– Я знаю, что размолвка с братьями возникла не сама по себе. Это выгодно определённому кругу лиц, и эти лица подталкивают их к войне со мной. Ты догадываешься кто это?

– Архиепископ?.. Иначе мне не пришлось бы ехать к нему.

Лотарь поморщился:

– Это мелкая птица. Бери выше.

– Неужели?.. – округлил глаза граф.

– Да, это так. Пока мы успокоим их, подарив им мир, и выиграем время. Нужно подобрать своего человека на место папы. Он больше не должен нам мешать.

– А архиепископ?..

– Месть сладка, когда видишь мучения недруга. Займись его братьями Гуго и Рихбодом9. Пусть он живёт, зная об их участи10.

Ещё через четыре дня перед Лотарём предстал герцог Сполето. Император изобразил радушие:

– Я вижу, что ты не очень-то спешишь ко мне. При размеренной жизни в герцогстве кажется, что в мире всё так же спокойно и бесконфликтно. Эта беспечность способствует появлению лени. Мой друг Ламберт, не жалеешь, что покинул Пипина? Мне кажется, что герцогство Сполето не хуже, чем Нантское графство. Или я ошибаюсь?

Вместо ответа герцог благодарно улыбнулся.

– А если бы у тебя появилась возможность к своему титулу герцога Сполето добавить опять титул графа Нантского?

– О-о, государь! Но как это сделать? На графство наложил руку Ваш брат Карл.

– Это временно, мой друг, временно… Я вижу, что ты бы не отказался и от этих владений. Стать опять графом Нантским тебе может помочь твой друг Матфрид. Жаль, конечно, что он покинул меня, думая, что я забыл о нём. Отличный воин, каких мало, но что Всевышний не делает – всё к лучшему! Попроси Матфрида, чтобы он вместе с Рюриком помог вернуть твои бывшие владения, а затем как следует потрясите западные окраины земель моего брата Карла. Это сделает его более уступчивым в моём споре с ним.

– Государь, но как мне найти Матфрида? – развёл руками Ламберт. – Он же у Рюрика, а где Рюрик известно одному лишь Богу.

– Да, неспроста, таким как я, Всевышний дал власть над людьми, – довольно улыбнулся Лотарь. – Нужно просто поразмыслить и вспомнить: кого вместе с Рюриком крестил мой отец? Правильно, Харальда Клака. Теперь конунг, получив землю, дающую тучные урожаи, успокоился и не доставляет нам хлопот, но… – Лотарь поднял палец вверх. – Я уверен, что он не порывал связи с мятежным князем и знает как его найти. Отправляйся к конунгу и соблазни его возможностью поиметь богатую добычу, захватив Нант. Я уверен, что после этого ты встретишься с Рюриком. А всё остальное будет зависеть от твоего красноречия. Опишешь, как богата земля Карла, – добьёшься своего.

* * *

Почти год прошёл со дня смерти Феофила. В одной из палат необъятного императорского дворца логофет Феоктист и Мануил ожидали начала опекунского совета. Мать малолетнего императора Феодора и её брат Варда задерживались. Магистр Мануил долго перебрасывался ничего не значащими фразами с логофетом и, наконец, решился на откровенный с ним разговор:

– Меня беспокоит мой племянник.

– Который?.. – не выражая эмоций и полузакрыв глаза, уточнил Феоктист.

– Варда… Он стал очень опасен. В достижении своих целей он не знает границ. Власть испортила его. Для него не осталось ничего святого. Я получил жалобу от патриарха Иоанна Грамматика. Он сообщает, что Варда прислал к нему своих людей во главе с друнгарием виглы11 Константином Армянином, чтобы патриарх или присоединился к иконопочитателям, или освободил патриарший престол. Иоанн не выбрал ни то, ни другое, и тогда они пытались силой заставить его отречься, нанеся ему множество порезов на животе. Как это возможно?! Поднять руку на духовную власть! Этак он может…

Феоктист устало вздохнул:

– Мне это известно. И меня это настораживает. Но что я могу сделать?

– Придумай что-нибудь! В твоих руках казна империи, а это немало. Ограничь его в средствах!

– Это не поможет: у него достаточно своего золота.

