12 новых историй о настоящей любви (сборник)

В пятницу перед Днем труда они перекусывали у библиотеки сэндвичами с помидорами и холодной кукурузой в початках, которую мама Грейси готовила пару дней назад. На столике для пикника была разложена карта США и Канады. Солнце безжалостно пекло в спину, и Грейси было жарко и скучно. Ей хотелось пойти на озеро и в кои-то веки просто поплавать, а не искать Иджи-Пиджи, но Илай утверждал, что еще слишком жарко, чтобы куда-то идти.

– А где-то ведь наверняка сегодня барбекю, – сказала она, разлегшись на скамейке и ковыряя ногами иссохшую траву под столом. – Ты правда хочешь провести последнюю пятницу каникул в городе, уставившись в карты?

– Да, – ответил он. – Правда.

Грейси вдруг заметила, что улыбается. Ее мама, судя по всему, стремилась проводить все свободное время в обществе Эрика. Моузи и Лайла жили в соседних домах и были лучшими подругами с пяти лет. Приятно было хоть раз встретить человека, который предпочитал проводить время с ней, пусть это и Илай Кадди.

Она заслонила глаза от солнца.

– А почитать что-нибудь есть?

– Я сдал все книги.

– Почитай мне названия с карты.

– Зачем?

– Плавать ты не хочешь, а я люблю, когда мне читают вслух.

Илай откашлялся.

– Бергхайм. Фердейл. Саскатун… – Вместе эти названия почти складывались в рассказ.

Грейси подумала было позвать Илая с собой на прощальный летний фейерверк на пляже Онека, куда она собиралась с Лайлой и Моузи, но не совсем понимала, как объяснить, почему проводит с ним столько времени, и к тому же она собиралась остаться ночевать у Моузи. Ей хотелось быть в курсе новостей, когда начнутся занятия. Это была инвестиция в предстоящий учебный год. Но когда наступил понедельник, а Илай не появился на главной дороге или у «Дэйри Квин», она почувствовала какую-то пустоту.

– Уехал твой приятель? – спросила Анна-Ли, пока Грейси лениво ковырялась в своем мороженом. Она решила попробовать вишневую глазурь, и она оказалась ровно такой же мерзкой, как ей помнилось.

– Илай? Ага. Вернулся в город.

– Он вроде ничего парень, – сказала Анна-Ли, забрала у Грейси стаканчик от мороженого и выбросила его в мусорное ведро.

– Мама приглашает вас на ужин в пятницу вечером, – сказала Грейси.

Но она готова была признать, что Илай Кадди, возможно, даже лучше, чем просто «ничего».

В мае следующего года, как раз накануне Дня памяти, Грейси отправилась в свою бухту на озере. В течение учебного года она не раз там бывала. Она делала там домашние задания, пока не стало слишком холодно сидеть на одном месте, а потом, с наступлением зимы, наблюдала, как на кромке воды образуется лед. Чуть не рухнула в обморок от страха, когда черная береза подломилась под весом обледеневших веток и с тяжким стоном упала в воду. И в ту последнюю майскую пятницу она хотела непременно прийти на берег и снова побросать камушки в воду на случай, если в этом дне была какая-то тайная магия или если у Иджи-Пиджи были встроенные часы. Но ничего не произошло.

Грейси зашла в сувенирную лавку, но она уже была там накануне, помогала Хенни подготовиться к летнему сезону, так что никакой работы для нее не нашлось, и в итоге она оказалась в «Дэйри Квин» и заказала картошку фри спиральками, которую не очень-то и хотела.

– Ждешь своего приятеля? – спросила Анна-Ли, листая газету в поисках кроссворда.

– Да нет, просто картошку ем.

При виде Илая Грейси охватило стыдноватое чувство облегчения. Он стал выше, и намного, но был все такой же тощий, серьезный и какой-то мокрый на вид. Грейси не двинулась с места, но внутри у нее все перевернулось. А вдруг он не захочет снова с ней общаться? «Ну и ладно», – сказала она себе. Но он оглядел зал еще до того, как подошел к стойке, и при виде нее его бледное лицо засветилось.

Анна-Ли фыркнула с подозрительно понимающим видом.

– Привет! – воскликнул Илай, подходя к Грейси. Казалось, ноги у него росли от самого подбородка. – Я нашел кое-что потрясающее! Хочешь мороженого?

И с этих слов снова началось лето.

