Законопослушный гражданин

   Строй загудел, матросы опустили головы. К Владимиру подошел боцман.

– Вован, братва не готова, картина ясная – все к рыбам пойдем ни за что.

– Эх, Железняк! Фамилия у тебя стоящая, только ты ее не стоишь. – Владимир прямо в глаза смотрел боцману. Тот отвел взгляд.

– Не готовы еще, Владимир.

– С вами революцию не заваришь! Эх, вы, патриоты! Не порох – сердца у вас отсырели!

   Матрос толкнул плечом боцмана и бросился к оружейному складу.

– Останови его, боцман! – пришел в себя капитан.

– Он же боеприпасы взорвет!

   Железняк бросился к стальной двери, за которой скрылся бунтарь, но успел услышать скрежет запорных листов.

   Владимир услышал глухой крик боцмана:

– Полундра, братва! Спасайся, кто может!

   В железных коридорах кое-где еще горели электролампы, хотя Владимир и в полной темноте нашел к ящикам с оставшимися снарядами. Личная месть отодвинулась на второй план. Честь дороже мести!

   В этот момент корпус корабля вздрогнул, японский снаряд угодил в борт рядом с тем местом, где находился Владимир.

   Русский матрос, не в силах удержаться на скользких металлических ступенях, ухнул вниз.

   Владимир очнулся на мягкой кровати, вокруг было белым бело, маленькие узкоглазые медсестры, как ангелы, неслышно скользили мимо. Владимир попытался приподняться на локтях, голова гудела, тошнота подступала к горлу. Перед глазами образовались двое японских военных. Один склонился, положил ладонь на забинтованное плечо.

– Ты настоящий самурай, Ульяна-сан! Ты скоро поправишься.

                                                                                    ***

   Солнце уже начинало припекать, ветерок сдувал последнюю росу с проклюнувшейся травы. В свежем окопе  от земли в нос шибал сладкий запах, чернозем бруствера напоминал родную пашню.

– Сеять пора, а мы три года вшей кормим! Эх, землица наша Русская, когда ж тебе Господь разумного царя пошлет!

Бородатый солдат, прислонившись к брустверу,  достал кисет из кармана шинели.

– Зачитался! Дайкось прокламацию.

   Молодой солдатик протянул ветерану листок дрянной бумаги.

– «Долой царизм!» Социалисты опять бумагу пачкают! Для курева сгодится. – солдат оторвал половину, другую протянул товарищу. – Держи, сейчас табаку отсыплю.

– Я не курю, дядя Игнат. Спасибо.

– Из тилигентов что-ли? «Спасибо». Благодарствую надо говорить. – старый солдат сыпанул махорку в раструб «козьей ножки». Кисет вернулся в карман, терпкий дым потянулся в сторону вражеских окопов.

– Ты привыкай, Андрюшка, – пыхнул на молодого дядя Игнат.

– А как газами бомбить зачнут, совсем окочуришься!

– А часто бомбят, и сейчас могут?

– Нет, сейчас не будут – ветер в ихнюю сторону. Германец, он аккуратный: сперва беготню в окопах затеет – к атаке готовится, потом артиллерия нас утюжить будет с полчаса. Ежели газовые снаряды, сразу не пойдут – травится не захочут…

– Это кто тут у нас позицию демаскирует? – кряжистый солдат с красным бантом в петлице скатился в окоп. Аккуратная бородка сглаживала жесткое выражение широкого лица, в раскосых глазах сверкал  маньяческий огонь.

– Принесла нелегкая. Опять агитировать начнет. – в сторону простонал Игнат.

– А как без этого. – агитатор приладил винтовку на бруствер, отряхнул шинель.

– Вот вы, товарищ, – обратился к Игнату, – который год семью не видели, пшеницу не сеяли? А вы, – посмотрел на молодого, – так недоучкой и останетесь?

– Так Отечество защищать надо! – вскинулся молодой.

– А почему помещика с фабрикантом с нами в окопах нет? Это что не их отечество? И правильно – не их! Их родина везде, где за деньги можно купить власть и удовлетворить свои низменные потребности! Земля – она только для того, кто на ней работает. Земля – крестьянам! – агитатор встал во весь рост, к месту агитации стали подтягиваться солдаты.

Игнат набрал землю в широкую ладонь, в грубых заскорузлых пальцах чернозем задвигался как мех норки. Крестьянин посмотрел на агитатора:

– Вот скажи мне, товарищ Ильин, у меня, к примеру, две коровы, свинюшки, куры с гусями. Я жилы рву, пуп надрываю, землю, стало быть, обрабатываю, пшеницу рощу, отдам часть хозяину и сплю спокойно. И вот на кой ляд мне все раздавать дармоедам городским, да нашим деревенским лоботрясам, а?

– А работников ты нанимаешь?

– Как же без них? Конечно. Одному с сыновьями не справиться в сезон!

– А работники разве пуп не рвут? Разве лоботрясничают? Так почему они голытьбой живут, а ты их за гроши нанимаешь? А сломается молотилка у тебя, за деталями к кому пойдешь, к тому же рабочему. Скоро труд крестьянина облегчат  машины с бензиновыми двигателями. Придется тебе, Игнат, на старость лет за книжки засесть, мануалы читать.

   Подтянувшиеся солдаты засмеялись.

– Ох, и балобол ты! – усмехнулся Игнат.

– Теперь ты мне скажи, а зачем ты с помещиком делишься? Его почему в дармоеды не заносишь?

– Дармоед еще тот! Так земля его вроде, закон на его стороне, жандармы! Попробуй не отдай!

– Таки и попробуй, чего боишься? Винтарь есть у тебя.

– То на фронте, а то дома. Вы, большевики, воду мутите, по домам всех распускаете, а как немец на плечах в избу войдет?

– Не войдет! На той стороне такой же брат рабочий с крестьянином в окопе гниет. Оно ему надо, на чужой земле на своего дядю пахать? Немецкие коммунисты сейчас тоже революцию готовят.

– Что, не могете, стало быть, без мужика? Царя-батюшку зачухонили, а остальных буржуев кишка тонка?

– Ты, солдат, свою кишку сначала измерь. Вместе нам надо быть, вместе новый мир строить! А царь, как символ мировой несправедливости, должен висеть в петле! И будет висеть! – раскосые глаза остекленели.

   Агитацию прервал рев фугаса. С немецкой стороны раздались пушечные залпы. Солдаты скатились в окопы, сжимая винтовки, с опаской глядели в небо. Рев нарастал. Взрывы доносились из далекого тыла.

– Пристреливаются что-ли?

   Ильин поднялся, посмотрел на восток. В полутора верстах рвались снаряды, земля комьями взлетала вверх, зеленый дым застилал горизонт, медленно двигался на запад.

– Газами решили потравить, суки!

   Ильин присел к товарищам.

– Вот тебе и немецкий рабочий – эвон как революцию начал делать!

   Сильные руки в два движения приладили штык к «мосинке». Ильин сдвинул брови:

– Чем за даром помирать, покажем немчуре, как может воевать русский солдат.

   Ильин пристегнул полы шинели к ремню, вскарабкался на бруствер.

– Братушки! За мной, в атаку!

   Следом сразу из окопа выскочил Андрей. За ним, вздохнув, полез Игнатий.

– Куда, молодой, поперек батьки. – клацнул затвором.

   Разноголосое «Ура!» покатилось от русских окопов в сторону врага.

   Пальба сотни трехлинеек в разнобой да молодецкое «ура» лишь на несколько минут огорошили немцев. Деловито забубнили пулеметы, вдарила артиллерия обычными фугасами. Контратака начала захлебываться. Тут и там падали солдаты – кто матерно крича, кто беззвучно встречал смерть. У Андрея кончились патроны, с вытаращенными глазами он бежал со штыком наперевес. Впереди маячила широкая спина агитатора. Ильин бежал из стороны в сторону, изредка припадая на колено и прицельно стреляя.

Сзади пыхтел дядя Игнат.

– Мать моя! – по-простецки выдохнул студент.

   Из немецких окопов выскакивали фигуры в привычных шинелях и касках, но вместо лиц была темная маска со стеклами вместо глаз и хоботом.

– Вперед, Андрюха! – толкнул в спину дядя Игнат.

– Ты чего противогазов не видал? Это только нас офицерье на газы без защиты посылает.

   Противогазы! Андрей даже развеселился от такого простецкого объяснения. Оказалось, радоваться было рано. «Противогазы» не кричали, зато ловко стреляли из карабинов. Выстрелы перемежал лай немецких офицеров. Большая часть русских солдат обратилась в бегство. Немцы их не преследовали, фигуры в противогазах окружили агитатора – тот тоже не стрелял, видно, закончились патроны, Андрея, Игната и еще нескольких солдат. Ощетинившись штыками, русские образовали круг. Со всех сторон на них нацелились карабины. Андрею было очень жалко умирать, Игнат тоже понимал безвыходность положения – убью десять раз, пока штыком дотянешься.

