Боевой джинн. Сборник рассказов

Морду чудища, глотающего удушливый дым, Харч счел безобразной, но отнюдь не злой. Скорее, огорченной. Прямоходящие существа не были демонами, а значит, ничем не угрожали его бессмертной душе. Адепт немного осмелел. – Кто вы?

– Мы? – усмехнулся Дядь Саш. – Я – Александр Архангелов. Можешь просто – дядя Саша. А этот вот – мой племянник, Архангелов Геннадий. Короче – Гена.

– Архангеловы? – недоверчиво переспросил Харч.

– Ага, – дядя Саша выпустил очередную порцию дыма. – Фамилия такая.

– Я знал! – потрясенно произнес Харч. – Знамение! Это вы наслали огненный шар на войско еретиков?

Архангеловы переглянулись.

– Я ж говорил, шлепнулись прямо в гнездо, – хмыкнул Гена.

– Гена, заткнись! – оборвал его дядя Саша. Он посмотрел на Харча и кивнул. – Да, это мы. Посланники неба, десница судьбы, кара господня для грешников и еретиков – выбирай, что нравится. Мне уже все равно.

– Во славу Болота небесного! – вскинул лапки Харч. – О, архангелы! Я представлял вас иначе.

Дядя с племянником ошарашено смотрели, как ящерка била перед ними поклоны. Дядя Саша от удивления чуть не проглотил сигарету, но вовремя спохватился. Гена просто хлопал глазами.

– О, ангелы, – продолжал бить поклоны Харч. – Простите меня, грешного, за то, что принял вас за демонов! Я представлял вас иначе.

– Это было испытанием твоей веры, адепт, – подмигнул Гена и опасливо покосился на дядю. Тот погрозил ему кулаком:

– Ты ему еще скажи, что мы его войско в жертву взяли.

– Я так и понял! – ответил вместо Гены Харч. Дядя Саша поперхнулся дымом.

– Эффектная демонстрация небесной поддержки, – прыснул Гена. – Еретики надолго запомнят такое светопреставление.

– Каждый из нас будет молиться в храмах всю ближайшую неделю! – Харч иронизировать не умел.

– Лучше б металлом помогли, – обреченно махнул рукой дядя Саша и тяжело вздохнул. – Эх!

– Металлом? – изумился Харч. После слов дяди Саши он полностью лишился каких-либо сомнений в том, что видит перед собой божественных эмиссаров. Кому как не представителям высших сил знать о том, что у него есть ритуальный клинок из небесного металла. Харч пошарил вокруг кочки, выудил из грязи ритуальное оружие, обтер и с волнением протянул дяде Саше.

Дядя Саша принял клинок, повертел в руках и поднес анализатор.

– Не может быть! Гена!

– Титан?! – Гена на всякий случай протер глаза, но они не обманывали. Анализатор не мог врать по определению. – Откуда?

– Этот ритуальный клинок выкован из гвоздя, который выпал из колесницы Бога солнца, – пояснил Харч. – В случае поражения от еретиков я должен был покончить с собой.

– Самурай! – Дядя Саша выпустил очередную порцию дыма. – Уважаю.

– Дядь Саш, нам этого бруска на обшивку генератора за глаза хватит! – Гена отложил анализатор и позволил себе потрепать адепта по голове. – Щелк Харч, ты молодец!

Харч, которого бурная реакция высшего существа порядком напугала, едва не лишился чувств. Но слова Гены вернули его к жизни. Ангел удостоил его прикосновения! Харч почувствовал себя избранным, отмеченным самой судьбой, удостоенным принять невидимое тавро Болота небесного. Высший круг показался ему мелким и никчемным. Да что там, он стал равным древним пророкам!

– Ну, адепт, спасибо за службу! – дядя Саша с благодарностью пожал Харчу лапку. – Передавай империи большой привет, а нам пора обратно – на небо. – Он развернулся и направился было обратно в туман, но остановился и бросил:– Да, и поменьше режьте друг друга. Нам сверху видно все, ты так и знай. – Последнюю фразу дядя Саша уже пропел и, потянув за собой племянника, бодро зашагал к месту падения шара.

– Прощайте, ангелы! – крикнул им вслед Щелк Харч. Дядя Саша, не оборачиваясь, помахал ему рукой. Высшее существо явно спешило по своим небесным делам. А Гена вдруг остановился, вернулся и, нагнувшись к Харчу, прошептал:

– Спасибо, Харч. Вот – держи на память. – Он протянул ему белый продолговатый предмет. – Это вечный фломастер. Извини, но мне больше нечего тебе подарить. Но зато от души. И для души. Прослужит тебе и твоим внукам. Рисует на любых поверхностях. И, кстати, открою тебе важный секрет. Бог – один! Он един во множестве лиц!

Гена подмигнул и бросился вслед за дядей.

– Что ты ему сказал?

– Пожелал удачи. Ящерке придется несладко, ведь он потерял целую армию.

Адепт наблюдал, как архангелы растворяются в серой пелене. Туман поглотил их фигуры и растворил звуки их шагов, будто никого и не было. Потом в нем что-то зарокотало, и над топью медленно поднялся шар, на мгновенье завис в воздухе, задрожал и с воем рванул вверх, чтобы скрыться в облаках.

Харч смахнул предательскую слезу и еще долго лежал на кочке, запрокинув голову, грустно глядя в небо: сначала на редеющие облака, потом на густеющую синь, загорающиеся звезды. Одна из них вдруг мигнула, сорвалась с места и погасла. Харч задумчиво почесал задней лапой за ухом и соскользнул в топь. Он уверовал, что получил откровение и теперь обязан распространить знание среди мирян.

Так все и было, да-да. Парни и не догадывались, что планета находится под наблюдением Института галактической истории. Не знаю, чем ящерки заинтересовали яйцеголовых, но на орбите оставили постоянную станцию на две персоны и в довесок – несколько малых спутников. Знаете, махонькие такие, в них едва камера с передатчиком помещается. Пока близко не подойдешь, не поймешь, сателлит это или кусок космического мусора. Один из них как-то шлепнулся на планету, а ящерки приняли за небесный гвоздь.

Когда корабль Архангеловых падал в атмосферу, исследовательская станция находилась по другую сторону планеты, а когда взлетал, уже успела скрыться за горизонтом, так что об "инциденте", как его потом назвали в СМИ, сначала никто и не догадывался. Ученые, что с них взять? Они записи со спутников просматривают раз в стандартный месяц.

Мне откуда известно? Вертелся тут один из яйцеголовых. Старшим смены на станции был, да после "инцидента" его живенько турнули. Очень человек огорчился и долго тут горе заливал. А где он сейчас, даже не скажу. Такие сегодня здесь, а завтра травятся в баре такого же космопорта за сотни парсек отсюда. Яйцеголовые всегда в цене, даже если насквозь пропитаны денатуратом. Подобрал кто-то себе в команду, да-да.... Кстати, который час-то? О, так мне уже пора! Ба-а-армен! Водочки на посошок, и вот этому безусому господину тоже плесни. Ну, за то, чтобы число удачных взлетов равнялось числу мягких посадок. Хе-хе! Да, это тоже из земного фольклора. Чудная планета, сударь, с чудными обитателями!

Когда ушли боги

Пронизывающий ветер норовил сорвать капюшон и трепал полы ветхого, выцветшего плаща, протяжно напевая песнь светлой грусти. Паломник запахнулся и открыл глаза, чтобы узреть волшебную панораму – чуть скошенную линию горизонта, насаженную на стрелы просек, культовые курганы и узорчатые шапки храмов вокруг главной пирамиды, освещенной полуденным солнцем. Сверху колоссальный тетраэдр напоминал колпачок на колесной оси, от которого в разные стороны расходились лучи мощеных дорог.

Вимана[3] стремительно снижалась к террасе на одной из граней пирамиды, богато украшенной изысканной скульптурой. Мелькали, устремляясь ввысь, ряды совершенных изваяний, запечатлевших сцены из жизни богов. Летательный аппарат мягко сел, словно возница боялся потревожить обитателей храма. Паломник ступил на твердый камень, нагретый светилом, и оглянулся. Небесная повозка бесшумно поднималась к облакам, чтобы вновь вынырнуть из-под призрачного белесого покрова где-то далеко над южными джунглями, до которых так и не дотянулась древняя дорожная сеть.

Поглубже надвинув капюшон, пилигрим вступил в храм, благоухающий курениями и маслами. Незамеченным он миновал мандапу[4] и центральный зал, забитые галдящей на разных языках толчеей верующих и просителей. Уверенно, будто бывал здесь не впервые, паломник прошел главную галерею и выбрал одно из дальних, темных и ничем не примечательных ответвлений. Посвященные знали, что оно ведет к тайному святилищу, где принимал молящих сам создатель сущего. Путь к нему лежал через сокрытый в пирамиде, нечеловечески сложный лабиринт, в темных переходах которого сгинули многие искатели высшей истины. Кому-то такое положение дел казалось несправедливым, однако найти бога вряд ли можно отнести к простым задачам. Иначе поиски просто потеряют смысл.

Лабиринт пах тленом. Но, пренебрегая молчаливым предупреждением костей тех, кто алкал встречи с главным небожителем, паломник упрямо шлепал босыми ногами в ведомом ему направлении, и был вознагражден. Оставив за спиной многочисленные залы, камеры и галереи, он наконец достиг искусно резной палаты с массивными вратами из белого металла.

Вход в святилище охраняли два гиганта, закованные в церемониальные латы и вооруженные горящими в полумраке световыми мечами. Завидев фигуру в потрепанном плаще, асуры[5] обменялись многозначительными взглядами и вытянулись в струнку. Паломник прошел мимо караула, словно не был здесь гостем, и толкнул створы. Врата бесшумно распахнулись, открывая зрителю ярко освещенные чертоги. Пилигрим благоговейно остановился.

Создатель восседал на огромном помосте, покрытом полосатой шкурой, и с отсутствующим видом слушал мольбы просителя, чудом добравшегося до сердца пирамиды. Одна рука божества задумчиво подпирала твердый подбородок, в другой дымился чиллум[6], распространяя вокруг сладковатый душок гашиша. Второй парой рук творец массировал голову.

– Прошу же, милостивый, даруй мне еще пару рук, – проситель коснулся лбом каменной плиты у скрещенных ног божества. – Молю, о создатель!

– Зачем? – со скукой молвило божество обращаясь в никуда. – Заметь, не «кто виноват» и «что делать», а «зачем»! Был бы он амбидекстр, я бы понял. Но этот человек и с одной-то рукой не может справиться. Он же правша! Как много он сегодня сделал левой рукой? Хотя, зачем, я спрашиваю, если я и так знаю. Ах, смертный! Не проси того, чем не владеешь!

Божество хлопнуло в ладоши. Просителя окутали яркие золотистые искры, и он исчез.

– Ты говорил, что больше не будешь смотреть трансляции из молебного зала, – шею верховного небожителя обвили изящные ручки. Из-за мощной фигуры создателя выступила на свет божественно красивая женщина, в которой любой паломник без труда узнал бы верную спутницу творца. Прелести точеной фигуры скрывали две полоски воздушной ткани, украшенной бриллиантовыми колокольчиками, которые источали нежный перезвон, отзываясь на движения. В голосе богини звучала не укоризна, но ирония: – Мой бог, за сегодня это уже пятидесятый, которого ты слушаешь!

– Какой-то кошмар, дорогая, – нежно промурчало верховное божество. – Но так много молельщиков.

– Что им остается, любимый? – дива вздохнула и сложила перед собой ладони. – Только молиться! Ты на их глазах уничтожил штаб мятежников термоядерным ударом! А подавление сопротивления на севере? Забыл, почему твоего коллегу называют Громовержцем? Уничтожена половина популяции! Хороши случайные потери! Столь явная демонстрация технологического превосходства была чрезмерной. У аборигенов оружие такого класса появится не раньше, чем через две-три тысяч лет. Как специалист по истории цивилизаций тебе говорю.

– Когда на кону выживание, не до временных парадоксов. Мятежникам не стоило пользоваться гражданскими, как щитом! И, напомню, мы с лихвой компенсировали ущерб, взяв шефство над аборигенами. Галактический совет признал наш вклад в развитие местной цивилизации. Отныне мы вольны уйти!

– Вот и не жалуйся на людей!

– Но, дорогая, они все время что-то просят: мысленно и вслух, в капищах и храмах. Когда они научатся самостоятельности?

– Когда не станет учителей, – богиня улыбнулась и ласково погладила четырехрукого по щеке.

– По подобию? – прогромыхал создатель сущего и взмахнул всеми руками.

– По подобию, подобию, – засмеялась богиня. – Кстати, северяне проснулись. Громовержец сокрушался, что не мог связаться раньше. Говорит, был мощный циклон вкупе с солнечными бурями. Помехи. Просил связаться.

– Ну раз просил, – создатель щелкнул пальцами и прогромыхал куда-то вверх. – Дайте канал с Северной.

Слова небожителей мало что значили для непосвященных. Но гость в ветхом плаще, наслаждался не непостижимым смыслом, а звучанием, впитывая интонации и нотки совершенных существ. Замерев у врат, странный паломник наслаждался сценой, смакуя детали божественного откровения. В голосах, журчащих под сводами чертогов, он искал непостижимую смертным истину.

Стражникам-асурам, охранявшим врата и хорошо понимающим, о чем говорит творец, слышалось: – Северная? Алло! Вы слышите? Северная! Да чтоб вас! Дайте Громовержца! Амона, Одина, в конце концов! О Небо, это одно и то же лицо! Да, это Южная! Южная! Ах, это ты? Юморишь? Ха-ха! Видишь, какое дело, я завершил расчеты. Да-да, расчеты! Обязательно нужна синхронизация, иначе при взлете сдвинем планету с орбиты. Мы же не хотим вновь устроить потоп или другой катаклизм. Ну как почему? Людей жалко. Тебе нет? Ах, лукавый! Шутишь, да? Принимай данные. Да, да, инсталлируй! Что ж, можно начинать отсчет. Пятиминутная готовность!

– Продул, неудачник! – асур у врат хлопнул по плечу другого. – Я же говорил, что сегодня улетаем! С тебя – пузырь нектара. Того, двухсотлетней выдержки!

– Да у меня всего-то пара бутылок осталась! – запротестовал второй асур.

– Не жмись! Кто знает, может и не свидимся больше. Разбросают по разным гарнизонам.

– Сам жмот!

Перебранка асуров разрушила иллюзию рая, и паломник вспомнил, зачем искал чертоги.

– О, творец! – пилигрим упал на колени, привлекая внимание.

– Вот так сюрприз, – воскликнул четырехрукий. – Слона-то я и не приметил!

– А мне думалось, ты его игнорируешь, – сказала его спутница.

– В другое время я уделил бы ему внимание, но сейчас занят.

– Но, милосердный! – паломник пополз к помосту.

– Ох, – нетерпеливо взмахнул чиллумом четырехрукий. – И почему я падок на эпитеты! Чего ты хочешь, смертный?

– Просветления! – выдохнул посетитель.

– Дорогая, глянь на него, – творец прищурился. – Он не просит ничего материального, ничего, что могло бы принести богатства или силы!

Богиня пожала плечиком, отчего бриллиантовые колокольчики на ее одеждах рассыпались в тихом перезвоне: – Зачем царевичу просить богатство или силу?

– Так ты царевич? – четырехрукий чуть наклонился к паломнику, и от его могучего дыхания ветхий плащ просителя распахнулся, открывая пронизывающему взору драгоценные украшения.

– Я наследник…

– Можешь не продолжать, – сказал небожитель с легкой досадой. – Ты бесповоротно подорвал мою веру в человечество.

– Ты слишком строг, любимый, – произнесла его спутница и склонилась над просителем. – Он не такой, как другие.

Богиня погладила паломника по макушке, отчего смертный впал в оцепенение.

– Что ты делаешь? – воскликнул четырехрукий.

– Плету дополнительные нейросети, – ответила дива, делая пассы над головой просителя. – Мой подарок ему понравится.

– Брось его, дорогая, мы улетаем!

– Сейчас-сейчас! Вот… Теперь готово!

– Наконец-то! – молвил создатель и, приобняв спутницу, принял замысловатую асану[7]. Помост испустил яркий луч, ударивший в свод над ним. Каменные плиты задрожали и пришли в движение.

Пирамида разделилась на две неравные части. Нижняя осталась на земле циклопическим постаментом. Верхняя же медленно поднялась, открывая верховному божеству вид на окрестности. Четырехрукий с сожалением оглядел прореженные храмовыми постройками джунгли, сквозь которые расходились веером широкие мощеные дороги. Повсюду, чего бы не касался глаз, рябила разноцветием одежд толчея просителей, падающих ниц. Небожитель вздохнул: – Жить здесь становится невозможно.

Луч на мгновенье стал нестерпимо ярким, а затем погас. Верхушка пирамиды рассыпалась снопом тающих в воздухе искр. Окрестности заполнились воем, и непонятно было, что в нем было больше – горя, гнева или облегчения. По усеченным граням главной пирамиды потекла вверх обезумевшая человеческая масса, утратившая предмет поклонения, в котором слишком долго искала смысл существования.

Очнувшись от оцепенения, паломник обнаружил себя на постаменте, на котором восседал сам творец. Ветхий плащ исчез, и теперь каждый мог узреть богато украшенные одежды и драгоценности. Вокруг гудело подобострастное многоголосие толпы, из гомона которой отчетливо выделялись, повторяясь, несколько слов: «человек», «царевич», «бог» и вновь «человек». На душе было очень спокойно и светло.

Он опустил тяжелые веки и тьму, и гвалт стих, сменившись шорохом листвы, шепотом легкомысленного ветерка и парой удивленных голосов. Открыв глаза, он увидел двух мужчин, почтительно протягивавших ему рисовые лепешки и мед.

*Вимана (санскр.) – гипотетический летательный аппарат, описанный в древнеиндийской литературе.

*Мандапа (санскр.) – вестибюль, место для молящихся.

*Асура (санскр.) – божества низкого ранга, демоны, титаны, полубоги, гиганты.

*Чиллум – приспособление для курения конопли, представляет собой небольшую прямую трубку, изготовленную из глины или других материалов.

*Асана (санскр.) – поза, определенное положение тела в йоге.

Последнее испытание

– С возвращением!

Голос мягкий, бархатный и вкрадчивый непрошенным гостем поскребся в сознание. Тьма отступила, и в поле зрения появилось округлое бесполое лицо, невыразительные губы, слегка припухшие веки, припорошенные рыжими ресницами, голубые глаза. Михаил судорожно вздохнул, впуская в легкие бесцветный стерилизованный воздух, лишенный каких либо оттенков запаха.

– Вы меня слышите? – произнес обладатель голоса.

– Кто вы? – просипел Михаил.

– Ангел, – собеседник захлопал рыжими ресницами. Его лицо осветилось улыбкой. – Ваш ангел-хранитель.

– Я… мертв?

– Если считать за жизнь земное существование, то более чем, – кивнул ангел. Михаил закрыл глаза и простонал. Он умер! Твою мать! Почему сейчас, а не немногим позже?! Продлись земное существование на несколько минут, и он бы пересек последнюю черту, ни о чем не сожалея, с гордо поднятой головой. Смерть не приходит по расписанию, но с ним могла бы подождать. Еще чуть-чуть, и он был бы принял упокоение смиренно. Совсем чуть-чуть.

Еще несколько, как ему казалось, мгновений назад, Михаил лежал на полу городской управы – в груде штукатурки, осыпавшейся с потолка. Бюрократы сбежали при первом же появлении повстанцев, а ветер все еще гонял по развалинам листву грязной пожелтевшей бумаги, вываленной из выпотрошенных шкафов. Война закрыла отчетности форс-мажором, превратив офисы в огневые точки, которые безжалостно гасила артиллерия то одной, то другой стороны.

– Неверный! Сдохни, собака!

Под сводом полуразрушенного здания гулко ухнул пугающе близкий выстрел. Михаил приподнялся на локтях. Пыльная взвесь, поднятая взрывом, горчила гарью, забивалась в нос, скрипела на зубах. В голове натужно гудело, на языке кислил металлический привкус. Мир вокруг – размазанный, нечеткий, подернутый дымкой, – плыл, мерно покачиваясь и не желая складываться в понятную картинку. В серой массе рядом Михаил узнал стену, у которой он отстреливался от напиравшего врага. В пятне света угадывался пролом наружу, откуда противник саданул из гранатомета. Правее чернел туннель коридора. По нему наступали повстанцы, и сейчас из темного зева выныривала ангелом смерти стремительная тень.

– Господь велик! – гаркнул резкий гортанный голос.

Михаил вздрогнул. Он узнал этот голос. Именно так – резко, отрывисто, словно готовясь сплюнуть, будто даже священные слова произносить на чужом языке противно – говорил чернявый смуглый мужчина, который часто привозил в их двор дары южных садов, навязчиво предлагая сладкий товар. Бойкий торговец тогда еще не был врагом, и Михаил помнил его широкую улыбку. Теперь они по разные стороны. Почему?

– Господь велик, – подхватило нестройное многоголосье. Михаил встряхнул головой, пытаясь прийти в себя. Враг – беспощадный, ненавистный, и столь же ненавидящий – был рядом, но автомат, присыпанный пылью и бетонной крошкой, еще ближе. Михаил нащупал пальцами дерево приклада, потянул оружие к себе.

Не успел! На кисть Михаила наступила нога в тяжелом армейском ботинке. Что-то хрустнуло, и он стиснул зубы, чтобы не застонать. Почему он не пришел в себя секундой-другой раньше?

– Неверный хотел пострелять, да? – обладатель гортанного голоса отшвырнул автомат Михаила и хрипло хохотнул.

– Муслим? – повстанец ткнул пламегасителем автомата в лоб Михаила, заставив сморщится. Металл был обжигающе горяч и, наверняка, оставил на коже круглое клеймо. Но болевой шок прояснил голову и помог полностью восстановить зрение.

– Христианин.

– А я тебя помню, – боевик криво усмехнулся в нечесаную бороду. Через половину его лица тянулся безобразный шрам. Эту отметину Михаил не замечал. Видимо, бородач обзавелся ею недавно. – И семью твою помню. У тебя красивая жена. Она еще в городе? Я к ней обязательно наведаюсь. Передать привет?

Михаил дернулся, но боевик ожидая подобной реакции, ударил его в грудь прикладом.

– Не дергайся, неверный, – ощерился повстанец. – Я убью ее быстро. И детей твоих тоже убью быстро. Я не буду никого мучить, потому что я не зверь. Я мщу.

– Я тебе ничего не сделал, – сказал Михаил, тут же пожалев. Чернявый наверняка воспримет его слова за проявление слабости, а выглядеть побежденным перед врагом Михаил не хотел. Погибнуть он был согласен, но признать поражение – нет.

– Твое правительство убило мою жену, и детей моих, – ответил боевик. – Я был в саду, когда на дом сбросили бомбу. Правительство сказало, что случилась ошибка: военные думали, что я укрываю повстанцев. Но в доме не было никого, кроме моей семьи. И знаешь, что я думаю, христианин? Правительство специально убивает наших близких. Оно ненавидит нас. Лучше бы я погиб вместе с семьей, но я жив. Господь наслал на меня тяжелое испытание, которое я пройду, и отомщу каждому, кто поддерживает твое правительство.

– Отступаем, братья! – закричал кто-то в отдалении, прерывая монолог боевика. – Неверные контратакуют!

Михаил не смог сдержать торжествующей улыбки. Боевик, заметив это, недобро осклабился.

– Ты умрешь, когда спасение так близко, – процедил он. – Недолго осталось и другим кафирам. Скоро доставят зарин, и мы выкурим неверных из города, из каждого дома и каждого подвала! Молись своему богу, неверный.

– У нас один Бог!

– Бог не умирает на кресте! Господь велик!

Михаил почувствовал тяжелый удар в грудь, и только потом услышал звук выстрела. Время растянулось вязкой патокой, замедлив движение бытия, разложив его на эфемерные фрагменты.

"Чертовски больно, – думал Михаил, медленно погружаясь в сгущающуюся вокруг темноту. – Как странно, что жизнь не пробегает перед глазами. И нет никакого тоннеля. И, может, нет ничего за последней чертой. Как обидно умирать, зная, что мог бы вывести из под удара семью, предупредить людей о предстоящей газовой атаке. Как несправедливо…".

Отрешенное, безвольное спокойствие, охватившее Михаила сначала, сменилось злостью, жгучей ненавистью к палачу, готовому уничтожить город вместе с гражданским населением. Ради призрачной мести и победы над "кровавым светским режимом" он и такие же фанатики готовы утопить всех в крови, не понимая, да и не задумываясь о том, что отмыться от нее потом невозможно.

Мысль оборвалась с искрой жизни, покинувшей тело вместе с душой. Михаил покинул бренный мир, утопая в черном омуте ненависти, и вынырнул, выпачканный ею с головы до ног, уже в новой реальности. Вот только рыжий ангел, казалось, ее и не замечал. Он смотрел на Михаила, и улыбался.

– Вы можете вернуть меня обратно? – с надеждой спросил Михаил.

– А в чем дело? – рыжий поковырял в ухе. – Вам не нравится в раю?

"Интересно, что бы сказал на это стрелявший в него боевик? – подумал Михаил. – Да и в раю ли я? Если я умер, то почему чувствую боль в теле? Почему дышу? Рыжий прохвост водит меня за нос. Какой он, к черту, ангел? Ни крыльев, ни благодати. И как я сразу не обратил на это внимание?".

Михаил вдруг четко осознал, что не поверил рыжему ни на грош. Скорее всего, он и не умирал, просто пребывал без сознания, выпав из реальности. Он о таких случаях слышал. Человек мог выкарабкаться с того света даже после выстрела в голову. Сколько он пробыл в беспамятстве? Часы? Сутки? Недели? В любом случае, мозг еще не успел оправиться, и рыжий, наверное, решил этим воспользоваться. Зачем? Михаил наверняка оказался в клинике. Правда, в очень странной клинике.

За спиной рыжего открывалось просторное помещение с белыми стенами без окон и дверей. Пустое, если не считать кушетки, на которой возлежал Михаил, и стула, оседланного ангелом, но точно набитое следящей аппаратурой. Михаил чувствовал, что на него сейчас смотрит не только рыжий. Он физически ощущал на себе тяжелый, оценивающий, пронизывающий взгляд.