Чешуя

Кое-чем потрясающим оказалась пыльная комната в подвале библиотеки, заваленная старыми виниловыми пластинками, проигрывателями и кучей наушников, уютно устроившихся в гнезде из спутанных черных проводов.

– Я так рад, что все на месте, – сказал Илай. – Я нашел это место перед самым Днем труда и боялся, что за зиму кто-нибудь соберется все здесь разобрать.

Грейси кольнуло чувство вины за то, что она не провела с Илаем те последние выходные лета, но в то же время ей было приятно, что он ждал, когда сможет показать ей это место.

– А оно вообще работает? – спросила она, показав на груду стереотехники.

Илай покрутил выключатели, и загорелись красные огоньки.

– Есть контакт!

Грейси наугад вытащила с полки пластинку и прочла название: «Джеки Глисон: Музыка, мартини и воспоминания».

– А что, если меня из этого интересует только музыка?

– Тогда послушаем только треть.

Они принялись складывать в стопку пластинки, стараясь отыскать самые причудливые обложки: летающие тостеры, люди в огне, принцессы-варвары в металлических бикини. Они послушали их все, лежа на полу в гигантских черных наушниках. Большинство песен были ужасны, но пара альбомов оказались очень даже ничего. На обложке альбома «Белла Донна» была изображена Стиви Никс в образе ангелочка с елочного наконечника и с какаду в руках, но они прослушали всю пластинку два раза подряд. Когда заиграла песня «Рубеж 17 лет», Грейси представила себя вылетающей из озера в длинном белом платье, с волосами, развевающимися на ветру будто черный флаг.

Только уже на пути домой, чувствуя, как в животе урчит от голода, и напевая одну из услышанных песенок, Грейси вдруг сообразила, что они с Илаем еще ни разу не упомянули Иджи-Пиджи.

Грейси не то чтобы скрывала Илая от Моузи и Лайлы, но и не рассказывала про него. Просто не была уверена, что они поймут. Но однажды, когда они с Илаем сидели в «Роттис Ред Хот», с парковки раздался звук клаксона, и, оглянувшись, Грейси увидела Моузи за рулем отцовской «Короллы». Лайла сидела рядом на пассажирском сиденье.

– У тебя разве не ученические права? – спросила Грейси, когда Моузи и Лайла втиснулись за их столик.

– Родители не против, если я езжу только до Литтл-Спиндл. Так им хотя бы не приходится меня возить. А где это ты все время пропадаешь? – Моузи кинула многозначительный взгляд на Илая.

– Да нигде. Сувенирный, то да се, как обычно.

Илай ничего не сказал, продолжая аккуратно выдавливать кетчуп в кособокую башенку рядом со своей картошкой фри.

Они ели и обсуждали, не отправиться ли на поезде в город, чтобы сходить на концерт.

– А почему твоя семья проводит лето не в Грейтер-Спиндл?

Илай склонил голову набок, всерьез задумавшись над этим вопросом.

– Да мы как-то всегда сюда ездили. Думаю, им нравится, что тут тихо.

– Мне тоже тут нравится, – сказала Лайла. – Озеро так себе, но летом, когда в Грейтер-Спиндл сплошная суета, тут очень приятно.

Моузи закинула в рот ломтик картошки.

– В этом озере нечистая сила водится.

– Какая такая нечистая сила? – спросил Илай, подавшись вперед.

– Какая-то женщина утопила там своих детей.

Лайла закатила глаза.

– Это чушь собачья!

– А, Ла Йорона! – сказал Илай. – Плакальщица. Такие легенды везде есть.

«Ну отлично, – подумала Грейси. – Теперь будем все вместе охотиться за привидениями».

Она попыталась отделаться от щемящего чувства в животе. Убеждала себя, что не хочет знакомить Илая с Моузи и Лайлой, потому что он такой странный, но теперь уже не была в этом уверена. Она обожала Моузи и Лайлу, но всегда чувствовала себя рядом с ними немного одинокой, даже когда они втроем сидели у костра или шушукались на последнем ряду в кино. Ей не хотелось так же чувствовать себя рядом с Илаем.

Когда Моузи и Лайла отправились домой, Илай собрал их пластиковую посуду на поднос и сказал:

– Весело было!

– Ага! – согласилась Грейси с несколько наигранным энтузиазмом.

– Давай завтра поедем на великах в Робин-Ридж?

– Все вместе?

Илай нахмурил брови.

– Ну да, – сказал он. – Ты и я.

Все вместе.