– Слышь, агитатор, сдаваться надо – всех положат за зря. Мальчонке вон жить и жить. Давай командуй.

   Ильин воткнул штык в землю, остальные последовали примеру. Смерть на миру красна, да только цель еще не достигнута.

   Военнопленные выстроились. Подошел немецкий офицер – галифе, пенсне, тросточка. Китель отутюжен, сапоги блестят – сразу видно штабная крыса. Ткнул тростью в красный бант:

– Большевик?

– Большевик, большевик. – на чистом немецком ответил Ильин.

                                                                             ***

– Вихри враждебные реют над нами, в бой роковой…

В молодости Александр Федорович собирался стать оперным певцом, потом артистом, даже подумывал об арене цирка. Но Февральская революция уготовила ему  сцену, зрителями которой стали граждане всей Российской империи. Женщины его боготворили, мужчины копировали стиль одежды и телодвижения. Керенский провел ладонью по ежику серебристых волос, сунул два пальца в отворот френча, повернулся перед зеркалом.

   -До чего хорош, мерзавец!

   В этот знаменательный день нельзя ударить лицом в грязь. День прибытия пломбированного вагона. День позора большевиков – этих беспардонных хамов и наглецов!

– Пора, Александр Федорович! – в дверь сунул рожу адъютант. Сам министр на военной службе никогда не служил, но в столь тревожное время и во френч нарядиться можно и помощника адъютантом назвать. Хотя бы про себя.

– Иду-иду.

   На крыльце уже ждал черный лакированный «Рено», верх поднят – накрапывал весенний дождик. Керенский с адъютантом сели на задние сиденья. Сначала Александр Федорович думал самолично подрулить на перрон, но из гаража в последний момент прислали машину, на которой не было навыка вождения, а заглохнуть на глазах у толпы или, чего доброго, въехать в зрительный ряд – это моветон! Ничего, так даже солиднее!

– Михаил Львович, – Керенский повернулся к помощнику. – Вы оповестили всех журналистов о часе прибытия? Полицейских сил достаточно для задержания? Рабочие массы не смогут его отбить?

– Не извольте беспокоиться, Александр Федорович! Журналисты и фотографы в первых рядах, там же полицейские в штатском, вооруженные наряды заступят с обеих сторон вагона, нас также будет сопровождать охрана. Жандармы оцепили прилегающие улицы.

Ровно тарахтел двигатель, кузов плавно качался на рессорах, поездка обещала быть одним удовольствием. «Рено» с узнаваемым профилем на заднем сиденье медленно проехал через ликующую толпу, остановился на перроне в пятидесяти шагах от железнодорожного полотна. Водитель развернул автомобиль так, что Керенский вышел прямо под магниевые вспышки фотографов. Побросав зонты, к министру сунулись было газетчики, но широкоплечие молодцы профессионально оттеснили и мужчин и женщин перемежающихся профессий. Керенский встал в позу Наполеона, нахмурил брови, картинно разворачивался профилем к рядам зрителей.

   Умиротворенность серого утра разорвал гудок паровоза. Окутанное паром закопченное стальное чудовище вопило о своем приближении. Высекая искры, завизжали диски застопоренных колес. Провернувшись в обратную сторону, колеса накалили рельсы до красна, опломбированный вагон остановился точнехонько в центре перрона.

   Толпа затихла, тонкая артистическая душа Александра Федоровича уловила фантомы чего-то страшного, исходившего от проклятого вагона. Надо было нюхнуть кокаина, подумал министр.

   Тишина длилась минуту. Чья-то чудовищная сила сдвинула дверь вагона, лопнул стальной трос с пломбой, толпа в ужасе ахнула. Сфинктеры Керенского ослабли, штаны пришли в полную негодность.

   В открывшуюся дверь поочередно спиной вперед выпали два трупа. В центре проема, широко расставив ноги, стоял человек в германском обмундировании. Сапоги блестели из-под черного каучукового плаща, под каской блестели стекла противогаза. В правой руке воин держал длинную трубу, в левой – маузер.

   Из трубы вырвалась струя пламени, журналисты и агенты в штатском отпрянули. Толпа ухнула назад, женский визг, обмороки, мокрые штаны – интеллигентная публика превращалось в стадо испуганных бабуинов.

   Воин прыгнул на перрон, еще раз брызнул огнеметом, убедившись в безопасном проходе, сбросил баллон с керосином. В стеклах противогаза отразился бобрик Александра Федоровича, следом лакированный кузов «Рено». На Керенского налетел ужас в черном плаще, очнулся министр много позже.

   «Черны плащ» подлетел к автомобилю, водитель нюхнул ствол «Маузера», понимающе поднял руки. Воин запрыгнул на заднее сиденье, в окно полетел противогаз.

– В Смольный!

   Взвизгнули скаты, толпа бросилась в стороны, черный автомобиль помчался в город.

– Ленин вернулся! – Катилось по толпе…

2013

Чисто гипотетически…

   Государство перестает существовать, когда гражданам становится на него наплевать.

   Возьмем гипотетическую ситуацию. У государства, юридически занимающего 1/6 или 1/7, до хрена короче, суши, плохие люди захотели отжать чуток территорий. Без эзопства: Россию решили поделить высокоразвитые страны. Гипотетически – война. Третья мировая.

   Кому нужна Россия? Кто нападет? Тупые американцы? На хрена им наша страна, с таким умным населением? С прогнившими трубами, буровыми за Полярным кругом, чуркобесами, да еще за океаном? Поклонники Задорнова начали возбуждаться: да америкосы спят и видят! нашу Русь-матушку захватить, распилить и сожрать! Член с ним, с Задорновым. Он гонорары в долларах за концерт (за лапшу сладкую в поросячьи уши) получает, уверен, большую часть года не в России живет.

   А нужна территория реально наша только Китаю. Самое большое количество танков, самая большая армия. Для чего? С монгольцами воевать? Китаю нужен Дальний Восток до самого Урала.

   Предположим, Китай начал войну. Как она начнется? Чую, не так как в кино: Гитлер, исчадие ада, совершенно неожиданно ровно в 4-00 как напал на бедный мирный СССР! Как всю нашу армию красную сгубил одним налетом, самолеты все и танки пожег, два мильона героев в плен взял! Козел, тварь продажная!

   Ясен перец, война будет очевидной самое меньшее, я думаю, недели за две до начала. Переброска войск, техники, горючего и так далее. И гражданам станет ой как понятно, когда засуетятся товарищи из родного военкомата – уточнения, перепись, все такое. До ополчения не дойдет, все решится раньше. Это вермахт шапками и трупами закидали, а миллиард китайцев не запугаешь ни казаками, ни дикими дивизиями, ни надувными танками. И на ядрёные ракеты уповать не надо – это все от Задорнова. Радиус поражения у бомб не особо великий: километров 3-5 – капец всему, 25-30 шансов выжить немного, остальное от направления ветра зависит. (сейчас возбудятся супервоенные и начитанные – ТТХ из википедии приводить и Хиросиму с Фудзиямой вспоминать).

Не успеют много народа призвать, физически не успеют, как танки Поднебесной по Сибири рассекать будут. И дизель у них не замерзнет в баках, и масло Кастрол в картерах.

   И вот снова гипотетически (слово смешное – я же для смеха предполагаю, смешной же рассказ): я житель крупного города в Сибири, лет мне этак 40-45, имеется карабин, какие-то запасы, навыки выживания, допустим. И самое главное, родные все со мной. Не надо собирать никого. По городу полиция с военными гоняют, призывников за шиворот хватают разного возраста. Хренак – ко мне пожаловали. И вот вопрос: бараном быть – «Пойдемте, господа военные, щекастые и здоровенные, очень хочу Родину защитить!», или послать подальше, перестрелять из карабина и свалить с семьей в укромное место?

   Кого я буду защищать? Путина-Медведева, Кабаеву с Хоркиной, начальников-пидаров, соседа-наркомана, Рафика невиновного? Сейчас все умники начнут: «защищать ты будешь товарища в окопе!» умники, ****ь! Не будет никаких окопов. И товарищ будет ждать, когда ты первым на пулемет полезешь. А у него дети, ему нельзя!

Идите на ***! Совсем не гипотетически выбираем второй вариант. Уходим в леса. А там снова два варианта: захватчики берут власть и обустраивают жизнь таким образом, что живется при них лучше, чем при родной власти, или «идет война народная», опыт въетконговцев и белорусских партизан вместе взятых. Европа (Москва) нам (Сибири) не поможет – на *уя?

Дочитали? Патриоты возбудились? Готовы?

А теперь припомним посыл: «Государство перестает существовать, когда гражданам становится на него наплевать». Мне плевать на государство, так же как ему плевать на меня!

И разворот на *** знает сколько градусов: все это понимают наши достойные правители. И никакой третьей мировой войны не будет. Потому что она уже проиграна. И дядя Вова в обмен на бусы (виски, шмотки, айпады, автомобили и всякую *уйню, доставляющую детскую радость аборигену) отдает в аренду Дальний Восток. Потому что самим не удержать и не попользоваться. А еще потому что народ вооружать нельзя – а как новый Ленин из заграницы прискакнет! И назад Сибирь китайцы не отдадут, никакой Расторгуев не растрогает. Очевидно же – зарожают! А вот просить наоборот некому будет.

2013

Писатели, издатели, читатели

   «Без писателя нет издательства…» Без читателя, точнее его кошелька, а еще точнее – без желания читателя раскошелиться на некоторую сумму, нет издательства.

   Лицемерие и жадность ведут к взаимной деградации.

   Рассмотрим все три категории по-простому, без интеллигентных соплей.

   Писатели.

   Сразу отбросим тех счастливцев, которые графоманят для души. Они голову не ломают, мозги льдом не обкладывают, радуются тому что напишут и не думают заработать.

   Отдельная категория графоманов – воинствующие. Те могут за свои деньги издать книгу, лишь бы прочесть свою фамилию на обложке.

Самое громадье – обитатели прозы.ру и самлиба. А кто не хочет издаться и получить гонорар? Все, чего там.

   Издатели.

   Издатели – это прежде всего коммерсанты. Времена государственного контроля и распределения вознаграждений закончились в конце восьмидесятых, времена духовности еще раньше. Гонорар – товар – деньги.

   Ан подпортил все проклятый интернет! И для издателей и для писателей. И уже читатель = писатель-чукча.

   Издатели стонут, вскрывая очередное электронное письмо с пометкой «для главного». Главный отправляет «нетленку» вниз. Кто-то там из стажеров читает неизвестных авторов, от большого самомнения резюмирует: «мне не нравится», умничает: «неверная точка зрения…, шаблоны…, в слове «кий» три ошибки…» Это для главного резюме. Для автора – белое безмолвие. «Мы свяжемся с Вами, если рукопись заинтересует…» Ага. А пока Акунина с Корецким переиздадим в новой обложке – уж точно не подведут, «сукины сыны».

   Читатели.

   Вот он любимый наш человечек с бабулечками.

   Кто же такой читатель? А вот вам версия. Только не бить ногами – люблю себя до безобразия. Читатель – ботанического склада мужчина, либо женщина с комплексами. Впрочем мужчина тоже с комплексами. Короче: читатель – человек с комплексами. Те, которые без комплексов, "пиво пит, водку жрат" и сериалы смотрют. Серия за серией им серят в голову вперемешку с рекламой. Счастливые люди! Те, которые без комплексов.

   Читатель как человек естественно любит себя. И не любит когда его мордой по комплексам. К тому же, только не надо в «дождизме» сейчас обвинять, книги мы рассматриваем с русским буквами. Читают книги 99,99 процентов именно русские бота… люди. Уважаемые чечены с киргизами ходят в свои библиотеки под зеленой крышей. А у русских, те которые читают, очень, очень много комплексов. И герои им нужны, которых они полюбят как себя. И вот гора книг про попаданцев. Уж я бы им показал! Кому им? Кого можно мочить, а мочить ужас как охота, без того, чтобы не заподозрили в жестокости? Ответ простой – фашистов и зомби. И те и другие нелюди: зомби – куклы, фашисты – здесь даже и рассуждать нечего – мочить, нельзя помиловать. Мочить, и никаких гвоздей! За такие книги и денег не жалко.

   Опаньки! Тут и писатели: вот вам, господа патриоты земли Русской, текст суровый, названия брутальные, герои как прямо с вас списанные! Пишут от первого лица, от последней буквы алфавита на странице в глазах рябит, но это ничего – так писать проще, а эти, которые с комплексами, схавают. Еще удобно про старину царскую писать. А чего? булки хрустят, сабли звенят, обороты многословные – одними "ваше превосходительство князь Оболконский-Тавический" можно из рассказика томик толщиной в кирпич настругать. Еще тем удобно, писать можно не торопясь, не зависеть от быстро меняющегося настоящего.

   Тут и издатели: обложки глянцевые, дяденьки с ППШ, да с эполетами. А для женского пола почти тоже самое: следовательши умные и сексуальные, роковые бизнесвумен и чего там еще. В женской прозе не силен, каюсь.