– А может…

Мануил оборвал фразу на полуслове, так как в палату стремительно вошла Феодора в сопровождении своего брата. Варда степенно шёл за своей сестрой, постукивая в такт шагам посохом, которым владел покойный Феофил. Мануил осуждающе посмотрел на племянника и многозначительно качнул головой Феоктисту, но тот лишь потупил глаза. Феодора, не успев занять место за столом, начала говорить. Её раздражённый тон не предвещал ничего хорошего:

– Больше нельзя терпеть эту ересь. Её нужно искоренить во что бы то ни стало!

Мануил согласно кивнул головой. Территория на востоке империи, населённая сторонниками одного из еретических течений христианства – павликианами, была большой головной болью императоров Византии. Они не желали подчиняться, вступали в военные союзы с мусульманами и вместе с ними нападали на византийские владения. Они подрывали устои христианской церкви, утверждая, что в Эдеме не было грехопадения, а было благо, которое являлось предпосылкой для последующего искупления. Павликиане не считали девой Богоматерь, отрицали крещение водой и причастие, осуждали почитание святых и икон, утверждая, что это идолопоклонство. Воззрения павликиан отвергали роскошь духовенства и церковную иерархию, они понимали равенство не только перед Богом, но и как социальное равенство, а это уже терпеть было никак нельзя.

– Я отправил в земли павликиан три армии и предложил им выбор: или они принимают истинную веру, или смерть. Но они упрямы в своей ереси и предпочитали смерть на кресте или от меча. Многих пришлось бросить в морскую пучину. Всё имущество казнённых поступило в казну императора, но это не сломило их.

– Значит, нужно отправить ещё войско, – развязно процедил Варда.

Мануил сурово взглянул на племянника:

– Ты забываешь, что у нас ещё война с болгарами, и мы пока там не достигли успехов.

– Просто нужно уметь правильно управлять войском.

Феоктист заинтересованно посмотрел на Варду, а Феодора продолжила:

– Не ссорьтесь! Конечно, павликиан нужно раздавить, но я говорила об иконоборчестве. Пока на патриаршем престоле Иоанн Грамматик, множество христиан, почитающих иконы, ещё в заключении, а их нужно освободить.

– Сместить патриарха очень трудно, – озабоченно закивал головой Мануил. – Он разослал письма о своих ранах и обвиняет в этом нас. Что теперь делать?

– А, пустое! – беззаботно махнул рукой Варда. – Мы тоже разошлём всем письма о том, что Иоанн покушался на самоубийство, а это недостойно священнослужителя, и есть основание для лишения его патриаршего престола.

– Но кем заменить Грамматика? Я предложила патриаршество Михаилу Сингелу, но он отказался, сославшись на немощность.

– А может… – начал Варда, но его перебил Феоктист:

– Я предлагаю Мефодия. Этот священник пострадал за свои убеждения, и я считаю, что он достоин занять патриарший престол.

Феодора задумчиво покивала головой, а затем подняла глаза:

– Страдания – это одно, а оправдает ли он наши чаяния и исполнит ли то, чего ожидаю я?

– Мы можем сейчас спросить его об этом – он уже ждёт за дверьми.

– Ты уже всё решил за нас, – с раздражением процедил Варда.

Феоктист сделал вид, что не заметил этого неудовольствия брата матери императора. Он невозмутимо поднялся из-за стола, вышел и привёл за собой благообразного священника, улыбающегося наивной детской улыбкой. Феодора чуть улыбнулась уголками губ – видимо она осталась довольна увиденным: то ли благообразным видом, то ли кротостью характера.

– Мы хотим назначить тебя на патриарший престол и хотим, – женщина надменно повела головой, – чтобы ты выполнил всё, что мы задумали. Ты должен выгнать со всех кафедр епископов-иконоборцев, чтобы Церковь восстановила свою красу. И тогда наступит пора благочестия, и вновь службы станут совершаться непорочно.

Мефодий всё с той же улыбкой, соглашаясь, медленно кивнул головой.

– Но это ещё не всё. Я хочу, чтобы не произносились анафемы на моего покойного мужа, а также простились все его грехи.

– Но это невозможно, – Мефодий даже возражал, улыбаясь. – Церковь может прощать живых, покаявшихся в своих грехах, но не может простить человека, умершего в состоянии смертного греха.

Феодора, раздражённая неуступчивостью, как показалось ей вначале, мягкого с виду священника, повысила голос:

– Мой муж перед смертью раскаялся в грехах и поцеловал икону, которую я поднесла к его губам.