Зубы

Грейси не смогла бы назвать момент, когда Илай перестал казаться мокрым, но точно помнила, когда она это заметила. Они лежали на полу в комнате Моузи, а по окнам барабанил дождь.

В то лето Грейси получила права, и бойфренд ее мамы охотно одалживал ей свой пикап, чтобы она могла ездить в Грейтер-Спиндл. А вот раздобыть деньги на бензин было уже сложнее. В Грейтер-Спиндл можно было найти работу получше, но не факт, что она бы состыковалась с маминым расписанием в больнице, так что Грейси продолжала работать в сувенирном, куда можно было доехать на велосипеде.

Литтл-Спиндл сдавливал ее со всех сторон, будто она стояла на узком берегу во время прилива и вода подступала все ближе. Все вокруг обсуждали экзамены, анкеты для колледжей и летние стажировки. Время как будто ускорялось, и все набирали скорость, готовясь стремглав устремиться в будущее по тщательно спланированной траектории, а Грейси никак не могла сообразить, что ей делать дальше.

Когда на нее нападали эти панические мысли, она шла за Илаем в «Дэйри Квин» или в библиотеку, и они вместе отправлялись в зал пластинок, выкладывали в ряд все альбомы Дэвида Боуи, рассматривая его загадочное лицо с тонкими чертами, или слушали «Рождество выдры Эммета», параллельно пытаясь разгадать все тайные знаки на обложке «Сержанта Пеппера». Грейси понятия не имела, что будет делать, когда начнется новый учебный год.

Они доехали до Грейтер-Спиндл на машине Эрика без особых планов, с включенным радио и с открытыми окнами – чтобы сэкономить на кондиционере. А когда началась гроза, они устроились у Моузи, чтобы посмотреть кино.

Лайла и Моузи сидели на кровати, красили ногти на ногах и ставили друг другу разные песни, а Грейси растянулась на ковре рядом с Илаем, который читал вслух какую-то скучную книжку про водоемы. Грейси слушала не особенно внимательно. Она лежала на животе, опершись головой на руки, слушала стук дождя по крыше и негромкий голос Илая, и впервые за долгое время чувствовала себя сносно – как будто кто-то забрал жгучий узел беспокойства, который она в последнее время постоянно таскала под ребрами, и опустил его в холодную воду.

Гром грохотал почти бесперебойно, а воздух на улице казался плотным и наэлектризованным. В доме работал кондиционер, и у Грейси руки покрылись мурашками, но ей было лень вставать, чтобы его выключить или попросить свитер.

– Грейси, – позвал Илай, тронув ее за плечо босой ногой.

– А?

– Грейси, – она услышала, как он двигается, и в следующий раз он заговорил уже ей на ухо, шепотом: – У этой твоей бухты нет названия.

– И что?

– У всех самых крошечных пляжей и заливов есть названия, а у твоей бухты нет.

– Ну так давай ее как-нибудь назовем, – предложила она.

– Каменный полумесяц?

Она перевернулась на спину и посмотрела на желтые звезды, которыми был облеплен потолок Моузи.

– Ужас. Похоже на название жилого комплекса или какой-нибудь булки. Может, Архипелаг Грейси?

– Это не архипелаг.

– Тогда нужно что-нибудь красивое. Что-то, связанное с Иджи-Пиджи. Бухта драконьей чешуи? Змеиная бухта?

– Но она по форме не похожа на змею.

– Бухта звериной пасти?

– Звериная пасть? Ты хочешь отпугивать людей?

– Ну а то! Может, бухта Горбунка?

– Горбунок – это конек.

– Серебристая чешуйка? Нужно что-то свистящее.

– Типа Чешуйчатой лощины?

– Вот, то что надо!

– Только это никакая не лощина.

– Можем назвать ее «Последнее пристанище Илая», потому что однажды я тебя там утоплю. С тобой просто невозможно. – Она перевернулась обратно на живот и посмотрела на него. Он лежал, опершись на локти, а перед ним лежала раскрытая книга. У нее возникла еще одна идея, но тут же ускользнула, как рыбка, сорвавшаяся с крючка.

Моузи и Лайла о чем-то шептались, у Лайлы в телефоне играла музыка. Футболка Илая туго натянулась у него на плечах, а волосы в свете прикроватной лампы светились, как нимб. От него пахло грозой, будто молния влетела за ним в дом, будто он сплошь состоял из густых грозовых туч. И кожа его не казалась мокрой. Она будто сияла. Он держал один палец на странице, отмечая место, где закончил читать, и Грейси вдруг захотелось провести пальцами по его руке, по запястью, по тоненьким светлым волоскам на предплечье. Она слегка отодвинулась, стараясь отогнать эти мысли.

Илай выжидающе смотрел на нее.

– Название должно быть точным, – сказал он с серьезным и решительным видом. Ему очень шло это выражение лица: подбородок напряженно выпячен, брови сосредоточенно нахмурены.

Грейси сказала первое, что пришло ей в голову.

– Давай назовем бухту Шлеп.

– Почему?

– Потому что такой звук бывает, когда бросаешь в воду камушки.

Глупость сказала?

Он кивнул, рассматривая это предложение, а потом вдруг расплылся в глупой, беспечной, невозможно красивой улыбке.

– То, что надо!

Дорога домой была сущим мучением: прохладный ветерок дул в открытые окна, тихо играло радио, а в груди Грейси отбивало незнакомый ритм это странное непрошеное чувство. Темная дорога расстилалась перед ними, как моток ленты. Ей хотелось скорее оказаться дома и в то же время, чтобы эта поездка длилась вечно.

Преображение Илая казалось предательством, мошеннической уловкой. Грейси считала, что Илай Кадди совершенно безобиден, и вдруг он стал казаться ей опасным. Она стала размышлять, на кого бы переключить свое внимание. В девятом классе она была влюблена в Мэйсона Ли и потащила Лайлу на пляж Окена, где он работал спасателем, в надежде, что при виде него к ней вернется рассудок. Но к сожалению, в Мэйсоне примечательным было только то, как он выглядел без рубашки. Все равно что золотистый ретривер: понятно, что симпатичный, но это еще не значит, что ей хотелось бы забрать его себе.

По утрам перед встречей с Илаем Грейси вдруг стала замирать от предвкушения. Она купила новую блузку сочного цвета занимающейся зари, тоненькие серебряные сережки в форме перышек и блеск для губ с запахом яблоневого цвета, который казался волшебным снадобьем в розово-золотистой баночке и делал губы какими-то неземными на ощупь. «Посмотри же на меня! Посмотри так, как я смотрю на тебя».

Грейси знала, что ведет себя глупо. Если Илай и относился к ней не просто как к другу, он никогда ничем этого не выдавал. Возможно, у него даже была девушка в городе, которой он писал длинные письма и с которой целовался на переменах. Он об этом никогда не упоминал, но ведь она никогда и не спрашивала. Раньше это как-то не имело значения. Ей хотелось, чтобы это не имело значения и сейчас.

Лето стало совсем другим: мучительной и нервной чередой взлетов и падений. Стало казаться, что мир полон роковых случайностей. В любой песне с любой пластинки Грейси слышались предзнаменования. Она заметила за собой, что пытается передать что-то через выбранные пластинки и ищет скрытые смыслы в тех, что выбирает он. Она заставляла себя проводить больше времени с Моузи и Лайлой, подолгу застревала в сувенирном, протирая и без того чистые безделушки, в попытке побороть эту новую жажду общения с Илаем. Но была ли она новой? Ведь с самого начала время, проведенное с Илаем, казалось ей теплыми песчаными островками, которые помогали ей проплыть через неприветливые воды остальной части года.

Она разрывалась между желанием что-то сказать, выразить свои чувства до конца лета, и убеждением, что этого катастрофического шага нужно избежать любой ценой. Впервые в жизни она отсчитывала дни до сентября. Если только ей удастся дожить до Дня труда, не позволив своим чувствам выплеснуться наружу, у нее будет целый учебный год, чтобы преодолеть это проклятое наваждение.

В субботу перед Днем труда Грейси и Илай смотрели прощальный салют над Грейтер-Спиндл. Они сидели рядом на капоте машины, почти соприкасаясь коленями и плечами.

– Жалко, у тебя нет телефона, – вдруг выпалила она.

– Ага. Отчасти.

– Только отчасти?

– Мне нравится весь год копить вещи, которые можно будет тебе рассказать.

«Этого должно быть достаточно, – убеждала себя Грейси, наблюдая за тем, как на его лице пляшут отблески синего и серебристого света. – Этого должно быть более чем достаточно».

Ей стало легче. Она скучала по лету, скучала по Илаю, но жить без ежедневного ожидания встречи с ним было проще. Она пошла на выпускной с Недом Миннери. Он был большой шутник и играл на трубе. Обожал розыгрыши. Носил подтяжки и полосатые штаны и показывал фокусы. Просто анти-Илай. В нем не было ни капли серьезности. Вечер вышел веселый, но Грейси начинало казаться, что веселье – не по ее части.

Она выпила достаточно персиковых шнапсов, чтобы заставить себя поцеловать Неда, после чего ее стошнило на обочине.

Ко Дню памяти она решила, что готова встретиться с Илаем, но не позволила себе пойти в «Дэйри Квин». Нельзя было допустить, чтобы это лето стало таким же. Просто нельзя. Она поехала на пляж Окена, расположилась на песочке вместе с Моузи и Лайлой и сидела там до тех пор, пока не село солнце и не развели костер. Когда кто-то достал гитару, она нашла себе место за столиком для пикника подальше от общей шумихи и уселась на скамейке с босыми ногами, закутавшись в свитер и подрагивая от холода. «Со мной все в порядке, – говорила она себе, готовясь с минуты на минуту присоединиться к остальным у костра. – Я в порядке». Но как только она увидела Илая, приближающегося к ней своим широким размашистым шагом, с подсвеченными костром волосами и с дурацким рюкзаком, все прошедшие месяцы тяжелой работы над собой испарились, словно их и не было. Как он вообще добрался до Грейтер-Спиндл? Родители теперь разрешают ему брать машину? У нее в душе занялось пламя, будто бы дожидавшееся теплой погоды, чтобы разгореться в полную силу.

Он уселся рядом и сказал:

– Ты не поверишь, что я узнал сегодня. В зале пластинок есть целая коллекция аудиокниг, помимо рождественских сборников. Это потрясающе.

Грейси заставила себя рассмеяться.

– Жду с нетерпением. – «Ты скучал по мне? Ты целовал кого-то еще? Я – да, и это было ужасно».

Она просто не могла больше этого выносить. Она не могла провести еще одно лето вот так. Это свело бы ее с ума. Надо придумать какую-нибудь отговорку – срочные дела в сувенирном, эпидемия холеры, что угодно. Она достала из кармана баночку с яблочным блеском для губ. Там уже почти ничего не осталось, но она так и не собралась купить еще. Слишком стыдно было вспоминать, о чем она позволяла себе думать, когда его покупала.

Илай выхватил баночку у нее из рук и швырнул в темноту, в озеро.

– Эй! – возмутилась Грейси. – Ты чего?

Он глубоко вздохнул. Его плечи вздымались и опускались.

– Я и так провел последние девять месяцев в мыслях о яблоках.

Тишина накрыла их словно спущенный занавес. Грейси слышала, как вдалеке переговариваются люди, как кто-то лениво перебирает струны гитары, но это было как будто в другой стране, на другой планете. Илай Кадди смотрел на нее со своей вечной сосредоточенностью, его голубые глаза в свете костра казались почти черными. Безнадежное чувство, жившее внутри нее, расправило крылья, готовое воспарить ввысь.

Длинные пальцы Илая коснулись ее лица, скользнули по затылку, заставив ее замереть. Казалось, он пытался сосредоточить на ней все свое внимание, изучить ее, как иностранный язык, распланировать, как меню. Илай целовал Грейси, как будто она была песней, и он был решительно намерен расслышать каждую ноту. Он целовал ее так, как делал вообще все: очень вдумчиво.

Вот теперь лето наконец созрело и округлилось, как спелый фрукт, как желтое, толстое и счастливое солнце, выкатывающееся из моря. Они целовались за сувенирной лавкой, на красных плюшевых сиденьях в кинотеатре, на полу зала пластинок, где висящие у них на шеях наушники заполнялись тихим шуршанием, когда заканчивалась очередная песня.

– Можем пойти к тебе, – предложила она.

– Или к тебе.

Они не двинулись с места.

Днем, когда они выходили из «Дэйри Квин», губы Илая были холодными и с привкусом вишни. Безмятежными вечерами, когда они лежали на берегу бухты Шлеп, его руки были теплыми и неугомонными. Грейси парила в своих сандалиях. Ей казалось, что она увешана брильянтами. Ее велосипед превратился в крылатого пегаса.

Но где-то в конце июля Грейси стали слышаться печальные нотки в монотонном жужжании насекомых. Хотя стояла жара, ноги у нее обгорели, а главная дорога по-прежнему была залита светом неоновых огней, она чувствовала, что лето покатилось к концу.

