Ведьмин век. Трилогия

– Хорошая защита, – повторил инквизитор рассеянно. – Ивга, ты хочешь спать?.. Я очень хочу. Очень, Ивга; если я сейчас не посплю хоть два часа, все ведьмы во всех провинциях получат шанс отпраздновать мою кончину…

Он потер глаза. Сперва небрежно, потом с силой, с ожесточением, так, что веки моментально покраснели:

– Я буду спать, Ивга. Пойди на кухню, возьми в холодильнике что понравится и съешь… Можешь тоже поспать, на диване. Только, – он вздохнул, – не делай двух вещей. Не касайся входной двери и не входи ко мне в кабинет. Я сразу проснусь, и, как говорилось в каком-то романе, «это испортит мне нервы». Да, и телефонную трубку не поднимай…

Ивга молчала.

Поразительная нереальность происходящего. Жесткий палас под ногами; носки тоже промокли насквозь, но снимать носки перед Великим Инквизитором как-то… несерьезно. Некрасиво, несолидно…

Закрылась тяжелая дверь кабинета. Щелкнула причудливо изогнутая ручка, Ивга где стояла, там и села на палас.

Дождь за окном лил и лил. На экране телевизора, который так и забыли выключить, мелькал суетливый рекламный ролик.

Ивга посидела, скрестив ноги, слушая, как ноют мышцы. Джинсы отсырели насквозь… Сейчас бы к огню, к камину…

К костру.

Ивга вздрогнула. На экране пылал костер, но камера, видимо, любительская, то и дело дергалась, не давая рассмотреть как следует металлический каркас, вокруг которого металось пламя… Это баскетбольная стойка со щитом. И, кажется, к металлической опоре привязан человек… Сетка на кольце уже сгорела. Кричащие люди, похожие на болельщиков… Немо кричащие, потому что отключен звук. Врывающаяся в кадр пожарная машина, другие люди – в форме… Лениво опускающиеся дубинки… Экран гаснет…

Говорящая голова комментатора. Того самого, смуглого, похожего на птицу, с опасливым сочувствием на тощем лице. Ивга огляделась в поисках пульта. Не нашла, подобралась к телевизору, отыскала кнопку, освобождающую звук.

– …подтвердил также, что данный комплекс мер по своей строгости не имел аналогов в последние двадцать лет, а эффективность его такова, что уже спустя два часа после начала профилактических мероприятий в округе Одница было уничтожено пять особо опасных и задержано девятнадцать стандартных ведьм. Вместе с тем Великий Инквизитор счел своим долгом подчеркнуть, что, работая в тесном контакте с ведомством Общественного Порядка, не допустит дальнейшего распространения самосудов как исключительно вредного для Инквизиции, антигуманного и кощунственного явления…

Ивга сидела на пятках. Слишком близкий экран жег ей глаза.

– …основным направлением по-прежнему остается выявление незарегистрированных ведьм. Приговоры Инквизиции отныне будут выполняться в течение суток, причем значительно расширяется список показаний, по которым ведьма подлежит изоляции либо уничтожению…

Нажимая кнопку, Ивга почувствовала мгновенное наслаждение от собственной власти. Некое злорадное удовольствие, когда птицелицый комментатор побледнел и погас, сморщившись, оставив после себя зеленовато-серое зеркало экрана.

Так. Она сидит в квартире Великого Инквизитора, на полу, перед мертвым «ящиком». Спокойно, ведьма, спокойно… Там, под дождем, сейчас хуже. У ведьм все усложняется, и усложняется их и без того нелегкая жизнь…

Оставляя на полу влажные следы, она проследовала на кухню. Огляделась, поджала губы, приоткрыла холодильник. Во рту мгновенно стало тепло и полноводно; хорошо, что ее здоровый аппетит пока сильнее всех бед. Пожалуй, она даже не станет ничего разогревать – съест все холодным. Вот только разве что чай…

Она обернулась к плите. Чайник посверкивал чистым зеркальным боком, и в нем отражался стоящий в дверном проеме темный человек.

Руки Ивги сделались тяжелыми. И невероятно тяжелым сделался чайник, в котором и воды-то было каких-нибудь два стакана.

– Не могу уснуть, – несколько виновато сообщил инквизитор. – Это скверно, но зато неудивительно.

На нем был черный халат, покроем напомнивший ей средневековый плащ длиною до земли.

– Люди придумали много чудесных таблеток, – сказала Ивга, глядя в пол. Инквизитор вздохнул:

– Меня – не берет. У меня своеобразный организм, ты не заметила?

Ивга сглотнула, отгоняя призрак тошноты. Инквизитор странно улыбнулся:

– Да… твоей защите позавидовала бы любая воин-ведьма. Давай поедим.

Ивга поняла, что ей внезапно расхотелось есть. Она смотрела, как дрожат, шипя и высыхая, капли воды на зеркальном боку чайника.

– Что вы собираетесь со мной делать?

Инквизитор поднял брови:

– Хороший вопрос…

Ивга впервые осмелилась посмотреть ему прямо в лицо. Усталое лицо, надо сказать. С отсветом белых ночных фонарей, хоть за окном стоит ясный день.

– Хороший вопрос, Ивга. – Инквизитор задумчиво вытащил из хлебницы тугую бледную булку. – Так ты Назару звонила или нет?

Она отвернулась.

– Видишь ли… – Инквизитор аккуратно, как-то даже по-ресторанному пластал податливый хлеб. – Меня с детства приучили, что личные проблемы каждого из людей – это только его личные проблемы. Понимаешь?..

– Зачем вы сказали им, – прошептала Ивга еле слышно. – Вы меня… заживо… за что, что я вам сделала?!

– Назара очень обидел твой обман, – сообщил инквизитор сухо. – Все открылось бы чуть позже, но гораздо больнее.

– Больнее не бывает.

– Это тебе так кажется. – Голос инквизитора шелестнул, как пепел в продуваемой ветром трубе, и Ивге сделалось холодно. До дрожи.

Чайник повизгивал, закипая. Это у него такой свисток в горлышке, подумала Ивга. Чтобы повизгивал. Как радостный пес.

– Личные проблемы… – пробормотала Ивга зло. – Не надо путать… Личные проблемы и… служебный долг. А вы вроде бы и то и это попытались исполнить…

Инквизитор вздохнул:

– Ты бы присела, Ивга.

– Я постою.

– Сядь.

Она вцепилась в край стола, пытаясь удержаться на ногах, пока небрежно брошенный приказ боролся с ее волей. Вот как они это делают. Вот как… Правду говорила девчонка в ученическом платьице…

Совсем рядом оказался пол. Очень чистый, вылизанный руками добросовестной платной хозяйки. Веселенькие пластмассовые квадратики…

Борьба ничем не закончилась – просто оборвалась. Приказ исчез, и Ивгина напряженная воля, в одночасье потеряв противника, заметалась, ища выхода. Звон в ушах и боль в разбитой о пол руке…

– Извини, я не хотел.

Закусив губу, она поднялась. Нельзя лежать перед ним. Пусть в ногах валяются побежденные.

– Извини, я не хотел… Ты какая-то патологически свободолюбивая. Видишь принуждение даже там, где его, в общем-то, нет…

Ивга смотрела на свою стремительно краснеющую ладонь.

Она хотела сказать, что Великому Инквизитору нельзя не принуждать. Что он так свыкся с ролью, что принуждает даже в мелочах. Беспричинно, бессмысленно, сам того не замечая, – принуждает. Но, наверное, в ее положении лучше помалкивать. Слушать, как чирикает серая воробьиха на той стороне подоконника.

Инквизитор ел. Без видимой спешки, но все же очень быстро, привычно быстро, как солдат или рабочий режимной фабрики.

– Ты в школе тесты сдавала?

Ивга вздрогнула.

– Вот тебе тест… Город, полный людей. В городе лежит бомба. Взорвется через час, не то в метро, не то в больнице, не то в детском садике… Единственный человек, знающий, где это произойдет, – некая решительная женщина, которая не намерена отвечать ни на какие вопросы… А ты – следователь. Мужчина средних лет. Твои действия?

Ивга тупо молчала. Что он имеет в виду? При чем тут она, она ведь знать не знает ни о какой бомбе…

Инквизитор отодвинул тарелку. Вытащил из кармана длинную пачку сигарет, закурил жадно, с некотором даже сладострастием. Прищурился, глядя на дым:

– Не пытайся пришить себя к этой истории. История – выдуманная. Мной. Только что. Будто загадка. Как бы ты поступила?

– Не знаю, – сказал Ивга глухо. Инквизитор привычно вскинул брови:

– Ты думаешь, тем людям… взрослым и детям, которым суждено погибнуть через час, от твоего незнания легче?

Ивга почувствовала толчок тревоги. Она слишком верила во власть слов над реальностью; даже придуманная история способна стать явью – в придуманном мире. И разметать взрывом придуманных людей через придуманные шестьдесят минут…

– Надо… узнать, – выдавила она через силу.

– Как? – В голосе инквизитора была безнадежность, будто игра с пугающей скоростью становилась правдой. – Как узнать, если эта… сука молчит?

– Зачем ей это? – беспомощно спросила Ивга.

Инквизитор пожал плечами:

– Не знаю… Не имею понятия. Время идет, мы уже думаем пять минут…

Ивга стиснула ладони:

– А больше никто не знает?

– Никто, – бросил инквизитор, затягиваясь. – Слушай, что ж я задымил… Ты ведь не куришь?

– Не может быть, чтобы никто не знал…

– Может. Они устанавливали бомбу с напарником, напарника убили. Она осталась…

Ивга наконец-то села. На край табуретки, нервно сведя колени:

– Ну… я не знаю. Пытать ее надо, чтобы сказала…

Пальцы инквизитора сжались, сминая горящую сигарету. На стол посыпался пепел, перемигнулся искорками и погас. Ивга испуганно вскинула глаза. Она что-то сделала не так?..

– Я не уверен, – глухо сказал инквизитор. – Не уверен, что это… видишь ли, Ивга. Я вчера весь день занимался тем, что пытал женщин. А общественное мнение в твоем лице меня, выходит, поддержало…

Он криво усмехнулся, не сводя с нее глаз.

– И чего вы от них хотели? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно равнодушнее.

– Я хотел… – Он неторопливо вытащил из пачки новую сигарету. – Чего хотел – того добился.

Некоторое время оба слушали, как капает в кране вода. Бьется о никелированную раковину – кап-кап… Ивге вдруг померещилось просторное помещение с никелированными раковинами и металлическими – цинковыми? – столами, а на столах тела, тела, раздавленные, смятые, изуродованные… Он сказал – бомба?!

– Если тебя инициируют, – инквизитор внимательно наблюдал за сменой выражений на ее лице, – если это случится, то тебя ждет, возможно, блестящая карьера… Если это слово применимо к их иерархии. С твоими задатками ты была бы, наверное, щит-ведьмой… Или даже флаг-ведьмой, потому как нюх у тебя запредельный… А может, и нет. Но все равно не инициируйся, Ивга, прошу тебя. Не причиняй мне лишней головной боли…

– Чего хотят ведьмы? – Ивга вспомнила свою собеседницу, развозчицу горячих бутербродов.

– Много бы я дал, – инквизитор затянулся, – чтобы это понять. Иногда мне кажется… вот, сейчас пойму. Но… для этого надо быть ведьмой. Когда ты станешь… ну, короче, расскажешь мне по старой памяти. Чего они хотят?..

– А вы спросите у них под пыткой, – не удержалась Ивга. Инквизитор поморщился, открыл было рот – в этот момент в комнате заблеял телефон, и тихим звоном отозвался еще один – в кухне.

Ивга вдруг испугалась. Панически и безнадежно, и совершенно беспричинно – вероятно, просто взбрыкнули нервы, ужаленные резким звуком. Инквизитор пристроил сигарету на краю пепельницы и ленивым движением потянулся к трубке:

– Да…

Лицо его не изменилось, но Ивга поняла, кто звонит. Поняла и покрылась испариной.

– Конечно, меня не было… Я сегодня вернулся на рассвете, с курорта, можно сказать, из Одницы… Да, видишь, какая у меня интересная работа… Перестань. Какие обиды, мы вроде бы с тобой взрослые мужчины… Нет, эта неделя у меня наперед вычеркнута из жизни. Да, ты слышал, да… А?..

Ивга взяла со стола ломоть булки. Бездумно надкусила, вгрызлась, пытаясь утолить свежим хлебом не голод – другое чувство, неопределенное, но оттого не менее сосущее. Жевать, жевать…

Инквизитор слушал, не глядя на Ивгу. Смотрел, как потихоньку дымится на краю пепельницы сигарета. Ивга ждала, замерев.

– Видишь ли, – проговорил инквизитор тоном ниже. – Видишь ли… Мне такими вещами не положено заниматься по рангу… Извини, но именно сейчас я ничего не могу тебе сказать.

И он взглянул на Ивгу. Быстро, мельком, но так, что она вздрогнула.

В трубке возбужденно трещал металлический, измененный расстоянием голос. Громкий и напряженный и, кажется, очень желающий убедить.

– Хорошо, – отозвался инквизитор медленно. – Но почему ты звонишь, а не он? Он вроде как половозрелый парень, нет?..

Ивге стало неприятно. Будто Назара при ней оскорбили.

– Хорошо, – повторил инквизитор, но как-то утомленно, тускло. – Пусть позвонит мне… Или я позвоню, если будут новости. Да?..

Ивга поднялась. Бесшумно вернулась в гостиную. Постояла, оглядывая комнату и не запоминая ее; села в углу на пол, подобрав под себя ноги. Невежливо подслушивать чужие разговоры.

* * *

Он положил трубку и несколько минут сидел, глядя, как исходит пеплом оставленная сигарета.

Вот оно каково папаше – в одиночку, с самого младенчества воспитать единственного сына. Накладывает отпечаток… на личность. Возможно, не на всякую – но на личность Юлека обязательно. Юлек – прирожденный опекун…

Девчонка сидела в гостиной, прямо на полу. Рыжая. Лиса в капкане. Вопросительно подняла глаза – и сразу же спрятала, опустила. Глаза, надо сказать, воспаленные – но вовсе не затравленные; Клавдий коротко вздохнул. Нет ничего хуже, чем неучтенная ведьма.

– Ну вот что, Ивга… Мой друг, а твой в какой-то степени свекор мается, надо сказать, дурью. Ему, естественно, интереснее судьба сына… чем наши с тобой доводы. И кое в чем он прав. Сейчас мы выждем немного, ты все хорошо продумаешь и позвонишь… профессору Митецу.

– Нет, – сказала она быстро. – Я не… нет. Я не знаю, что… говорить.

Клавдий с показным удивлением пожал плечами:

– Тогда – что? Что нам с тобой делать?

Девчонка снова напряглась. Ощетинилась, вжимаясь лопатками в угол дивана, и Клавдий в который раз почувствовал тугой комок ее потенциальных возможностей. Хотя… После инициации любая из них может стать как выдающимся воином, так и серенькой рабочей ведьмочкой.

– Позвони, – сказал он примирительно. – Он нервничает. Он тебя ищет… Попытайся понять. Позвони… А я, если хочешь, выйду.

И, не дожидаясь согласия, он прошел в кабинет и прикрыл за собой двери.

Долго, очень долго в комнате было тихо. Потом тихонько зацокали клавиши телефона, и Клавдий удовлетворенно кивнул, на слух распознав номер. Прикрыл глаза и закинул ногу на подлокотник мягкого кресла.

– Это я.

Голос девчонки звучал глухо, но вполне прилично. Твердо звучал, без колебания и всхлипов; Клавдий нашел в ящике стола леденцовую конфету, повертел в пальцах и сунул за щеку.

– Это я… Да.

Молчание. Интересно, о чем говорит добряк профессор, потеющий сейчас на противоположном конце провода.

– Я понимаю, что виновата. – Голос юной ведьмы сделался громче, теперь в нем ясно слышалось сдержанное достоинство. – К сожалению, у меня не было другого выхода.

Клавдий разгрыз леденец и с опозданием вспомнил, что терпеть не может ментола. Кажется, он просил домработницу покупать другие – со вкусом, по крайней мере, барбариса…

– Я понимаю. – В голосе Ивги скользнула металлическая нотка. – Думаю, вам надо решить. И Назару надо определиться… Нет, не беспокойтесь. У меня все хорошо.

Гордая провинциалка, подумал Клавдий угрюмо. После трех бездомных ночей еще станет, пожалуй, врать про какую-то добрую подругу, у которой можно жить в довольстве и безопасности хоть год, хоть десять…

Он вдруг ощутил раздражение. Смутную злость на обоих Митецов, готовых поверить столь удобной для них байке… Да и ведьма хороша, с эдакой подростковой болезненной гордостью…

– Я?

Голос девчонки напрягся; оттягивая, по-видимому, ответ, она переспросила еще раз:

– Я?..

Пауза. Заминка; Клавдий точно знал, что и на другом конце провода молчат тоже. Ждут ответа на поставленный вопрос.

– Я… – девчонка замялась. – Я у… господина Старжа. Да…

Вот оно что. Ивга, выходит, собиралась соврать про телефонную будку, из которой звонит. Или опять же про верную подругу… Но испугалась, что Клавдий истолкует ее вранье превратно.

– Да, – повторила Ивга, и голос ее прозвучал неожиданно глухо. – Конечно.

Клавдий неслышно встал; дверь его кабинета никогда не скрипела.

Ивга стояла у окна, к нему спиной. Витой телефонный шнур разлегся на паласе, как огромных размеров дохлая пиявка. Ивга стояла, втянув голову в трясущиеся плечи, и трубка в ее опущенной руке непрерывно говорила – чуть напряженным, но в общем-то вполне приятельским тоном.

Он вытащил трубку из ее судорожно сжавшихся, но сразу же ослабевших пальцев. Приложил к уху – пластик был еще теплым и еле-еле пах дезодорантом. Недешевым, насколько мог определить искушенный Клавдий.

– …не делается сразу. Ты ведь понимаешь меня, Ивга? Ты бы не хотела причинять Назару… ну лишнюю боль?.. Конечно, это не мое дело, но… Такие вещи не решаются за один день. Он обижен, – в голосе скользнул упрек, – но, я думаю, после некоторых размышлений… И, когда он сам будет готов тебе сказать… м-м-м… Ивга? Ты меня слышишь?

Клавдий протянул трубку девушке. Та отворачивалась, упорно не показывая лица, но голос снова был вполне тверд, когда, переведя дыхание, она сказала в трубку:

– Да. Конечно, вы правы.

Клавдий перехватил ее руку, потянувшуюся к телефонному рычагу; запястье было тонким и твердым, как ветка.

– Да, Юль, – небрежно бросил он, снова завладев трубкой. – Как видишь, я свое обещание выполнил… Могу я узнать, о чем вы договорились?

Пауза. По-видимому, профессор Митец не ожидал столь быстрой смены собеседников.

– Н-ну, Клав… Я не знал, что… Короче говоря, мы договорились дать Назару время на размышление. А потом, когда он придет в себя…

– Потом – это когда? – вкрадчиво осведомился Клавдий.

Митец заколебался:

– Ну, неделя… Может быть, две…

– Юль. – Клавдий сам ощутил, как изменился, наполняясь железными нотками, его ровный голос. – Девочка очутилась в дрянной ситуации. Ей некуда идти, она не зарегистрирована. Ведьмы, не прошедшие регистрацию в течение двадцати четырех часов с момента подписания последнего указа, – он мельком глянул на часы, – подлежат принудительной изоляции. Скажи мне внятно, берете ли вы с Назаром Ивгу под опеку? Сейчас? Или мне вызывать наряд, чтобы тащить ее в приемник-распределитель?..

Девчонка затрепыхалась; не глядя, он поймал ее за плечо. Попросил растерянно молчащую трубку:

– Юль, дай мне на секундочку Назара.

– Он спит, – глухо отозвался профессор Митец. – Мальчик трое суток на снотворном. Если ты думаешь, что он не переживает… что ему не больно… в конце концов, ведь именно ты…

Митец заводил себя; Клавдий прикрыл глаза, усилием воли придавая своему голосу спокойствие и мягкость:

– Я все понимаю, Юль. Мы, к сожалению, живем в мире, где, кроме ведьм, есть еще множество неприятных вещей… Я ни в чем никого не упрекаю. Скажи мне спокойно, как другу: вы можете сейчас взять девчонку… вроде как на поруки? Нет?

– Клав, – голос Митеца сделался усталым и просительным, – ты ведь… можешь что-нибудь придумать. Я умоляю тебя, Клав… Как друга. Придумай что-нибудь…

Клавдий помолчал, слушая, как тяжело, неровно дышит на том конце провода профессор Юлиан Митец.

А Юль-то не в форме. Ранненькая старость, никакого спорта, никаких прогулок, даром что загородный дом… Или его действительно так крепко шарахнуло? По нервам?..

– Хорошо, Юль, – сказал Клавдий почти что весело. – Только думайте быстрее, ладно?

Митец на том конце провода наверняка закивал. Забыв, что его не видят.

– Да, Клав, конечно… Спасибо тебе, Клав, тут такое дело… Щекотливое… Спасибо… Ты уж там… присмотри…

– Ага. – Клавдий не выдержал и тоже кивнул. – Ну, будь здоров.

– Будь здоров, дружище…

Он отнес телефон на место и пинками загнал под столик кольца витого шнура.

– Вы отправите меня в изолятор? – глухо спросила Ивга.

– Не знаю, – честно признался Клавдий. – Мне кажется, тебе там не понравится.

Губы девчонки вызывающе искривились:

– Я не стану так жить… Собственно, не знаю, зачем я к вам пришла. И на что…

Она хотела сказать – «на что надеялась», но говорить плачущим голосом ей явно не нравилось, и потому фраза осталась без конца.

Клавдий вздохнул:

– Видишь ли… Еще неделю назад я со спокойной совестью устроил бы тебя… к знакомым, к приятелям, к друзьям приятелей, к знакомым друзей, секретаршей в неплохую контору, уборщицей в чистенький офис… Да запросто. В этом городе полным-полно людей, которые с удовольствием оказали бы мне эту услугу… Но не теперь. Теперь я не могу тебя просто так отпустить… Ты же знаешь, что происходит… с ведьмами, вокруг ведьм. Да?..

– Да, – сказала Ивга шепотом. Клавдий удовлетворенно кивнул:

– Я рад, что ты понимаешь.

Ивга подняла на него глаза.

Вот теперь они были затравленные. По всем правилам лисьей охоты отчаянные глаза зверька, которому некуда отступать.

(Дюнка. Апрель)

Догадка укусила его на обратном пути.

Он опоздал на последний автобус, но ему посчастливилось удачно поймать машину. Разговорчивый водитель жил неподалеку от студенческого городка и согласился бесплатно подвезти домой усталого измученного лицеиста:

– Я, конечно, все понимаю, парень… Сам таким был… Но по ночам, знаешь ли, пацану шляться опасно, вообще-то…

– Мне уже семнадцать.

– Ну и что? Пацан пацаном…

Клав кивнул, соглашаясь. До общежития было сорок минут на автобусе – добрый и наставительный дядечка довезет его за четверть часа, и как хорошо, что Митец все еще дуется и не надо будет отвечать на вопросы…

На этом его везение закончилось.

У поста дорожной инспекции, контролировавшего въезд и выезд с центрального проспекта, машину остановили. Разговорчивый водитель, нимало не смущаясь, завел с постовым пространный разговор о погоде и качестве дорог на окраинах; тот кивал, изучая документы и подсвечивая себе фонариком. Поодаль стояли двое; Клав вздрогнул, разглядев короткие меховые безрукавки поверх кожаных курток.

– Будьте добры, откройте багажник…

– Ищут, что ли, кого? – беспечно поинтересовался говорливый шофер.

– Плановая проверка, – негромко отозвался один из чугайстеров. У Клава заныло сердце.

Равнодушно оглядев содержимое багажника, чугайстеры одновременно взглянули в лицо шоферу; тот, по-видимому, испытал мгновенное беспокойство.

– Извините за доставленное неудобство, – уронил тот из чугайстеров, что был повыше. – Счастливого пути.

Его напарник искоса взглянул на стоящего рядом Клава. Тому показалось, что подбородка небрежно коснулась ледяная рука.

– Парень контактный, – тихо сказал невысокий. По спине у Клава продрал мороз.

Шофер, уже открывший было дверцу, нахмурился. Второй чугайстер неторопливо подошел к Клаву и тоже заглянул ему в глаза. На плечо ему неприятно, как-то хищно и одновременно вкрадчиво опустилась стянутая перчаткой ладонь:

– С кем ты виделся сегодня вечером?

– Мое дело, – ответил Клав пересохшим ртом. – С чего мне вам докладывать?

– Твое дело, – спокойно согласился высокий. – Но ты контактный по нави. Не хочу тебя пугать…

Я не пугливый, хотел сказать Клав, но промолчал. Стиснул зубы. Пытать ведь не будут?! Откуда им узнать, где он прячет Дюнку?

– Не хочу тебя пугать, – продолжал высокий, – но навы общаются с людьми затем, чтобы убить. Уравнять, так сказать, шансы… Ты в первый раз видел эту девушку? Нет?

– Какую девушку? – спросил Клав, упрямо притворяясь тупицей. Он живет в свободной стране, этот тип в дурацкой безрукавке не в состоянии причинить ему хоть сколько-нибудь ощутимого вреда.

– Девушку, с которой ты несколько часов назад имел интимную связь, – бестрепетно объяснил высокий. – Переспал, иначе говоря. Или ты это сделал с несколькими подряд?

Клав почувствовал, что краснеет. Это он-то, не без основания полагавший, что у него железные нервы! А вот как все просто – несколько небрежно брошенных слов, и вот он уже стоит голый посреди людной площади…

– Малыш, ты сегодня прошелся по бритве. Нечего теперь обижаться на меня, который всего только и хочет, что тебе помочь. В другой раз везение может не повториться… Вчера мы вытащили из ванной пятнадцатилетнего паренька. Вскрыл себе вены.

Ванна. Ванная. Какое противное слово…

Вот тут-то Клава и достала невозможная, отвратительная мысль. И отразилась у него на лице таким непритворным ужасом, что рука, лежащая у него на плече, ощутимо потяжелела:

– Тихо… Спокойно, все уже позади, ничего…

Включенный фен на краю хлипкой полочки. Но как он там оказался?!

Дюнка так плакала…

«Ты сегодня прошелся по бритве…»

– Вспомнил?

Клав проглотил густую горькую слюну. Неправда. Дурацкое совпадение. Подставка…

«Вспомнил. Я живу с навкой, мы снимаем квартиру на…»

– Давай, малыш, говори. Никто никогда не узнает, что именно ты нам сказал. Знать будем только мы.