальное позаброшено, запущено, все травой заросло. – Сняла очки. – Хочешь, с тобой на кладбище пойду?

– Да нет, я лучше один…

Она покивала головой, соглашаясь. Спросила только:

– Найдешь? Мы там оградку сделали, скамейку поставили. Сирень посадили, белую. Мать твоя очень ее любила. Большой такой куст, с центральной дорожки сразу увидишь.

Валентин Юрьевич опустил глаза. Кольнуло чувство вины. Все эти вещи должен был сделать он. Сделать оградку и скамейку, посадить цветы. Но не сделал, хотя и собирался, действительно думал это сделать. Не сразу, но – обязательно. Но даже на сорок дней приехать не смог. Той осенью его, молодого специалиста, сразу же отправили на стажировку в Европейский университет. Нужно было срочно оформлять документы, а потом так же срочно выезжать. Он горько сожалел о том, что мама уже никогда не узнает об этом. Как бы порадовалась за него.

– Цветов нарви, – уже вслед подсказала тетя Лена. – Там, в палисаднике, бери какие понравятся.

Ну да, верно, здесь букет в цветочном магазине не купишь. Валентин Юрьевич сорвал несколько крупных астр и вышел на улицу. Теплое серое утро было под стать его тихо– грустному настроению. Он снова шагал по знакомым улицам и, странное дело, сегодня они уже не казались ему пустыми и заброшенными. Здесь шла своя жизнь. По дороге встретились две женщины с тяжелыми сумками – шли то ли из магазина, то ли с автобусной остановки. Поравнявшись, примолкли, окинули любопытным взглядом. В деревне с каждым принято здороваться, но он чувствовал себя здесь чужаком, а потому, опустив голову, молча, проследовал мимо.

Сельское кладбище стало больше. Валентин Юрьевич долго бродил по дорожкам, всматриваясь в кресты и плиты, прежде чем нашел могилу матери. Она была почти в центре – значит, кладбище с той поры увеличилось вдвое. Деревня пустела, кладбище росло. Но здесь, во всяком случае, еще хоронят, а не кремируют, подумалось. Почему-то не нравилась ему мысль о кремации. Когда прах человека развеивается над землей, куда, вот так придешь, чтобы побеседовать – пусть мысленно – с дорогим тебе человеком? Слава Богу, здесь есть еще кому ухаживать за старыми могилами. Он мысленно поздоровался с мамой и извинился за свое долгое отсутствие. Собирался произнести свои слова вслух, но, даже откашлявшись, не смог избавиться от жесткого кома в горле. Положив на могилу цветы, присел на скамейку и вгляделся в маленькую фотографию. Мама на ней была совсем молодой. Намного моложе, чем он сейчас. И вот ее нет. Давно нет. Ушла внезапно, не простившись, так и не увидев ни жены его, ни своей внучки. А может, она все-таки видит их, знает, как они живут? Сейчас он жалел, что не может считать себя верующим человеком. Верующему куда легче переживать такие вот минуты. Легче жить и, наверное, легче умирать. Прочитать бы сейчас какую-нибудь молитву, вот только он не знал ни одной. Никто не учил его молиться. К тому же, его математический склад ума всегда плохо воспринимал то, чего нельзя было подтвердить доказательством. Но сейчас ему внезапно, как никогда, остро захотелось верить, просто верить, безо всяких доказательств, что покинув этот мир, дорогие нам люди, не исчезают бесследно. Что, отбыв земную повинность, лишь тело превращается в прах, а энергетический сгусток, именуемый душой, летит куда-то ввысь, и присоединившись к сонму себе подобных, наблюдает оттуда, из синей сини, за мельтешением оставшихся внизу. Верить, что возможно, когда-нибудь они снова будут вместе, рядом, в одном пространстве, в одном измерении. Он взглянул вверх. Слышишь ли ты меня, мама?

Небо снова затягивало тучами, несколько капель, словно предупреждая о надвигающемся дожде, упало ему на лицо, и Валентин Юрьевич поднялся.

На обратном пути он решил зайти в школу.