По ночам она слышала, как мама с Эриком смеются в гостиной под шум телевизора, сворачивалась клубочком, и тогда подступала паника. С Илаем она забывала, что ей семнадцать. Забывала про Литтл-Спиндл и про то, что ей делать дальше. Повторить историю своей мамы, если повезет. Взять кредит на машину, чтобы ездить в муниципальный колледж. Смотреть, как одноклассники разъезжаются в новые интересные места. Как жалко, что у Илая нет телефона.

Ей хотелось дотянуться до него в обступающей темноте. «Можно писать друг другу письма. Я могла бы ездить на поезде в Нью-Йорк по выходным». По ночам она размышляла обо всем этом, но днем, встречая сияющего на солнце Илая, она хотела лишь одного: целовать его ненасытные губы.

Дни и ночи растворялись, и лишь в субботу накануне Дня труда Грейси решилась сказать:

– Моузи думает поступать в Нью-йоркский университет.

Илай откинулся назад, опираясь на локти. Они лежали на пледе в бухте Шлеп, а над ними звездообразными отсветами сияло солнце в просветах между ветвями дубов и берез.

– А она сможет поступить?

– Возможно. Она довольно умная. – Илай ничего не сказал, и Грейси добавила: – Было бы здорово работать в городе.

Илай нахмурил брови.

– Конечно, – сказал он. – Хотя это большие перемены.

«Не говори ничего, – убеждала она себя. – Оставь эту тему». Но грабли лежали прямо перед ней, и не наступить на них было невозможно.

– Ты хочешь, чтобы я переехала в город?

Илай выпрямился и бросил камушек в озеро.

– Поезжай, куда тебе хочется.

Боль в ее груди казалась живым существом, хищным растением из научно-фантастического фильма, с извивающимися усиками и ядовитыми щупальцами.

– Конечно, – небрежно бросила она.

В том, что он сказал, не было ничего плохого. Ведь это всего лишь летний роман. К тому же он прав. Она должна ехать туда, куда захочет. Ей не нужно, чтобы Илай ждал ее переезда в город. Можно ночевать на диване у Моузи, пока не найдется работа. В общежитиях ведь есть диваны?

– Грейси, – сказал Илай, потянувшись за ее рукой.

Она подскочила на ноги.

– Мне надо встретиться с Моузи и Лайлой.

Он тоже встал. Солнце липло к его волосам и коже, такое яркое, что больно смотреть.

– Давай встретимся завтра пораньше, – предложил он. – У меня остался всего один день.

– Ага.

Она подхватила сумку и вскочила на велосипед, решительно собираясь уехать от него раньше, чем ее гордость выплеснется наружу и потечет по ее лицу горючими слезами. Она крутила педали изо всех сил, опасаясь, что он поедет за ней. Отчаянно надеясь на это.

На следующий день она не пошла на работу. Не то чтобы это было сознательное решение. Она просто позволила минутам утекать сквозь пальцы. К ней домой Илай не пойдет. Он ни разу не был у нее в комнате, не смотрел телевизор на диване в ее гостиной – просто торчал перед домом со своим велосипедом, пока Грейси забегала домой, чтобы взять свитер или переобуться. А она даже ни разу не видела его родителей. Потому что все это – реальная жизнь, а у них было что-то совсем другое.

«Не дури, – убеждала она себя. – Он уедет через два дня. Наслаждайся, пока можно. Развлекайся». Но Грейси не очень-то умела развлекаться – во всяком случае, так, как это делали другие. Человеку, который ей нравится, она нравится недостаточно, чтобы он хотел с ней чего-то большего, и она не могла притворяться, что это ее не ранит. Она была для него все равно что мороженое в вишневой глазури, старые книжки и пластинки на пыльных книгах – все это интересовало Илая и, может быть, даже действительно нравилось ему, но это всего лишь летнее увлечение, которое забудется, как только сменится погода.

Она читала. Смотрела телевизор. А потом выходные закончились, и она знала, что Илай уехал. И ничего страшного. Следующим летом она не будет дожидаться его в «Дэйри Квин» или в сувенирном. Она окончит школу и уедет в Нью-Йорк, в Канаду или еще куда-нибудь. Но в Литтл-Спиндл ее больше не будет.

Хвост

Спустя неделю после начала занятий Грейси пошла к Анна-Ли. Она и не собиралась туда идти, но каким-то образом все равно оказалась под флуоресцентными лампами в «Дэйри Квин».

Она не стала ничего заказывать. Есть не хотелось. Она уселась на диванчик и спросила: