Повести и рассказы. Избранное

– На Галину не обижайся, любит она, как говорится, «наехать». Но всё это не со зла.

– Мне-то чего обижаться, – ответил Максим. – Больше всего она на Вас «наезжала». Когда, например, Вы водку мимо налили.

– Кстати, про водку. Ты видел?

– Что?

– Ты видел, когда я хотел налить, стопки упали?

– Видел. Ну, упали, бывает. Что тут такого?

– Так ведь они неспроста упали! – закричал Гена.

– Неспроста?

– Рюмки стояли ровно, их толкнул ОН. Злодей этот…

– Домовой, что ли?

– Именно так, будь ОН неладен! Я тебе клянусь!

– Меня это не удивляет, я видел, как ОН посуду бьёт и ковшиком швыряется.

– Да, парень, поражаюсь с тебя, так спокойно рассуждаешь.

– Если на домового не обращать внимания, то он перестаёт быть активным. Я это заметил. Вероятно, его подпитывает энергия страха, исходящая от человека. Чем-то напоминает собаку. Псина чувствует, если человек боится её, то она будет лаять на чужака, может и накинуться. Также и с призраком.

– Хм.

– Наверно ОН служит бабке, как та собака. Не любит застолье и пьянки.

– То есть, ты говоришь, что не надо обращать на него внимания? – переспросил Гена.

– Ну да. А вообще, мне было бы интересно изучить природу этого явления. Как ОН, не имея возможности материализоваться, вдруг начинает бросать ковшик или нож.

– В смысле, как ОН это делает?

– Да. Ведь все эти предметы имеют вес.

– Мне кажется, студент, не стоит тебе в это лезть. Посмотри на мою руку и пойми, насколько ОН опасен.

– Меня сейчас больше не домовой беспокоит.

– А что?

– Стоимость проживания. Для меня это слишком дорого, на жизнь не хватает.

– Хочешь, я поговорю с Натальей?

– Поговорите.

– Ладно, пойдём, а то нас опять потеряют.

****

Когда Геннадий с Максимом вернулись, женщины за столом пели «Ой мороз, мороз…», а закончив её, затянули «Рябину кудрявую». Марина смущалась, когда её локтем толкала Галина, давая понять, что студентке нужно поддержать женское общество и петь с ними.

– Гена, давай плесни всем ещё по одной, – попросила Наталья, когда песня закончилась.

Геннадий повиновался, осторожно, придерживая рюмки, разлил спиртное. Женщины выпили.

– Марина, а ты откудова родом-то? – спросила Паня. – Местная? В смысле, из города?

– Да, – ответила девушка, всё также краснея.

– Шибко ты на мою сватью похожа. Царство ей небесное.

– Я сватью твою не помню, – вступила в разговор Галина. – А вот тятю твоёго очень хорошо представляю. Ему также царствие небесное.

– А чего это ты, Галя, его помянула-то?

– Просто тятя твой – Иван Силыч – хороший был мужик, справедливый.

– О да! Этого у него не отнять, – согласилась Паня.

– С Паней мы родом-то из Нижне-Исетска, – пояснила Галина. – Лет пять назад я оттудова окончательно съехала. А ты, Панечкя, в котором году сюда переехала-то?

– Так, сейчас скажу, – задумалась Паня. – В пятьдесят третьем Сталин умер…

– Ой, как мы тогда ревели-то все, – перебила её Галина. – Как ревели! Отец народов всё-таки!

– Ну да, – согласилась Паня. – После Сталина пришёл этот, «кукурузник» – Хрущёв. Так он чего задумал-то.

– Ну?

– Решил он цыган, что по всей стране бродяжничали, сделать осёдлыми. Паспорта им ещё тогда выдавали.

– Да, да.

– Их в Нижне-Исетск целыми таборами свозили. Машины эти, как его… «ЗИС-5», битком набитые, привозили их, не пойми откудова. Выделяли приезжим хороший пиломатериал, кругляк тоже давали, заставляли строить постоянное жильё. У жителей посёлка до этого наделы были по двадцать пять, а где и по тридцать соток земли на семью. На участках скотину пасли, у кого ульи стояли.

– Да, да, помню.

– Так вот, власти распорядились всем местным землю порезать. Оставляли всего по восемь-девять соток, излишки цыганам отдали. Недовольных тогда шибко много было. Вот и тятя-то мой не захотел там больше жить и продал дом. Все мы переехали на Шарташ, к дядьке нашему, Фёдору Силычу. Получается, в пятьдесят пятом году это было. Здесь отстроились потихоньку. Так вот и живём.

– А мы на цыган как-то не обращали внимания, – сказала Галина. – Они нас не беспокоили. Когда у меня муж умер, с дочерью мы решили разъехаться. Она в Нижне-Исетске осталась, а меня сестра сродная на Шарташ позвала. Тут все и встретились. Да, Панечкя?

– Да.

Галина взяла на колени объевшуюся в буквальном смысле кошку, стала её гладить. Муська, почувствовав себя в центре внимания, заурчала, подставляя под ласки свой распухший живот.

– Ой, Мусенькя, какая ты толстая. Беременная, что ль?

– Прямь, беременная! – ухмыльнулась баба Клава. – Она уж старая.

– Это она пельменями обожралась, – заметила Паня.

– Роди мне, роди хоть одного котёнощкя, – гладя кошку, приговаривала Галина. – Роди мне, роди.

Через некоторое время Муське эта процедура надоела и, спрыгнув, она выбежала в коридор. Оставшись без объекта своих ухаживаний, Галина, в своём стиле, потребовала «продолжения банкета»:

– Генкя! Наливай!

– Да будет Вам, тёть Галь! Мне не жалко, но на посошок оставьте место.

– Тогда не молчи, скажи нам, старухам, хоть что-нибудь интересное.

– Вот сижу, думаю, чего бы Вам сказать, – почесал затылок Гена.

– Ну?

– Но это больше Натальи касается.

Все повернулись в сторону Натальи, которая пыталась вилкой достать солёный огурец из трёхлитровой банки.

– Давай, говори, раз меня касается, – сказала она, отодвинув банку в сторону.

– Я на счёт студента нашего, Максимки.

– А что такое?

– Просит он немного снизить ему плату за проживание. Я сказал, что спрошу у тебя. Хороший он парень.

В комнате воцарилось молчание. Видно было, что для Натальи этот разговор неудобен. Лицо её стало красным то ли от борьбы внутри себя доброй и корыстной сторон, то ли от возмущения поднятой не к месту темы.

– Сейчас ничего не скажу, – наконец выговорила она. – В дальнейшем посмотрим.

Потом все опять сидели, молча, глядя на студентов.

– Ладно, Вы тут решайте. А нам идти пора, – вставая из-за стола, сказала баба Паня. – Галя, ты идёшь?

– Куды ж я денусь-то, – с некоторой досадой ответила Галина. – Зовёшь, так пойду.

– Я вас провожу, – встала из-за стола Наталья.

Её примеру последовала и Клавдия Ивановна. Максим с Мариной понесли свои тарелки на кухню, освобождая стол от лишней посуды. За столом остался только Геннадий.

– Ой! Кто тут все шубы посбрасывал на пол-то? – раздались из коридора удивлённые возгласы женщин.

– Эй, студентик, милай! Ты ль, что ли, шубы всем пообрывал, али Генкя помог? – кричала Галина. – Вы ж тут с имя ́всё на улицу ходили.

– Нет, – оправдывался Максим, выглянув из кухни. – Не мы.

– А кто тогда?

– Не знаю.

– Вон чё! Гляди, аж «с мясом» вырвато, – ворчала Паня.

– А, ладно! Видно Наташкя спьяну навалилась! – сказала Галя и расхохоталась.

– Ну, хорошо, пусть будет Наташка, – согласилась Наталья.

Бабули оделись быстро, но прощались долго.

– Клавощкя! – крепко целуя Клавдию Ивановну, говорила Галина. – Ты не поверишь, как я тебя люблю!

Слышались громкие «чмоки».

– Клавощкя! Ты наша любимая соседкя!

Опять «чмоки».

– Да пошли уже, Галка! – говорила Паня, дёргая подругу за рукав её шубы.

– Панечкя, чего ты мне всё время запрещашь? – возмущалась Галя.

– Вот ведь, как выпьет, так до́ смерти зацелует, – жаловалась баба Клава, пытаясь освободиться от объятий соседки.

– Ладно, не хотите обниматься, хрен с вами! Тогда мы пойдём, – сказала Галина и вышла в сени.

За ней последовали Паня и Наталья. Клавдия Ивановна осталась в коридоре. Вдруг из комнаты, где было застолье, послышался звук падающей и бьющейся о пол посуды.

– Ух! Чего это там ещё? – всполошилась бабуля.

На звук из кухни прибежали Макс и Марина. Гена, немного бледный, по-прежнему сидел за столом. Скатерть съехала на край в его сторону. Вокруг стола, на полу, валялись разбитые банки из-под солений, вперемежку с тарелками и столовыми приборами. Геннадий в руках держал большую эмалированную миску с остатками пельменей. Видимо, это был единственный трофей, который ему удалось поймать при падении посуды.

Клавдия Ивановна глядела на беспорядок, пытаясь сообразить, что произошло, открыв рот от удивления.

– Вот, студент, – сказал Гена, кисло улыбаясь. – Чего я тебе говорил. Вишь, чего ОН творит?

Максим согласился, добавив:

– Оборванные шубы и пальто тоже его рук дело.

– Да уж.

Баба Клава перевела взгляд на студента, потом обратно на зятя, проговорив:

– Ничего не понимаю. Только зачем посуду-то бить?

Её вопрос остался без ответа.

– Ну-ка, ребята, давайте быстро здесь всё подберём! – скомандовал Геннадий, окончательно придя в себя. – Не то сейчас Наталья зайдёт, сами понимаете…

Первым на клич отозвался Максим, к нему присоединилась Марина. Она, как и баба Клава, не знала, что произошло, но, проявив солидарность со своим другом, усердно подбирала упавшую со стола посуду.

– С пола-то мы подберём, но что делать с моими брюками? Я весь в этом огуречном рассоле, – ворчал Гена, помогая студентам наводить чистоту.

Убрались быстро. Битую посуду и банки с остатками еды сложили в ведро, остальное составили на кухне. Стол в комнате установили на прежнее место, вынесли лишние стулья и табуретки. Пол на два раза протёрли влажной тряпкой. К моменту возвращения Натальи порядок был наведён.

– Не поняла, – удивилась она, зайдя в комнату. – Зачем вы всё убрали? Я думала мы ещё посидим.

– Наташа, студентам заниматься надо, – ответил Гена. – Посиди вон на кухне, заодно и посуду помоешь.

– Это Генка тут все тарелки на пол скинул, – пожаловалась Клавдия Ивановна. – Вроде и не пил с нами.

– Да? – нахмурилась Наталья.

– Ну, во-первых, не все тарелки, – оправдывался Гена. – А во-вторых, они сами упали.

– Вечно с тобой какие-то нелепости! – заявила Наталья. – Хоть в гости не ходи.

– Я и не просил меня в гости брать, – обиженно ответил Геннадий. – Ехала бы одна.

– Ладно, чего опять начинаете! – разняла их баба Клава.

– Да ну вас, с вашим домом! – махнул рукой Геннадий и, накинув верхнюю одежду, вышел на крыльцо.

****

Вымыв посуду, немного подобрав в доме, родственники хозяйки уехали. Сама Клавдия Ивановна, очевидно, устав от мероприятия, легла спать. Максим с Мариной, уединившись в комнате, стали листать конспекты, но сосредоточиться мешал храп хозяйки, доносившийся из-за стены. Тогда молодые решили прогуляться по берегу замёрзшего озера.

– Чего это Геннадий посуду на пол скинул? – спросила Марина. – Потом ещё отпирался.

– Маринка, ты ведь в барабашку местного не веришь?

– Нет.

– Ну, тогда тебе на этот вопрос мне ответить нечего.

Дальше шли молча, любуясь красотами зимнего пейзажа. Ненадолго тяжёлые тучи разошлись, порадовав взор солнечными лучами. На заснеженном льду озера сидели рыбаки. Один из них, видимо, уже возвращаясь с рыбалки, подошёл к нашим студентам и, поздравив с Рождеством, подарил им на уху четырёх подмороженных карасиков. Взяв рыбу и поблагодарив его, ребята повернули на остановку автобуса.

– Маринка, приезжай ко мне завтра, будем уху варить.

– Приглашаешь?

– Ну да.

– Хорошо, Макс, приеду.

С этими словами, Марина запрыгнула на подножку рейсового автобуса, оставив своего приятеля на остановке. Он помахал ей вслед, а потом направился обратно в дом на Норильской.

20

Хозяйка всё ещё отдыхала в своей комнате. Максим взял на кухне трёхлитровую эмалированную кастрюлю, положил туда пакетик с карасями. Отнёс всё это дело в чулан, поставив на полку, рядом с пустыми стеклянными банками. Зайдя к себе, решил полистать конспекты. На пол со стола слетел клочок бумаги с неровными, как будто обгрызанными краями. На этом листочке было что-то написано. Макс прочитал: «УХАДИ С МАЕВО ДОМА».

Почерк кривой, местами еле читаемый. Ошибки указывали на то, что писал это малограмотный человек. Видимо, пока он провожал Марину, Клавдия Ивановна написала записку и оставила её в комнате, давая понять, что студенту пора съезжать. Но странно: она могла бы и на словах сказать, зачем оставлять записки, к тому же, подчёркивая свою безграмотность. Хотя, возможно, бабуля не решилась сказать об этом, ведь Максим заплатил за месяц вперёд.

А что, если эта записка оставлена всё-таки не ему, а прежним квартирантам? Завалялась, а сейчас нашлась. Нет, исключено! Ведь Володя со Славой были желанными постояльцами.

Как бы то ни было, Максим решил дождаться, когда хозяйка пробудится, и всё у неё выяснить. К тому же уже вечерело, а на ночь глядя, куда он пойдёт?

После съеденных в большом количестве пельменей мучила жажда. Решил выпить чай. Для этого он зашёл на кухню, набрал в чайник свежей воды, поставил на газ. Его взгляд задержался на открытом выдвижном ящике стола. Вдруг ящик резко закрылся, заставив студента вздрогнуть от неожиданности.

– Опять ты? – обратился Максим в пустоту.

Но не успел он даже договорить столь короткую фразу, как в него полетела фарфоровая чашка, забытая кем-то на выступе печи. Макс едва успел увернуться. Чашка, ударившись о стену, упала на пол и со звоном развалилась на несколько частей.

– Чёрт знает что! – вскричал студент.

Выключив газовую конфорку, Максим покинул кухню и плотно закрыл дверь.

– Блин, вот тебе раз! Остался без чая!

Вернулся к себе, зажег свет и сел за стол. Открыл конспект, пытаясь сосредоточиться на лекционном материале. Время от времени посматривал на записку. Нелепая надпись не давала ему покоя.

В коридоре послышались шаги. Это проснулась хозяйка и шла, конечно, на кухню. Включив там свет, она долго ворчала, вероятно, обнаружив на полу фарфоровые осколки. Как и предполагал Макс, после она направилась к нему, чтобы расспросить о случившемся.

– Занимаешься? – поинтересовалась хозяйка, открыв дверь.

– Да, – ответил Максим.

– На кухне не ты чашку разбил?

– Нет, не я.

– Кто тогда?

– Не знаю, – ответил студент, потом добавил: – Он не представился.

Не поняв, а может, не расслышав всей фразы, Клавдия Ивановна высказала предположение:

– Генка, наверное. Вот паразит! Как ни приедет, только и вредит мне. Посуду бьёт, а было как-то, что и с топором по дому бегал. Но тогда-то он хоть пьяный был, а сегодня ведь и не пил вовсе. Ой, не знаю, зачем Наташка с ним связалась.

Сделав вид, что с пониманием относится к сказанному, после небольшой паузы Макс решил получить ответ на волнующий его вопрос:

– Клавдия Ивановна, можно у Вас кое-что спросить?

– Спрашивай.

– Это не Вы мне тут на столе записку оставили?

– Какую ещё записку?

Максим протянул ей клочок бумаги.

– Что там написано? – спросила баба Клава, вертя в руках бумажку.

– Там написано, что мне надо съехать от Вас. Но настолько непонятно…

– Я слепая, уже давно ничего не писала, – перебила его Клавдия Ивановна, вернув записку обратно.

Постояв ещё немного, она вышла из комнаты.

– Странно как-то. Откуда тогда эта записка? А главное, кто её написал?

Гоняя такие мысли, Максим стал ходить взад и вперёд. Ему уже было не до изучения лекций. Понемногу он успокоился, сел на кровать, решив сегодня раньше лечь спать. «Пошарив» глазами по углам комнаты, опять посмотрел на записку, лежащую на столе. Подумал и вслух сказал:

– Может, это домовой написал? Нет, исключено. Как бы он это сделал?

Потом, обратившись в пустоту, спросил:

– Эй, Барабашка! Не ты ли мне послание написал?

Максим прислушался, надеясь уловить хоть какой-нибудь звук из кухни. Но было тихо.

Ничего не предвещало дальнейших событий. Однако этот клочок бумаги вдруг вспыхнул. Сам по себе загорелся. Оранжево-голубое пламя за считанные секунды превратило эту записку в кучку чёрного пепла. Огонь погас также неожиданно, как и начался. Изумлённый студент осторожно подошёл к столу. Потрогал тёплый пепел рукой. Под ним на клеёнке образовалось жёлтое пятно, как свидетельство произошедшего.

– Ого! Вон ты ещё как умеешь! – проговорил Максим, разглядывая пятно. – Эдак, чего доброго, ты дом спалишь, а меня обвинят.

Макс в задумчивости опустился на стул, теперь он не сомневался, что эта самая записка была написана домовым. Если раньше призрак только пугал постояльца, то сейчас его действия носили явно враждебный характер.

– Послушай, я не желаю тебе зла, – тихо сказал Максим. – Мне жить негде. Позволь мне остаться на некоторое время. Мы с тобой могли бы подружиться, а если ты умеешь писать, расскажи о себе. Кто ты? Как твоё имя?

Макс вырвал чистый листок в одной из тетрадок:

– Вот, держи. Напиши, я прошу тебя.

Однако ответа не последовало.

****

Спать Максим сразу не решался, какое-то время он ходил по комнате, прислушивался к звукам. В итоге, не дождавшись больше никакой реакции, сел на кровать. Потом прилёг, опустив голову на подушку, и заснул крепким сном.

Утром, соскочив с постели, огляделся вокруг. За окном уже светало. В коридоре слышно было ворчание хозяйки, которая сетовала на то, что у студента всю ночь горел свет. Действительно, Максим его не выключил. Но вчера без освещения в комнате находиться было страшно.

На часах половина десятого, надо было ехать в институт на консультацию, назначенную перед экзаменом. Максим быстро умылся холодной водой. Подошёл к столу и начал складывать лекционные тетради в пакет. Взял листок, который вчера оставил для домового, хотел смять и выбросить, но увидел на нём еле видную, коряво выведенную надпись: «ФРОЛ».

Это обстоятельство несколько смутило студента, он в задумчивости произнёс:

– Так, значит, ты Фрол? Вон оно как? Очень приятно. Будем знакомы.

Максим не стал выкидывать листок, положив его на край стола. Быстро собравшись, вышел из дома. Минут через сорок был уже в институте. Преподаватель вёл консультацию, но Максим никак не мог сосредоточиться, думая о Фроле.

– Макс, – толкнула его сидящая рядом Марина.

– А?

– Да что с тобой сегодня? Не выспался, что ли?

– Нет, то есть да. Маринка, не обращай внимания.

– Ты не забыл, что сегодня мы собирались уху варить?

– Не забыл.

Максим соврал – на самом деле про уху он забыл. От мысли о рыбном бульоне, в животе заурчало, так оно и понятно: он не успел позавтракать. С большим трудом студент дождался окончания лекции.

В эти дни буфет не работал, поэтому Максим с Мариной зашли в гастроном неподалёку от учебного заведения. Чтобы на ходу обуздать чувство голода, купили пирожков с повидлом, а для ухи – пару луковиц и несколько картофелин.

– Максим, ты весь напряжён, – допытывалась Марина, когда они ехали в автобусе. – Поссорился с хозяйкой?

– Нет, с хозяйкой я не ссорился. Просто не выспался.

– Может, тогда не надо было сегодня уху варить?

– Давай сварим, раз уж запланировали.

Добрались оперативно, но хозяйка долго не открывала ворота. Потом она оправдывалась, дескать, крепко спала, поскольку плохо себя чувствует после вчерашнего застолья. Максим сообщил ей, что они собираются сварить уху из местного Шарташского карася, и пообещал угостить. Клавдия Ивановна ничего не сказала и вернулась к себе.

– Макс, давай сразу начнём готовить, – предложила Марина.

– Нет проблем! Иду за карасями, – сказал Макс и вышел в чулан.

Зайдя в мрачное помещение, нащупал рукой выключатель и зажёг свет. Открыв кастрюлю, с удивлением обнаружил, что пакетик с рыбой в ней отсутствует. Огляделся вокруг, посмотрел за стеклянными банками, заглянул на стеллаж, где стоял гроб, потом под кровать, отодвинул граммофонную трубу. Рыбы нигде не было.

Студент огорчённо вздохнул, взяв пустую кастрюлю. На пол слетели какие-то бумаги. Странно: когда вчера он ставил кастрюлю на полку, их там не было. Максим подобрал бумаги. Разглядеть в полумраке, что в них написано, не представлялось возможным. Поэтому он решил прихватить их с собой, чтобы при свете прочитать, затем вернуть обратно.

– Максим, ты чего так долго ходишь? – спросила Марина. – Рыбу несёшь?

– Нет, я её там не нашёл.

– Там это где?

– В чулане. Карасей я вчера туда убрал. В чулане холодно, рыба там хорошо бы сохранилась. Положил её вот в эту кастрюлю. Сейчас открыл, а кастрюля пустая.

– Может, хозяйка переложила в морозильник?

В морозильной камере и в самом холодильнике карасей не оказалось, кроме того, камера была битком набита настряпанными вчера пельменями, поэтому даже при большом желании из-за отсутствия места, класть туда рыбу не стали бы.

– Маринка, похоже, уха отменяется, – заключил Максим, сев на кровать.

Потом, как ни в чём не бывало, принялся рассматривать бумаги, прихваченные из чулана.

– То есть, как это отменяется? – возмутилась Марина. – Ты так спокойно об этом говоришь! Пойдём и спросим у хозяйки, куда она переложила рыбу.

– Мне кажется, Клавдия Ивановна здесь ни при чём.

– Странный ты, Макс, кроме неё в доме никого нет. Кто ж тогда?

– Фрол.

– Какой ещё Фрол?

– Барабашку из этого дома зовут Фрол.

– Тьфу ты, Макс, я ведь серьёзно!

– Думаешь, я не серьёзно? Просто ты мне не веришь.

– Ладно, лучше скажи, что мы будем делать?

– Предлагаю пить чай. У меня осталось немного печенья. Потом я тебя провожу.

– Я согласна.

– Не обижайся, Марина. Если честно, я и сам не знаю, что происходит.

– Макс, я не обижаюсь. Просто уже настроилась на уху, а тут караси пропали.

– А ну их, этих карасей! Пошёл чайник ставить.

Бросив бумаги на подушку, Максим вышел на кухню. Зажёг газ, поставил чайник на огонь. Потом вернулся к Марине, а она рассматривала оставленные бумаги.

– Что это за документы?

– Не знаю, под кастрюлей лежали, – пожал плечами Макс. – Там написано: «Договор купли-продажи жилого дома». Вероятно, документы на этот дом. Не совсем понятно, что они делают в чулане.

– Вот именно, им там не место. Бумаги-то серьёзные. Видишь, настоящая подпись и печать нотариуса. Договор от 1949 года, а это приложенные к нему материалы, которые подтверждают происхождение покупаемого имущества.

– Давай, Марин, разберёмся. Кто продавец дома?

– Смотри, здесь написано: «Гражданин Никодимов Фёдор Петрович продал, а Осипов Иван Васильевич купил домовладение, состоящее из жилого дома бревенчатого, пристроя, дровяника, ограждения, находящегося на земельном участке площадью 1024 квадратных метра, принадлежащего Никодимову Ф. П., по Договору купли-продажи, удостоверенному в Первой нотариальной конторе г. Свердловска от 22 апреля 1949 года, по реестру под номером 11358. Указанное домовладение продано за 4000 рублей /Четыре тысячи рублей/, таковую сумму получил Никодимов Ф. П. от Осипова И. В. полностью наличными деньгами, при заключении и подписании настоящего Договора. Инвентаризационная оценка домовладения 1000 рублей». Дальше идут пункты обоснования сделки и ссылка на законодательство СССР того времени. Вот подписи сторон.

– А это что за бумаги? – нетерпеливо заёрзал Максим, указывая на другие документы.

– Здесь, похоже «Дарственная», датированная 1947 годом, от Никодимова Петра Прохоровича.

– Видимо, это отец – Никодимов-старший, подарил дом своему сыну Фёдору, а тот его благополучно продал.

– Так и есть, однако отец Никодимов подарил своё имущество двум сыновьям – Фёдору и Фролу. Вот, видишь, написано: «…по половине дома и всего имущества передаётся Никодимову Фёдору Петровичу и Никодимову Фролу Петровичу».

– Фролу?! – подпрыгнул Макс.

– Да, вот смотри: Никодимову Фролу Петровичу.

– По-моему, в этих документах содержится разгадка тайны призрака, обитающего в доме, – задумчиво проговорил Максим, и глаза его заблестели.

– Что? – переспросила Марина.

– Нет, ничего, просто мысли вслух. Продолжай, Марин.

– А вот «Свидетельство о смерти Никодимова Фрола Петровича». То есть на момент сделки он был мёртв.

– Да, вижу. А умер Фрол 07 января 1949 года.

– В Рождество, то есть вчера, была очередная годовщина его смерти.

– Да. Сорок четыре года назад, – сосчитал в уме Максим.

В коридоре послышались шаги хозяйки. Затем она крикнула Максиму:

– У тебя тут чайник вовсю кипит! Забыл, что ли?!

Максим действительно забыл про чайник, увлекшись изучением документов. Прибежав на кухню, он погасил конфорку. Разлил кипяток по двум чашкам, бросил в них пакетики с чаем.

– Ну, и где твоя уха? – спросила баба Клава, следившая за действиями студента.

– Не получилась уха, – ответил он.

– Почему не получилась?

– Рыба куда-то уплыла.

– Как это уплыла?

Клавдия Ивановна непонимающе глядела на Макса через свои толстенные очки.