– Поверят ли в это остальные иерархи церкви?

Вдова императора, привыкшая ранее к беспрекословному подчинению подданных, растеряно повернулась к членам опекунского совета. Мануил и Феоктист молчали, и только Варда, всплеснув руками, с иронией произнёс:

– Так уж и ничего нельзя сделать, чтобы они поверили?

Он встал и, опираясь на посох Феофила и сбросив с лица иронию, приблизился к Мефодию:

– Есть тысяча способов сделать так, чтобы все в это поверили. Например, написать имена всех императоров-иконоборцев, в том числе и Феофила. Затем помолиться и после молитвы не найти его в этом списке. Я повторю – тысяча… И есть всего один способ не назначить тебя патриархом. Решай!..

Трудность выбора отразилась на лице Мефодия: согласиться на пост патриарха или остаться на принципиальных позициях церковных устоев? Если не согласиться, то разве не может его постигнуть участь отлучённого патриарха? Хорошо ещё, что он остался жив12. Будущий патриарх вздохнул и безучастно произнёс:

– Я выполню всё, что вы просите.

Отпустив Мефодия, Феодора благодарно посмотрела на Варду:

– Это благодаря тебе решилось всё лучшим образом.

Феоктист закивал головой:

– Да, я согласен. Ты, Варда, умеешь решать сложные вопросы. Я думаю, что ты сможешь решить и сложный вопрос с болгарами и переломить исход войны с ними в нашу пользу. Я согласен с тобой, что в войсках нужно навести порядок. Мы дадим тебе полномочия для этого.

Мануил с недоумением воззрился на Феоктиста, а у Варды хищно раздулись ноздри, и загорелись глаза:

– Вы даёте мне власть над войском?!

– Да, это так, – подтвердил Феоктист, и только чуть прищуренные глаза скрывали его усмешку, но Варда в предвкушении будущих возможностей этого не заметил.

«Порядка тысяч тридцати воинов в моих руках – это немало, это усиливает мою власть. Скоро я буду диктовать всем условия, а не Феоктист», – подумал он, но сказал совершенно другое:

– Болгары узнают мою тяжёлую руку, и именно я буду диктовать им условия мира.

Оставшись наедине с Феоктистом, Мануил чуть ли не с дрожью в голосе спросил:

– Ты осознаёшь, что ты сейчас натворил? Имея под рукой столько воинов, мой племянник может натворить всё что угодно! Его цинизм находится за гранью дозволенного. Ради власти он готов на всё.

– Для власть имущего – это неплохая черта, – Феоктист спокойно смотрел на Мануила. – Властитель, который не может удержать власть – не достоин этой власти. Ты боишься, что он сможет возвыситься над нами? Ему это не удастся. Посмотри на него! Во власти он видит только её внешнюю сторону: почести и возможность дополнительного обогащения. А власть – это ещё и ответственность, огромная ответственность за судьбы людей, над которыми ты возвысился. Не поняв этого, гибнут народы и исчезают целые страны. Ты увидишь – болгары собьют с него спесь.

Догадывался ли Феоктист, что недооценка Варды со временем может привести к плачевным последствиям по крайней мере для него самого? Вряд ли. А пока вновь «избранный» патриарх Мефодий в первое воскресение Великого поста 11 марта совершил всенощное песнопение в храме Всесвятой Богородицы во Влахернах, а утром вместе с Феодорой и её сыном в сопровождении митрополитов, архиепископов, игуменов, клириков и мирян направились в Великий храм Слова Божия13.

Маленький император Михаил, держась за руку матери, с восторгом смотрел на красочные одежды священнослужителей, на хоругви, которые они несли высоко над его головой, на горящие свечи и иконы в драгоценных окладах. Он слушал песнопения и считал, что именно для его услады собрали и эту толпу народа, и создали это праздничное настроение.

С тех пор в память об этом событии в первое воскресение Великого поста каждый год Православная церковь празднует восстановление иконопочитания, и праздник этот назвали «Торжество православия». В Византии после этого на монетах и печатях вновь начал появляться лик Христа, и начался разгул реакции, который дошёл до кощунства, не присущей христианам: останки императора Константина V без всякого почтения были выброшены на улицу, а его мраморный саркофаг распилили на тонкие плитки, которыми облицевали одну из комнат дворца. Но как говорится: не осуждай, и не осуждаем будешь.

Глава 6

(843-844 гг. от Р.Х.)

Река Луара, являясь естественной границей Аквитании и Нейстрии, из века в век неторопливо несла свои воды к морю-океану с востока на запад. На правом берегу романоязычная культура впитала в себя множество кельтского и германского, отчего сформировалось наречие, из которого затем развился старофранцузский язык. К югу влияние кельтов и германцев было не таким значительным, и поэтому там сформировалось наречие «лангедок», от которого произошли провансальский язык и каталанский язык на территории современной Испании. Различие в языках не мешало всем торговцам по реке доставлять свои товары до Нанта, Тура и даже до Орлеана. Гасконец Ангулен, выгодно распродав своё вино в Нанте, направил своё небольшое, но вместительное судно вниз по течению. Подняв косой парус, можно было плыть даже в море при боковом ветре. Ангулен торговал на нём вдоль всего побережья, начиная от Гаскони до Бретани. В жажде наживы ему приходилось плавать к маврам в Севилью и Лиссабон и даже в далёкую Африку.

Река была пустынна, и только изредка встречались плывущие навстречу ему похожие на его парусник суда торговцев и длинные быстроходные галеры, приводимые в движение большим количеством вёсел. Недалеко от устья реки Ангулену повстречались четыре судна незнакомой конструкции. У них, как и у галер, было множество вёсел, но суда существенно отличались пропорциями: длинные и узкие, с высоко поднятыми носом и кормой, они стремительно неслись против течения. Из-за их низких бортов на Ангулена хмуро смотрели гребцы, и лишь только один из них, стоявший на носу, снисходительно ухмыльнулся. Эту ухмылку чужеземца Ангулен понял позднее, когда навстречу ему выплыли больше двух десятков таких же длинных и узких судов, заполненных до тесноты воинами. Одно из них приблизилось к его паруснику, воины крючьями зацепились за борт и полезли толпой, обступив растерявшегося Ангулена со всех сторон. Он с обречённостью жертвы смотрел, как чужеземцы обшарили всё кругом, и безучастно вытерпел, когда они отобрали заработанное серебро и золото. Не найдя больше ценного кроме горсти монет, их предводитель со зловещей улыбкой вытащил из ножен меч и направился к хозяину судна, но его остановил окрик статного человека, до сих пор безучастно наблюдавшего за грабежом:

– Угомонись, Мирослав! Тебе бы только убивать!..

– Так нет больше ничего ценного, княже. Каков от него прок?

– Какого проку ты от него ждёшь? Не терпится тебе в злате купаться?

– Не я жажду, воины хотят, – Мирослав убрал в ножны меч. – Ты почему позволил Харальду первым в Нант войти? Теперь его воины все сливки снимут. Что нам достанется?

– И нам что-то перепадёт. Мало ли добра в этой стране! А Харальд… – Рюрик недобро прищурился. – Конунг Харальд Клак слишком долго нежился за спинами франков, наслаждаясь сытой жизнью. Его воины уже забыли запах крови. Пусть первыми испытают на себе крепость вражеских клинков.

– Нам бы поспешить, а то побьют его…

Рюрик строго взглянул на Мирослава:

– Успеем. Побить – не побьют, а спесь с него собьют. Он, видно, забыл, кто его вытащил из ямы данов. Слушается Лотаря, а этому Ламберту в рот прямо так и смотрит. А мне на них, – Рюрик смачно сплюнул, – и растереть… Жар нашими руками пытаются загребать. А нам своё надо… Погоди…

Князь приблизился к Ангулену:

– Ты где живёшь?

– Там… – Ангулен неопределённо махнул рукой в сторону полуденного солнца.

– Торговал в Нанте?

Ангулен не проронил ни слова в ответ и только мрачно глядел на Рюрика.

– Понятно, – усмехнулся князь и, повернувшись к Мирославу, приказал: – Верни ему заработанное.

– Но, княже…

– Я сказал – верни!

Ангулен недоверчиво забрал свои монеты и крепко прижал их к груди.

– Так, где ты ещё торговал? – Рюрик настойчиво продолжал выспрашивать.

– Бывал в Туре и Орлеане, что выше по течению, – разоткровенничался Ангулен. – Торговал в Бордо, плавал к маврам и даже южнее.

– Много золота в этих городах?

– Города богатые, но золота у мавров больше.

– Хочешь заработать раз в двадцать больше, чем наторговал в Нанте?

От неожиданного предложения у Ангулена забегали глаза, он судорожно сглотнул слюну и только смог в знак согласия кивнуть головой. Рюрик одобрительно хлопнул его по плечу:

– Раз так, то поворачивай свою ладью вслед за нами. Там и решим куда дальше податься.

Недалеко от Нанта Харальд Клак дал приказание остальным драккарам отстать и только на одном подплыл к городу. Не спеша причалившись к берегу, конунг вместе с Ламбертом и шестью воинами неторопливо двинулся к охраняемым стражей воротам. Вокруг как обычно кипела жизнь: шли люди, скрипели колёсами возы, везущие товар, поднимали пыль своими копытами кони. Медленно бредущие вооружённые воины не вызывали подозрения у окружающих, озабоченных своими проблемами. По дороге конунг несколько раз оглядывался, и, разглядев показавшиеся остальные три драккара, повернулся к герцогу Сполето и властно произнёс:

– Пора…

Ламберт надменно взглянул на конунга и, презрительно хмыкнув, уверенным шагом пошёл первым. Стража, охраняющая ворота, увидев приближающихся воинов, выставила копья. Герцог бесстрашно шёл вперёд и остановился только тогда, когда острия копий чуть ли не уткнулись ему в грудь.

– Что за люди? – раздался с их стороны окрик.

Ламберт, не торопясь, снял шлем и мотнул головой, убирая длинные волосы с лица:

– Убери с моего пути своих воинов, Сигимар, если хочешь оставить их в живых! – герцог Сполето с еле заметной усмешкой уставился на начальника стражи.

– Граф?! – изумился Сигимар, чуть опустив копьё.

– Да, я теперь снова граф Нанта.

– Разве король Карл дал на это согласие?..

– Зачем мне его согласие? Достаточно того, что этого хочу я и со своими воинами, – Ламберт кивнул в сторону сошедших с драккаров и спешащих ему на помощь воинов, – верну графство, которое принадлежит мне по праву.

Сигимар, разглядев бежавших к воротам воинов, во всю глотку заорал:

– К оружию!..

Ламберт отпрянул назад, выхватывая меч, а стоящий сзади конунг Харальд Клак взмахнул мечом, отметая в сторону направленные в него копья. И началась страшная, безжалостная сеча, когда в своём остервенении, невзирая на получаемые раны, каждый из воинов стремился поразить противостоящего ему врага. Те из жителей, кто находился рядом, в панике бросились в разные стороны. Торговые корабли купцов спешно начали отчаливать от берега и отплывать вверх по течению. Подбежавшие воины конунга сломили сопротивление франков, вломились в город, растекаясь по улицам и врываясь для грабежа в дома.

Паника, охватившая вначале город, начала угасать. Мужчины брались за оружие и начали вытеснять викингов. Харальд Клак укрепился в ближайших домах у ворот, удерживая их до прихода Рюрика. Всё изменилось с прибытием его войска. Князь, оценив существующую ситуацию, скептически скривил губы и повернулся к Мирославу:

– А ты боялся, что нам ничего не достанется.

Затем он нахмурил брови, выхватил меч и изо всех сил крикнул:

– Остромысл, Рагнар, Градимир, Травор, Синеус, ведите людей! Воины, город ваш!

Мирослав было дёрнулся за ними, но князь удержал его за плечо:

– Ты останешься со мной.

– А как же…

– На нашу долю добычи хватит. И не только здесь…

Толпа алчных до наживы воинов хлынула в город, смяла франков и растеклась по улицам, сея смерть. Не щадили никого: ни женщин, ни стариков, ни детей. При малейшей попытке оказать сопротивление и защитить своё добро захватчики, не задумываясь, вспарывали животы, перерезали горло или раскраивали череп. Трупы валялись на каждом шагу. Травор заскочил в одну из церквей и наткнулся на священника. Это был епископ Нанта. Увидев окровавленного воина, он начал креститься и выставил перед собой крест, пытаясь загородиться или образумить чужеземца. Крест был массивный, серебряный, украшенный драгоценными каменьями. Это решило участь священника. Воевода князя взмахнул мечом, и епископ бездыханным рухнул на пол у самого престола. Травор забрал драгоценный крест, сдёрнул с шеи трупа золотую цепь и начал собирать серебряные сосуды и другую церковную утварь, прельстившись её блеском и красотой.

