Выкормыши. Том первый

Заварили недавно, вандалов боятся… Да видно, не тех.

Уперевшись в землю покрепче, он прицелился и выстрелил в люк. Аккуратное отверстие доказало мощь 98-го маузера.

Передёргивая затвор, мотоциклист неожиданно понял, откуда эта боль в правом плече. Отдача у винтовки была отвратительно резкой и хлёсткой. Она не валила на спину, как отдача дедовских двустволок, нет, она била в плечо тяжёлой плетью, заставляя задуматься, а так ли хочется стрелять снова.

Стрелять всё же хотелось.

Второе аккуратное отверстие появилось чуть правее первого.

Третий щелчок спускового крючка уже не сотряс воздух громовым раскатом. Патроны в магазине закончились…

Светодиоды на крышке продолжали радостно мигать.

Сорог сплюнул. Получается, ничего важного внутри корпуса пули не задели.

Раздумывая над положением дел, он доковылял до мотоцикла и наконец-то добрался до аптечки. Новая порция обезболивающего и антибиотиков немного привела в чувство. Несмотря на постоянную нагрузку, опухоль с ноги понемногу спадала.

Сейчас он сильно жалел, что оставил левый ботинок на месте стычки с лутарями. Наверное, уже и налез бы. Чуть прояснившимся сознанием Сорог отмёл первую, самую весёлую идею порчи имущества неведомого капитана. Мочиться в пулевое отверстие чревато поражениями электрическим током. Можно просто залить туда воды из второй пластиковой канистры, предоставив завершить дело соляной пыли. Испарения осядут на электронику внутри, обрастут соляными кристаллами, и чёртова штука перестанет работать.

Но сколько времени на это уйдёт?

Если буй служит отправной точкой для лихих артелей наподобие той, с которой ему довелось повидаться, то передатчик должен перестать работать как можно скорее.

Он снова зарылся в содержимое кофров. Книги и распечатки, немного еды – это Сорог отнёс к бесполезным в данном случае вещам. А вот пустая канистра, экстренный запас бензина и моторного масла, а ещё фунфырик очищенной до изумрудной прозрачности жидкости дали стимул к действию. Вскоре выяснилось, что 10w-40 и зелёная субстанция не смешиваются. Сколько Сорог ни тряс канистру, буквально через секунду эмульсия расслаивалась на составляющие. Литр бензина значительно улучшил ситуацию. После взбалтывания смесь внешне напоминала коктейль «Кузнечик».

Всё же пригодились и книги.

Титульный лист биографии Чарльза Бэббиджа со штампом районной библиотеки, благодаря своей плотности, вполне сгодился для изготовления воронки.

Спустя десять минут последние капли из канистры исчезли в чреве бакена. Вынув порядком размокшую бумагу из пулевого отверстия, мотоциклист подождал, пока жидкость начала испаряться, пролил бензиновую дорожку в десяток метров длиной и поджёг.

Пламя протянулось от мотоцикла до буя и отверстий в нём, раздалось шипение, затем гулко бухнуло.

В наступившей тишине неожиданно пронзительно заскрипел на петлях частично сорванный люк. Из внутренностей радиомаяка валил чёрный дым.

Снова дохромав до буя, Сорог обнаружил, что внутри металлический конструкции не осталось ничего интересного и уж тем более рабочего. А вот гореть продолжало жарко.

Неожиданно пахнуло горелым мясом. Это с противоположной стороны от огня, вырвавшегося из выходных отверстий, загорелся иссушенный труп блюстителя…

«Ну вот, опять блохастые сбегутся», – прикинул Сорог, спешно возвращая содержимое кофров на место.

Приняв ещё одну – на всякий случай – таблетку анестетика, он продолжил путь.

Солнце уже клонилось к закату, когда Сорог увидел на горизонте огромный остров и сторожевые вышки деревни.

Интерлюдия 5. Приготовиться к бою!

Старпом прихлёбывал портвейн в углу каюты и придавался воспоминаниям о старых походах. Нет, не о вчерашних или позавчерашних, эти-то давным-давно слились в один. До того как уйти в это плавание, он был скальдом. Ну, или почти был. И вот предпоследний поход запомнил очень хорошо.

Жили-жили, не тужили, драккар на волны положили… Смешная рифма. Глагольная. Сиди теперь и на этих придурков смотри. А всё потому, что нельзя в нормальный поход без скальда отправляться. Тоже мне поход – собрались старые пердуны, браги в общем зале напились, и тут вспомнил один – мол, есть на западе аббатство одно. Трижды уже кресты да утварь оттуда на зерно меняли. А эта зима – ох, и холодная, а ячмень с овсом ещё прошлым летом не уродились…

И тут, значит, встаёт ярл и заявляет: надо брать!

А я, скальд, стало быть, в том самом общем зале дремал у огня, от щедрот ярловых насытившись. Да беду и прозевал.

Просыпаюсь. Глядь-поглядь – море кругом, брага в башке за форштевень просится, а за форштевнем – еще три драккара, помимо того, в котором сам очухался. Оно-то вроде и ладно, не впервой. Но только на вёслах не молодчики селянские, а всё те же ветераны культяпые, что в общем зале гомонили. Стало быть, совсем плохо, но петь – надо!

Как запел, так ярл сразу глазами полыхнул: слог, видать, понравился.

Да только от лица его рваного сбивался стих, как на углях плясал.

Ещё не успел допеть, как над водой разнёсся голос Освальда:

– Дед, а ты про Тора все саги знаешь?

– Да поболе многих, – поглаживая бороду, отвечаю. – Уж куда как поболе. А про Локи, так, наверное, больше меня точно никто не знает.

– Не люблю я Локи, – прерывает разговор из-за заднего весла одноглазый Асвин, – он же коня родил. Вот скажите мне, как нормальный ас может с конём трахнуться и коня родить?

– Метафора это, отрок! – многозначительно воздеваю к небу грязный палец.

– Ага, – не унимается Асвин, – был у нас в деревне дурачок один пришибленный, с овцами метафоры творил. Так то ж идиот и недоумок, а это ас! Нет, не люблю я Локи! Вот за метафоры и не люблю.

Захожусь в приступе хохота и решаю начать игру:

– Я на пиру слышал, берсерки мочу пьют?

Освальд снова голос подал:

– Эт ты, дед, хорошо спросил. Главное – у правильного человека. Наш левша тебе много расскажет…

Асвин, явно радуясь возможности отвлечься от монотонной гребли, начал…

– Давно, у меня тогда на одну руку больше было, слышал я у костра историю. Жил, говорят, старый-престарый ярл. Длинный, как оглобля, бородища аж до колен, морщины такие, что в них медяки прятать можно, ноги трясутся, глаза слезятся. А вот до баб охоч был, что не одной селянки не пропускал. Благо гневаться на него особо некому было, род старый, а ярл – и того старше. Внуки-правнуки уже бородами щеголяли. Так вот настигла того ярла беда – не получилось у него как-то с молодкой в ночи. А потом и с ещё одной, а потом и с пятой, и с десятой. А старый-то на похоти одной, поди, и держался. Хворать стал, ослеп на один глаз, захромал, сгорбился. Очень любили в тех землях ярла, право первой ночи за ним признавали, ведь править умел и раздоры судил честь по чести. Собрались внуки-правнуки, правители соседние да людишки с мошной потяжелее – решили, лечить старого надо. Кликнули знахарей со всей округи. Ох и обкормили же порошками заморскими, благовониями обкурили. Но, как назло, ничто силу так и не вернуло. Ещё пуще сгорбился ярл. И тут пришла к нему старуха в рваном рубище, внесла в грязных ладонях кубок литого красного золота. «На, – говорит, – владыка, вина испей! Я от тебя трёх дочерей ещё молодкой понесла. Надо и за добро ответить».

Загорелись глаза ярловы. Не дыша, чашу испил. И уснул прямо на троне.

Тут уж хотели старуху и кончить. Вдруг правителя отравила? Однако решили до утра подождать. Утром же ярл проснулся, каргу, стало быть, и отпустили. А он и молвит: «Приходили ко мне ночью боги. Пришёл Один и сказал, что поход великий, где один десятерых сражу, мне всю силу без остатка вернёт. Сказал, что в Вальгалле пировать молодым буду. А я ему – для похода враги нужны, а их у меня нет. Все соседи кругом родичи. Тут Тор пришёл – поглядел на меня, ухмыльнулся только. А последним, как есть, явился Локи. И дельную штуку предложил. Иди, говорит, на север, там у оленей как раз гон начинается, приглядись что да как у них – может, и поможет что».

