Выкормыши. Том первый

Тоненькая фигура не то женщины, не то подростка с ножом наперевес уже брела по слегка помутневшей луже.

– Ненавижу… – сказал Сорог и выстрелил первый раз. Фигура упала, но продолжила дёргаться, будто пытаясь встать, – сталкеров!

Грохнул второй выстрел – череп разлетелся на части, и судороги прекратились. Сорог добрёл до серого берега и упал без сил.

Интерлюдия 3. Лесорубы

Из трактора играл «Раммштайн». Была у бригадира странная и лютая приверженность к этой группе. Это сейчас о ней можно погуглить, и то если не лень. А тогда Сорог и его коллеги свято верили, что амбал-солист – не кто иной, как внук фюрера. Выживший сначала в пыточных камерах КГБ, а потом в лагерях и сбежавший на родину.

«Du hast! Du hast mich!» – разносилось над весенним лесом.

Коллеги по артели ржали, потому как тогда в школах учили немецкому. И учили хорошо. Олмер, например, увлекался тем, что пел немцев по-русски. Притом без подготовки, импровизируя! Получалось всегда по-разному и чаще всего матерно. Его стараниями содержание этой песни знали все, в трёх вариантах. Сегодня была очередь варианта «стыдного».

Очередной труп корявой чёрной ольхи рухнул в болото, и мужики, дымя бензопилами, направились разделывать кривой ствол на двухметровый чушки, которые и шли в продажу.

Главная сегодняшняя радость состояла в том, что пригревала середина весны и работать можно было без насквозь провонявшего потом комбеза ОЗК. Зимой противорадиационный костюм защищал от сырости, летом – от комаров, слепней и прочего гнуса. Сейчас стоял конец апреля, достаточно было обычной рубашки и джинсов.

Неожиданно немцы умолкли. Бригадир высунулся из кабины и замахал рукой, отдавая команду на перекур. Лавируя между пнями и колеями, из подлеска буквально вылетел белый трёхдверный «Паджеро».

Много позже, работая фотокорреспондентом в газете, Сорог снимал гонки на внедорожниках, так вот даже прокачанные «Самураи» и «Патрули» не пролезли бы там, где мчалось это чудо японского автопрома.

Тем временем «япошка» остановился возле «Белоруса». Из тесного салона высунулся двухметровый детина с неприятным римским профилем под нахлобученной по самые глаза серой не то кепкой, не то пилоткой.

Сорог-то знал, что эта фуражка, а также политические воззрения и дали повод для позорной в лесах и почётной в столицах клички Фашист.

Шапку, кстати, на одной из подработок вынули из немецкого блиндажа он и его друг Ачи, который в то время катался на «Минске». Сорог тогда ещё на «Восходе» ездил, а вся эта нацистская херь казалась интересной. В основном, конечно, интересными казались цены на номерные штык-ножи и нагрудные знаки, снятые с нацистского жмурья…

Фашист печёнкой чуял, где под землёй покоятся кости, завёрнутые в истлевшие лохмотья серо-зелёной формы. Время от времени он вывозил самых расторопных из лесорубной бригады на места сражений последней войны и говорил: «Копать отсюда и до обеда». А после обеда следовал приказ: «Копать отсюда и до ночи!»

Копнина была адским трудом, но нравилась Сорогу больше, чем однообразное разделывание стволов фанкряжа и чёрной ольхи. Тем более что про каждую находку Фашист рассказывал долго и со вкусом, да и платил за найденное сразу и не скупясь.

А ещё Фашист не любил воров и лентяев. Все знали – любой приглянувшийся артефакт можно было просто попросить. Прятать в карман по тихой было бессмысленно – за это с копнины вылетали навсегда. За лень и нерасторопность же ожидали нескончаемые скабрезности типа: «А, руки в мозолях? Так дрочить веселей будет!»

Бригадир поздоровался с Фашистом и пересел в япономобиль. «Паджеро» умчался, раскидывая комья грязи, трактор был оставлен на попечение лесорубов.

До конца смены оставалось прилично времени, а со стороны сторожки, прятавшейся за лесом в паре километров, уже повеяло дымом костра. Вскоре запах копчёных карасей и царской ухи заставил кишки свернуться узлом. К концу смены послышались песни, и гнилая «восьмёрка» бригадира укатила в деревню Какино за спиртом…

– Всё мало им, – подытожил Олмер.

– Так Фашист же банный ковш водки на спор выпивает и со ста метров из «Мосинки» в банку шпрот попадает. Конечно, мало! – согласился Сорог.

– Ну, это если банка большая! – хмыкнул знаток немецкого.

– Ага, с ведро размером! – с ухмылкой подытожил Ачи.

Дразнящие ароматы отдыха взрослых стали ещё большим издевательством, когда, как назло, гружёный трактор завяз. Вместо похода за ухой пришлось на троих разгрузить прицеп, пару раз привязать к задним колёсам брёвна. Когда же усталый с рождения «Белорус» выскочил на крепкое, оставалось всего ничего – по новой погрузить сырьё для забугорной вагонки в ржавый скрипучий прицеп.

Это лет через двадцать, в эпоху менеджеров, кто-то спросил бы о сверхурочных. Тогда же платили только за брёвна, доставленные на пилораму. А уж сколько раз их приходилось грузить-разгружать, приёмщиков волновало мало.

Подгоняемые собственным матом и голодом, молодые рвали жилы. В итоге, когда трактор с Ачи за рулём скрылся за поворотом большака, сил, казалось, не осталось совсем. Апрельское солнце скрылось за лесом, и о том, чтобы ехать спать в город, уже не было и речи.

Сорог и Олмер поспешили к сторожке. Ими двигало побеждающее усталость желание успеть на остатки ухи и застать Фашиста трезвым. Послушать его истории у костра дорогого стоило.

Тот, кто построил сторожку, имел странные виды на жизнь… Во-первых, сооружена эта не то баня, не то крепость была из огромных, в полтора обхвата толщиной, осиновых камлей; во-вторых, выход из неё вёл в непроходимое болото, а из окна была видна плотина, которая уже больше века делала из второй половины болота стогектарный пруд для разведения карпов.

Круглый год в паре метров от сторожки из бетонного ануса насыпи метровой струей лилась вода. Сейчас она красиво переливалась в свете костра. Опустив ноги в ревущие струи, на краю бетонной окантовки шлюза сидела слегка задумчивая голая девушка.

– Блядь какинская. Значит, не только за спиртом бригадир ездил! – хмыкнул Олмер.

– Так это ж Ленка! – удивился Сорог. – Она ж беременная была от Неандера!

– Во. И точно, она. Не в курсе что ли? Ребёнка в роддоме бросила. Профессия дороже!

– Ёпт…

– Ага. Может, вдуем? Пока оплачено.

– Дурак? Сматывать потом с дудки устанешь! Да и у костра, видишь, Чеушеску сидит? Скажет бригадиру или Фашисту – так отмудохают, до кровавых соплей, а ещё и всю ночь ей оплатишь. А, может, и вообще с работы попрут. Говорят, наш главный уже с месяц как только её сюда и возит!

Не спеша подошли к огню. Помимо круглого (буквально шарообразного) мужичка, жарящего на огне сало и увлечённо таращегося в темноту, у шлюза в освещенном круге наблюдались: наполовину опорожнённый пятивёдерный котёл ухи, несколько недоеденных карасей в коптильне, полканистры спирта и ящик полторашек «Жигуля».

Мужичок помахал лесорубам, приглашая присоединиться к пиршеству. Сорог уже тогда плохо помнил, как на самом деле звали Чеушеску – одного из лучших друзей Фашиста. Да и кличку б забыл, когда б не вечная шутка: «Чеушеску, обоссы занавеску!»

– Пиво будете, пацаны?

– Не, если трактор утром не приедет – за руль завтра.

– Ссыкуны. Может, сижку? «Парламент»!

– Это можно! – согласился Олмер.

Сорог отказался. Вид закопчённого карася вызвал больший энтузиазм.

Расправившись с весьма костлявый рыбиной и тарелкой ухи, уже начинающей превращаться в студень, он уточнил:

– А эти где?

– Так в бане. Девок любят.

– А голая чего одна сидит?

– Так там, кроме неё, у них ещё по одной. Из-за этой так заспорили, чуть не до драки! В итоге решили, кто с теми последний управится – тому и эта… Спор у них. Значит, не скоро выйдут.

– Замёрзнет же!

– Так у блядей работа такая, – съязвил Чеушеску.

– У нас тоже работа, только мёрзнуть никто не любит…

С этими словами лесоруб прошёлся до бригадирской «восьмёрки», вернулся с плащ-палаткой, сплошь усеянной чешуйками недавно пойманной рыбы, отлил из канистры пластиковый стакан спирта и двинулся в сторону шлюза.