Вскоре всё было кончено: в городе почти не осталось жителей, а захватчики начали пировать у зажжённых костров. Проходя между ними, Травор вёл с собой полураздетых и растрёпанных двух девиц.

– Отдай их нам! – весело кричали опьяневшие воины, но тот лишь молчаливо отталкивал особо докучливых.

– Вот, княже, принимай! – пьяно улыбнувшись, Травор подтащил пленниц к костру, у которого сидел князь.

Рюрик скептически оглядел худосочных девок, их выступающие ключицы и рёбра и, скривившись, отмахнулся:

– Пользуйся сам, а ещё лучше – отпусти их. Зачем они тебе, кожа да кости…

– Других нет, а над мёртвыми уже вороны кружат.

– Пируете?

Пламя костра осветила шагнувшего из темноты Ламберта. За его спиной стояли Харальд и Рагнар.

– Время теряете, а нас ещё ждут города Тур и Орлеан. Хотите, чтобы там уже войско нас ждало?

– Синеус, – Рюрик повернул голову к Матфриду, – будет нас ждать там войско?

– Может, – согласился Матфрид, отбрасывая в сторону пустую бутылку из под вина. – Вверх по течению много судов отплыло, и о нас им уже известно.

– Тогда мы туда не поплывём, – князь внаглую улыбался, смотря на вельможу императора.

– Как не поплывём? – взбесился Ламберт. – Император Лотарь велел наказать своего брата Карла и разорить его города.

– Какое мне дело до их склок? – продолжал улыбаться князь. – На то, что велел твой Лотарь, мне наплевать. У меня свои цели.

– Рюрик, мы способны разбить любое войско, – довольно высокомерно заявил Харальд Клак. – Нас ждёт богатая добыча.

– Я тебя не держу. Можешь попробовать вместе с ним, – Рюрик сбросил улыбку и кивнул в сторону Ламберта, – завоевать Тур и Орлеан.

Харальд Клак от неожиданного ответа так сильно поджал губы, что его борода вздёрнулась вверх.

– Добычу мы можем взять и в другом месте, – продолжил князь. – Мало ли таких мест! Рагнар, ты со мной?

– Я бы не против, но я – воин конунга. Как решит он.

У Харальда задвигались желваки, но через несколько мгновений он согласно кивнул:

– Хорошо. Я поплыву с тобой.

– Вот и славно, – Рюрик склонился к Синеусу и тихо проговорил. – Сразу, как мы захватим и разорим Бордо, ты отправляйся к своему другу. Пусть он поможет тебе известить Карла о моём условии: пока он не возвратит мне Фрисландию, я буду разорять его королевство.

* * *

– Да, это опять я, – Матфрид стоял перед маркизом Бернаром Септиманским в его замке. – И опять с просьбой…

Маркиз приветливо улыбался:

– Тебе нужно укрыться?.. Двери моего дома всегда для тебя открыты.

– Прятаться я ни от кого не собираюсь. Мне нужна помощь в одном щекотливом деле, в котором помочь мне можешь только ты.

Бернар посерьёзнел, но не изменил приветливого тона:

– Постараюсь помочь, если это не связано с императором Лотарём или с папой.

– Мне нужно встретиться с королём Карлом. Ты был наставником младшего сына покойного императора, и я предполагаю, что у тебя осталась возможность устроить эту встречу.

Маркиз насторожился:

– Тебе нужен сам король? Разве его приближённые не способны решить твою проблему?

– Это проблема не моя, и только сам король Карл должен услышать через мои уста слова человека, который послал меня.

– Тебе королю Карлу нужно просто передать слова?

– Да, это так.

– И чьё же послание ты собираешься озвучить?

– Князя Рюрика.

– Вот как! Ты всё-таки примкнул к этому разбойнику.

– Он разбойник не больше тех, кто в братоубийственной войне режут друг друга.

– Эти слова должен передать именно ты, или это можно сделать и мне?

– Это неважно. Согласится ли король на это предложение? Вот что главное!

Маркиз Септиманский с задумчивым видом прошёлся по комнате и опять остановился напротив Матфрида: