ЮНОНА и АВОСЬ, или Развод длиною в четверть века

Дошли до входа в подземный переход около Центрального вокзала. Андрей остановился. Жена процедила негромко: «Давай ключи», имея в виду ключи от квартиры, которую он снимал для них с сыном. Было ли это частью её плана, или это было единственное, что пришло в голову в тот момент, Андрей не понимал, но противиться не было смысла. Хотя и не очень ясно было, зачем ей это. Скорее символический жест, акт отчаянья с её стороны. Покорно и без лишних слов он вынул из кармана комплект и протянул ей. Она взяла и напоследок проговорила с болью и злобой: «Ей нужен не ты, а твои деньги!».

Андрею в тот момент было всё равно – лишь бы поскорее закончилась эта тягостная сцена. Да и сами слова, этот брошенный в злобном раздражении бабский аргумент опять же был настолько банален и пошл, что снова напомнил о дешёвой мелодраме.

Убедившись, что жена спустилась в подземный переход, Андрей развернулся и, сначала не спеша и изредка оглядываясь (от этой женщины всего можно было ожидать), а потом, ускорив шаг, направился к припаркованной машине. Через пять минут он увидел издалека свой зелёный Понтиак и бродящую около него в недоумении и беспокойстве Юнону. Мобильного телефона у польки тогда ещё не было – не наступило ещё время поголовного «отелефонивания».

Первый вопрос, который он задал Юноне, был о том, откуда жена может знать адрес её квартиры. Паника и испуг отразились на её лице. Полька начала уверять, что не понимает. Но Андрей уже начал ощущать знакомое, сосущее «под ложечкой» чувство. Так случалось, когда интуиция начинала всё сильнее и сильнее подсовывать ему варианты подсказок. Подсказок, которые разум ещё отрицал, близкий человек ещё отпирался, но что-то неуловимо и неумолимо твердило Андрею: «Ещё шажок, думай, думай, развязка тут – рядом. Не верь тому, что слышишь, верь тому, что чувствуешь…»

Сели в машину, отъехали пару кварталов в сторону офиса. Но на работу россиянин не спешил. Одна, одна только мысль завладела им – чего не договаривает Юнона? Он запарковал машину, повернулся к польке и угрюмо проговорил глухим от нервного напряжения голосом: «Давай, рассказывай». И то , что он услышал, повергло его в шок.

Из сбивчивого рассказа Юноны выходило, что уже больше года за его плечами происходили события, о которых он даже не догадывался. Оказывается, его изобретательная жена уже давно тайком от него установила контакт с его первой секретаршей – уже уволенной к настоящему моменту белоруской Тамарой. Пользуясь его отъездом в Москву, посещала пару раз старый офис – тот, что был в двухкомнатной квартире в центре Варшавы. Там и познакомилась с Юноной. После увольнения Тамары встречи продолжались – на этот раз не в офисе. Якобы однажды Тамара позвонила Юноне в новый офис и попросила встретиться для какого-то очень важного разговора, которого нельзя доверить телефону. И якобы наивная и сокрушающаяся от содеянного полька поехала на эту встречу. Разговор был никаким не срочным, настолько же и не важным – какие-то спекуляции жены насчёт ситуации с кавказскими бандитами, семейных отношений россиянина и прочие глупости, выдуманные, как понимал Андрей, его собственной женой. Он слушал всё это с нарастающим раздражением и негодованием. К этим чувствам примешивалась ещё и гадливость. Ощущение было сродни тому, как если бы, войдя в собственную квартиру, обнаружил, что в ней побывали воры – беспорядок, ящики шкафов вывернуты, квартира сразу стала чужой – обшарившие её руки вызывали чувство брезгливости к своим собственным, много лет знакомым вещам.

Похожее чувство испытывал и Андрей, пока Юнона, всхлипывая, рассказывала ему о фактах, которые враз перевернули его отношение к польке. Жена, конечно, своим поведением его не удивила – только подкрепила ту уверенность, что расставаться надо было уже давно. Но вот Юнона… Человек, к которому Андрей только-только начал привыкать, открываться, доверять… И оказалось, что она ничем не отличается от всех остальных.

Если хоть раз что-нибудь скроешь от того, кого любишь, больше уж не будет совестно так поступать с ним во всём.

Жан Жак Руссо. Исповедь

Россиянин воспринимал это как настоящее предательство. Горечь утраченного моментально доверия смешивалась с раздражением из-за глупости польки, которую элементарно использовали для того, чтобы проследить от места встречи с Тамарой, где находится дом и подъезд, в котором она теперь обитает. И куда приезжает Андрей.

Ошеломлённый услышанным, россиянин сидел в машине и не знал, как поступить. Самый первый, интуитивный порыв – расстаться с обманувшей его Юноной и попытаться налаживать дела служебные, как и личные, без её участия. И это было бы не просто – полька к тому времени «вросла» в жизнь фирмы, постепенно начала становиться настоящей правой рукой шефа, помощь её буквально во всём была очень ощутима.

Гораздо хуже было с личными отношениями. Андрея раздирали два противоречивых чувства: гнев, смешанный с презрением, с одной стороны и жалость к расплакавшейся Юноне, которая выглядела очень убедительно в своём раскаянии. Степень раскаяния и искреннее признание своей ошибки играли для россиянина очень важную в тот момент роль. Сам факт предательства – а так и только так он воспринимал поступок (а что ещё хуже – цепь поступков) Юноны – был для него очень болезненным. Он, пожалуй, второй раз за всю свою жизнь испытал такой сильный удар.

Первый довелось испытать в Москве – в далёком 1986 году. Об этом случае Андрей никогда и никому не рассказывал. Судьба распорядилась так, что после окончания института ему довелось полтора года служить в армии. Поскольку тесть, обладавший «полезными» связями, помог с определением места службы – поближе к дому – Андрея призвали в воинскую часть, расположенную в подмосковном городке Реутово. Всего час на такси по МКАД до дома. Незадолго до призыва Андрей с женой переехали в новую двухкомнатную квартиру в Орехово-Борисово. Недавно сданные дома не имели ещё даже телефонов – в те годы установку стационарного номера приходилось ждать в очереди долгие месяцы.

К счастью, возраст и высшее образование определили место его «работы» – это была строевая часть, аналог гражданского отдела кадров. Вследствие этого он накоротке общался с офицерами, которые имели возможность почаще отпускать его в увольнения на выходные. Один из таких офицеров – майор, который занимался вопросами призыва – был довольно колоритной личностью. Должность его была, что называется «блатной». Имелась в виду, конечно же, не связь с криминальным миром, а его могущественные связи в самых разных областях деятельности – ведь военкоматы в те годы призывали всех, невзирая на социальное положение и профессию (и даже должность) родителей. А разбитной майор как раз занимался контактами с военкоматами и постоянно пребывал «в командировке» – его письменный стол, находившийся в той же комнате, где работал Андрей, как правило, пустовал. Именно через этого майора и устроил зятя отец жены поближе к дому.

Видимо, он и был причиной произошедшего – то ли попросил майора, то ли неугомонный майор решил сделать приятное «полезному» человеку (тесть работал директором продовольственного магазина), но в одну из декабрьских ночей дневальный разбудил Андрея и сказал, что его ожидает в строевой части тот майор. Какой-то срочный выезд. Недоумевая, по какому делу он мог понадобиться в столь неурочный час, Андрей через пару минут уже стоял в шинели на первом этаже, где около дежурного по части дожидался его майор.

Не оформляя никаких документов, как это было принято при покидании территории части, майор посадил Андрея с собою в дожидавшийся газик и скомкандовал водителю: «В Москву». Выехали через запасные служебные ворота – часовой только отдал честь, узнав майора. Пока ехали, офицер, наконец, посвятил Андрея в свой план. Оказывается, в Москве возникла какая-то нештатная ситуация с одним из прикомандированных к призывному пункту сержантов, и майор, пользуясь оказией, сказал дежурному, что в помощь ему потребуется служащий строевой части, то есть Андрей. На самом же деле, майор просто подкинет его к дому в Орехово, а утром неумышленный самовольщик должен будет ожидать офицера около тех ворот, из которых сегодня выезжали.

Авантюра была вполне в духе майора. Андрей был и рад, и обеспокоен. Как-никак, попадись он патрулю в момент самостоятельного передвижения в сторону части, его ожидали неприятности. Но времени для размышлений на эту тему не было – уже подъехали к дому – и Андрей, поблагодарив майора за предоставленную возможность лишний раз побывать дома, вбежал в подъезд.

В то время не было обычая устанавливать домофоны ни в дверях подъезда, ни на лестничной клетке. Ключа от квартиры у Андрея, конечно же, не было. Поднявшись в лифте на свой этаж, он, со смешанным чувством радости и вины (было уже за полночь), нажал кнопку звонка своей квартиры.

И тут же ощутил «под ложечкой» неприятное сосущее чувство. Которое начало расти и усиливаться, поскольку за дверью произошло какое-то движение, но дверь не открылась. Андрей нажал звонок ещё раз – теперь уже настойчивее. Тишина. Ситуация была глупой: ночевать Андрею было негде, денег на такси не было, да и появись он сейчас у ворот части, никак на её территорию без майора не попадёт. Но что-то подсказывало ему, что ситуация сейчас разрешится – через дверь, хоть и едва слышно, но доносился какой-то шорох, значит, жена была дома. Секунды казались минутами. Андрей встал чуть дальше от дверного глазка, чтобы жена, если опасалась неизвестного ночного гостя, могла бы разглядеть, что за полуночный визитёр упорно звонит в дверь.

К четвёртому или пятому звонку Андрей уже совершенно чётко понимал, что его ожидает за дверью, которая рано или поздно раскроется. И понимание этого рождало смешанное чувство гадливости и гнева. Наконец, замок щёлкнул. Выражения лица жены Андрей не запомнил. Он уже понимал, что в квартире она не одна. Так и оказалось. Она что-то бормотала насчёт того, чтобы он не подумал плохого, всё не так… В общем, в лучших традициях дурацких мелодрам (или комедий), когда застигнутый супруг или супруга, произносит не менее дурацкую формулу «Дорогая (дорогой) это не то, что ты думаешь…». Наполняясь тихим молчаливым гневом, чувствуя одновременно с этим какое-то опустошение в душе, Андрей прогрохотал кирзачами прямо в большую комнату, в которой на диване расположился неизвестный ему молодой мужчина. Жена за спиной что-то бормотала насчёт того, что коллега зашёл в гости, засиделись, метро уже не ходит, вот, предложила остаться… Андрей не слушал. Мужчина, поднявшись, натянул брюки и свитер и, отдавая себе, видимо, отчёт в пошлости всей этой сцены (муж неожиданно вернулся из…) тоже что-то бормотал о высоких моральных качествах его – Андрея – жены. Что, мол, он только переночевать остался, куда ж он пойдёт…

Стоя лицом к лицу с парнем, Андрей, одетый в шинель уже держал в правой руке снятый солдатский ремень с латунной бляхой – ещё пара лишних слов, и он бы не выдержал, сорвался. Мужчина, видимо, прочитал это в его глазах, поэтому, когда Андрей севшим от гнева голосом сказал: «Пошёл вон», не заставил этого повторять дважды. И уже не заботился о том, что метро закрыто.

Все года совместной жизни потом, вспоминая этот «эпизод», Андрей думал, не было ли это каким-то знаком, которому следовало придать правильное значение и принять соответствующее решение? Подумать только, какова была вероятность того, что за полтора года его службы, некий майор выберет именно ту единственную ночь, чтобы доставить его к дверям собственной квартиры в самый неожиданный для его жены момент!

После того случая у Андрея словно перегорело что-то внутри, он пару месяцев не общался с женой, потом она всё-таки, видимо, как-то уговорила простить, забыть… По-настоящему, конечно, Андрей не простил – для искреннего прощения требуется ещё более искреннее раскаяние, и вся последующая жизнь должна быть подтверждением той искренности, подтверждением верности принятого решения. А у Андрея с женой такого подтверждения не случилось. Значит, и решение в тот момент – на распутье – принято было неверное.

Такое же чувство испытывал россиянин и сейчас, слушая всхлипывания Юноны. Надо было принимать решение. А было это очень непросто. Нельзя было забыть тот короткий период радости, которая начала возвращаться к Андрею, когда в квартире польки он нашёл моральный оазис и тот душевный комфорт, которого давно уже не ощущал в собственной семье. И вдруг оказывается, что у этого «оазиса» есть второе дно. Пальмы оказались фанерными раскрашенными декорациями. А вода – непригодной для питья.

Повисла пауза – тягучая, гнетущая. Россиянин думал. Важнее всего для него в тот момент было только одно: как всё это переживает Юнона, насколько глубоко она прочувствовала свой поступок (если можно назвать этим словом в единственном числе целый ряд действий на протяжении года). Наконец он сказал:

– К вечеру напиши мне всё подробно, ничего не скрывая, с чего всё началось, как и что происходило. Всё, без утайки. А я подумаю.

Сказал как отрезал. Полька покорно кивнула головой. Разговаривать больше не хотелось, да и не о чем было. Андрей повернул ключ зажигания и, отрешённо смотря на дорогу, поехал в сторону офиса.

Вечером, перед выходом из офиса (шеф, естественно, в тот день на улицу Злоту не поехал), робко постучавшись, Юнона принесла ему в кабинет пять страниц исписанных бисерным почерком. Прошептав еле слышно: «Прошу меня простить», – она с видом побитой собачонки аккуратно притворила за собой дверь. У россиянина по сей день хранятся эти листки, на которых последняя фраза отдаёт сегодня то ли огромным притворством, то ли болезненным самовнушением. В переводе с польского дословно звучит она так: «Пожалуйста, не убивайте меня – я люблю Вас навсегда». Но кроме этой фразы, в голове Андрея теперь, после событий четвертьвекового пребывания в Польше, всплывает часто ещё одна – глупые слова раздражённой жены: «Ей нужен не ты, а твои деньги!»

Глава 8. Виньетка ложной сути

Напрасные слова – виньетка ложной сути.

Напрасные слова не трудно говорю.

Лариса Рубальская

В конце восьмидесятых годов был популярен романс в исполнении Александра Малинина «Напрасные слова». Андрею запомнился эпизод, связанный со строчками из этой песни. Дело было в Москве, разговаривал с женой, которая внезапно и совсем не в связи с темой разговора, как-то странно хитровато взглянув на него, спросила:

– А как ты понимаешь слова «виньетка ложной сути»? Что это значит?

Андрей удивился: он не видел в этом – хоть и вычурном – словосочетании Ларисы Рубальсокй ничего непонятного. Хотя подоплёку вопроса можно было объяснить и тем, что, как он не раз убеждался и прежде, и потом, люди иногда ошибочно приписывают некоторым словам совсем нетривиальные значения. А это, в свою очередь, приводит к проблемам понимания целого выражения.

Засевший в памяти московский эпизод бумерангом через три десятка лет вернулся к россиянину, когда наступил момент «разложить по полочкам» все обстоятельства места и времени, связанные с Юноной.

Год 1996. Тёплый солнечный летний день. Возвращаясь с какой-то деловой встречи, Андрей и Юнона шли прогулочным шагом, не спеша, по одной из центральных улиц Варшавы к припаркованному неблизко автомобилю. Свернули налево – в улицу Нововейскую в сторону площади Спасителя. Внезапно краем глаза россиянин успел заметить, что его спутница резко остановилась и, радостно восклицая, начала беседу с каким-то молодым человеком, который прошёл им навстречу. Пройдя по инерции несколько шагов вперёд, Андрей замедлил шаг и, чтобы дать польке время на обмен любезностями со случайно встреченным знакомым, приостановился у витрины какого-то магазина, делая вид, что разглядывает выставленные товары. Из тональности доносящихся обрывков фраз шеф сделал вывод, что его сотрудница встретила какого-то очень хорошего знакомого и что встреча эта столь же редка, как и неожиданна.

С пониманием входя в ситуацию, деликатный россиянин прошёл ещё несколько шагов вперёд и детально изучил витрину следующего магазина. К несчастью, это был товар, который никак не мог быть изучаем долго – за стеклом были вывешены и выложены образцы каких-то портьерных тканей. К сожалению, бурный обмен новостями случайно встретившихся на улице поляков продолжался, и начинавший уже раздражаться Андрей отошёл ещё на несколько шагов.

В душе россиянина росло какое-то смешанное чувство – досада пополам с раздражением. Причин было несколько: шли вдвоём – подчинённая со своим шефом, и внезапная встреча вдруг показала, что Юноне ещё далеко до соблюдения как служебной субординации, так и элементарных норм поведения воспитанного человека. По укоренившимся у Андрея понятиям, полька должна была, с одной стороны, извиниться перед ним, сообщив, что хотела бы переговорить со случайно встреченным старым знакомым, а с другой стороны – хотя бы проинформировать своего собеседника, что она не одна, а со своим шефом, поэтому разговор не может продолжаться долго.

По поведению знакомого Юноны было видно, что он не имеет представления о том, что Юнона шла по улице не одна. Андрей, которому, чтобы не выглядеть глупо, пришлось отбрести уже на несколько десятков метров от радостно обменивающихся какой-то информацией поляков, начинал вместо раздражения испытывать постепенно нарастающую злость. Чувство это усиливалось ещё и тем, что он не понимал, кем является этот случайный прохожий для Юноны. Другом? Школьным приятелем? А может быть, тайным обожателем или кем-то больше? С учётом тех чувств, которые начинал испытывать к польке Андрей, этот последний вариант совсем уже испортил ему эмоциональный настрой.

Он с твёрдым решением не ждать уже ни минуты повернулся спиной к сладкой парочке и пошёл в сторону запаркованной машины. Настроение было вконец испорчено. Внезапно. И это очень диссонировало с тем солнечным настроением, которое царило в душе россиянина ещё пять минут тому назад. «Отъеду и ждать не буду, – сумрачно подумал он. – Пусть добирается до офиса сама, а там поговорим. И о субординации, и о воспитанности».

Пока он садился в машину и запускал двигатель, успела, однако, добежать и запыхавшаяся Юнона. Видимо, не чувствуя необходимости извиняться, она объяснила Андрею, что встретила своего дальнего родственника – Михала, что-то вроде двоюродного племянника (или троюродного дяди – раздражённый Андрей уже не хотел вникать в генеалогические подробности невоспитанной сотрудницы). Он попытался завести разговор о том, как надлежало ей поступить в данной ситуации, чтобы не возбуждать у шефа ненужных негативных эмоций, но уже через пару минут осознал, что полька его просто-напросто не понимает. До офиса доехали уже молча. Интуиция подсказывала Андрею, что Юнона так и не поняла – в чём, собственно, проблема.

Год 1998. Младшая сестра Юноны – Агнешка, которая по просьбе польки также была принята на работу в одну из фирм Андрея, вышла замуж. Свадьбу играли, согласно польским местным традициям, в большом «весельном доме» 16

Андрея как почётного гостя, конечно же, тоже пригласили. С одной стороны – как шефа и уважаемого человека. Но с другой стороны, разумеется, он воспринимался как «плюс один» к Юноне – сестре новобрачной. Кроме того, также по польскому обычаю, Агнешка пригласила и весь немногочисленный коллектив фирмы россиянина, в которой она работала. Всех, вместе с Юноной, привёз Андрей вымытым до блеска по этому случаю «Понтиаком». Кроме того, его лимузину предназначалась важная функция торжественной перевозки пары молодожёнов в местный костёл, а потом – в место «веселья».

Надо заметить, что свадьбой в Польше принято называть саму формальную процедуру, происходящую в ЗАГСе или костёле, а вот собственно свадебное застолье имеет отдельное название – «веселье». Отсюда некоторое разделение гостей на две категории – на тех, кто приглашён только на свадьбу (они присутствуют на обряде бракосочетания, поздравляют молодожёнов после выхода из костёла, вручают подарок и отправляются восвояси) , и тех, кто после этой официальной части имеет счастливую возможность погулять за свадебным столом, потанцевать и поучаствовать в различных шуточных конкурсах, являющихся неотъемлемой частью такого мероприятия.

В целом весь вечер удался, свадьба получилась на славу. Но ложку (маленькую чайную ложечку) дёгтя Юнона смогла и тут добавить. Среди приглашённых оказался также и молодой ксёндз – знакомый родителей Юноны. Он жил и служил в одном из близлежащих городков, поэтому встречи с ним семьи Юноны были не так чтобы невозможны, но редки. Наблюдательный россиянин заметил, что «его» польку связывает с этим ксёндзом не только согласие в вопросах католической веры. Тем более что по отдельным намёкам и крупицам информации, которые нет-нет да и проскакивали в рассказах польки о своей «прошлой» жизни, то есть юных годах, когда она ещё не знала Андрея, он догадывался, что была какая-то тайна в отношениях Юноны и служителя культа. Был он молод и довольно симпатичен, круглое лицо его с очками в тонкой стальной оправе внушало доверие, речь была приветлива, доброжелательна и, как полагается, имела тот едва уловимый оттенок отеческого превосходства, который можно заметить часто у священнослужителей при общении с прихожанами.

Хотя ксёндз и вёл себя достойно, раскованная атмосфера свадьбы-веселья так повлияла на него и Юнону, что разговор их, начавшись одним танцем, продолжился без перерыва в следующем, и следующем… И следующем… Всего таких танцев Андрей насчитал семь – видимо, тем для обсуждения накопилось много.

Время близилось к полуночи, гости были разогреты алкоголем. Россиянин, оставшись надолго за столом один, сначала куртуазно пообщался «ни о чём» с теми, с кем приехал на эту свадьбу, потом некоторое время скучающе оглядывал веселящееся общество. Возникшая ситуация, как обычно, начала его тяготить, постепенно вызывая всё большее раздражение.

Чувство это не было связано с ревностью – поводов к этому не было. Проблема для россиянина, как обычно, заключалась в глупости его положения: приехал он исключительно с Юноной и ради Юноны. Бросив его одного в этой бурлящей весельем свадьбе, она не озаботилась соблюдением хоть каких-нибудь условностей, которых требовали понятия воспитания и приличия, в конце концов. Достаточно было бы хотя бы пару раз в перерывах этого спонтанного танцевального марафона подойти к нему, извиниться и попросить разрешения (условного, конечно же) потанцевать ещё со старым знакомым – и проблема бы испарилась. Но полька этого не делала. Забытый ею Андрей послонялся по залу и выбрался на двор – подышать свежим ночным июльским воздухом.

Настроение стремительно испортилось – хотелось сесть в машину и немедленно уехать. Препятствий к этому было два с половиною. Выпитый алкоголь – это раз, как говорил Эраст Фандорин. Компания, с которой он приехал из Варшавы за сто километров, рассчитывала с ним же и вернуться, и Андрей не мог их бросить – это два. Один из сотрудников – молодой парень Ростислав – специально не прикасался к алкоголю, чтобы вести «Понтиак» шефа. И, наконец, половинкой аргумента было то, что такое демонстративное покидание торжественного мероприятия, хоть и незаметное в данную минуту, позже могло быть поводом для обсуждений в семье Юноны. А кто их знает – что они себе напридумывают, какие выводы сделают, не зная истинной причины поступка россиянина и «шефа Юноны и Агнешки»?

Понаблюдав за курящими и шушукающимися во дворе гостями, Андрей с неохотой вернулся в здание и, усевшись на своё место за столом, застал там весело обсуждающую что-то с гостями Юнону. Казалось, полька даже не заметила его отсутствия. Короче говоря, «демонстративный уход российской делегации из зала заседаний» не заметил никто, кроме самой «делегации». Оставалось только налить себе водки и выпить.

Год 2000. В отношениях мужчины и женщины одним из важнейших понятий является верность

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Дело было перед деноминацией – номиналы уменьшили позже в 10.000 раз. (прим.автора)

2

Łapówka (польск.) – взятка (прим.автора)

3

Radiowóz (польск.) – разговорное название патрульного полицеского автомобиля, оснащённого рацией (прим. автора)

4

Zdrowie gościa po raz pierwszy! (польск.) – дословно: За здоровье гостя в первый раз! (прим. автора)