bannerbanner
Солдаты Сумерек
Солдаты Сумерек

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 9

– Не понял?!

Попытка вынуть стрелу из «мотоциклиста» привела к такому же результату. Наконечник остался внутри, а тонкий сыромятный ремешок вытянулся наружу. После некоторого колебания, Феоктистов нащупал острие в шее мертвеца. Правда, его тут же скорчило в приступе рвоты. Хорошо что еды, кроме давно переваренных домашних бутербродов, в животе не было. Вновь появившиеся волки придали решительности, и он всё же вырезал наконечник из убитого. Тщательно вытер о хламиду бородача и долго рассматривал. Потом показал Коле:

– Как думаешь, что это?

– Ты ЭТО из него вынул?!

На окровавленной ладони лежало узкое каменное остриё.

– Похоже, здесь не тайга. Это вообще Плутония какая-то!

Истошное ржание вывело из прострации. Они вскочили, бросились на помощь. Но опоздали – один из подкравшихся волков рассёк коню горло. Через несколько минут жеребец пал под грудой хищников. А людям осталось ретироваться. Правда, уже с самодельным копьём, трофейными топором и ножом. Феоктистов надел шлем мертвеца, а Коля разжился деревянный щитом, валявшимся неподалёку.

Где-то через час вышли к узкой проселочной дороге, по которой ехали гужевые повозки и шли люди. Какие-то непонятные, с бородами, в плотных одеждах, расцвеченных светлыми лоскутами. К тому же ещё и не русские. Потому что ребята ничего не поняли из их громких воплей.

– Блин, куда это мы попали? – грустно спросил Феоктистов. Ответа не было в принципе. На дороге осталась брошенная лопата с поперечной рукояткой на конце.

– Слышь, Колек, кого-то мне эти уроды здорово напоминают.

– Кажется, нас приняли за хулиганов!

– Ага! Или за идиотов, сбежавших из ближайшего дурдома.

– Не думаю! – Зубров кивнул в сторону поворота, где скрылись убежавшие. – В таком случае они сбежали бы из соседней палаты.

Вернулись в лес. Оба уже чувствовали сильный голод.

– Блин! По-моему, этот дурацкий аппарат вообще сработал обратно во времени. Причем, далеко не на минуту! – Коля вновь жадно обкусывал травинки.

– Похоже на то. К тому же мы ещё и здорово переместились в пространстве. Это ведь явно не Россия. Даже не Русь!

Немного помолчали.

– Слушай, Володь, а как мы теперь назад-то вернемся?

– Да фиг его знает, товарищ майор. По-видимому, никак!

Повисло гнетущее молчание. Первым его нарушил Зубров:

– Дёрнуло нас с этим анабиозом связаться! Куда нас, интересно, занесло?

Феоктистов неопределенно пожал плечами:

– Я тебе пособие по истории, что ли? Хотя, по-моему, что-то вроде такого носили где-то в Европе, в средние века.

– При рыцарях, что ли?

– Ну да. Тут у них ещё попы всякие должны быть, короли там, разбойники.

– Слушай! Так может нас за разбойников-то и приняли?

– Да кто же их знает.

– Ну, так это… Может, действительно, попробуем поразбойничать? Один фиг ничего не умеем. А уж по башке-то как-нибудь дадим! Тем более, оружие есть.

– А тебе не стыдно будет грабить и убивать бедных крестьян?

– Почему сразу крестьян?! – обиделся Николай. – Можно нападать только на богатых. Как Робин Гуд! Или Дата Туташхиа. И убивать при этом никого совсем не обязательно – достаточно напугать.

Феоктистов оживился. Только недавно по телевидению прошел английский сериал про легендарного «благородного разбойника», оказавший на всю советскую молодежь огромное впечатление. А киносагу «Берега» про его грузинского аналога вообще показывали каждые летние каникулы.

– Как Робин Гуд? Вообще-то, мысль. Но давай уж совсем на крайняк оставим!

* * *

Все же друзья вернулись к проселку. Ведь там были люди. Крестьяне (или кто они?) сновали довольно часто, отчего близко подходить не стали. Но их всё равно заметили, и с дороги донеслись крики.

– Блин, фигня какая-то! – досадливо сплюнул Зубров. А Феоктистов спросил:

– Тебе не кажется, что идея с разбоем вообще туфтовая?

– Это почему?

– А ты в школе хоть раз у малышей деньги отбирал?

– Не-ет… А это-то здесь при чем? – искренне удивился Николай.

– Притом! Если в человеке нет склонности к преступной жизни, так и не получится ничего.

Зубров промолчал. Друг опять оказался прав. При всем заманчивом антураже Робин Гуда вживую пригрозить кому-нибудь вот этим томагавком он, пожалуй, не сможет. А уж рубануть… Перед глазами сразу вставали лесные покойники.

– Ну и чем нам заняться? Милостыню просить? Или в батраки наняться?

– А хотя бы!

– Так мы языка не знаем.

Теперь замолчал Феоктистов. Потом вздохнул:

– Слушай, а ведь если здесь, действительно, средневековье, нас ещё и на костре могут сжечь. Живьём! Или, там, повесить.

– Это за что же, интересно?

– За шею! А повод найдут. Здесь инквизиция знаешь, как свирепствует? Чуть что не так – сразу на костер. А докопаться можно и до столба. У тебя вон одежда непонятная какая-то, говоришь фиг знает на каком языке. Да и вообще – откуда ты, такой красивый, здесь взялся?

Зубров молча осмотрел рваные джинсы и тёплую фланелевую рубашку. Зачем-то проверил содержимое карманов:

– Ладно! Мы в лесу или где? Пошли ягод, что ли, поищем или грибов каких.

* * *

До самого вечера бродили по сырым, местами сильно заболоченным зарослям. Но пока везло лишь с водой, так как часто попадались чистые ручьи. В более сухих местах деревья стояли мощные, кряжистые. Боковины стволов обтягивали зелёно-коричневые шубы мха, а нижние ветви, как лианы, оплетали плёнки лишайников. Через повсеместные буреломы лезли к солнцу прутья молодой поросли. Так что продираться сквозь чащобу было проблематично. В болотистых местах лес стоял хлипкий, с перекрученными уродливыми стволами. Но туда даже лезть не хотелось.

Не смотря на обилие сырости, грибы не попадались. Лишь уже на закате нашли поляну с земляникой, которая только начинала спеть. От голода Зубров вспомнил, что съедобны молодые побеги папоротника. Ими и набили давно пустые желудки.

Второй шалаш получился более красивым. Его стенки попытались утеплить папоротником, а «лежанку» сделали из вороха тонких и разлапистых сухих веток. Кроме того, закрыли зеленью вход. Спать получилось чуть удобнее. Пружинящие прутики, в отличие от сырых листьев, почти не забирали тепло. А лишённая продыха внутренность постепенно нагревалась от дыхания. Но утренний холод всё равно достал. К тому же ветки намяли непривычные бока. Даже сквозь рубашки.

В довершение, очевидно от папоротника и зелёных ягод, под утро обоих прошибла диарея. Так что, когда лучи солнца всё же согрели сине-зелёных бедолаг, выглядели они не ахти.

– Блин! Надо было с того волка шкуру снять!

– Ага, как? У нас тогда даже ножей не было! А потом вообще не до того стало.

– Да ёлки! На траве мы долго не протянем. Мы же не лошади!

– А где ты мясо возьмешь? – злой Зубров страдальчески держался за живот.

– Да, хотя бы, вон! – Феоктистов указал на ближайшее дерево. В кроне деловито чирикали и перепархивали какие-то птицы. Не то скворцы, не то дрозды.

Присмотревшись, друзья поняли, что лес кишел жизнью. Пернатые то и дело попадались на глаза. Пару раз видели мелких светло-коричневых копытных. Скорее всего, косуль. Но может и оленей. А ночью кто-то красноречиво хрюкал. Да и самых разных следов на земле попадалось множество. Зубров явно заинтересовался:

– Слушай, а чем охотиться-то? Тут рогатку в самый раз. Но не из трусов же резинку выдёргивать! Из той рогатки не сделать. Да и на лук не пойдет.

– Смотри как их много. Может, просто камнями попробуем?

– Ну, давай!

На дне ручья, из которого пили прошлый день, отыскали окатыши гальки. Ими и начали охоту. Птицы подпускали людей довольно близко, но от камней неизменно уворачивались. Настырные мальчишки выматывались, отдыхали, а потом вновь выбирали дерево с птичьей стаей. В конце концов более меткому Николаю повезло. Пернатый упал с дерева, но тут же попытался взлететь. Оба бросились и безжалостно добили его палками. Азартно порыкивая, ощипали. Тощая тушка добычи походила на сдохшего от голода цыпленка. Только тут сообразили:

– А жарить-то на чём?

Остаток дня провели, безуспешно пытаясь добыть огонь трением. В результате лишь стерли руки до кровавых мозолей.

– Блин, так птица вообще протухнет! – в сердцах ругнулся Зубров. – Давай, хоть выпотрошим, да на солнце подсушим.

Несчастную тушку разделали. При этом Феоктистов, доведенный голодом, откусил и прожевал кусок сырого птичьего мяса.

– Фигня! Но если завтра ничего не придумаем, в принципе можно и так слопать.

Утром идей не добавилось. Кроме того, что в ручье может водиться рыба. Подкрепились сырой птицей и занялись плетением «мордушек». Благо ива по обеим берегам росла в изобилии. К сожалению, не было ничего для изготовления крючка для удочки. Пришлось ограничиться ловушками. В этот день больше не ели.

Следующий оказался чуть более продуктивным – Зубров подбил ещё одного дрозда, а Феоктистов, регулярно проверявший конструкции в ручье, добыл трёх рыб. Птицу слопали сырой, а улов почистили и повесили на ветках сушиться. День был достаточно жарким, поэтому к вечеру от него уже ощутимо запахло сохнущим жиром. За эти дни друзья сделали себе капитальный шалаш. Покрыли плотным, аккуратным слоем листьев папоротника, который должен были сдержать дождь. Внутрь накидали двадцатисантиметровый слой мелких сухих веток и травы. Теперь на такой «подушке» спать было хоть и холодновато, но уже не так тяжело.

Очевидно, их подвел именно запах. Уже в сумерках из зарослей вновь вышел волк. Зубров первый заметил пришельца:

– О, блин! Смотри!

Тот зарычал и недвусмысленно обнажил клыки.

– А ну пошёл на фиг!!! – привычно замахнулся Колька. – Пошёл!

Именно отсутствие страха его и спасло. Феоктистов с «копьём» встал рядом:

– Ёлки, Коля! Он хочет отнять нашу рыбу!

– Ах ты, тварь! – ярость зверя, отстаивающего добычу, накрыла Зуброва. Он схватил топор. Люди не сговариваясь бросились на серого, изготовив по одному, но зато длинному и острому железному зубу. Волк тут же определил, что эти существа такие же хищники. А посему убьют, но не позволят съесть хотя бы кусочек своей добычи. Тем более их двое, а он пока один! Зверь благоразумно нырнул в заросли.

Только через несколько минут до друзей дошло – снова приходил лесной убийца. То, что его удалось отогнать, ещё ничего не значило. А если он вернётся со всей стаей? Тогда никакой топор не поможет. Как не спасли того отважного коня крепкие копыта и зубы… С особой остротой охватило ощущение, что они совсем одни в чужом и враждебном лесу. Не имея почти никакой защиты. Даже огня.

– Дичаем. Скоро сами в волков превратимся! – задумчиво протянул Феоктистов.

– Вот уж хрен! Ты как хочешь, а я завтра же набью морду первому попавшему буржую. Что бы не жировал тут, пока живых людей в лесу жрут. И хотя бы спички какие и еду нормальную у него отниму. Он-то себе ещё наэксплуатирует!

– Это ты дело говоришь… Спичек-то здесь, наверное, ещё не придумали. А вот огниво какое, или чем они тут себе огонь добывают, у богатеев наверняка имеется.

– Я же сразу предлагал как Робин Гуду действовать! Нет, надо почти неделю голодать, да ещё чтобы самих чуть не сожрали!

На этот раз возразить было нечего.

* * *

Наутро Феоктистов прокрался к тракту, а Зубров пошёл в глубине леса, держа его в поле зрения. Вскоре нашли место, где кусты подступали особенно близко. Соорудили с двух сторон дороги незамысловатые схроны и затаились. В тени было прохладно, а из леса опять начали налетать рои комаров. Сначала, боясь себя выдать, мальчишки их не прогоняли. Но вскоре укусы стали нестерпимы. К тому же жалящая туча привлекала внимание прохожих. Которые, как правило, поудобнее перехватывали всё, что было в руках, и спешно проходили мимо засады. Пришлось надрать папоротников и почти полностью закопаться в них.

Комары мало-помалу успокоились. Но ребят начала донимать мысль, что они собирались совершить самое настоящее преступление. От этого тело прошивала дрожь, сердце часто ухало, а руки всё время потели. Оба невольно стискивали древки оружия, пытаясь набраться смелости. Увы, огромные ручищи некоторых проходящих заставляли задуматься. Ещё вопрос, кто кого испугается… К тому же, за полчаса по дороге не проследовало ни кого, похожего на богатея. Улучив момент, когда просёлок опустел, Владимир сдавленно проговорил из своей кучи:

– Слушай, ну его на фиг, этот разбой! Давай чем другим займемся.

– Давай! – согласился Николай.

Но тут из-за поворота показалась повозка. А вскоре вывернул и верховой воин в белой накидке-балахоне с рисунком на груди. Его голову закрывал кольчужный подшлемник, а на луке седла красовалось железное ведро с «Т»-образной прорезью. На перевязи висел прямой меч. Повозка поспешила уступить всаднику путь, но у того возникли иные намерения. Похоже, он был не совсем трезв, Жеребец почти наехал на бородатого крестьянина и стройную русоволосую девушку, склонившихся в поклоне. Да так, что притаившиеся в сотне метров ребята непроизвольно ахнули. Воин слез с коня. Коротко, без замаха, ударил простолюдина в голову. Тот сразу рухнул. А едва начал подниматься, получил мощный пинок.

– За что он его так? – дрожащим от ярости голосом прошипел Зубров.

– Иди, спроси!

– Ну, блин… Да я этому буржую башку на фиг прошибу!

– Тише ты! Пусть ближе подъедет.

Ненависть к «эксплуататору трудового народа», недавно бывшая лишь элементом их военно-исторических игр, вдруг ощутимо колыхнулась внутри обоих. Каждый новый удар вконец оборзевшего богача отзывался в мальчишках вспышками слепой щенячьей ненависти. В неё словно спаялись все их беды: голод, постоянный страх смерти, сострадание к местным «рабоче-крестьянам» (особенно, миловидной девушке), а также горечь похожих унижений, самими перенесённых от приблатнённых «шобл» второгодников. Но главное – осознание, что теперь они всё могут исправить. Ведь у них есть оружие!

– Мы не сможем его избить. Он весь в кольчуге! – свистящий шёпот Зуброва наполняли злость и отчаяние. Кстати, главной ошибкой начинающих разбойников было разойтись по засадам без общего плана и оговорённых сигналов. Но на их счастье рядом никого не оказалось, что позволяло переговариваться через дорогу.

– Ничего! В Гражданскую танки захватывали без гранат и пушек. Справимся!

– Как?!

Володька почувствовал себя персонажем одной из игр-«фантастик». Там герои частенько решали такие задачи. Правда, с игрушечными автоматами и бластерами.

– Хитростью! Я выскочу перед буржуем и отвлеку. Либо его, либо коня копьём свалю. А ты в это время подкрадешься сзади и долбанёшь обухом по башке. Только бей изо всех сил, а то может в сознании остаться. Всё, тихо!

Богатей тем временем порылся в повозке и повернулся к хлопочущей у крестьянина девушке. Хозяйским жестом схватил её за длинные волосы, рывком поставил на ноги. Она громко закричала: «Ма-а-а-ма!!!»

Этого Феоктистов не выдержал. Понятное слово буквально выбросило из схрона. С самодельным копьём наперевес помчался на помощь. Голову защищал неудобный трофейный шлем. Воин тут же отреагировал – оттолкнул крестьянку и плавно надел своё «ведро». А селяне воспользовались моментом и бросились в лес.

Первоначально Володька хотел дождаться, когда богач поравняется с засадой, где планировал выскочить и уронить его на другую сторону лошади. На худой конец – вогнав копьё в бок коня (после «танцев» с волками жалости к животным уже не было). А там, вдвоём с Колей, они бы оглушили противника… Но теперь он сам в лоб бежал на изготовившегося буржуя. Которого, в отличие от добровольного защитника крестьян, под матерчатым балахоном защищала железная кольчуга. (Так что, похоже, и первоначальный его план не имел шансов на успех!) Воин спокойно извлёк меч. Подпустил мальчишку ближе и срубил ему навершие самодельного копья. А потом что-то спросил. Причем, почти понятно:

– Ты иже еси?

В этот момент, с бешеным воплем, Зубров выскочил из своего схрона. Буржуй, словно не ощущая обтягивающего металла, развернулся. Меч свистнул в воздухе, и страшной силы удар разбил щит второго разбойника. Клинок по приданной траектории полетел дальше, куски защиты в стороны, а тело Николая назад.

«Убил!!!»

Володька яростно вскрикнул. Страх вогнал его в режим «Дерись!» Мир вдруг стал чёрно-белым, сознание захлестнула жажда мести. А время словно замедлилось. Краткие мгновения ощутимо растянулись в долгие злые секунды. Зубров, как при замедленной съёмке, неторопливо летел головой вперёд. Вращались в воздухе половинки его щита. А кольчужник словно бы нехотя разворачивался. Но движения и рефлексы самого Феоктистова оставались прежними!

Топор Коли отлетел метра на три от схватки. Слишком далеко! Зато совсем рядом, на поясе у его убийцы, висел кинжал в ножнах. Володька метнулся вперёд, почти обнял врага и выхватил его узкий длинный клинок. Ударил им со всей ненавистью, куда-то под шлем, повыше кольчуги. Почувствовал мягкое и оцепенел. Теперь подсознание буквально взвыло: «НЕЛЬЗЯ убивать людей!!!» И время вновь пошло обычным порядком.

Сильнейший удар тут же погасил картинку. Сознание сбойнуло… С трудом до Феоктистова дошло, что он лежит в дорожной пыли. Левый глаз не видит, по щеке течёт горячее… Воин коротко взмахнул мечом, но в последний миг Володька успел подставить сорванный с головы шлем. Шарах! Полетели деревянные и железные части. Инерция отсушила руки и прошла в живот, во рту разлилась горечь желчи.

«Жить, жить, жить!!!» – заполошно заметалось в голове. Остатками защиты удалось ещё раз спастись, но этот удар окончательно сломил сопротивление. Руки уже просто не держали. Впрочем, и у кольчужника весь балахон на груди залила кровь. Он заметно шатался и уже с трудом поднимал меч. Вместо замаха опустил жало клинка и с силой ткнул в мальчишку. Тот лишь всхрипнул. В распяленный рот попали капли крови врага. Боли не было, но жар выбил слезу из уцелевшего глаза.

«Неужели, конец?!»

Сознание быстро меркло. Но Феоктистов ещё увидел, как сзади к воину приблизился бледный, шатающийся Зубров. Топор он сжимал двумя руками, всё так же лезвием вверх. Замахнулся… Но буржуй почувствовал его! Развернулся, поставил под неумелый удар обуха железное предплечье (прям – каратист!) И сразу воткнул меч в живот Николая.

Последнее, что слышал Феоктистов, был пронзительный крик друга.

Глава 3

Сначала Володька ощутил неприятные рывки за ногу, то чего в подбрюшье вспыхивала жуткая боль. Даже беспамятство отступило. Смог приоткрыть глаз и увидел давешнюю красотку. Она неумело снимала с него кроссовок. Со шнуровкой не разобралась, и просто сдёргивала силой. Справилась. Повертела в руках, вытащила носок… И откинула назад. Туда, где уже лежали их рубашки, майки и обе колькины теннисные туфли. Чуть дальше мужчина деловито стаскивал с Зуброва джинсы. Прямо как те бородачи с «мотоциклиста». Крестьянка взялась за оставшуюся обувку, и Феоктистов всхрипнул. Несколько долгих секунд девушка смотрела в его открытый глаз. Затем с закаменевшим лицом присела, протянула руку назад и поднялась уже с тяжёлой суковатой веткой. С удивлением мальчишка смотрел, как эта дубина летит ему прямо в лоб. Увернуться сил не было…

Через какое-то время мука вернулась. Накатывала волнами и жгла яркими вспышками. Грызла стальными зубами и превращалась в пылающие угли. Всё реже её прерывали блаженные провалы беспамятства. Как-то во тьме Феоктистов даже подошел к большому круглому люку, как на подводных лодках. Причём, точно знал, что за ним все его страдания должны окончиться. Но кто-то невидимый в этом мраке вдруг грубо отшвырнул его прочь: «Тебе ещё рано!»

А потом он увидел глаза. Зеленые кошачьи глаза на уродливом человеческом личике, увенчанном парой рожек. Чёртик жадно смотрел на Володьку и, почему-то, лизал лицо длинным гадким языком. Лишь через несколько секунд дошло, что это была маленькая чёрная собачка. Которая тщательно, словно щенка, вылизывала его. Вообще-то, пёсик выглядел довольно мерзко, и Феоктистов испытал облегчение, когда тот, наконец, исчез. Он отчетливо помнил, как его убивал буржуй. Смутно – как грабила и добивала «спасённая» молодуха… Причём же тут собачка?

В полумраке, буквально в полутора метрах над ним, темнел двойной скат из тонких стропил и грубого, похожего на кору, кровельного материала. Вместо потолка шли ряды жердей с веничками сушёной травы, корешками и чем-то типа экспонатов кабинета биологии. Пахло сеном и химией. У него видели оба глаза.

Слева раздалось торопливое хлюпанье. Володька с трудом повернул голову, и увидел давешнего пёсика, который теперь вылизывал Николая. Оба друга, лишь в бинтах из грубых окровавленных тряпок, лежали на деревянном некрашеном топчане. В головах и по бокам что-то коптило в глиняных плошках, распространяя сладковатую вонь. Но главное, рядом находился ещё один человек! Чумазая старуха держала в правой руке нож с чёрной рукояткой, а в левой – крупную живую жабу. Ей она растирала ноги Зуброва и что-то при этом бормотала. Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы связать своё воскрешение с появлением этой Бабы-Яги и её забытыми способами медицины.

Наконец, Коля застонал. Собачка спрыгнула с топчана, а старуха ножом снесла земноводному голову и небрежно отшвырнула. Как оказалось, прямо в огонь очага. Или камина. Потом достала ещё одну плошку и поднесла к губам Феоктистова. Не доверять ей было глупо, и он отпил солоноватой жидкости. Пока приступ тошноты не оттолкнул губ. Было ощущение, что глотнул крови. Во всяком случае, запах напомнил «мотоциклистов», а вкус – врага. Незаметно вновь соскользнул в сон.

Следующее пробуждение было более приятным. Пахло варёным мясом. Мальчишки по-прежнему лежали на топчане. Разве что были накрыты примитивной рогожей, что сохраняли часть их тепла. Давешняя миловидная старушенция варила супчик, как раз и распространявший тот восхитительный аромат. Увидела, что пациенты очнулись, и что-то спросила. Язык был вроде польского или болгарского. Но смысла они не уловили. В школе один изучал немецкий, а второй английский.

Тогда заговорила хозяйка. Но единственное, что поняли, было её имя – Линде. Старушка накормила их похлебкой с кусками жёсткого, недоваренного мяса. Которое с голодухи показалось им просто пищей богов. Правда, бульон пришлось отпивать прямо из плошек, так как ложек не было. Когда варево закончилось, хозяйка, помогая речи жестами, показала, что им пора выходить из избушки. С огромными мучениями сползли с топчана и, держась друг за друга, побрели к двери.

– Наше счастье, что голодные в драку полезли! – вдруг улыбнулся Феоктистов.

– Это ещё почему?

– Да слышал, если на войне кто-то получал рану в живот на полный желудок, то спасти его было невозможно. А вот если на пустой – лечили!

Снаружи оказалось, что жилище не имело куриных ножек. Хотя в целом здорово соответствовало типажу: было небольшое, низенькое, заросшее мхом по самую крышу. Да и стояло в середине густого лиственного леса. Имелся небольшой двор, без огорода, но с курятником и несколькими сараями. В одном из которых перетаптывался вороной жеребец.

– Ба! Да это же конь того буржуя! – воскликнул Николай. А Володька долго вертел головой, хмурился, пока негромко, словно бы сам у себя, не спросил:

– А где собачка-то?

– Какая ещё собачка?

Феоктистов помолчал, пожевал губами, но потом просто махнул рукой:

– А, ладно! Забей.

Тем временем спасительница вывела их за ограду и показала, что ей нужен хворост. Матерясь и охая мальчишки приступили к работе.

* * *

Прошло около двух месяцев. Ребята все больше понимали «бабушку Линде» и помогали ей в меру возможностей. Оказалось, что старушенция перетащила к себе всё, что нашла на месте их боя с местным бароном. Самого раненого «буржуя» она обобрала буквально до нитки, а вот лечить почему-то не стала. Одежду же и оружие горе-разбойников забрали те самые крестьяне, за которых Феоктистов пытался вступиться. Так что теперь пришлось ходить в подпоясанных накидках из той самой рогожи, служившей мальчишкам одеялом, и «бинтах». Да ещё и босиком. Недели через две ноги у них начали понемногу привыкать, хотя и мёрзли постоянно. А вот смириться с отсутствием трусов долго не получалось.

От этого, а также постоянных головных болей Феоктистов вообще перестал улыбаться и почти не говорил. Его теперь часто тошнило, а головокружение стало привычным. Он то и дело ощупывал огромный отёк, что закрыл лоб и уже сползал на нос. Регулярно отсмаркивал прозрачно-жёлтую маслянистую жидкость, что буквально душила его изнутри. Трижды ночью Зубров обнаруживал друга сидящим во дворе, в странной позе: на согнутых ногах и ягодицах, с руками, упирающимися в землю. Глаза были открыты, но Володька явно «лунатил». После настойчивых расспросов признался, что так «беседует» с убитым ими волком.

Днём друзья собирали для бабушки указанные ей стебли и листья, скрупулезно выполняя при этом явно магические ритуалы. Посмеивались, конечно, про себя, но с атеистической пропагандой не спешили. Зачем? Лечение-то шло! Единственное, что они в него добавили, была примитивная гигиена. Дело в том, что спасительница словно вообще не представляла, что воду можно не только пить или использовать для изготовления снадобий. Хотя метрах в тридцати от избушки протекал довольно широкий чистый ручей. Так что друзья завели обыкновение по утрам умываться в нём и стирать с золой свои «бинты». А по вечерам купаться там же, раз уж не было иной возможности помыться. Холодная вода к тому же снимала у Феоктистова часть его постоянной головной боли. Хотя и увеличивала выделения из носа.

На страницу:
3 из 9