К тому времени уже совсем стемнело, и, что происходило вне круга света, разглядеть было невозможно. Вернулся благодетель минут через пять. Раскрасневшийся и смущённый.

– Скорострел! – всхрапнул толстый любитель сала и «Парламента» и закурил новую сигарету.

Олмер заржал в голос.

Глава 3. Лут и смекалочка

Сорог распахнул веки и уставился в светло-серое небо. Странный полусон-полубред, состоящий из искажённых воспоминаний, ещё стоял перед глазами.

Светало. Стало быть, он провалялся в отключке рядом с Плотвой всю ночь. Винтовку он по-прежнему прижимал ладонью к соляному песку.

Мотоциклист попробовал пошевелиться и тут же взвыл от боли. Лучше ноге явно не стало.

Кроме того, нехорошие мысли вызывала боль в правом плече.

Подтащив винтовку поближе и используя её в качестве костыля, кое-как поднялся и похромал к мотоциклу. При свете дня выяснилось, что повреждения от пули и падения не такие уж и серьёзные. Обтекателя фактически не осталось, но все приборы были целы. Помятый об соль глушитель и несколько царапин на бензобаке, оставленные при спешном изъятии себя из-под байка, – так и вовсе мелочь, не стоящая внимания. Даже старенькие пластиковые кофры уцелели, разве что левый немного сместился из-за погнутого кронштейна.

Собственно, его содержимое и нужно было Сорогу. Опустившись на врытый в соль мотоцикл, скрипя от боли зубами, он откинул крышку. Канистра воды и аптечка были на месте.

Развязать шнуровку на ботинке уже не мог, поэтому просто полоснул ножом по шнуркам. Кое-как стянул заскорузлую от зелёной жижи и соли обувь, понял – нога опухает…

Быстро орудуя ножом, царапая сам себя, Сорог срезал левую штанину у основания. Рана, состоящая из множества порезов и царапин, была большей частью покрыта запёкшейся кровью и соляной коркой. Из нескольких особо глубоких порезов сочилась сукровица. Пару лет назад это было бы смертельно, а сейчас просто больно.

Вода из канистры показалась очень холодной, но сделала своё дело – соль больше не пыталась проесть плоть до костей.

Аптечка, пополняемая при каждом удобном случае, тоже оказалась весьма кстати. Промыв перекисью, он замотал ногу бинтом, по счастью, сшивать края порезов не было необходимости. Во всяком случае, Сорог убеждал себя в этом. Последним этапом самолечения стали две таблетки обезбола и антибиотик общего действия.

Немного отдышавшись после всех процедур, он подождал, когда боль поутихнет, и приступил к анализу ситуации.

Во-первых, мотоцикл никак не реагировал на поворот ключа зажигания. Всё прояснил вольтметр, встроенный в приборку кем-то из прошлых владельцев. Трёх с половиной вольт в сети едва хватало на то, чтобы этот прибор заработал.

«Всю ночь с дальним светом на боку пролежала, – подумал Сорог. – Вот банки и высадило. Наверное, ещё и кислота утекла. Есть всё-таки минус в обслуживаемых батареях».

Внимательно оглядев байк, он и в самом деле обнаружил уже пропитавшийся солью потёк.

Плотва была выведена из строя, но пройти пешком оставшийся отрезок пути в шестьдесят, а, может, и в семьдесят километров он бы попросту не смог.

Отцепив от рамы небольшой туристический топорик, Сорог отвернулся от мотоцикла и двинулся в обход лужи к островку. Винтовка по-прежнему служила ему костылём, ствол при каждом шаге норовил пробить солевую корку.

Через несколько шагов он наткнулся на подростка с простреленной головой. Теперь, в свете солнца, он разглядел, что тело принадлежит парню, чернявому и тощему как жердь.

Мотоциклист остановился перед трупом и долго молчал, вспоминая события вчерашней ночи. Казавшийся таким опасным противник на поверку оказался тщедушным нескладёнышем, который, несмотря ни на что, так и не выпустил из ладоней полуметровый ржавый тесак.

Взрослый склонился над ребёнком и провёл рукой по воздуху:

– Когнак! – полушёпотом произнес Сорог.

Соляной песок взвился в том месте, где секунду назад лежал Тим.

– Хоть похоронят по-людски…

Он снова перевёл дыхание и продолжил путь. На кромке лужи были чётко различимы следы, оставленные ночью несостоявшимся убийцей.