Вот и двинулся согбенный дед по совету Локи на северную заимку. Вернулся спустя день, мешок мухоморов и мех с чем-то изрядно вонючим принёс. Хлебнул – и тут же духом воспрял, аж двоих молодок в покои затребовал. Стоны, крики, скрип ложа – на всю округу! Так неделю длилось. Вонь питья ярлова стояла на все покои. Но молодки уходили довольные и одарённые. Кто бусами, а кто и пригоршней золотых. Мех, однако, к концу подошёл.

И взялся ярл за варево. В дорогущем франкском грибочки выварил! Пил не переставая, а нужду в тот же вонючий мех справлял. А потом уж из него допивал.

Так прошёл год. Расправились старческие плечи, глаза прояснились, говорят, даже зубы заново выросли. Только вот началась междоусобица у соседей. На ней и полёг первый берсерк, говорят, с собой сотню прихватив. А за смелость его, а ещё за совет Локи – весь род его с тех пор оленьим зовут. А самого ярла иначе как Оленем не поминают…

Однорукий детина хотел продолжить рассказ, но мой смех сбил его с мысли. Я ж не просто смеялся, гусем гоготал! Слёзы текли по сизому носу. Отсмеявшись и отдышавшись, я заявил:

– Ох и насмешил, отрок! Ох и интерпретация. Лосём! Лосём того ярла прозвали – за тупость! Это ж надо додуматься – советам Локи следовать. А ещё за то, что это лоси перед гоном мухоморы жрут и мочу друг дружью лакают. История-то в самом деле вот какая. Та бабка старая трёх дочерей-то понесла, да все мёртвые родились. Вот и думайте, что за вино в том кубке обреталось. Как старый не кончился – то, наверное, одному Локи и ведомо. Добрые родственнички владыку бесчувственного в ближайшее урочище выкинули, волкам на поживу. И по лесу ярл неделю слонялся. Вернулся – перед входом полбурдюка мочи вылакал. Как набирал, даже я не знаю. Может, мох отжимал, может, лося убил да слил. Так вот вылакал и десятком грибов заел. Шасть в ворота, а там друзья-соседушки, родня-соратнички уже челядь насилуют, добро растаскивают да власть делят. Когда старый Лось, вопя, десятого ворога порешил, остальные разбежались, а у ярла от ран и натуги сердце остановилось. Так что и Один оказался прав!

– Дед! – вмешался Освальд. – А ты это откуда знаешь?

– Так я ж тому старому придурку совет и дал…

Пока челюсти моих собеседников стремились к палубе, цепь, натянутая под водой поперёк бухты, пропорола днища всем трём драккарам. Про аббатство и путь к нему – это ж я ярлу косорылому напомнил…

Воспоминания и портвейн уже почти сморили старпома, когда дверь каюты с грохотом распахнулась.

– Старпом Лакки, сэр! – встал по струнке штатный сисадмин Макс. Именно он занимался настройкой радиооборудования бакенов, поэтому был зачислен в команду, хоть и не имел никакого морского прошлого. – Разрешите доложить!

Глаза чернявого, патлато-бородатого, стремительно разжиревшего на судовой баланде «колдуна» выражали степень возбуждения тех масштабов, которые старпом наблюдал только при завозе с берега свежих шлюх.

– Вольно! Докладывай, – выпитый портвейн требовал меньшей напряжённости от собеседника.

– Метка 1394 перестала подавать сигнал, мы с рулевым не хотели вас тревожить и немного сменили маршрут, чтобы проверить. Мы ещё не дошли до неё, сэр! Но…

Макс запнулся.

– Что «но», салага?!

– Дым на горизонте, сэр!

Портвейн разом растворился в мозгу. Старпом представил, как взбесится Капитан, вернувшись на корабль и узнав, что метка потеряна. Решение было только одно – отдать в руки Капитана виновных. Или хотя бы их тела.

– Передай приказ всем: курс на дым! Готовимся к бою!

Глава 5. А мины свистят… мины

Темнота неожиданно оказалась спасительной.

Где-то справа полыхнул прожектор, его луч, виляя, направился к Плотве. Сорог, не раздумывая, увёл мотоцикл влево от луча.

Следующим движением он погасил фару. Единственным светом в мире остался резкий и жёлтый луч. Вдалеке несколько раз грохотнуло.

В небе засвистело. Такой свист он слышал, когда в школе на уроках патриотизма крутили старинную кинохронику. Авиационные бомбы? Мины из миномёта? В хронике-то они звучали одинаково, а сейчас оставалось только гадать – взрывом какой смертоносной дряни его смешает с кусками мотоцикла и тоннами соли.

Сорог вывернул гашетку на максимум. Под колёсами дрогнуло. Где-то не слишком громко тададакнуло.

Это звук оказался знакомым. 50 миллиметров? Всего-то! Врёшь, не возьмёшь!

Мины этого калибра они с Фашистом разбирали на копнине, затем Сорог нагревал их над котелком с кипящей водой и сливал тол, чтобы старшие копатели глушили в ближайшем озере рыбу на ужин.

Иногда, когда попадались «живые» взрыватели, молодняк забирался на вершину карьерного отвала и бросал мины вниз.

Так вот звук и воронки от тех взрывов он запомнил навсегда. Несуразные такие воронки, не внушительный такой звук. И вот сейчас он повторялся.

К сожалению, многократно. Видимо, стрелки были не самыми умелыми, разброс взрывов составлял несколько десятков метров, а вся зона обстрела осталась далеко позади. Боеприпасов неведомые доброхоты не жалели…

Сорог прислушался к себе. Вроде бы стоило удивиться, материться начать, впасть в оцепенение, наконец. Но вот беда – последние пару дней путешествия отучили удивляться напрочь.

Сейчас происходящее настолько близко подбиралось к тестикулам, что единственным желанием было остаться в живых. Он остановил мотоцикл, понимая, что дальнейшее движение в темноте – это лотерея. Нога уже не болела, а просто ныла, но уверенности в управлении в полной темноте не прибавляла. Да и взобраться на остров можно всего по нескольким нешироким тропам, обнаружить которые ночью нереально.

Грохнуло ещё несколько взрывов. Наступила тишина, которую нарушал только странный скрип, разносившийся со стороны источника угрозы, да рокот холостого хода почти литрового V-образника.

– Твою мать! – не сдержался Сорог.

– Прожектор на звук наводи! – послышался крик из темноты. – Слышь, мотором пердит! Как увидите гада – стрелять без команды с упреждением.

Дела плохи, мгновенно понял Сорог, включил дальний свет и, откручивая ручку до максимума, припустил к острову. Переключая передачи, он старался постоянно менять направление. И сначала ему даже везло. Похоже, стрелки не были готовы к такому манёвру и сейчас спешно наводили раструбы своих орудий в новом направлении.

Первый раз хлопнуло далеко впереди, взрыв поднял над поверхностью солончака взвесь из дроблёной породы и пыли. Понимая, что может запросто угодить колесом в воронку, Сорог забрал правее.

Свет фары мотоцикла мазнул по необычному деревянному сооружению, торчащему прямо из поверхности солончака. Доски подогнаны плотно, поверхность имеет выпуклый изгиб, ощерившийся в два ряда длинными деревянными жердями…

Вместе с узнаванием в полной мере проснулось удивление. Вёсла? Корабль? Деревянный?! На Пустоши!

Сорог едва успел спохватиться, когда колёса начали врезаться в податливую влажную поверхность, и снова увести байк на привычную соляную корку. Что-то странное творилось с солончаком вблизи этих бортов.

Задуматься не позволили сначала новые хлопки, а затем и новые взрывы. До острова, по примерным прикидкам Сорога, оставалось метров пятьсот, но по прямой и под миномётным огнём – это непреодолимое расстояние.

«На дальних расстояниях им целиться проще», – неожиданно для себя решил мотоциклист и снова направил Плотву к не могущему здесь быть кораблю. Сейчас он шёл не прямо на борт, а обходил врага по касательной. Изредка дёргая рулём из стороны в сторону, он не только уводил себя с прицелов, но ещё и рассматривал это чудо.

Постепенно из того, что появлялось в пятнах и росчерках света фары, мозг выстраивал цельную картину. Сорог не относил себя к знатокам морской тематики, но огромный, длиной, наверное, с полхрущёвки и высотой от соли до бортов метра в три корабль больше всего походил на гипертрофированный драккар. И даже резной дракон на носу имелся. Всю обшивку покрывала тёмная резная вязь – с расстояния не разобрать символов. А ещё иногда струя света выхватывала из темноты парус. Полотно туго напряжено и натянуто, и это при том, что на Пустоши, как и чаще всего, стоял мёртвый штиль.

Проскочив вдоль борта до кормы, Сорог собирался свернуть, чтобы обойти корабль по кругу, ведь до сих пор грохота не слышно – значит, тактика приносит плоды. Он уже начал манёвр, когда буквально в десяти шагах перед передним колесом увидел, как ходит ходуном соляная корка. Сомнений не оставалось – соль стала жидкой! Корабль плыл, а за кормой расходились волны.

Вспомнился опер возле буя, по плечи торчащий из породы. Так вот, значит, как бывает. Нырнуть в соль, а потом застыть в ней, как комар в янтаре, не хотелось.

В панике он начал отдаляться от траектории корабля, и тут за спиной снова грохотнуло. Стрелки не дремали, и его удивление обозначило для них цель, двигающуюся по прямой.

Резко оттормозившись, он ушёл влево. Бахнуло намного ближе предыдущих раз. Соляная пыль заставила глаза слезиться, и Сорог готов был поклясться, что слышал свист пролетающих мимо осколков.

«Чертовски близко», – подумал он и снова начал движение вдоль борта драккара, на этот раз от кормы к носу. Судя по всему, наводчики не успевали прицелиться, но и у мотоциклиста было не слишком много времени. Идея кружить вокруг корабля по спирали, расширяя диаметр оборотов, накрылась медным тазом. Если же метаться полукругом перед носовой частью, при развороте он снова превратится в лёгкую мишень.

К тому же драккар, похоже, не собирался останавливаться. Хоть погоня шла вдоль острова, Сорог знал точно – в той стороне путей подъёма на скалы нет.

Он проскочил под самым носом корабля, снова чуть было не увяз и, меняя направление, мечась из стороны в сторону, помчался к отвесным скалам острова.

Примерно запомнив направление, мотоциклист снова выключил фару и двинулся прямо. Миномётный расчёт опомнился. Мины снова ударили в соляную корку.

Позади, справа…

Он включил фару буквально на секунду, сделал вид, что направляется в сторону, противоположную взрывам, и, выключив свет, вернулся на прежнюю траекторию.

Грохотнуло слева.

Донёсся запах соли и тола…

И тут везение закончилось.

Луч судового прожектора осветил соль впереди. Посреди бело-жёлтого овала чёрным зрачком красовалась тень мотоцикла и вжавшегося в него пилота.

«Демаскировали», – подумал Сорог и мгновенно растворил остатки темноты оптикой байка.

Грохотнуло ровно позади.

Несколько звонких ударов по металлу глушителей и глухих – по пластику кофров.

Соляной столб вырос в метре от правого колена. Близко, уже и осколки долетают… Ухо заложило звенящей тишиной, но на этот раз мотоцикл Сорог удержал. Ногу обожгло холодом. Мотоциклист скосил глаза. Повезло – конечность цела, а вот из бензобака в районе горловины вырван корявый кусок. Бензин хлестал струёй, морозя бедро и колено.

Сорог поднял взгляд.

Спасение уже рядом. На границе видимости возвышалась неприступная гранитная стена с узкой – метра два, не более – расщелиной в ней. Сорог открутил гашетку на максимум, прорываясь к тропе, ведущей на Остров Вождя.

Спустя ещё пару бесконечно долгих мгновений он влетел в прохладную тесноту. Несколько мин ударили в серый камень, некоторые даже не взорвались, однако одна, выпущенная скорее наудачу, чёрной птицей спикировала в расщелину. Свистнув буквально перед лицом мотоциклиста, она вошла в грунт под передним колесом.

Дальше всё происходило совсем не как в кино. Плотву не перекинуло в красивом сальто, седока не снесло взрывом из-за руля. И даже бензин, всё ещё фонтаном бивший из пробитого бака, не превратил человека в живой факел.

Сначала стало темно – это брызгами разлетелась фара. Потом Сорог почувствовал, как верный байк проседает на переднее колесо и резко меняет траекторию. Дуги заскрежетали сначала по одной стене скального коридора, затем по другой. Душераздирающе скрипя глушителем по каменистой тропе, мотоцикл остановился на боку.

Выбраться получилось проще, чем в прошлый раз. Оценить повреждения – сложно. Голова полна звенящей боли…

На ощупь, опустившись на поваленный байк, он начал было искать фонарик в многочисленных карманах мотокуртки, когда вдруг понял, что мины кругом больше не взрываются.

Сейчас накрыть его, неподвижного, в узкой каменной щели не сложнее, чем прихлопнуть таракана. Он прислушался. Где-то вдали продолжала грохотать батарея миномётов, а ещё дальше – в невообразимой дали раздавались знакомые взрывы 50-миллиметровых.

«Сменили цель», – догадался мотоциклист. Это успокаивало.

Горячечный адреналин бешеной гонки отступал, возвращалась боль в ноге, а вместе с ней приходила новая, яркими вспышками появляющаяся повсюду. Правая рука почему-то начинала неметь, под курткой справа было жарко и липко. Двигаться становилось тяжело, сознание мутилось всё больше. Сорог снова потянулся за фонарём и, когда направил тёплый свет на себя, содрогнулся. Жилет и куртка превратились в лохмотья. Ощущение было таким, будто компания пьяных охотников нарядила в его одежду пугало и, вдоволь насладившись стрельбой, вернула шмот владельцу. Но самым плохим в картине был вид собственной крови, текущей из-под рваной ткани.

Крови было много, а значит, времени очень мало! Не вставая с мотоцикла, он оценил повреждения техники. Пластик и сиденье мало отличались по состоянию от его одежды. Несколько кривых металлических осколков застряли в оребрении цилиндров двигателя. Но наиболее печальное зрелище представляли вывернутые винтом перья вилки и частично «разутое», превращённое в гибрид трапеции и восьмёрки переднее колесо.

«Пока не поедет», – подумал Сорог и, сосредоточившись, произнёс:

– Когнак!

Напоследок ярко освещённый драккар появился в поле зрения. Он шёл достаточно далеко, и поэтому горящий корабль, зажатый между двух скальных стен, белой гладью Пустоши и чёрным небом, казался мечтой Айвазовского. Судно не только горело, но и ломало одним из бортов упорно не желавшую становиться жижей соляную корку…

Последний подарок пылающего миража – три мины рванули рядом с мотоциклом. Человека рядом уже не было.

Интерлюдия 6. Вот-ка с небес

Старпому хотелось орать! Хотелось разбить кому-нибудь лицо! А ещё больше хотелось портвейна…

На всё это не было времени. Корабль – отрада и гордость Капитана – горел! Миномётный расчёт из стрелков превратился в пожарных, по счастью, Капитан снабжал судно с завидной запасливостью, и огнетушителей хватало. Но чёртово чадящее пламя крайне неохотно гасло даже под струями углекислоты.

Где-то на нижней палубе орал обожжённый гребец. Этим тоже досталось, ведь пламя не просто горело, но и обладало текучестью ртути.

А ещё досталось резьбе на досках правого борта. И это было хуже всего. Старпому и в голову не приходило проверять, но, по словам Капитана, именно эта вязь делала из корабля «лэндшип». Сухопутный драккар мог передвигаться по любой поверхности, превращая её на несколько десятков метров вокруг в подобие маслянистой жидкости.

И вот сейчас это чудесное свойство, как сказал «колдун» Макс, бажило. Соль по правому борту то и дело отвердевала и царапала обшивку, плоские пластины застывали подобием торосов.

О том, чтобы идти на вёслах, не было и речи, тем более что почти половина их сломалась, застряв в солончаке.

«Капитан дальновиден», – подумал старпом, глядя как парус, всё ещё наполненный ветром родных времён, продолжал уносить корабль от треклятого плато.

А ведь всё так хорошо начиналось.

Они нашли горящий развороченный бакен, едва сбавили ход, чтобы установить новый, работающий на той же частоте. По предложению Макса, лихо орудуя лебёдками, подняли на борт уничтоженный.

– Для порядка, – заявил колдун-сисадмин. – Не стоит клиентам знать, что такое вообще возможно.

С иссохшим и обгорелым телом, прикованным к бую, возиться не пришлось – рассыпалось само.

Впередсмотрящий углядел из вороньего гнезда удаляющийся пылевой след вдалеке. Лакки и Макс прикинули, что это может быть саботажник, виновный в уничтожении бакена, и движется он к одному из больших островов. Решили идти на перехват.

Несколько сотен мозолистых рук ещё сильнее взялись за вёсла, и даже парус, казалось, натянулся туже.

В итоге уже в темноте в сотне метров от острова драккар встал в засаду. Ближе подходить не решались: когда-то давно Капитан настрого запретил швартоваться к островам и уж тем более делать на них вылазки.

Прошло совсем немного времени – и команда увидела жёлтую точку. Это приближался фонарь, который освещал путь мотоциклисту, уничтожившему имущество Капитана.

Командир миномётного расчёта дед Василь отдавал последние команды подчинённым. Этого сухонького старичка в треухе и заношенной до неузнаваемости военной форме вместе с десятком орудий и двухангарным боезапасом Капитан привёл с какой-то из последних войн.