Любовница бури

Внезапно один из охранников отшатнулся от девушки и попятился к стене, схватившись за горло. Поль не успела толком разглядеть его покрасневшее лицо, потому что между ней и несчастным оказалась высокая темная фигура Монстра.

– Я слышу твои мысли, пес, – прошелестел из-под маски его голос.

– Хватит! – крикнула Поль и разозлилась на себя за то, что не смогла сдержаться. Все-таки нельзя быть такой наивной и доброй дурочкой, этот охранник бы точно ее не пожалел и не стал просить над ней пощады, окажись она на его месте.

Рихард опустил руку, развернулся и быстро вышел из допросной. Пострадавший немец сполз по холодному кирпичу на пол, все еще держась за горло. Вены на его бледном лице вздулись, а белки глаз покраснели, он судорожно хватал ртом воздух. Его остекленелый взгляд скользнул по комнате, пока не остановился на Поль.

Глаза были полны презрения.

Поль потом долго еще размышляла о том, что такого Монстр обнаружил в голове тюремщика, что чуть не убил беднягу за одни только мысли. У нее было несколько догадок, хотя как минимум одну она отмела сразу, просто предпочитая не смотреть на ситуацию с этой стороны. Сказала себе – скорее всего несчастный позволил себе посмеяться над зловещим видом Шварца или его причудливым головным убором.

Нет, это никак не связано с ней. Ее не подозревают в… Лучше вовремя остановиться.

Вечером Поль стала раздавать добытую в этот раз еду, начав, как обычно, с детей, оказавшихся с ней в одном бараке. С удивлением девушка отметила, что сегодня к ней подошло куда меньшее количество людей, чем обычно. Поэтому она сама направилась к ютившейся в углу женщине, которая последние несколько дней металась в лихорадке, усиливавшейся в ночи. Заключенная сверкнула на Поль глазами из-под своего мешка, в который куталась, чтобы хоть немного согреться. Поль протянула женщине сверток сухарей, но женщина шарахнулась от ее руки, как от чумной.

– Убирайся, нацистская шлюха, – буркнула она на довольно плохом французском, вероятно, тоже будучи эмигранткой из колонии, – пока я твою рожу не расцарапала!

Поль словно снова окатили ледяной водой. Все внутри разом рухнуло. Она неуверенно положила сухари на землю, рядом с озлобленной арестанткой, в надежде, что та все-таки одумается, и вернулась к Кэтрин. Подруга не спала, лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок.

– А ты что хотела? – шепотом спросила она. Поль легла рядом и уткнулась лицом в плечо американки, дрожа от попыток сдержать рвущиеся из груди рыдания. Кэтрин смягчилась и погладила Поль по отросшим немного волосам.

Перед глазами неминуемо всплывали мрачные воспоминания из оккупированного Парижа. Лица всех тех женщин, висевших на столбах и заборах, слившиеся в одно, молодое и нежное, принадлежавшее соседке Паскаля из противоположной по лестничной клетке квартиры. Кажется, ее звали Агата. Или Анна. Или Софи. Они мало общались до войны, в основном с ней разговаривал французик, ведь они дружили с детских лет. Поль плохо ее помнила, но эта девушка была доброй и веселой, даже как-то заходила к ним в гости и приносила в корзинке свежий багет из булочной на углу, в которой работала официанткой.

Сложно было не думать о кровавых потеках на ее тощих ногах в порванных чулках, об обляпанном рваном платье, о бурых пятнах на голове в спутанных торчащих клоками волосах. О стеклянных глазах на застывшем лице. Эта Софи или Агата приглянулась одному немецкому офицеру. Она уезжала на его машине под осуждающими взглядами соседей, возвращалась уже затемно; у нее были хорошие вещи, подаренные ее ухажером, блестящие лакированные туфельки и духи с ароматом ванили; и еда, много еды, которой она тоже делилась, говорила, что ей все это не к чему, да и она боится поправиться, чтобы ее Густав к ней не охладел. Незадолго до смерти, она сунула под дверь квартиры Паскаля записку, в которой были номер и время отправления стратегически важного состава с боеприпасами. Поезд они взорвали, но по возвращению с операции, уже не застали свою соседку живой. Она украшала собой ствол раскидистого вяза, росшего рядом с красивыми дверьми дома, а ее новые туфли, вернее одна из них, чудом уцелевшая, валялась на каменной мостовой.