«Куда-нибудь да выведут», – решил Сорог. Путь казался неимоверно долгим. Нога хоть и не горела огнём, но отдавала тупой болью при каждом движении, да ещё и слово, сказанное в приступе добрых чувств, отняло силы, которых и так хватало с трудом.

Вскоре след свернул от края лужи, затерялся на соляной корке. Примерно прикинув направление, Сорог догадался, что пацан вышел из-за острова. Других достойных укрытий поблизости всё равно не водилось. При ближайшем рассмотрении остров ещё больше удивил своей крутобокостью. Голубовато-зелёный мох странными клочьями торчал из каждой щели и выбоины серо-коричневой каменной стены. Мотоциклист не стал подходить близко – у основания стены лежали приличные куски камня неправильных форм и солидных размеров, упавшие сверху век или час назад… Получить такой подарочек даже по спрятанному под шлемом темечку не хотелось.

Пройдя ещё несколько десятков шагов, Сорог обнаружил, что формой остров напоминает полумесяц, а посреди импровизированной бухты стоит увязший в соляной каше по самые мосты четырёхдверный пикап.

Вокруг кузова были разбросаны нарубленные разноразмерными кривыми кусками стволы берканы, они же торчали из-под колес машины.

«Провалились, а выехать уже не смогли… Так и ломали корку, пока горючка не кончилась», – прикинул про себя Сорог.

Видно, что это отребье недавно на Пустошах. Вчера они взялись вброд форсировать лужу, а до этого, судя по всему, несколько дней выковыривали транспорт из солончака.

А ведь надо было бросать машину и уходить сразу.

Он глянул через борт. Нет, уйти они не могли. Жадность не давала! Почти всё пространство багажника занимала загогуля, тускло посверкивающая жёлтым сквозь соляную пыль.

Сорог прикинул в уме, сколько весит такая вот золотая хреновина, и сделал вывод, что с этим грузом пикап в принципе не смог бы передвигаться по Пустоши.

«Откуда только такие дебилы берутся?» – подумал он и, мазнув взглядом по номерному знаку, подытожил: «Конкретно эти – из Татарстана».

Золото было вторым по распространённости веществом на Пустоши. Вторым после соли. Местные, имея массу свободного времени, зачастую лепили из самородков поделки навроде этой. Размер и форма определяли подтекст и скрытые знания, которые вкладывал зодчий в своё творение. Сорог вгляделся в золотые изгибы. Изваяние неведомого мастера сообщало, что у этого острова есть хозяин, который терпеть не может чужаков.

Значит, следовало торопиться. Едва ли хозяин скалы будет разбираться, кто именно спёр его полуторатонную поделку! И винтовка здесь не поможет.

Двери пикапа оказались не заперты. Это упрощало задачу.

Забравшись под капот, за пару минут Сорог открутил аккумулятор (небольшой набор гаечных ключей мотоциклист не выкладывал из подсумка уже несколько лет), пошарив по салону, под сиденьем обнаружил провод для прикуривания и пару банок тушёнки. Всё это, а ещё приличное количество кусков провода, вырезанного из проводки, Сорог сложил в рюкзак. Затем ухватил АКБ за ручки и, кряхтя, направился обратно к Плотве.

Следующей ходкой к мотоциклу были доставлены несколько длинных жердей. Как и безвременно почившим сталкерам, понадобились они в качестве рычага для подъёма груза.

Сорог шевелился с трудом, поэтому изъятие байка из соляного плена представляло собой квест не из простых. Солнце проскребло до середины неба, когда мотоцикл наконец-то встал на колёса. Порывшись в кофрах, траппер выудил несколько рыжих стяжных ремней и с их помощью укрепил автомобильный аккумулятор на сиденье, благо пассажирское место пустовало в этой вылазке.

Он улыбнулся, представив, как Огнива едет позади него с тяжеленной батареей на коленях, в руках или вовсе верхом на этой запчасти от отрыжки автопрома. После пары манипуляций с проводкой кастомная деталь была подключена к системе электропитания. В ответ на поворот ключа Плотва весело засияла лампами на панели. Лёгкую досаду вызывала погнутая дуга, но в остальном мотоцикл звал в дорогу всем своим видом.

Медлить не стоило, ведь помимо хозяина островка, до сих пор не проявившего себя, прибавился ещё один повод для беспокойства. Вдалеке, пока что на самой границе видимости, неспешно трусили к месту вчерашней битвы несколько серых теней.

Сорог прекрасно знал, что здешние волки не боятся людей, а грохот выстрела едва ли отобьёт у этих злющих и вечно голодных тварей желание перекусить обгорелым мясом из лужи.

Сколько патронов осталось в винтовке, он не знал, да и дополнительных боеприпасов в пикапе не обнаружил…

Приторочив оружие между кожзамом сиденья и ремнями, Сорог попробовал натянуть ботинок на распухшую ногу. Не вышло! Плюнув, он кое-как забрался в седло. Чувствуя, как боль снова вгрызается в конечность, он неожиданно захотел обзавестись низкосраким чоппером типа «Ведьмы», но стоило расположиться в седле поудобнее, как мысль перешла в разряд крамольных.

«Ну, разве что «Канам-Паук». Его выстрелом не уронишь, он вообще падать не способен», – ухмыльнулся Сорог своим мыслям и завёл мотор.

Плотва, как ни в чём не бывало, понесла седока через Пустоши, где-то вдалеке раздался вой, переходящий в рык. Стая выясняла отношения в преддверии пиршества.

Интерлюдия 4. Пройдёмте!

Капитана знали все!

В любом баре при его появлении толпа завсегдатаев орала: «Ахой!»

Капитан любил, чтобы это была именно толпа, поэтому в бары с вместимостью меньше пары дюжин сухопутных крыс он не наведывался.

Да и если в баре меньше двух десятков человек, кого тогда угощать? Дела с кем вести?

А ещё он навещал только те заведения, где ром подавали настоящий. Именно тот ром, от которого пахло землёй Карибских островов, сахарным тростником и слюной гнилозубых рабов… На крайний случай подходил любой запоминающийся и невиданный Капитаном доселе алкоголь.

– Кэп! – раздалось приветствие от соседа за барной стойкой.

– Ахой! – не сдержался вечный капитан.

Мореплаватель, не скрывая интереса, воззрился на собеседника: слишком обычный, при этом держится раскованно, одежда не просто чистая – новая. Странный набор качеств для посетителя бара, в котором не то что каждый вечер – каждый час без драки не обходится.

– Мне сказали, у вас можно охерительные метки купить?

– Две за тысячу зелёных, – начал Капитан по привычке, – четыре за полторы! Набор для выживания прилагается.

– А какой квадрат от подковы?

– Нулевой!

– Беру четыре!

– Могу пятую в подарок выдать и совет за сотку, – улыбнулся Кэп.

– Пойдет! – согласился клиент.

– Самовзвод с собой берите. Оттуда нынче возвращаются трудно.

– С этим проблем не будет!

Смартфон в чехле ручной работы булькнул, подтверждая перевод, Кэп подал руку собеседнику и отдал ключ от привокзальной камеры хранения.

– Если в первый раз, брошюру почитайте…

– В первый – это да! А брошюр таких уже с полсотни в вещдоках пылится…

Капитан кривенько ухмыльнулся. Легавый, значит. Вот откуда все нестыковки. В тех барах, что за океаном, такие тоже водились и поступали точно так же. Сейчас, когда сделка прошла, есть состав преступления. Чаще всего «шили» мошенничество, иногда «вешали» пропавших без вести. В стране кленового сиропа однажды пытались по обвинению в сатанизме закрыть.

– Пройдёмте, уважаемый! – по-деловому закончил «клиент».

– Конечно, конечно. Допью вот только!

Вкус рома неожиданно начал казаться приторно сладким. Обычно это предвещало вспышку гнева. Пустой бокал опустился на стойку. Обидно, но на время придётся забыть об этом весьма уютном месте.

– Мелковат нынче ваш брат, на вёсла не посадишь.

– Что? – удивился опер. – Какие вёсла?

– Деревянные. Я сторонник традиций.

Опергруппа, ввалившаяся в бар и положившая лицом вниз всех клиентов, так и не обнаружила ни подозреваемого, ни своего коллеги. А вот бармен обнаружил более чем щедрые чаевые в иностранной валюте. Капитан никогда не оставался в долгу.

Глава 4. Буй в пустыне

Ехать становилось всё труднее. Идеально ровной поверхность солончака оставалась не всегда. Местами подвеска всё же отрабатывала небольшие рытвины или русла давно уползших луж. В такие моменты рана беспокоила сильнее, боль нарастала по экспоненте.

Сорог начал понимать, что за полчаса до селения не домчит никак и даже за час не уложится. Стрелка спидометра легла сначала на цифру 70, а затем и вовсе на позорные 50. Мотоциклист поймал себя на том, что занят объездом любых, даже самых мелких каверз.

Раньше он бы не заметил эту небольшую трещину в корке или вот тот бугорок. Проехал бы как ни в чём не бывало – асфальт на центральном проспекте Чесноков был куда хуже. Сейчас маршрут диктовала боль.

Единственное, что продолжало радовать, – мантра владельцев «запорожцев» и «москвичей»: «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти».

Бесконечно так продолжаться не могло. Нужно было остановиться, закинуться ещё парой колёс обезбола, дождаться, когда подействует, и двигать дальше. Так – и только так.

Ненадолго оторвавшись от выискивания рытвин перед мотоциклом, Сорог заметил вдалеке, справа от проложенной траектории, кое-что никак не вписывающееся в картину Пустоши. Рыжий конус вносил в картину мира странную дисгармонию.

«Там передохну и заодно гляну, что это», – решил он. Препятствий на пути к странно знакомому предмету не обнаружилось. Подъехав к диковине поближе, он выдохнул от удивления.

Из соляной корки чуть под углом торчал двухметровый морской радиобуй. Сорог слабо разбирался в мореходных терминах, но подобную штуку видел в детстве в «Подводной одиссее команды Кусто». То, что буй снабжён радиопередатчиком, тоже сомнений не вызывало. Из верхушки на три метра торчала антенна, на корпусе моргали светодиоды.

Странные чувства вызывал тот факт, что буй намертво скован соляной коркой. Не похоже, что его вкопали или установили ещё каким-то образом.

Он поставил байк на боковую подножку, отцепил от седла винтовку и похромал к странному артефакту.

Оказалось, что сам бакен – не последняя странность, с которой предстояло столкнуться. С противоположной стороны обнаружился человек, прикованный наручниками к специальной скобе. Точнее сказать, та верхняя часть тела человеческой мумии, что торчала из соляной корки.

Следов землеройных работ (точнее солеройных) снова не наблюдалось. Складывалось ощущение, что соль на какое-то время превратилась в жидкость, впустив в свою толщу буй с прикованным бедолагой, потом снова вернулась в обычное состояние. Приглядевшись, Сорог даже обнаружил некое подобие застывших волн вокруг трупа.

«Барахтался что ли?» – удивился мотоциклист.

Соль вытянула из человека всю воду, превратив лицо в маску серого цвета. Глаза ввалились, губы ссохлись, обнажив дёсны и зубы. Между челюстей торчал уголок чего-то красного. Преодолевая брезгливость, Сорог потянутся к предмету и дёрнул.

– Мать твою! – не удержался от возгласа он.

В руках оказалась оперская ксива. Раскрыв хрустящее белыми кристалликами удостоверение, он снова выругался, на этот раз более цветасто. Корочка принадлежала одному из оперуполномоченных города Малые Чесноки.

Он постоял с минуту, изучая документ, затем вернул его владельцу. Картонка вошла между зубов чётко, как нож в ножны.

«Не выпадет», – решил Сорог. Почему-то это казалось важным. Таращиться на мертвеца дальше не хотелось, и он продолжил обход буя.

На борту обнаружилась надпись на нескольких языках: «Метка 1394. Собственность Капитана».

Оглядев округу повнимательнее, он обнаружил следы злой резины, которая так и не помогла давешнему пикапу. Следы начинались у самого борта и уходили в направлении, откуда Сорог только что приехал.

Значит, не лярвы впустили. Да и зачем им отморозков на Пустошь пускать, вдруг глаз кому из молодняка выбьют случайно. А молодняк – он же не чужой, родня как-никак.

Он аккуратно, чтобы не упасть, постучал прикладом трофейного «костыля» по стенке буя. Сам бакен не шелохнулся, однако со сварных швов осыпалась краска, обнажив ноздреватый слой местной лютой ржавчины.

«Давно лежит, – прикинул Сорог, – и пролежит ещё долго, для моря сделан, не ржавеет почти».

Подволакивая ногу и морщась от боли, он снова обошёл плавучий радиомаяк. На стороне, обращённой к мотоциклу, по-прежнему весело перемаргивались светодиоды. Встроенные в люк, они продолжали сообщать, что устройство функционирует. Неведомый капитан, как видно, неплохо разбирался в людях, поэтому по углам люк чернел свежими сварными швами.

Сорог снова постучал по металлу. Швы ещё не успели заржаветь. С них посыпалась лишь чёрная окалина.