   Отличный симбиоз – писатель+издатель. Казалось бы чего надо еще? Ан вот не разбежались «сукины дети» такие романы клепать –  мозги у них, видишь ли, слипаются и гонорары уже складывать некуда.

   И до известного места уже всех этих попаданцев. Во все времена, ко всем царям уже подослали суперских ребят писатели. Те, которые не «дети».

   Вампиры еще есть! Эх, а тут забугорные клавишники опередили. Там у них все цивилизовано: накропала девица роман, тиснула на Амазон – хлоп, уже миллионерша. У нас шалишь! Хрен тебе, а не платная закачка! Не дадим разбогатеть!

   Бац – обратная зависимость пошла! Тексты – КГ. Авторы – невежды. Читатели от комплексов избавляются (пиво пит, водку жрат, глухарь смотреть). Книги издавать невыгодно.

   Читатели – люди, писатели – люди, даже издатели – и те люди.  Деградация заразная вещь. И передается, сволочь, и через листы с офсетной печатью и по оптоволоконным линиям.

2013

Комплекс раба

  Выхожу из магазина, натыкаюсь на грузчиков. Парни разгружают «Газель», один – низкий, плотный в толстовке с капюшоном, сало в подмышках раздул:

– Всё – Крым наш! Украина наша!

  Говорит громче чем надо, чтобы слышали окружающие. У самого морда классического унтерменша, каких на тех самых плакатах изображали: круглая, одутловатая, нос картофаном, подбородок скошенный, глазки темные. Патриот неебацца! Главное, говорит, будто сам сегодня утром вернулся с передовой, где бандеровцев сжигал напалмом. Этот самый унтерменш, смысл существования которого на*бать работодателя, врезать по пивку и вы*бать дворовую шлюху. Крым его! Расея вперде! Вован – император! И Недимон тоже парняга хоть куда! Да мы за них, ****ь, любому жопу порвем! И по*уй на долари ихие, мы готовы за пузырь и закусь работать. Ну как работать. Так, чтобы не перетруждаться, ясен ***!

  Комплекс раба, взращенный на останках Орды. Смешение рас превратило потомков русских в ленивое быдло. Орут: «Я русский! Хочу, чтобы меня боялись! Хочу верить в то, что я смогу напугать!»

  Комплекс раба. Русский, которого кавказец не считает за человека. Русский, который дал право кавказцу считать себя рабом. Русский, от национальности которого осталось только название.

  Боялись, боятся и будут бояться – главное самому поверить в страшилку. Эту страшилку, как вкусный леденец, суют правители в смрадные рты, чтобы не дай бог не взроптали. Всегда нужен образ врага, чтобы не расслаблялся народец, чтобы знал, за что недополучает за свой труд. Антанта, фашисты, американцы, террористы из сортиров, теперь вздумавшие восстать украинцы. Ах, да – евреи! Как же без них! Они, суки, воду с газом с****или, заговоры плетут против России-матушки! Но мы им всем покажем! Мы! Мы, ****ь, всех от****им! Да у нас самый лучший автомат (ракета, бомба)! Отсюда следующая максима – да наши начальники самые начальники! Отсюда следствие – мы = рабы.

  Рабский труд, рабская зарплата, рабское сознание. Но ведь хочется считать себя человеком, уважать себя хочется, но так, чтобы ничего не делать, сидя на диване: «Чего у вас там в Эвропах? Жиды с фашистами-бендеровцами голову поднимают? Падлы какие! Да мы им, да наш царь ихнего царя! У нас царь, всем царям царь!»

Как же хочет раб заявить о себе! «Я может, работать не люблю, зато так сломаю! А ну бойтесь меня!»

  Животный страх раба, осознание своего рабского положения рождают злобу в отношении человека, не желающего быть рабом.

  Правители (так и хочется штампом – многострадальной, а кто не дает быть счастливым? те же штампы) России как бы там ни было есть плоть от плоти: то же рабское сознание, та же хитрожопость, то же умниченье дурака. Первейшее отличие от Европы: на*бать, на*бать и быть счастливым. Рашка (название нынешней страны с зомбированными жителями) поступила как всегда по-хозяйски – слово дала, слово взяла. Вот это главное, что отличает унтерменша от цивильного человека – неспособность держать слово. В средневековых европах рыцари отвечали за слова. Их потомки живут так, как должны жить свободные люди.