Поль взяла Кэт за руку, вытерла слезы рукавом своей робы и потащила ее наружу. Когда они оказались под звездным небом, Поль легла головой на землю. Ей хотелось почувствовать запах травы и сырой почвы, отрезвляющий холод первых заморозков. Кэтти держалась довольно отстранено.

– Люди сплетничают о тебе, – мрачно констатировала подруга, – они не слепые.

– Я ведь не делаю ничего плохого! – обиженно воскликнула Поль. Она начинала злиться на арестантов за их любопытство и осуждение в ее адрес. Какая, в действительности, разница каким способом она достает провизию, если эти маленькие крохи спасают жизни?

– Спать с врагом – это ничего плохого? – резко откликнулась американка. Ее голос звучал удивительно сухо.

Пожалуйста, ну только не ты!

Поль не могла позволить себе ненавидеть ее, потому что она была самым близким человеком из всех, кто у нее остался. Сюин, конечно, была где-то рядом, но общаться с ней было трудно, хотя вот Сюин смогла бы ее понять. Ее бесконечно доброе сердце не было способно на осуждение. А Кэтрин… Кэтрин не осуждала, она скрывала за своим строгим тоном бесконечную тревогу за подругу. Потому что они обе понимали, что все это может очень плохо закончиться.

– Я не сплю с ним, – выдавила Поль, поднялась и долго посмотрела в глаза подруге.

– А что ты делаешь там? – надавила Кэтти, – почему ничего не рассказываешь?

Поль сама загнала себя в тупик, не решившись поделиться правдой о том, что была ценна для Монстра из-за своих странных способностей. Но признаться в этом означало… означало провозгласить, что она не такая как все. Она вовсе не считала себя какой-то мессией или сверхчеловеком, скорее, напротив, тяготилась тем, что так долго дремало в ней и начинало пробуждаться только сейчас. Лучше бы дремало и дальше!

– Мы разговариваем, – попыталась уйти от опасных тем Поль, – просто… о разном, не связанном с войной.

– Бред какой-то, – фыркнула американка, – ты прости, конечно, – и взяла подругу за руки, проникновенно заглянула ей в глаза, – но мне ты можешь не врать. У нас не должно быть секретов друг от друга.

– Я не вру, – обиженно вздохнула Поль.

Кэтрин провела пальцами по своим коротким светлым волосам, массируя голову, словно испытывала сильную мигрень.

– Может… ты просто не знаешь, что люди называют сексом? – попыталась пошутить она, но от этого легче не стало. Поль залилась краской и начала злиться. Еще несколько таких предположений и она не удержится, чтобы дать подруге по лицу.

– Прекрати, – попросила она, – я могу тебе поклясться чем угодно. Он меня и пальцем не тронул. Приводит в эту допросную, чтобы поговорить. Не знаю, что у него в голове, может, хочет выпытать у меня информацию с помощью каких-нибудь психологических трюков…

Кэтрин, конечно, смотрела с сильным недоверием, но слегка смягчилась.

– А что, если он просто не может? – высказала она следующее предположение, – ну… ты понимаешь? У мужиков иногда с этим проблемы… Как бы тебе объяснить? Не работает этот орган. Если верить слухам о том, что у него все тело в шрамах и он изуродован, если…

– Нет, – не выдержала рассуждений Кэтти ее собеседница, – это не правда.

Поль почему-то стало обидно за Монстра, который и так переживал из-за собственной внешности. Подруга заинтересовалась.

– Так ты его видела? В смысле… – Поль захотелось провалиться под землю от улыбки девушки, но та поспешила уточнить, оборвав неловкие размышления подруги, – без маски.

– Да, – пришлось признаться Поль.

– Ого! – Кэтрин присвистнула, – и? Какой он? Страшный?

Поль растерялась и напомнила себе, что не имеет права делиться доверенной ей тайной. Хотя бы пока.

– Нет, – уклончиво начала она, – обычный. Никаких шрамов, рогов и копыт.

– Ариец? Молодой? Или старый?

– Молодой, лет тридцать, может меньше, – заторможено откликнулась Поль и возмущенно сказала, – Кэтти! Хватит. Какое это все имеет значение? Зачем ты меня допрашиваешь?

Кэтрин вместо ответа задрала голову и посмотрела в небо, в эту ночь затянутое тучами. Поль тоже стала смотреть туда, разочарованная тем, что сегодня не видно звезды и они должны вести эту утомительную неудобную беседу, вместо того, чтобы как обычно рассматривать созвездия и искать тонкие полосы комет.

Впрочем, наличие звезд все-таки не поменяло бы ничего в ситуации, астрономия была для Кэт в меньшем приоритете, чем любопытство и желание вторгнуться в чужие дела. Однако, Поль ошибалась на счет подруги. У этой прирожденной заговорщицы был четкий, продуманный план, который и требовал выяснения всех этих подробностей любой ценой. Вовсе не праздное любопытство.

– Послушай, – наконец-то решилась заговорить американка и была чрезвычайно серьезна, – только не начинай орать и возмущаться раньше времени. У меня есть одна идея… Она тебе не очень понравится. Но… не перебивай.

Поль кивнула, хотя эти слова лишь добавили масла в огонь нехорошего предчувствия, уже давно зревшего в ее душе.

– Таскать провизию, конечно, хорошо, – продолжила Кэтрин, – но мы можем куда больше выгоды получить от этой ситуации. Я думаю, что Монстр тебе симпатизирует. Ну… не склоняет против воли, беседы ведет, еду таскает… Это логично. И если он не такой урод, как говорят, а обычный… и не старый. Ты должна его соблазнить. Втереться ему в доверие. Сомневаюсь, что его можно перевербовать, чертовы нацики слишком идейные. Но влюбленные мужики крайне тупы и он может слить тебе кучу ценной информации. В том числе о своих волшебных силах…

– Кэт! – воскликнула Поль и обняла себя за плечи, потому что от этого разговора ей вдруг стало очень холодно, – это мерзко.

– Да все не так страшно, как ты думаешь, бедное невинное дитя, – усмехнулась подруга, – со временем даже втянешься. Я тебе расскажу как сделать так, что он тебе не только секреты Третьего Рейха сдаст, но мать родную…

– Прекрати, – оборвала Поль, положила руку на плечо девушки и заставила посмотреть себе в глаза, – за кого ты меня принимаешь?

– За тебя, к сожалению, – честно ответила Кэтрин, – за ту песчаную змейку, которую я знаю. Которая вспарывала горло фрицам, перехватывала почтовых голубей и взрывала грузовые поезда. Которая не сдала нас, даже после того, как месяцы просидела в темном подвале с крысами и мужественно вынесла все пытки. Мы на войне, малышка. И ради победы приходится делать вещи, за которые потом будет стыдно… подумаешь, лечь под какого-то козла разок-другой?

Поль прокашлялась.

– Я, конечно, все понимаю, – как могла спокойно сказала она, – но какой нам смысл от информации сейчас?

– А вот это уже моя часть плана, – американка лукаво подмигнула и Поль с ужасом осознала, что подруга вынашивала эти мысли уже давно и уже прекрасно знала, каким образом собирается применять добытые данные.

Скорее всего, у нее уже есть четкий план и практически все готово для его осуществления. Не просто так она долго и методично налаживала функционирование подпольной сети в лагере. Но что она задумала? Зачем детали для оружия… Информация…

И все сразу встало на свои места. Вместе с догадкой на Поль опустилось холодное облако тревоги. Мысли о том, что ради задуманного Кэтрин готова была толкнуть ее в постель к врагу, каким бы он не был, даже тем самым жутким страшилищем из россказней заключенных быстро отошли на второй план.

Кэт планировала бунт в лагере. Она стремилась на свободу, жаждала покарать тюремщиков и вернуться к партизанской войне. Ей невыносимо было отсиживаться здесь, пока снаружи продолжаются боевые действия, с ее то беспокойной и страстной натурой. Она была слишком сильной, смелой и энергичной. И совершенно безрассудной, потому что в случае провала смерть грозила бы не только ей, но и всем, кого ей удалось склонить на свою сторону. Но сумасбродная американка относилась к числу тех людей, которые считали, что цель оправдывает средства и, разумеется, жертвы.

– Тебя казнят, – выдохнула Поль.

– Это лучше, чем сгнить тут заживо, – уверенно и гордо возразила Кэтрин и задрала подбородок, – я хочу умереть героиней, а не пленницей.

– Ты умрешь полной дурой, – сказала Поль и с грустью подумала о том, что Кэт в своей одержимости идеями и готовностью умереть за них напомнила ей Монстра.

Сама же Поль не могла, к несчастью, разделить такого энтузиазма бросаться грудью на амбразуру или умирать во имя чего-то великого. Она предпочла бы просто жить, и чтобы живы были ее друзья. И Монстр. Ему она тоже совершенно не желала смерти.

Теперь Поль не могла думать ни о чем другом, кроме самоубийственного плана Кэтрин. Конечно, подруга не посвятила ее в подробности, но не нужно было быть гением, чтобы из фрагментов сложить цельную картинку.

Глаза у американки горели, она словно выздоровела после долгой болезни и снова стала прежней собой. И в силу этих обстоятельств, Поль особенно боялась идти в допросную. Вдруг Монстр снова полезет в ее сознание и обнаружит там ее переживания на счет готовящегося бунта? Вряд ли ему это понравится.

Но Поль повезло: в следующую встречу Рихард принес с собой не только армейские пайки, но и толстые красивые альбомы по искусству. Видимо, именно так он расценил просьбу о книгах с картинками – очень буквально. И Поль было стыдно признаться в том, что она имела в виду обычные, художественные книги с иллюстрациями. Когда в Алжире она училась читать, что давалось ей довольно трудно, она предпочитала именно те издания, где были изображения, которые можно было разглядывать часами, спрятавшись в чулане лавки Гловача.

Но выбирать особенно не приходилось. К несчастью, альбомы по искусству были на немецком, хотя в них тоже нашлось много интересного для девушки – хорошая, красивая бумага, качественная печать и красочные цветные репродукции. Разглядывая эти сокровища, Поль даже забыла о своих переживаниях, связанных с Кэтрин. Монстр перевел ей несколько надписей и немного рассказал о художниках, чьим кистям принадлежали картины, а также о том, что все они представители романтизма, которому сильно симпатизировал Фюрер и военная верхушка. Когда мужчина попытался объяснить Поль, что такое романтизм, девушка обиженно надулась и возразила, что не настолько глупа. Все-таки ее соседом и другом был Фалих, учившийся в школе искусств и прожужжавший ей все уши об эпохах, жанрах и стилях.

Одна картина особенно позабавила Поль – она называлась «Италия и Германия» и девушка невольно представила вместо изображенных на ней юных красавиц, склонившихся друг к другу, двух диктаторов в такой же нелепо-нежной позе. Рихард расценил ее улыбку по-своему и потянулся к ней, словно хотел снова потрепать ее по щеке, но она так и не узнала его намерений, потому что во время отпрянула.

– Слушай, – вдруг вспомнила она, – ты… это ведь ты заставил задыхаться того охранника? Что он сделал?

Монстр, как обычно случалось после неловкого момента между ними, убрался от нее подальше к противоположной стене комнаты. Он делал так всегда, когда смущался или испытывал слишком сильные эмоции, которые привык скрывать за своей маской. Поль была уверена – ему неприятно, что кто-то может прочитать все написанное на его лице. А мимика его была слишком красноречивой.

– Да так, – отмахнулся он, но поймав любопытный взгляд девушки, все-таки решился на откровенность, – он… употребил в твой адрес не самую лестную характеристику.

Поль не стала уточнять, разных скабрезностей ей хватало и от Кэтрин. Да и самой ей некуда было спрятаться от возможной неловкости, а возвращаться в барак раньше времени не хотелось.

– Ну, я всего лишь заключенная, – беззаботно пожала она плечами, – а я так могу?

– Попробуй, – усмехнулся Шварц и развел руки в приглашающем жесте. Поль опешила от осознания того, что он предлагает ей сделать. Это было… жутко? И очень странно. Но она была по-настоящему заинтригована.

– Как? – выдохнула она и встала с места, отложив книги на стул. Монстр задумчиво почесал подбородок, подбирая слова.

– Даже не знаю, как тебе объяснить, – растерянно признался он, – я всему учился сам… попробуй представить, что душишь меня. Ты душила кого-нибудь?

Поль мрачно усмехнулась, что вероятнее всего, он невнимательно читал ее личное дело, если задает такие вопросы. Хотя, учитывая попытки вытянуть личную информацию Кэтрин о подруге, должен был зачитать его до дыр, и, видимо, просто не придал значения таким незначительным деталям. Да, Поль приходилось душить людей своими руками.

Перед глазами встало лицо того мерзкого француза, который оказался "крысой", и погиб, как это не забавно, от удушения скрипичной струной. Ничего лучшего Поль тогда на глаза не попалось, и она потом долго мысленно извинялась перед прекрасным инструментом, невольно ставшим сообщником в расправе над предателем.

Поль вытянула руку, как это прежде делал Монстр, и сжала пальцы. Она изо всех представляла себе, как мужчина начинает задыхаться, но ничего не происходило. Девушка тут же забеспокоилась о том, что в случае провала Рихард разочаруется в ней и передумает считать ее избранной, а значит, она лишится книг и дополнительной еды. И, конечно, возможности осуществить гадкий план Кэтрин.

Думая об этом, Поль разозлилась. И у нее получилось – злость придала ей сил. Монстр скривился от боли и стал судорожно ловить воздух ртом. Поль испугалась, но уже не знала, как это остановить. Она разжала пальцы и бросилась к осевшему по стене Шварцу. Девушка присела перед ним на корточки.

– Прости, – вырвалось у нее, хотя глупо было извиняться перед человеком, которого она чуть не убила. И все же осознание своего могущества вдохновляло… и подарило приятное осознание, что на самом деле она, тощая, слабая девчонка может одолеть этого рослого мужчину. Если в том появиться необходимость.

– Ничего, – хрипло проговорил Рихард, все еще тяжело дыша, – ты талантливая ученица. Жаль, что ты не хочешь узнать на что способна на самом деле…

Он смотрел на девушку с огромной гордостью и еще каким-то мало понятным ей чувством.

Его эмоциональное лицо было так близко сейчас, что она могла чувствовать на своих щеках его горячее, частое дыхание; пересчитать все родинки на коже. Поль невольно вспомнила разговор с Кэтрин и преисполнилась решимости – когда-то же нужно было начинать выполнять свою часть плана, как бы ей не хотелось забыть об этой идее, как о страшном сне.

Подруга была права и Поль все-таки была собой, она готова была неистово бороться за то, во что верила. И верила она в Кэтрин, а еще в то, что без ее помощи и участия, отчаянная американка просто глупо погибнет. К тому же Поль уже оценила перспективы с другой стороны – если ей удастся добиться более твердого расположения Монстра, в случае провала бунта Кэтрин, она сможет попробовать повлиять на решение участи маленькой революционерки. Как бы не было наивно на это надеяться. Но сопротивление вообще жило сплошными надеждами.

Поль неуверенно коснулась пальцами горячей щеки Монстра и удивилась мягкости его кожи. Она оценивала свои ощущения, когда мужчина накрыл ее руку своей, впрочем, всего лишь на мгновенье. Он как-то нервно отвел ее ладонь в сторону и встал, попятился в темноту. Поль так и осталась сидеть на полу, растерянная и смущенная.

В голове крутились все эти романтические сцены из книг, которые она успела перечитать в парижской квартире Паскаля, принадлежавшие его матери, большой поклоннице любовных романов. Там все эти трагические и измученные чувствами герои только и делали, что падали в чьи-то объятия, сминали губы в поцелуях и в итоге забывали, как дышать. На самом деле сама она абсолютно не знала, как себя вести и как добиваться подобного эффекта. Вероятно, нужно было и правда обратиться за консультацией к крайне опытной в делах сердечных Кэтти. Только слишком стыдно было об этом с ней говорить.

Поль шатко поднялась и попыталась снова сократить дистанцию между собой и Монстром, но он шарахнулся от нее, как от прокаженной, яростно сверкнув темными глазами. Сейчас он совсем не был похож на монстра или жуткого нациста. Самый настоящий сконфуженный и испуганный мальчишка – вот кем он был. Даже обычно бледные щеки порозовели.

– Не надо, – глухо сказал он, – я ничего такого от тебя не требую.

Поль захотелось провалиться в этот момент под землю, да хоть в тот темный подвал в Париже вернуться, лишь бы только не стоять в допросной с таким глупым выражением лица и ощущением собственной никчемности. Соблазнительница из нее явно никакая, если даже довольно устрашающий мужчина предпочитает держаться от нее подальше. Впрочем, она быстро нашла всему объяснение – она арестантка, с неизвестным происхождением, нищенка из глуши, да и к тому же вообще, скорее всего, пахнет совсем не аппетитно, да и сложно благоухать розами, когда обитаешь в грязном, переполненном людьми бараке. А тюремная роба, чумазая шея и криво по-мальчишески отросшие волосы совсем не то, что может поспособствовать созданию положительного впечатления.

– Я тебе противна, – вырвалось у девушки.

– Нет-нет, вовсе нет, – забормотал Шварц и нагнулся, чтобы поднять оставленную у дверей прямо на полу маску, – я не хочу, чтобы ты делала что-то против своей воли.

Ответить Поль не успела, потому что он быстро напялил свой жуткий головной убор, даже толком не застегнув его многочисленные застежки, и выскочил из допросной, словно за ним гналась стая волков.

Поль трудно было это признать, но она почувствовала себя разочарованной.

Глава двенадцатая.

Verrà la morte e avrà i tuoi occhi

Cesare Pavese

Фреджене, весна 1959 г.

Дождь усилился и теперь ожесточенно моросил по крыше виллы. Стоило Поль увидеть Паскаля, она ухватила его за рукав покрытой каплями кожаной куртки, и потащила на террасу, прямо под холодные струи, льющиеся с неба. Это место показалось ей самым подходящим для серьезных разговоров, которые никто больше не должен слышать.

Непогода безопасно отделяла их от жителей особняка непроглядной стеной.

Расположившись у перил, она попросила у старого друга сигарету и блаженно затянулась терпким горьким дымом. Француз тоже закурил, хмуро вглядываясь в темные морские просторы.

– Я пропустил что-то интересное? – насмешливо спросил он и тряхнул мокрыми волосами.

– Нет, – буркнула Поль, все еще находившаяся под впечатлением после неловкого ужина и еще более неловких зажиманий в коридоре. По крайней мере, рассказывать об этом старому другу она не планировала, да и плохо понимала под каким соусом можно подать такую информацию, чтобы она выглядела адекватно.

Чтобы отвлечься, Поль тоже стала любоваться хмурым морем, в таком освещении казавшимся темно-фиолетовым. Ей захотелось даже спуститься к берегу и коснуться непослушных волн, но далеко уходить от особняка не стоило. Если подвыпивший Рудольф проснется и обнаружит жену на пляже в обществе главного объекта своей ревности, сложно будет объяснить ему, что Поль и француза связывают только деловые отношения.

Да и что ему сказать? Прости, дорогой. После войны мы вместе ловили беглых нацистов и вершили над ними самосуд, а теперь появилась возможность работать официально, даже спонсируют хорошо, наконец-то сама могу покупать себе духи и тряпки. Звучало отвратительно даже в голове.

– Я пробил твоего Кавьяра, – сказал Паскаль после долгой паузы, – вроде как действительно есть такой человек: Теодор Кавьяр, психиатр из Милана. Биография чистая, никаких связей с нациками нет. Ты точно запомнила фамилию?

– Не уверена, – соврала Поль, для которой информация, полученная от друга оказалась более, чем информативной. Ее предположения подтвердились: матушка Шварца похлопотала, подарив ему жизнь в послевоенном мире с новым именем и судьбой, так, что и не докопаешься. Если убить Майер или кого-то из ее сообщников можно было почти безнаказанно, то вот подставляться, запятнав себя кровью по бумагам невинного человека было сомнительной перспективой. Однако, Поль понимала, что даже это ее не остановит. Как только время придет, ее не остановит уже ничего. И девушка догадывалась, что этот момент настанет уже совсем скоро.

Поэтому нужно было отвлечься и переключить внимание на что-то другое. Кого-то другого.

– Что там мой рыжий кузен? – поинтересовалась девушка. Француз нахмурился и бросил скомканный окурок в траву, растущую за верандой. Он всегда был немного небрежным.

– В аэропорту его не оказалось. Я провел там целый день, пока до меня не докопались жандармы, – отчитался он, – пробил рейсы, на всякий случай, ничего интересного. Наверное, стоит вернуться в Рим и последить еще за прошлым адресом… Может, отправимся прямо сейчас?

– Что?! – выдохнула Поль, – какого черта?! И как я, по-твоему, объясню это мужу?