Рядом со школой располагался небольшой домик – сельский медпункт. Здесь, на скамейке перед крылечком он провел немало минут, да что там, минут – часов, ожидая, пока закончит работу Марина. Он еще учился, еще был студентом, а она уже работала. Вернулась после учебы домой, здесь требовалась медсестра, кроме того, не захотела своих старых родителей одних оставлять. С этим домиком было связано достаточно много воспоминаний. Больше – приятных. Впрочем, были и не очень приятные… их последняя встреча, например. За день до отъезда он пришел к Марине в медпункт. На улице была холодрыга, мело, зима в разгаре. Поэтому он и решил подождать внутри, хотя и не любил находиться среди больных людей. Да и вопросов идиотских, не любил. Если народу было много, обязательно находилась какая-нибудь сердобольная душа, которая спрашивала, не заболел ли он, часом? Но в тот раз у кабинета Марины никого не было, хотя до конца рабочего дня оставался еще много времени. И в кабинете пациентов не оказалось. Тети Паши, уборщицы и санитарки в одном лице, тоже не было. Обедать пошла, объяснила Марина. Он уже знал, если тетя Паша ушла «обедать», то вернется не скоро. Хозяйство у нее, внуки. Может только перед концом рабочего дня заглянуть, чтобы медпункт запереть. И правильно, чего часы зря отсиживать, когда вся работа с раннего утра переделана? Никто ее упрекнуть не сможет, в медпункте всегда чистота и порядок. Он обнял Марину. После нескольких жарких поцелуев захотелось большего. Он расстегнул пуговицу халата, потом вторую.

– Перестань, – сказала, отстраняясь, Марина. – Я на работе. Да и нельзя сейчас.

– И вчера было нельзя, и позавчера, – обиженно произнес он, прижимаясь все теснее.

– Период такой… опасный. И тетя Паша вот-вот придет с обеда. Или еще кто заглянет… бывает, люди к концу работы идут… нельзя.

– Да ладно тебе, – настаивал он. – Я завтра уезжаю, увидимся теперь только в мае… или даже летом, а ты – нельзя, – бубнил тихо, жарко дыша ей в нежную шею.

– Нельзя сейчас, – беспомощно повторила Марина, пытаясь выскользнуть из его рук.

Но он уже не владел собой. Повалил ее на кушетку и, преодолев Маринкино сопротивление, все-таки получил свое. И едва успел застегнуть брюки, как из коридора кто-то подергал ручку, а потом в дверь решительно постучали.

– Тетя Паша! – испуганно прошептала Марина, торопливо поправляя халат. – Быстро открой дверь.

Он повернул ключ в замке. Это и в самом деле была тетя Паша.

– Марина, срочный вызов. Кузьмичеву плохо, – быстро сообщила, неодобрительно глянув в сторону Валентина. Чего, мол, народ от работы отвлекаешь? – жена его сюда бежала, да меня встретила. Велела передать, что б ты быстрее шла, говорит, лежит, уже еле дышит.

– Астма у него, приступ, наверное, – пробормотала Марина, быстро доставая из стеклянного шкафчика какие-то лекарства.

– Я завтра загляну, – сказал Валентин, быстро отступая к двери. – Завтра забегу. Попрощаться, – объяснил зачем-то тете Паше.

Но как-то так вышло, что не забежал.

Когда-то здание школы казалось ему большим – два этажа, и еще пристройка с мастерскими и спортивным залом. Позади сад, в котором росли и несколько деревьев, посаженных его руками, спортплощадка и стадион, там вечерами и по воскресеньям они до темноты гоняли мяч. Валентин Юрьевич поднялся по ступеням и вошел в вестибюль.

– Вы к кому? – подняв голову от книжки, поинтересовалась сидящая за столом женщина. Она была примерно его возраста, но он ее не знал, точно не знал.

– Я здесь учился, – сказал Валентин Юрьевич. – Просто зашел, посмотреть. В класс заглянуть.

Женщина слегка пожала плечами.

– А чё тут смотреть? Никого в классах нет. Да и закрыты они, сегодня все у директора, на педсовете.

– Тогда я просто по коридору пройдусь, – сердито произнес он.

В его времена, ни стола, ни охранников (или дежурных?), сидящих у входной двери, не водилось. Каждый мог свободно войти и погулять по коридорам школы. И то, что теперь ему, ученому, приходилось объясняться, униженно просить о такой мелочи, возмущало.

Дежурная еще раз изучающее оглядела незнакомца и, не найдя ничего подозрительного в его внешности, снова пожала плечами, что можно было истолковать и как запрещение, и как разрешение. Он предпочел последнее и двинулся дальше. Тем более, идти было недалеко, нужно было всего лишь свернуть направо. Ему внезапно захотелось проверить одну вещь. Напротив кабинета директора был небольшой холл, где на стенах висели доски с объявлениями и расписанием уроков, а также стенд с фотографиями выпускников. Сохранился ли он? И висит ли еще там его портрет? Вряд ли, усмехнулся, если вывешивать портреты всех достойных людей, которые учились когда-то в этой школе, стен не хватит. Так и оказалось. Стенд был, его обновили и расширили, только на нем – незнакомые, главным образом, молодые лица успешных людей.

Школьником он вот также останавливался перед этим стендом – примерял профессии тех, кто, покинув деревню, чего-то добился. Чаще всего смотрел на мужчину в темном костюме с галстуком. Он не помнил уже ни лица, ни фамилии, только подпись под фотографией хорошо помнилась: астроном такой-то.

Тогда это его потрясало. Вот учился в их деревне парень, а кем стал! Астрономом. Смотрит на звезды сквозь какой-нибудь огромный телескоп. Он тоже мог бы стать астрономом, с физикой-математикой у него всегда было хорошо, но, поразмыслив, остановился на инженерной специальности. Сколько их нужно стране, этих астрономов? Не больше сотни, ну, в крайнем случае, несколько сотен. А инженеров – десятки тысяч. Инженеры – это класс, несущий в массы научно-технический прогресс. Везде и всюду нужны. Мама поддержала и это его решение. Ей было все равно, куда поступить сын. Главное, чтобы в деревне не оставался и в армию, как соседские лоботрясы, не загремел.

– Вы кого-то ищете?

Валентин Юрьевич оглянулся. Полная женщина средних лет, с короткой стрижкой, с черной папкой в руках смотрела сурово – кто такой? Это уж точно не дежурная. Тон другой, начальственный. Он снова, теперь уже слегка раздраженно – почему он должен оправдываться? Почему нельзя сюда зайти просто так? Это, что, какой-то секретный объект? – начал объяснять, что приехал к родственникам в гости, вот и зашел в школу, в которой когда-то учился. И к кому же он приехал, если не секрет? Женщина искала и не находила повода поскорее его выпроводить. Прогнать прямо тоже не решалась, вид у него был слишком интеллигентный. Он назвал фамилию тети Лены. И мгновенно, словно он назвал пароль доступа, лицо женщины преобразилось.

– Так, значит, Анатолий Иванович ваш брат? – буквально засияв, спросила она.

– Двоюродный, – буркнул он, удивляясь про себя столь быстрой и необычной перемене.

– Он очень, очень отзывчивый человек, – все сияла и глазами и улыбкой толстушка. – Столько сделал для нас… Я директор школы, – представилась запоздало. – Вы уж извините, что я вас задержала. Подумала, кто-то из района. Сейчас каждый день какие-то проверяющие, все ходят, высматривают, к чему бы придраться. Денег на ремонт почти не дают, а требований – выше головы. Вы, конечно, конечно, пройдитесь, посмотрите…

Услышав гулкие удары мяча, заглянул в спортивный зал. Двое мальчишек по очереди бросали мяч в баскетбольную сетку. Оглянулись на него, увидели, что чужой, вернулись к своему занятию. А он еще чуть-чуть постоял у двери, наблюдая за ними. Любимое место Анатолия. Валентин Юрьевич почти увидел, как ловко обходя соперников, брат азартно ведет мяч, мгновение – и вот мяч в корзине. Здесь же когда-то проходили и школьные дискотеки – специального актового зала в школе не было. Маленькие праздники на фоне скучной деревенской жизни…

Когда Валентин Юрьевич вышел из школы, шел дождь. Хорошо, идти было недалеко.

У ворот тети Лениного двора стоял газик.

– Ну, и загулял ты! – с упреком произнес Анатолий, выбираясь из машины. – Жду-жду… Мать уже отвез, она там обед готовит. Рассердится теперь, что опоздали. Договорились же вчера, обедаем у нас.

В самом деле, как он мог позабыть? Вчера Толик обещал показать ему свои владения.

– Дождь, – объяснил виновато Валентин Юрьевич. – Вот и задержался в школе.

– Давай быстро в машину, – кивнул Анатолий, запирая калитку.

Баштаны располагались километрах в семи от деревни. Когда-то там и в самом деле были арбузные поля, но им давно пришел конец. Теперь эти земли бывшего совхозного отделения принадлежали Анатолию. Также как и овцеферма, ферма с лошадьми, яблочные сады и пасека, проезжая мимо которых, Анатолий мимоходом сообщал: это я тоже купил. И это мое. Чем все больше и больше удивлял Валентина Юрьевича. Брат усмехнулся.

– Да все тут, – взмахнул рукой, – даже то, что еще не купил пока, оно ведь тоже мое… ну, наше с тобой, – поправил себя.

– Все вокруг колхозное, все вокруг мое? – улыбнулся Валентин Юрьевич.

Ответом был сердитый взгляд.

– Половина земель по эту сторону речки до революции семье деда принадлежала…

– Шутишь? – не поверил Валентин Юрьевич.

– Какие шутки?

Валентин припомнил, да, случалось, что-то такое проскальзывало – но редко, очень редко – в разговорах взрослых, слышал он, что дед их был из богатой семьи. Но он деда не знал, тот еще до войны умер, оставив бабушку Василису с двумя маленькими дочками.

– Умер? – Анатолий негодующе потряс головой. – Если бы умер! И у бабушки Василисы было не двое, а пятеро детей. Только троих, старших сыновей вместе с дедом подняли как-то среди ночи и увели. Ну, не их одних, многих тогда арестовали. Сказали, в область повезут, на допрос. Да только не довезли, ублюдки, расстреляли где-то по дороге, и закопали. А где – никто не знает. Чужие, не местные, арестовывать приходили…

– Я слышал только, что деда, вроде бы, в тридцатых раскулачили… – пробормотал Валентин Юрьевич, чувствуя себя отчего-то виноватым за то, что не знал этой трагической семейной истории.

– До революции земли было много, – через некоторое время уже более спокойным тоном повторил Анатолий. – Лошадей держали, овец разводили, пшеницу выращивали. Будет желание, загляни, – усмехнулся, как бы говоря, знаю, что не заглянешь, но вдруг? – загляни как-нибудь в наш областной музей, там кой-чего и про наших есть. Про земли эти, и чем на них до революции занимались. Да и потом, сложа руки, не сидели.

Валентин Юрьевич, смотрел потрясенно на летящую под колеса дорогу, не находя слов. Бабушка Василиса никогда, никогда ни о чем таком не говорила. Суровая была женщина, неразговорчивая. Теперь ясно, почему. Но мама, почему она молчала?

– В те годы болтать не принято было, – на большой скорости пролетев над выбоиной, сказал Анатолий. – Мне мать тоже не сразу все это рассказала, ну, может, лет десять назад. О таком не то что говорить, вспоминать страшно. Тут где-то, – кивнул за окно, – в этой земле кости их и лежат. Только вот не знаешь где крест поставить.

Дальше ехали молча. Ошеломленный Валентин Юрьевич переваривал услышанное, Анатолий сосредоточенно смотрел на дорогу. Когда выехали на взгорок, на горизонте обозначился небольшой лесок. Или рощица, которой раньше на Баштанах точно не было.

3

– Он, что, и в самом деле такой большой, как кажется? – Валентин Юрьевич напряженно всматривался и не верил глазам своим. В самом деле, странно было видеть здесь, на Баштанах, и эту внезапно появившуюся рощу и коричневато-красную черепичную крышу с высокими башенками. Словно мираж в степи.

– Большой. Если бы сейчас строился, один бы этаж делал. На хрен мне три? – с недоумением спросил сам себя Анатолий. – Земли хватает, чего в гору было лезть, лестницы эти громоздить? Теперь в спальню каждый вечер по этим ступеням карабкайся…

– Зачем же строил такой?

– А сдуру, – вздохнул Анатолий. – Поехал в район с архитектором посоветоваться, тот мне мозги и запудрил, сует проекты под нос, один лучше другого. Вот и купился я на башенки эти. Это сейчас соображаю, что к чему, а тогда…Ты ж помнишь, как мы жили. Бабушка, мать с отцом и я – в халупе с сортиром в огороде. Потом в двухкомнатной хрущобе – с четырьмя-то детьми! Счастья полные штаны, когда переезжали, думали, ну вот, наконец-то, будет и у нас квартира с удобствами. А первый мороз прижал, чуть ли не в пальто спать ложились. Батареи холодные, кочегарка гоняет воду только для того, чтобы система дуба не дала. А летом солнце бьет в окна, дышать нечем. Дети все вместе, и мальчишки и девчонки в одной комнатушке, на двухъярусных кроватях. Зайду к ним утром – дышать нечем. Думаю, подрастут ведь скоро, нельзя ж им вместе! Короче, кончилось мое терпение. В сам деле, хер чего дождешься от чужого дяди, от этого совхоза, да и от государства вообще. Но, блин, с другой стороны, мне ведь никто ничего и не должен! Руки есть, силы есть, пока молодой. Ну, и сказал себе, мои дети в такой нищете дальше жить не будут. Построю дом, чтобы всем по комнате, и игровая, и ванные, и сауна, камин, как в кино, все как положено. Своими руками и построю. Я одно время строителем работал в райцентре, навык кое-какой имелся. Успел взять ссуду до всего этого бардака, завез материалы, парней позвал, выгнали за одну осень коробку в три этажа. А на крышу, на отделку денег уже нет. И взять негде. Мать говорит, пасеку заведи, мед хорошо раскупается. Тут гречку тогда выращивали… липы, опять же. Купил несколько семей пчел. Поросят завел, свиньи быстро растут. Думаю, если кормить будет нечем, зарежу, не продам, так сами с мясом в зиму будем. Но в тот год на все хороший урожай был, выстояла моя свиноферма. Ну, и начал дальше свиней разводить, уже не как попало, а по правилам. Даже к немцам в Германию ездил опыт перенимать.

– В Германию? – не сдержал удивления Валентин Юрьевич.

– А чего тут особенного? – пожал плечами Анатолий. – Хотел посмотреть в натуре, как они там хозяйство ведут, и почему у них такие результаты?

– Посмотрел?

– Посмотрел. По-королевски свиньи у них живут. Везде автоматика. Они, когда к свиньям заходят, даже обувь меняют.

– И как же ты там общался? Курсы немецкого перед поездкой закончил? – пошутил Валентин Юрьевич. В голове не укладывалось, что Толик вдруг стал настолько передовым животноводом, что поехал за границу свиноводство изучать!

– Зачем? – пожал плечами Анатолий. – Я не по этой части, да и времени на учебу нету. Я с Варварой ездил. Она учительницей в Логунцовской школе работает. По-немецки шпарит, только держись. Еще французский знает, правда, не так хорошо. А муж ее, Серега, английский преподает. Так что, когда отдыхать за границу ездим, проблем никогда и никаких не возникает. Ну так вот, про дом-то, – вернулся к основной теме разговора. – Дом этот меня, можно сказать, фермером и сделал. Сначала просто мясом с Маринкой торговали, потом стали свиную тушенку закручивать, а потом, когда инфляция деньги сжирала не по дням, а по часам, купил по дешевке овец в овцесовхозе, пусть, думаю, будут. Оказалось, выгодно их держать, почти весь год на траве, а травы полно, поля вокруг стояли заброшенные. А лошади – это уже не моя затея, а Ваньки с Колькой. Из армии вернулись, пристали, давай купим. Ну, купили. Хотя, скажу я, дорого нам эти лошадки обходятся…

– Зачем же их держать? – спросил Валентин Юрьевич.

– Это пока невыгодно, – уточнил Анатолий. – Но кто знает, что завтра будет? Я когда начинал, пальцами в меня тыкали, вот, мол, тоже еще, американец выискался. Фермер. Все в один голос, ничего, мол, не получится, и техники у нас специальной нет, и народ не тот… Но, как-то ж кручусь. И у пацанов все получится. У них и сейчас уже неплохие конячки. Недавно по дешевке купили производителя, чистопородного ахалтекинского жеребца, и гнедую кобылу украинской верховой породы. Хотят к ним еще пару английских лошадок прикупить. Мечтают жокей-клуб сделать.

– Жокей-клуб?! Здесь? Для кого? – снова не смог сдержать изумления Валентин Юрьевич.

Анатолий усмехнулся.

– Есть народ, интерес проявляет. Даже в пайщики некоторые набиваются. Сейчас же не то, что раньше. Сейчас все, кто мало-мальски зарабатывает, хотят заработанные деньги сохранить. Банки штука ненадежная, лучше в какое-нибудь стоящее дело вложить. А лошади того стоят. Ну, вот, и приехали. Баштаны.